Киммерийская тьма российской истории

     Наилучшая манера писать историю заключается в том, чтобы подчеркнуть пробелы в наших знаниях, и подчеркнуть решительно... (Ж. Стенжер)


     Период первых десятилетий после монгольского нашествия, который считается надиром в истории Древней Руси, известен историкам гораздо хуже, чем, скажем, куда более отдаленные от нашего времени события эпохи правления Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха. И это легко объяснимо без помощи каких-либо конспирологических версий о «зачистке» летописей того периода в позднейшие эпохи. Разрушенные города, десятки тысяч убитых и угнанных в рабство, утраченная самостоятельность, спад экономики – вряд ли в таких условиях князья и высшие иерархи церкви считали ведение летописей своей первоочередной задачей (напомним, что это было весьма дорогостоящим делом). Только в Новгороде, избежавшем непосредственного вхождения в «монгольский мир»1, летописи продолжались вестись достаточно регулярно и относительно подробно, но, к огорчению историков, новгородские летописцы первоочередное внимание уделяли событиям, происходящим в своей земле. Что же касается «общерусской» тематики, то она интересовала новгородских хроникеров лишь во вторую очередь.

     Впрочем, о русских летописях того периода речь пойдет в следующем очерке. Здесь же мы только напомним читателю, что любые «историографические лакуны» немедленно заполняются фантазиями, как явными (наподобие все тех же измышлений «новых историков» по поводу того, что монгольского завоевания Руси не было), так и конспирологическими (одна из них, например, сводится к тому, что Ярослав Всеволодович и его сын Александр были «предателями»). Увы, вольные фантазии на историческую тему свойственны не только авторам фолк-исторического жанра, не пренебрегают ими и академические историки, многим из которых из-за дефицита летописных источников приходится прибегать к методике, предложенной в свое время М. И. Хитровым2, и полагаться на «чутье сердца», а не на «соображения рассудка»3.

      Даже С. М. Соловьев не считал зазорным прибегать к подобным методам исторического исследования. Напротив, корифей исторической науки считал, что при решении вопросов о важных исторических событиях историк обязан «углубляться в состояние духа народного»4, хотя еще автор «Фауста» писал о таком подходе к изучению исторического процесса с ядовитым сарказмом:

...А то, что духом времени зовут,
Есть дух профессоров и их понятий,
Который эти господа некстати
За подлинную древность выдают...

     В результате на свет появились и «западная агрессия», и «равноправный союз» Руси и Орды, и «подготовка антимонгольского восстания» Андреем и Даниилом Галицким, а также многое и многое другое...

     Тем не менее, даже академическая наука не свободна от подобных практик – «методике М. И. Хитрова» в той или иной степени вынуждены следовать даже самые рационально мыслящие историки. Ведь любая реставрация исторического процесса, даже в том случае, когда исследователь имеет в своем распоряжении неограниченное количество источников, невозможна без некоторой доли воображения и фантазии, вне зависимости от того, что это – «чутье сердца» или «игры разума.

     Однако вернемся к событиям 1240-х годов. Согласно наиболее распространенной в современной историографии версии, в 1248 году четвертый сын Ярослава Михаил Хоробрит согнал с престола Святослава – неслыханное нарушение лествичного права, поскольку Михаил был в «очереди» всего лишь четвертым после Святослава и двух своих старших братьев. Здесь перед историком возникают два вопроса, главным из которых является традиционный – «а был ли мальчик?» (Н. М. Карамзин, описывая «путч» Михаила, ограничивается осторожной оговоркой – «как сказано в некоторых летописях» – и не упоминает о нем как о великом князе5, а Дж. Феннел считает, что Святослава «изгнал» не Михаил, а Андрей6.)

     Если же предположить, что мятеж Михаила все же имел место, то возникает другой вопрос: был ли он самостоятельной фигурой или его действия были согласованы с находящимися в то время в монгольских владениях братьями? Дать однозначный ответ, опираясь на летописные сообщения, невозможно. Многое могло бы проясниться после возвращения из Каракорума Александра и Андрея и последующего поведения Михаила (стал бы он передавать престол кому-нибудь из братьев или нет?), но история распорядилась иначе – вскоре после захвата власти «узурпатор» потерпел поражение и погиб в сражении с литовцами под Протвой7.

     Но два обстоятельства, чрезвычайно важных для нашего дальнейшего повествования, можно зафиксировать:
 
1) как до монгольского нашествия, так и после него между русскими князьями отсутствовало согласие и единство;

2) лествичная система наследования, сформировавшаяся на Руси задолго до монгольского нашествия, не исчезла, но перестала играть главенствующую роль – теперь решения по распределению княжеских столов принимались в Орде, а утверждались в ставке великого хана.

     Поэтому то, что Святослав не поехал в Орду за ярлыком8, посчитав вполне достаточным (не суть важно, было ли это легкомыслием с его стороны или недальновидной фрондой) подтверждение своих прав на «стол отца своего» съездом князей во Владимире, было явным пренебрежением новыми «правилами игры» и поставило крест на его великокняжеских амбициях. А вот Александр и Андрей сориентировались в политических реалиях текущего момента куда лучше и поехали в Орду, где Батый «почтил их» и отправил в ставку хана. Там согласно решению регентши Огул-Гаймыш9 Андрею «приказали Киев и всю Русскую землю, а Андрей сел во Владимире на стол»10.

     Дж. Феннел высказывает предположение, то причиной такого решения явились горячие споры между братьями11, а Л. Н. Гумилев обвиняет Огул-Гаймыш в «очередном женском легкомыслии»12, но существуют и другие объяснения. Возможно, получив богатые подарки от обоих претендентов, хатун13 не захотела никому из них отказывать, а может быть, мудрые советники напомнили ей старинное правило «разделяй и властвуй» – игра на разногласиях между русскими князьями надолго станет краеугольным камнем политики завоевателей. (Не исключено, что регентша просто поступила в соответствии с монгольскими представлениями о порядке наследования: Андрей, как младший сын, получил в управление «отцовский юрт» – Владимирское княжество, а Александр, как старший, – Киевский стол, что формально давало ему власть над всей Русью. Увы, только формально – Южная Русь была разорена, Киев лежал в руинах, и Александр даже не попытался обосноваться там, а, оставив в городе наместника, предпочел вернуться в богатый и хорошо знакомый ему Новгород.)

     Непростые братские отношения Александра и Андрея, изображенные в многочисленных описаниях историков нашего времени, щедро приправленных идеологическими измышлениями, станут главной темой следующего очерка. А здесь, не касаясь «долгосрочных последствий» монгольского нашествия для населения Руси, остановимся на последствиях «близнесрочных». Естественно, не для всех социальных групп они были одинаковы.

     1. Рюриковичи. «Правила игры», установленные их сюзеренами Джучидами имели для русских князей, как положительные (упрочнение личной власти внутри своих княжеств) так и отрицательные (прекращение междоусобных войн – едва ли не главного источника дохода в последние полтора столетия перед нашествием, необходимость соблюдать «имперскую дисциплину») стороны.

     2. Духовенство. Православный клир явился главным бенифициаром «нового порядка». В империи Джучидов он был избавлен от налогов, защищен от «конкурентов-католиков», его высшие иерархи, получавшие такие же ханские ярлыки, что и князья были в глазах правителей Орды, куда более надежной опорой, чем непредсказуемые Рюриковичи.

     3. Дружина. Из имеющихся в нашем распоряжении источников тяжело судить о ее финансово-экономическом положении. Однако, исходя из того, что междоусобицы на Руси практически прекратились, можно сделать вывод, что оно ухудшилось.

     4. «Дальнее» купечество. Естественно выиграло.

     5. Население городов. Именно оно больше всех пострадало как в ходе кипчакского похода, так и от последующего вслед за ним переформатирования государственной власти.

     6. Сельское население. Оно сравнительно легко пережило ужасы военных действий, скрышись от монгольской конницы в лесах. А затем, благодаря прекращению княжеских усобиц наступила благодатная для земледельцев «великая тишина». (Обычно «великую тишину» связывают с правлением Ивана Калиты, но впервые за долгие годы межкняжские разборки на Руси прекратились как раз после установления «нового порядка».)

     Подводя итоги, скажем лишь, что отношения между Золотой Ордой и Северо-Восточной Русью, начиная со второй половины XIII века, были, вне всякого сомнения, выгодны первой стороне и, как минимум, не являлись совершенно неприемлемыми для второй. Оговоримся при этом, что в данном случае мы анализируем лишь ситуацию в «верхах», сложившуюся после татаро-монгольского погрома, имея в виду князей, церковь и купцов-негоциантов. Что же касается основной массы населения, то для нее ужасы монгольского нашествия и увеличение налогового пресса были отчасти (или даже более чем – к единому мнению историки не пришли) компенсированы прекращением междоусобных войн.


     1. Возможно, прав Ч. Гальперина, обясняющий скудость известий о монгольском владычестве на Руси "идеологией умолчания" ("the ideology of silence") летописцев, стремящихся затушевать факт покорения русских земель монголами. (С. Halperin. 1. Russia and the Golden Horde: The Mongol Impact on Medieval Russian History.-P. 61-62. а Ibid. - P. 8. а Ibid. - P. 64. а Ibid. - P. 68; C. Halperin. The Tatar Yoke. - P. 93.)

     2. Хитров М. И. (1851–1899) – православный церковный писатель.

     3. М. И. Хитров сетовал на то, что «к великому сожалению, в рассказе о св. Александре Невском нам приходится довольствоваться скудными историческими известиями», поскольку «летописные известия о лицах и событиях XIII и XIV веков кратки, отрывочны и сухи». В этих условиях, считает он, «единственное средство сколько-нибудь помочь горю – это самому автору проникнуться глубоким благоговением и любовью к предмету изображения и чутьем сердца угадать то, на что не дают ответа соображения рассудка». Из этого-то источника обычно и черпают недостающие сведения». (Цит. по: Данилевский И. Н. Александр Невский: парадоксы исторической памяти «Цепь времен»: проблемы исторического сознания. Москва: ИВИ РАН, 2005. С. 119.)

     4. Соловьев С. М. Соч. М., 1995. Кн. 5. Т. 9–10. С. 383–391.            

     5. Карамзин Н. М. История государства Российского. Москва: Книга, 1988. Т. 4. С. 41.

     6. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси: 1200–1304. Москва, 1989. С. 146.

     7. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Москва: Мысль, 1988. Т. 3. С. 151.

     8. Версию о сознательном «антимонголизме» Святослава можно всерьез не рассматривать. В 1245 году он в числе прочих князей ездил в Орду, чтобы подтвердить свои права на Суздальский удел. Другая его поездка в Орду вместе с сыном Дмитрием в 1250 году расценивается как не имевшая успеха попытка вернуть право на великое княжение.

     9. Огул-Гаймыш (?–1252) – старшая жена хана Гуюка, ставшая после его смерти регентшей государства. Согласно Рашид ад-Дину, во время ее правления государственные дела пришли в полный упадок: «Огул-Каймиш большую часть времени проводила наедине с шаманами и была заня-та их бреднями и небылицами, у Хаджи и Нагу в противодействие матери появились [свои] две резиденции, так что в одном месте оказалось три правителя. С другой стороны, царевичи по собственной воле писали грамоты и издавали приказы. Вследствие разногласий между матерью, сыновьями и другими [царевичами] и противоречивых мнений и распоряжений дела пришли в беспорядок». (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Москва; Ленинград, 1960. Т. 2. С. 121–122.) Огул-Гаймыш противилась избранию Мунке на ханский престол, стремясь сохранить его за потомками Угэдэя. В этой борьбе она потерпела поражение и была казнена вместе со многими своими сторонниками.

     10. ПСРЛ            

     11. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси: 1200–1304. С. 146–147.

     12. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 361.

     13. Хатун – женский титул в тюркско-монгольском мире, аналогичный мужскому титулу хан.