Жизнь российская Книга-1, Часть-1, Гл-37

Глава 37

"Тётя Глаша"
Официальное знакомство


Кто просит, тот не выбирает.
(Еврейская пословица)


Тётки из регистратуры всё говорили, говорили и говорили. Шипели как змеи, изо всех сил выпучив свои красные глазищи. Пищали они как мыши и крысы. Шуршали как ящерицы. Язвили. Хамили. Хаяли. Объясняли. Поучали. Направляли. Посылали куда-то. Во все места, куда можно и куда не! можно. Что на ум придёт. И ласково, и не ласково. Когда как. Остепенившись чуток, снова начинали, опять извергали проклятья.

Кульков слушал их ошалевши и одуревши. Стоял столбом телеграфным. Внимал. За сердце хватался. Затылок тёр. Пот со лба вытирал рукавом. Дышал тяжело. Носом швыркал. В кулак кашлял. Топтался на месте, не зная, что в ответ сказать и не решаясь развить полемику. Заклюют!! Черти они полосатые. Курицы-наседки…

Непристойности… бесстыдства… неприличия… похабности… ругательства… Всё это вылетало из их злых бабьих уст. Намекали они на что-то… или на кого-то… Для чего? Неизвестно. Вероятно, пациент им чем-то не понравился. Врага народа в нём увидели или ещё какого-либо преступного элемента. Женская предвзятость была налицо.

Бабы как будто сорвались откуда-то: то ли с цепи… то ли ещё с какого места…
Это было непонятно и уму непостижимо. Можно только догадываться.

Не приглянулся им почему-то этот мужик в рыжих штанах и растоптанных буцалах… И пинжак его им не приглянулся… Да и вообще всё не по нраву им…

Или свободу девки, женщины и старухи почувствовали… самостоятельность обрели… на оперативный простор безумства вышли…

Может, распри у них с начальством… какие-никакие… существенные…
Или… или семейные дела у всех ухудшились… до такого скотского безобразия…

Поди… разберись…

Василий Никанорович оторопел, покраснел, молча отвернулся от окна и лоб в лоб столкнулся с женщиной, работницей поликлиники, которую он вчера встретил на крыльце с полным ведром, и которая посоветовала ему приходить сегодня пораньше.
 
– Тётя Глаша, – представилась она ему лаконично и дружелюбно. – Тожно, обратно не подфартило? – продолжила старушка их вчерашний разговор.

– Да-а-а… Опять не повезло. И тётки эти на меня чего-то ополчились…

– Знамо дело за што. Премии их наш главный дохтур лишил. Вот оне и бунтуют. Буянят. Готовы любого встречного заклевать и растерзать. Вот и к табе прицапилися.

– Ого! Ничего себе! А за что лишили-то??

– Дык, за всё хорошее! Энто у нас закон такой. Могут за плохое лишить, а могут и за хорошее. Как получитца. Был бы человек, а прычина всегда найдётся.

– Да-да… Правильно вы сказали.

– Вот-вот. А наш главный до столба доколупаетца. Пошто прямо стоишь? Пошто криво стоишь… Пошто не кланяешьси… Или пошто вапше стоишь…

– Ого! Круто тут у вас. Не забалуешь.

– Ага! Крутой у нас главный. А табе, смотрю я, опеть не повезло… Не дали табе талончик… Видать, не пондравился нашим девкам…

– Ну да. Вроде того. Невезуха сплошная. Хотя, я записался к врачу… Правда, приём тот будет только через три дня, а мне сегодня надо. Прямо остров невезения какой-то… Как в той песне поётся…

– Ты, милок, про каку-таку песню-то гутаришь?.. Не про остров ли Буян?

– Нет. Про другой… – Василий мрачно пробормотал ей славный куплетик:

     «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь,
     Остров невезения в океане есть.
     Остров невезения в океане есть,
     Весь покрытый зеленью, абсолютно весь».

– А чаво он такой… зелёный-то? Заплесневел??

– Вы в самую точку попали, бабушка! Сплошная плесень. И там! И тут… И ещё кое-где… кое у кого… порой… у нас… в мозгах…

– Кака така я табе бабушка?!

– А кто же вы? Извините. Как мне вас называть?

– Тётя Глаша – я… Вот кто! Все наши работники мяня так кличут.

– Понял.

– Ну и лады. Тожно, не дурак, ежлиф понял. Догадливай… Смышлёнай…

– Ага. Есть такое маленько. Малость самую…

– Ну и лады. Тожно, добрай ты… ласковай… сыночек маменькин.

– Ну… давно это было… А теперь… страдания одни. Как на том острове.

– Твоя тута правда, касатик милай. Страданья нонче по народу гуляют, в яму всех тащут… Верно подметил… как на острове… том самом… лихом… И людей на том твоём острове чаво-то не видать. Вымерли? Высохли? Али вымерзли?

– Да нет, есть там люди, тётя Глаша. Есть там некие человеки. Вот, пожалуйста:

     «Там живут несчастные люди-дикари,
     На лицо ужасные, добрые внутри.
     На лицо ужасные, добрые внутри,
     Там живут несчастные люди-дикари».

– Эко их распёрло-то от плесени тама. Одичали оне… озверели… как девки наши.

– Вот-вот… Так и есть. Правильно вы выразились. Одичали они! И… озверели!!

– И страшныя… как не знай кто…

– Точно, бабушка. Ой. Простите. Тётя Глаша.

– Ладно-ладно. Прощаю. Чаво уж таперя… Хороший ты, видать, человек.

– Спасибо, бабушка. Ой. Извините. Тётя Глаша.

– Што ишо табе известно про тех… про энтих… На острове которыя…

Кульков продолжил излагать текст песенки. Теперь он пропел:

     «Что они ни делают, не идут дела,
     Видно в понедельник их мама родила.
     Видно в понедельник их мама родила,
     Что они ни делают, не идут дела».

– Вот как у их тама деетца… Не везёть… А табя, болезнай ты мой милок, видать… маманя тоже в понедельник родила.

– Не понял… – удивлённо промямлил ошарашенный таким странным известием про свой день рождения Василий. – Как это? В какой ещё… понедельник…

– Обноковенно! В обноковеннай понедельник! Это када опосля воскресенья… наутро… День так следушший называтца. Таперя понял?

– Ну да. Это общеизвестно. Только я не помню… в какой день родился…

– Ну и ладно. Кака таперя табе разница. Страдалец ты. Энтим и сказано всё.

– Это вы, тётя Глаша, в самую точку попали. Страдалец я. Как ни крути. Всё ко мне плохое липнет. Вот и женщины ваши из регистратуры ополчились на меня.

– Ничаво… Успокойси… Энто сёння оне на табя обозлилися. А завте отойдут, в сабя придут, ласковыми станут. Так и будет. Сам увидишь. Славные оне… бабы-то наши.

– Неужели так будет? Это точно?

– Да-да! Вот те крест, милок! Завсегда так бывает. Оне же люди…

– Что ж, поверю. Хорошо, если так будет. Только вот хотелось к доктору поскорее попасть. А то лихо мне. Корёжит всего. Как бы чего бы худшее не случилось. Боюсь я за себя. Голова кружится. Шум в ней какой-то. Слабость во всём теле. Ну и вообще худо!

– Бедненькай! Что же с тобою делать, милок сердешнай… Ума не приложу.

– Да ничего со мной делать не надо. Само помаленьку рассосётся. Я надеюсь на это и бога помочь прошу.

– Ня знай… ня знай… Никак не получатца у табя к дохтуру прорватца.

– Ага. Так и есть. Никак. Стопор какой-то. Заслон. Красный свет горит.

– Какой-какой… Краснай??

– Ну да. Красный! На светофоре. И семафор закрыт напрочь. Прохода нет. Тупик. Да и тот этим перекрыт… как его… Из головы вдруг вылетело его название. Вот чёрт, запамятовал некстати. Ну как же… как же… Вот, вспомнил. Шлагбаум! Это он мне все пути-дороги перекрыл, чертяка бесогонский.

– Да ты што… Вот каки дела-то у табя смурныя да нехорошия… бедненькай ты мой… Шлангбауны… каки-то привязалися к табе… дорогу перакрыли… Свет краснай горит на пути… Подножки кто-то ставит… Да бабы наши куды токо не посылали…
 
– Так точно. Достали они меня все, черти полосатые. Да ещё понедельник какой-то нарисовался. Что мне делать? Не пойму… если честно сказать.

– Ну что ж, дорогуша, попробую исправить мамкину ошибку.

– Опять не понял я вас… Вы это про что сейчас?? Что это за ошибка? Никакой ошибки не было. Это стечение непредвиденных обстоятельств. И ничто иное.

– Какой ты, однако, непонятливай. Я табе про Фому, а ты мене про Ярёму…

– Вы какими-то загадками говорите…

– Сам ты загадошнай… Что же делать с тобою… Ладно. Так уж и быть, мил человек. Добрай ты. Обделённай судьбою. Жалко табя. Ой, как жалко… Плакать даже хочетца… Реветь на все голоса… Тожно, попробую табе помочь!

– Как это, бабушка?? Ой! Простите, тётя Глаша.

– Обноковенно! Не имей сто рублей, а имей сто друзей.

– И это правда. Сто друзей лучше, чем сто рублей. Это истина, тётечка Глашечка. Вы правы! Совершенно правы! А мне-то что делать?

– Тожно, иди-ка за мной! – скомандовала она и направилась в глубину коридора, к входу в ту самую регистратуру, из которой совсем недавно облаяли больного пациента.

Они вместе зашли в «предбанник», где тётя Глаша сказала: «Постой-ка, милок! Я чичас», – и исчезла в недрах помещения, пропала в местных хитрых лабиринтах.

Старушка, одетая в простенький рябенький деревенский сарафан, в буквальном смысле слова растворилась в чересчур тесном пространстве между этими громоздкими стеллажами, многочисленными пузатыми шкафами, полками и этажерками, сплошь заполненными пухлыми потрёпанными книжицами, именуемыми здесь на медицинский манер амбулаторными картами.

Исчезла бабуля как сказочное привидение… Вот она была и нету...



Продолжение: http://proza.ru/2022/12/21/966

Предыдущее: http://proza.ru/2022/12/18/459

Начало: http://proza.ru/2022/09/02/1023