Барсучье мясо

Трескучий мороз, за минус сорок и ужасающий ветер с колкими, мелкими снежинками, больше похожими на льдинки. Солнца за серыми тучами не видно, иногда аномально, где-то за горизонтом, сверкают сполохи молний. Куда не кинь взгляд, кругом бело от кружащей, завывающей вьюги и снега, накрывшего все извилины и бугорки этого мира.

– Сегодня, кажется, теплее? – прозвучал детский, неуверенный голосок, – а-а-а, пап?

По белому, бесконечному насту продвигалась странная парочка, укутанная в кучу разного тряпья. Самый большой из них, с белой бородой от изморози, тащил за собой широкие сани, верх которых накрывал брезент, стянутый бечёвками. Над обоими вился туман от дыхания, тут же разносимый порывами ветра.

– Да, доча, сегодня явно теплей! – ответил хрипло мужчина, пытавшийся перекричать вьюгу, – я прямо чувствую приближающуюся весну! Осталось недолго, пару недель и начнёт всё таять! Ну что малышка, ты как? Устала?

– Не, па, нисколечьки, – поспешно ответила девочка, встряхивая спиной небольшой рюкзак, – я сильная, могу ещё много пройти! А ты, па, как?

– Нормуль, Сонечка! Но всё же пора на ночлег устраиваться, до темна осталось пару часиков… Фу-у-у, – папа остановился, убрал за пазуху компас и сбросил верёвку, за которую тянул полозья, – хорош, на сегодня хватит!

– А я бы могла ещё… – девочка, дрожа, не смотря на показушную энергию, плюхнулась пятой точкой прямо в сугроб.

– Я знаю, малышка, ты у меня крепкая мадмуазель! – отец всё прекрасно понимал, но сделал вид, что не замечает сковавшую ноги девочки усталость. – Искать лучшее место для стоянки не будем, кругом метель… тут и заночуем.

Соня молча, со вздохом встала и подошла к саням. Отец в это время развязал брезент и вытащил наружу инструменты. Штыковую лопату вручил дочери, сам же вооружился деревянной, снеговой. В течении часа они копали в слежавшемся твёрдом снеге яму, глубиной в полтора метра. Скидав скудные пожитки на дно образовавшейся траншеи, они перевернули свои сани, соорудив подобие крыши и закрепив их скобами. Тряпками обложили дыры, чтоб не задувало, а на пол постелили свёрнутый, видавшего вида, ковёр, на котором и расположились сами.

– Утром разожгу горелку, попьём чаёк и кашку поедим с бобровым мясцом, а сейчас спать! – сглотнул мужчина и похмурел, поджигая парафиновый огрызок свечки.

– Да, па! – девочка подсела к уставшему отцу, сняла с головы грязный пуховой платок и заулыбалась, смотря ему в глаза, – ты такой смешной!

– Чего ж я смешной? – ещё более нахмурил кустистые брови, мужчина, с болью в сердце смотря на дочку. Её обветренное лицо оставалось милым и нежным, несмотря на потрескавшиеся губы и грязь на щеках.

– Твоя борода и усы были белыми от снега и льда, а теперь они растаяли, и с них капает вода. Ты был похож на Деда Мороза, а теперь на мокрого Бармалея! – не выдержав, захихикала девочка, прикрывая рот ручками в толстых рукавицах.

– Я злой, ужасный Бармалей! Р-р-р! – немного кривляясь, зарычал мужчина и резко схватив девочку, стал её щекотать сквозь ворох тёплых одежонок. Она завизжала и, радостно смеясь, сначала вырывалась, а потом прижалась к груди отца. Через минуту они затихли, обнимаясь, и каждый задумался о чём-то своём. Дочка всё больше напоминала маму, особенно голубыми глазами и манерой поведения, стало как-то горько. – Ладно, давай спать! – вздохнул мужчина.

– Давай! – согласилась Соня, отстраняясь.

– Ты сильно голодная? – отец глянул украдкой на девочку, доставая из кучи вещей большой свёрнутый спальник.

– Не очень, – соврала девочка и полезла в протянутый отцом спальник, – до утра дотерплю.

– Окей, родная, – вздохнув, мужчина вытащил из небольшого куля что-то и затушив свечу, пристроился к дочке, – На погрызи! – и вложил девочке в руку небольшой кусок вяленого мяса, как раз размера с детскую ладонь.

– Спасибо, па! – всхлипнула Соня, не в силах отказаться, в животе уже несколько часов крутило от голода и кружилась голова. – Может тебе половинку!?

– Не надо доча, – дрогнул мужской голос, – ты же знаешь, я вегетарианец…

– Я когда вырасту, тоже буду вегетарианкой, – зачавкала в кромешной темноте Соня, наслаждаясь каждым разжёванным кусочком и растягивая удовольствие.

– Станешь, милая, обязательно станешь! – сквозь сжатые губы подтвердил папа. Еды почти не осталось, но на пару дней ещё можно было растянуть по мизерным порциям, а дальше ничего в голову не лезло. Пройдено триста с лишним километров по белой сплошной пустоте без какого-либо намёка на жизнь. Почти три года прошло после той кошмарной катастрофы изменившую планету до неузнаваемости, а злая зима до сих пор не отпускала этот мир со своих ледяных лап, сковавшая всё вокруг пятиметровым снегом.

– Па, а мама сейчас нас видит? – сквозь завывания метели тихо спросила под ухо Соня, доев свой скудный кусочек.

– Конечно же видит! – очень явственно вспомнил свою жену, мужчина. Месяц назад она умерла у него на руках, харкая кровью и кусочками лёгких в одной сторожке, чудом найденной по торчащей из наста антенне, которую потом почти весь день они и откапывали. Ненадолго домик стал их пристанищем, там даже была «буржуйка» с заготовленными, то ли рыбаками, то ли охотниками, дровами. Пневмония, или воспаление лёгких, или ковид, или грипп, или что ещё, в несколько дней сожги жену. Доктора и лекарства остались в прошлой жизни, а в этой – пришлось наблюдать как чахнет родное существо, тщетно кипятя пустую воду в качестве медицинского средства. Сколько слёз выплакала Соня в ту страшную неделю, не счесть… – она теперь наш ангел-хранитель и мы обязаны дойти!

Дойти до чего? Иногда мужчина не понимал этой эфемерной цели, в которую так верила жена… Она была уверенна, что её отец, проживавший на момент катастрофы в деревушке «Березовая», вдали от их уничтоженного города, выжил, несмотря ни на что, и только там их спасение. Тот по жизни был нелюдим и жил чуть ли не в лесу, не признавая благ цивилизаций, охотясь и ловя рыбу, как предки. Странная её одержимость в конце концов передалась и ему, и когда остатки одичавших людей сошли с ума, убивая друг друга за еду, топливо и оружие, они покинули насиженный подвал своего, наполовину разваленного, дома. Уже почти три месяца они продвигались в строго южном направлении, с каждым днём теряя уверенность в благополучном исходе. На пути конечно же попадались заваленные снегом деревни и сёла, но увы, без признаков жизни.

– Спокойной ночи, па! – девочка поплотней приткнулась к отцу.

– Спокойной ночи, солнышко… – тихо ответил мужчина с нежностью поглаживая спину дочки. Каждый божий день он мучительно думал о том последнем утре жены, сотни «зачем», «почему» и «для чего», крутились в голове. Зачем она это предложила? Почему он это сделал? Для чего жить дальше, если в конце концов все умрут? После лихорадочного бреда, взор жены прояснился в тот роковой день. Шёпотом она попросила, чтоб дочка отошла подальше и, не теряя времени, стала умолять после смерти сделать ЭТО. Когда до него дошёл смысл слов, он ужаснулся не в силах слушать дальше, и в страхе отступил на пару шагов взад… Через час она умерла, не отводя своего просительного взгляда от его глаз, в руках держа ладони рыдающей дочери. На следующий день он похоронил любимую женщину вдали от домика и дочери, а вечером, по «счастливой» случайности, нашёл «барсучье» мясо, которое и завялил на «буржуйке». Всё - как и просила она, благо, припасенной соли прошлыми хозяевами было предостаточно. И ради чего?

– Мы дойдём, па… я знаю… – сквозь сон он услышал вялый голосок засыпающей дочки. Из глаз мужчины побежали горькие слёзы.

– Конечно же дойдём… – Ради её будущего! – ответил сам же на свой вопрос, отец.

А на следующее утро неожиданно непогода стихла, и наконец-то из-за туч проступило долгожданное солнце, радостно прогревая многострадальную, промёрзшую земельку…