Кодекс желанной чести-6

Сравнивать, конечно, было не с чем, но плен, в который угодила Марион, мягко говоря, удивлял. Начать хоть с того, что Горская пришла в себя на вызывающе роскошном мягком ложе, потрясающем воображение не только своим размером, но и тяжёлым, златотканым балдахином. Рядом стояли невысокие элегантные полу-кресла, покрытые тончайшей костяной инкрустацией, благодаря чему неизвестной породы дерево, из которого они были сработаны, имело изящный, изысканный вид.

Невольно увлёкшись разглядыванием великолепных узоров из кости, Марион не сразу обратила внимание на то, что спинки полу-кресел заняты аккуратно накинутыми на них пышными, отнюдь не повседневными платьями. В костюмированных голо-фильмах про глубокую старину в подобных нарядах придворные дамы щеголяют.

Впрочем, на переднем плане красовался её собственный форменный комбинезон со знаками отличия маркитант-майора и нарукавной эмблемой. Больше того — комбинезон был тщательно выстиран и отутюжен, из нагрудного кармана виднелся демонстративно выставленный краешек служебного удостоверения — сиреневого цвета небольшой стекло-пластиковой карточки с личным кодом и голографическим снимком. Это было удостоверение для работы за пределами баз Корпуса.

На базах никаких идентификационных документов не требовалось, поскольку все контрольно-пропускные пункты и помещения были оснащены аппаратурой, считывающей информацию с вшитого в комбинезон чипа. Притом, что основой внутренней безопасности были всё же иридо-датчики, определяющие сотрудниц по сетчатке глаз, и датчики общего биометрического контроля.

Горская откинула тёплое одеяло, намереваясь дотянуться до формы, но в этот миг осознала, что совершенно раздета. То есть совсем! Марион снова юркнула под тяжёлое одеяло, откинувшись на высокую перьевую подушку. И лишь теперь поняла, что не ощущает боли от многочисленных порезов, царапин и ссадин, полученных ей в горах во время «гонки преследования».

Женщина оглядела облепленные полосками и квадратиками ПРБ кисти, потрогала щеку (там тоже был налеплен регенерирующий пластырь), приподняла одеяло. Её явно хорошенько вымыли, прежде чем уложить в постель. Тело тонко и весьма приятно пахло, волосы были пышны и шелковисты. От отупляющей усталости не осталось и следа.

И тут Горская мучительно покраснела, до слёз. Притом, что не взялась бы сейчас сказать — от жгучего стыда или удушающего гнева. Эти животные видели её обнаженной, касались её! И... только ли видели и касались?!

От отчаяния маркитантка, стиснув зубы, глухо застонала, но в следующую секунду усилием воли заставила себя собраться и не зацикливаться на отрицательных чувствах и эмоциях. Так советовали поступать в сложных ситуациях психологи корпуса. В конце концов, могло же, например, оказаться так, что какая-нибудь служанка из этого замка по указанию похитителей поухаживала за ней. А что? Вполне возможно! Эта мысль принесла некоторое облегчение, хотя никаких веских снований для него вроде бы не было. Но ведь и доказательств обратного — тоже. Если отринуть эмоции, то чувствовала она себе более чем сносно.

Окончательно успокоившись, Марион решительно свесила ноги с высокой постели и, прикрываясь одеялом, дотянулась до комбинезона. Начала с привычной быстротой облачаться в форму, попутно оглядывая комнату в поисках видеокамер. А почему бы им здесь и не быть, если планетарные истребители и лучемёты с парализаторами запросто применяются местными феодалами?! И если в этих просторных апартаментах есть холодильник, телевизор и... о! …это что… древний телефон?! Какой же он шикарно-нелепый, боже мо-о-ой! Прямо уникальный музейный экспонат. С проводом! С наборным диском!!! Настоящее средневековье! И куда же, интересно, отсюда можно позвонить?

Камер слежения Марион не обнаружила, но вот зрачки в глазах одного из многочисленных, развешанных по стенам портретов суровых бородатых мужчин, выглядели как две аспидно-чёрные дырочки. Потому что они и были именно дырочками.

Конечно же, ничьих живых, любопытных глаз в этих отверстиях разглядеть было невозможно. Есть там кто или нет, а Марион одевалась, прикрываясь не только одеялом, но и довольно толстой витой стойкой балдахина, щедро задрапированной голубым и розовым шёлком с золотой вышивкой. Натянув комбинезон, Горская почувствовала себя гораздо увереннее.

«Это сколько же я проспала, интересно?»

Она решительно подошла к окну и выглянула во двор. Там стоял камуфлированный бледно-голубыми, коричневыми, зелёными и жёлтыми разводами старинный вертолёт двойного назначения. Очень даже естественно! А что, по-вашему, ещё может стоять во дворе настоящего средневекового замка, как не средневековый вертолёт?! Как раз на таких очень любят летать рыцари с копьями наперевес!

Возле печально обвисшей длинными лопастями пятнистой машины лениво прохаживался скучающий часовой, на широком металлизированном поясе у которого — Марион заметила это сразу — висел её собственный бластер. (Уже прихватизировали, стервецы!)

Во всём остальном двор выглядел так, как и должен был. Высокие, добротно сложенные из крупного булыжного камня стены. Обитые железными листами массивные ворота, закрытые на мощный засов. Двое стражников у ворот, вооружённые мечами, алебардами и лучемётами, конечно. Колодец, прикрытый проржавевшей, с изъеденными краями крышкой. Зато на деревянный колодезный ворот с массивной металлической рукояткой была намотана вызывающе блестящая на солнце довольно тонкая цепь из нержавеющей стали.

Ещё из окна виднелся край притулившегося к стене деревянного навеса с коновязью и уходящей к самому верху большой копной свежего сена. Да и вообще — весь двор изрядно притрушен этим сеном. Или, кажется, не сеном, а соломой. В таких сельскохозяйственных тонкостях Горская разбиралась, признаться, крайне слабо.
Оконный проём был прорезан в стене донжона как-то без размаха. Сантиметров шестьдесят в ширину, да в высоту чуть больше. Его украсили искусно выкованной из какого-то чёрного металла толстенной веткой терновника, играющей роль достаточно декоративной, но, вне всякого сомнения, очень крепкой решётки. Марион ухватилась за «ветку» и несколько раз дёрнула её. Скорее от горького осознания безнадёжности своего положения, нежели действительно пытаясь таким образом вырвать решётку. Так можно пытаться сдвинуть с места скалу, например.

Вдруг пленница с понятным удивлением увидела, как проходящая через двор с явно тяжёлой корзиной мокрого белья миловидная девушка посмотрела прямо в окно и, заметив там Горскую, приветливо кивнула головой. И при этом открыто улыбнулась, словно доброй знакомой. Марион невольно ответила на улыбку и в следующий момент подумала, что, возможно, именно эта девушка как раз и ухаживала за ней, пока она находилась в бесчувственном состоянии. На душе стало значительно легче. Хотя бы от того, что здесь есть кто-то, кто не настроен к пленнице враждебно. Впрочем, не факт. Улыбаться ведь можно и по обязанности.

Марион провожала девушку взглядом вплоть до какой-то неказистой деревянной дверцы, ведущей, очевидно, в одно из подсобных помещений замка. Теперь на Горскую обратили внимание скучающие привратные стражники и тоже принялись скалить свои по-лошадиному жёлтые зубы. Глаза их замаслились, при этом бравые служаки подсознательно приняли наиболее эффектные, выигрышные позы, как им, должно быть, казалось.

Марион демонстративно поджала губы и посмотрела на «героических» стражников так, будто внезапно увидела на обеденном столе двух жирных раздавленных тараканов, ещё подёргивающих лапками. Широкие, изрядно сальные ухмылки немедленно исчезли с грубо очерченных рож охранников. Косые оранжевые лучи заходящего солнца сделали их похожими не то на троллей, не то на ещё каких-то малоприятных мифических персонажей.

Маркитант-майор по-военному чётко повернулась через левое плечо и отошла от окна, недоумевая, почему вдруг выполнила строевой приём. Впрочем, здесь-то как раз понятно: она выполнила его неосознанно, показывая этим недоноскам у ворот, что она, прежде всего, офицер.

А так...

Ни для кого ведь не секрет, что любая маркитантка предпочтёт находиться в тысячах парсеков от базы в те дни, когда там проводятся плановые занятия по всевозможным видам профессиональной подготовки. Ну ладно, владение разными видами оружия ещё может пригодиться в какой-нибудь нештатной ситуации (как сейчас, например). Ну пусть ещё приёмы рукопашного боя. Хотя ведь в космосе вряд ли схватишься врукопашную, а на освоенных планетах никто никогда не нападал раньше на маркитанток (вот и напали!). Вождение разных транспортных средств (в том числе и достаточно старинных) — тоже, в принципе, полезное умение.

А вот зачем маркитантке строевая подготовка — тайна, покрытая мраком! Перед кем маршировать?! Ведь по большому счёту, маршировки нужны были лишь при проведении «высочайших» (и плановых, конечно) строевых смотров. Хотя все, без исключения, командиры утверждали, что строй очень дисциплинирует и сплачивает коллектив. Ага, как же! Да отупляет он, строй этот! Во всяком случае, её, самодостаточную индивидуалистку до мозга костей. Так Марион думала всегда. А вот сейчас…

Она протяжно вздохнула, поймав себя на неожиданно свежей мысли. Той, что в данную минуту она явно предпочла бы маршировать по гулкому металлу небольшого и очень, оказывается, уютного строевого плаца орбитальной станц-базы ОКМ. Она даже мысленно услышала привычные, резкие цокающие звуки — стук титановых подковок на каблуках форменных сапожек по клёпаным плитам плаца. Так, стоп! Хватит. Надо отвлечься, причём кардинально.

Горская неспешно занялась «утренним» туалетом. Ну и что, что уже вечер. Известно ведь: когда встала, тогда и утро. Попутно Марион размышляла о невесёлых нынешних обстоятельствах. Закончив умываться, она вышла в комнату, решив снова осмотреть её и на сей раз повнимательнее. Мало ли что удастся обнаружить. Наверное, к двери не стоит и подходить. Тоже, должно быть, задвинута с наружной стороны тяжеленным засовом или даже, — чего уж тут, — закрыта на хитрый электронный, а то и вовсе сенсорный замок. От здешнего средневековья всего можно ожидать!

Скорее, для очистки совести Марион всё же медленно подошла к двери и, саркастически усмехаясь, нажала на красивую бронзовую рукоять в виде головы орла. Та неожиданно податливо нырнула вниз, и дверь, не произведя ни малейшего шума, легко открылась. Горская на секунду растерялась, невольно отпрянув от дверного проёма и ожидая, что в него немедленно хлынут наглые и сноровистые стражники, но было совершенно тихо. С сильно колотящимся сердцем, ступая на носочки, она буквально высочилась в коридор с максимальной осторожностью.
Чадящих чёрным сальным дымом факелов она здесь уже не ждала и оказалась права: коридор цивилизованно освещался скрытыми где-то под потолком голубоватыми светодиодами. Да, не факелы, конечно, но жуткий примитив.

Как ни странно (действительно ведь странно!), ни у двери, ни вообще хоть где-нибудь поблизости никакой охраны не наблюдалось. Подсознательно маркитант-майор понимала, что это не означает, будто ей удастся вот так легко взять и убежать, но противиться вспыхнувшей во всём её существе безумной надежде не смогла. Всё ускоряя шаг, она устремилась вперёд по длинному коридору. Побежала. Теперь ей стало казаться, что достаточно выбраться на улицу, во двор, а уж там-то она что-нибудь обязательно придумает. Вертолёт захватит, например!

Нет... Нет... Какой там вертолёт... Вот! Сначала спрячется в примеченной ранее копне сена, а потом улучит момент и подойдет как-нибудь потихоньку к той девушке. Вдоль стеночки. Незаметненько так… Или окликнет её прямо из сена, если та рядом проходить будет. Может же быть такое, что она не имеет никакого отношения к грязным делам хозяев замка. А если имеет? Ну, тогда... тогда...

Марион не успела ничего придумать, поскольку, повернув в очередной раз налево, с разгона врезалась в здоровенного детину. Женщина, сдавленно ахнув и взмахнув руками, отлетела от него, словно лёгкий резиновый мячик от монолитной стены, и упала бы, не продемонстрируй здоровяк изумительную для его комплекции и роста реакцию. Он умудрился подхватить Горскую под плечи у самого пола — каменного и щербатого, — помог ей прочно утвердиться на ногах и, беззлобно ухмыльнувшись, с лёгким ироническим поклоном учтиво осведомился:

— Надеюсь, вы не ушиблись? Могу ли я чем-нибудь помочь прекрасной даме?

— Большое и сердечное спасибо! — Марион выпалила это весьма желчно, хотя злилась сейчас не столько на то, что великан преградил ей дорогу, сколько на эту его неприкрыто ехидную ухмылочку. — Вы уже помогли. Как сумели! И вообще... — тут Марион с пленительным природным изяществом присела в вызывающем реверансе. — Могу ли и я, о, безусловно, благородный и бесконечно отважный рыцарь, всё-таки узнать, где нахожусь и по какому праву вы...

И только в это мгновение до Горской внезапно дошло, что мужчина говорит с ней по-русски, а она машинально по-русски же и отвечает! Но для неё-то это родной язык, чёрт побери! А он как же... Так чисто говорит. Не очень-то вяжется с тем немногим, что ей было известно о Желанной.

Горская перешла на английский язык, имевший хождение в Галактическом Союзе наравне с русским. Она ещё толком и сама не знала, для чего это делает. Исключительно из вредности, должно быть. Ведь на Желанной принципиально игнорируют все языки, кроме местного, а если дело касается работы гидов-аборигенов, то те всё же предпочитают английский, как более для них простой. И вдруг первый встречный охранник обращается к ней по-русски без малейшего акцента. Причём это он с ней заговорил, а не она с ним. Впрочем, всё объясняется довольно легко, если подумать.

— Может, вы тогда и французский знаете? — ядовито поинтересовалась Марион.

— Язык вашей мамы? Нет уж, увольте. Исключительно русский, английский и здешний даргон-диалект. Не полиглот, в общем.

— Значит, и про маму уже выяснили.

— Извините, сударыня. Выяснили, конечно. Ваше удостоверение личности через галактическую интерком-сеть прогнали, получили копию вашего в высшей степени занимательного досье. Это очень легко было сделать, ведь ваша организация не секретна и не закрыта. А у нас здесь, как вы наверняка догадались, имеются компьютеры. Они, конечно, дикое старьё, но могут справляются с не слишком сложными задачами. Ну и так... кое-что ещё по мелочи есть.

— Интересное какое у вас тут всё же средневековье, — с горечью произнесла Горская. Она на лекциях слышала что-то о здешней чудной и замысловатой жизни, но когда ты реально сталкиваешься с ней, то она, мягко говоря, слегка обескураживает.

— Забавное, по меньшей мере, — миролюбиво согласился великан. — Во всяком случае, нам оно пока чрезвычайно нравится.

— А могу ли я полюбопытствовать: кому это — вам? Вы здесь хоть понимаете, что меня уже обязательно ищут? Что это просто так с рук не сойдет? И… И, в конце концов, что вам от меня надо?

— Видимо, вы всё-таки не имеете в виду лично меня. И это правильно, я-то здесь просто служу, выполняю приказы, так сказать. А уж по какой причине и для каких целей вы тут оказались — про то только хозяин знает. Расскажет, я думаю. И вот ещё что. Не пытайтесь больше бежать, пожалуйста. Я вас отнюдь не пугаю, я лишь советую не тратить попусту силы и нервы. Отсюда действительно невозможно убежать.

Охранник говорил негромко, голос его был мягок и даже доброжелателен. Порой в нём проскакивали чуть заметные участливые нотки. Однако Марион чувствовала, что её не отпускает внутреннее напряжение. Ничего ведь не прояснилось до сих пор. Хозяин какой-то... Ясно, что бандит законченный, если решился захватить маркитантку. А этот охранник вроде бы ничего. Горская в жизни вполне полагалась на свою женскую интуицию. И она подсказывала, что её собеседник действительно относится к пленнице без какой бы то ни было враждебности. Просто, как и было сказано, выполняет приказ. Интересно, а просто пристрелил бы, если б приказали?

— Будьте добры, возвратитесь, пожалуйста, в ваши покои. Я, если не возражаете, вас провожу.

— А если б и возражала, что-то изменилось бы, да? — Максимум язвительности в голосе. — И вы бы от меня отстали и даже, видимо, отпустили подобру-поздорову?!

Мужчина одобрительно засмеялся, помотав красиво посаженной породистой головой.

— Да нет, конечно! Вы же понимаете. Тем не менее... пройдёмте, пожалуйста, со мной.

Марион вынуждена была подчиниться. К ней словно вернулись разом отчаяние, усталость и опустошённость последних дней. Казалось, что с базы она улетала в какой-то другой, невероятно далёкой и ненастоящей жизни, к которой уже больше не будет возврата. Шли молча и не глядя друг на друга, но когда оказались, наконец, перед дверными створками, рослый охранник, наклонившись и делая вид, что проверяет замок, быстрым, хорошо различимым шёпотом произнёс:

— Комната прослушивается и просматривается, наблюдение ведётся сквозь три портрета — на каждой стене по одному. Тот, что с отверстиями в глазах, лишь отвлекает внимание. Делайте выводы.

Горская от неожиданности застыла с раскрытым ртом, собираясь задать несколько сразу же возникших вопросов, но мужчина ловко и не слишком вежливо почти втолкнул её в комнату, мгновенно вошёл следом и громко сказал, глядя в расширившиеся глаза женщины:

— Этот замечательный коридор никуда не ведёт на самом деле. Вы всё равно неизбежно вернулись бы к своим апартаментам.

— Зачем же вы тогда утруждали себя, провожая меня до двери, раз уж я вернулась бы? — Теперь маркитант-майор в свою очередь позволила себе поехидничать. — И потом... Коль этот коридор, по вашим словам, больше никуда не ведет, то каким, интересно, образом вы в нём очутились?

Проигнорировав второй вопрос, мужчина ответил на первый:

— Я проводил, чтобы ваше безусловное разочарование не было чересчур сильным. И к тому же вам через пять минут подадут ужин. Искренне надеюсь, что он вам понравится. А теперь позвольте откланяться.

— А-а... Подождите минутку! То есть... Можно мне хотя бы спросить? Вы... Вы что же... Вы тут меня постоянно будете охранять?

— Не совсем тут, но постоянно. И не только я, если уж быть до конца откровенным. Завтра меня сменит другой начальник караула. Ещё что-нибудь? Не стесняйтесь, спрашивайте.

— Нет. Я всё поняла. Благодарю, что проводили и были столь любезны.

Это вслух. А глазами Марион поблагодарила странного охранника за сообщённую им полезную информацию. Тот едва приметно кивнул, а потом коротким, текучим движением выскользнул в коридор, плотно прикрыв за собой дверь. М-да, от такого не убежишь.

Горская добралась до постели, села и лишь теперь, после слов своего цербера об ужине, почувствовала, что её просто тошнит от голода, даже голова закружилась. Марион прилегла на мягкую подушку и, чтобы ежесекундно не думать о еде, принялась анализировать произошедшее с ней с момента попадания тепловых торпед в её несчастного (маленького, родного такого!) «комарика». Вернее, попыталась анализировать, потому что получалось, признаться, не очень хорошо. Трудно о чем-то серьёзно думать, когда твой пустой желудок неприлично громко урчит, выражая тем самым решительный протест против того, что его перестали... совсем перестали снабжать какой-либо пищей!

В этот, как иногда пишут в романах, «драматический момент» дверь в апартаменты беззвучно отворилась, и вошла уже знакомая Марион девушка с подносом в руках. Несколько скованно выполнив неуклюжий реверанс, она поспешно направилась к столу, покрытому богато вышитой скатертью. Дружелюбно улыбаясь, девушка поставила поднос на стол, после чего глаза её вдруг смешно округлились, а щёки еле уловимо зарделись от допущенной оплошности.

— Ой! Здрасьте! — по-русски выпалила она. И следом: — Можно мне войти?

— Ты же уже вошла, — засмеялась Марион, испытывая невольную симпатию к бесхитростной молоденькой девчонке да к тому же явно соотечественнице. На языке у Горской вертелись десятки неотложных вопросов, но, честно говоря, куда сильнее не терпелось приступить к еде. Нет! Наброситься на неё! — Ты не уходи, пожалуйста, хорошо? Я сейчас быстренько перекушу, а ты...

— Да ничего-ничего! —  замахала руками девушка. — Вы не торопитесь, кушайте спокойно. Я ведь совсем никуда не тороплюсь. Только... Я хотела только попросить вас...

— О чём же? — Марион, прекрасно в этот момент, понимая, что поступает крайне невежливо, даже не посмотрела на служанку. Её целиком поглотил процесс намазывания толстого слоя свежайшей (натуральной!) чёрной икры на свежайший же ломоть белого хлеба, сдобренного отборным сливочным маслом. Не слишком элегантно откусив порядочный кусок, Марион почти против воли закатила глаза от удовольствия. — М-м-м...

Да уж, что говорить, когда сказать нечего?! Это вам не стандартные концентрированно-сублимированные продукты питания из бортового сухого пайка, который давно уже смертельно надоел маркитант-майору.

Лицо Горской сейчас являло собой весьма выразительную иллюстрацию запредельного гастрономического блаженства. Хоть картину пиши с названием «Завидный аппетит»! Теперь уже девчонка тихонько прыснула в кулачок. Однако тут же состроила умоляющую гримаску, поспешно извинилась, снова изобразив отдалённое подобие реверанса, после чего озвучила свою просьбу:

— А можно мне... То есть… Вы позволите мне пока телевизор у вас посмотреть?

В голосе служанки прозвучала столь страстная надежда на позволение, что Горская, несмотря на набитый рот, заулыбалась и кивнула несколько раз, чтобы у девушки не было никаких сомнений. Та радостно взвизгнула и метнулась к телевизору. Нажала где-то сбоку, и экран немедленно высветил «говорящую голову» весьма симпатичной, следовало признать, средних лет особы, быстро вещающей что-то на местном языке.
Не успела Марион слегка разочароваться по этому поводу, как девчонка сноровисто ткнула пальчиком ещё куда-то на боковой панели телеприёмника, и зазвучала русская речь. Того, что здесь может оказаться ДЛ-приставка, Горская, честно говоря, не ожидала. Декодер лингвистический и на развитых-то цивилизованных планетах появился не так уж давно. А этот, похоже, совсем новенький — вон как точно воспроизводит мелодичный голосок ведущей:

— С вами леди Дейра ром Марг с последними новостями королевства. Как мы уже сообщали, предстоящая схватка в замке господина Первейшего барона Фордрома вызывает живейший интерес во всём, без всякого преувеличения, королевстве Реджис. Не каждый раз, согласитесь, в составе обыкновенной бранной команды выступает звёздный барон или иначе — гражданин класса «А», как называют в неЖеланных мирах господ Первейших баронов, — присягнувший на верность представителю реджисской сословной знати. По нашим абсолютно достоверным сведениям, в замке господина Первейшего барона Фордрома всё готово к утренним состязаниям.

Что же касается болельщиков и зрителей, то из окрестных селений и в этот вечерний час движутся в направлении замка группы людей, предвкушающих незабываемое зрелище. Вероятно, им всем придётся заночевать под открытым небом, но ради предстоящего зрелища они, складывается впечатление, готовы на любые неудобства. А мы ещё раз напоминаем господам уважаемым зрителям, что в Самборское объединённое баронство отправилась наша первая обзорная команда, дабы по возможности полно и ярко осветить это незаурядное событие. Так что, дорогие наши зрители, будьте любезны — не забудьте завтра утром включить свои телевизоры. А на сегодня у нас никаких новостей больше нет. Осталось только добавить, что сразу же после того, как я с вами попрощаюсь, вы сможете посмотреть полную запись ежегодного летнего турнира баронских менестрелей в Маздаме-стольном. Приятного просмотра! С вами, как всегда, была леди Дейра ром Марг.

Леди Дейра с милой кокетливостью игриво помахала ручкой, послала зрителям томный воздушный поцелуй и... была бесцеремонно загорожена картонкой с изображенным на ней поющим менестрелем. Марион даже успела заметить руку, которая привычно поместила перед камерой картонную заставку. Это была столь замечательная техническая не изощрённость местного телевидения, что Горская невольно улыбнулась. Девушка же, сидевшая перед телевизором в глубоком удобном кресле, коротко хихикнула.

«Скорее всего, она здесь совсем недавно, раз её тоже это смешит», — подумала Марион, с удовольствием запивая изысканную пищу не менее превосходным ароматным вином.

— А я здесь на исследовательской практике, — доверительно сказала девчонка, будто прочитав мысли Горской. — Меня направил на Желанную исторический факультет Гуманитарной академии Галактического Союза. Слышали, может? Тут каждый год довольно много наших бывает. Да вы-то должны знать.

— Почему же я должна это знать? — искренне изумилась Марион, осторожно поставив тонкостенный бокал с вином на стол. — С какой стати?

— Да я не о себе конкретно, а вообще о том, что ИФГАГС постоянно устраивает своим студентам такие наглядные... ну, стажировки как бы. Вы ведь маркитантка, а уж маркитантки-то, как правило, всё знают. А вы вон целый маркитант-майор, правильно?

Маркитант-майор машинально кивнула, но девушка, похоже, и не ждала ответа.

— Да у вас в корпусе столько наших выпускниц! Всё верно. Кому сейчас по большому счёту нужны какие-то историки, если смотреть правде в глаза? Да никому. Я, например, после выпуска, скорее всего, тоже в корпус подамся. Вот где настоящая жизнь, правда же? Летаешь везде, столько всего интересного и удивительного видишь, все тебя уважают, ценят, никто слова грубого не скажет. А что у нас? Если б не эти стажировки, так вообще с тоски помрёшь. Ой, а здесь всё так смешно, правда же? — вдруг без какого-либо перехода круто сменила тему юная студентка ИФГАГСа. — Или вы уже привыкли? Конечно, привыкли. Бывали здесь, наверно, раз десять, да? А я вот впервые на Желанной. Вообще-то я здесь подавальщицей работаю в «Семнадцати лещах» — факультет именно туда почему-то направил. Это кабачок такой недалеко отсюда. Неплохой оказался кабачок, но, знаете, он даже без телевизора. Скучно бывает иногда, жуть! Ну вот. А меня Леной зовут, некоторые называют Алёной, и по-русски тут почти никто, кроме меня, разговаривать не умеет. Потому и попросили за вами поухаживать, пока вы в этом замке находиться будете.

— Послушай-ка, Лена, — прервала словоохотливую девчонку Горская и задала первый из множества мучающих её вопросов. — А-а... ты не в курсе случайно... Как долго я буду в этом замке находиться?

Девушка, по меньшей мере, удивлённо уставилась на Марион и после короткого, но очевидного замешательства, неуверенно ответила:

— Мне сказали — пока не починят ваш повредившийся корабль. Вам разве не говорили? Забыли, наверно, или сегодня скажут.

«Повредившийся корабль! Вот оно, значит, как. И, оказывается, его ещё и починить можно! Да они тут кудесники!»

— Понятно. А скажи, пожалуйста, ты, случайно, не знаешь, кто меня… ну… вымыл и царапины обработал, пока я без сознания была?

— Ой, знаете, это одна бабушка из города приходила, она обычно… вы не испугаетесь? Она обычно покойников обмывает.

«Замечательно!»

— Ну вот, её позвали, она пришла, раздела вас в моечной, обмыла… то есть, в смысле, выкупала. Посторонних не было никого, не волнуйтесь. А я потом только ранки ваши обработала — нас ведь этому учат на факультете, — а бабушка после всего завернула вас в простыню. А потом мы с ещё одной девочкой — прачкой здешней — на носилках отнесли вас сюда и уложили в постель.

— Спасибо тебе большое! Вообще всем вам! — искренне поблагодарила Марион, испытывая теперь уже настоящее облегчение. Девушка понимающе отмахнулась: не стоит благодарности. — А-а… Я вот ещё что хотела тебя спросить. Где мы, собственно, находимся? Чей это замок, кто хозяин?

— Даже этого они вам не сказали?! Странненько как-то. Вы ведь, насколько я знаю, с капитаном стражи Дороховым общались. И он что же, так ничего и...

— Да я просто не успела у него выяснить всё, что хотела! — Разыгрывая внезапное раздражение, Горская несколько повысила голос. — А к тому же он был не слишком-то расположен беседовать со мной. Такой отвратительный, не в меру исполнительный служака! И тоже, кстати, распрекрасно по-русски говорит!

Марион тщательно взвешивала свои слова, поскольку постоянно помнила о том, что комната просматривается и прослушивается. Пока, как ей казалось, её реакция и вопросы были вполне естественны и логичны для человека в подобном положении.

— Зря вы так о нём, — неожиданно обиделась за капитана девушка. — Его тут многие, как я поняла, очень уважают. Он такой... неплохой, в общем. Ой, я же вам так и не ответила! В общем, это замок господина Первейшего барона Стафрома — главного советника короля, кажется. Вы же знаете, что значит Первейший.

«Не имею ни малейшего понятия!»

— Ну вот. Но замок расположен вовсе не в столице. Так что мы сейчас находимся в Кархеме. Это километров, по-моему, пятьдесят, что ли, от Маздама, если на юг от него ехать. А Кархем-то сам совсем уж маленький городок, и замок здешний не в центре почему-то выстроен, как обычно бывает, а, наоборот, на…

В этот момент в дверь шумно и устрашающе целеустремленно ввалились двое стражников с профессионально бесстрастными лицами и отсутствием всяческого выражения в пустых холодных глазах. Они тоже всего лишь привычно выполняли полученный приказ.

Марион не испугалась и не удивилась. Она, признаться, ждала чего-нибудь этакого, разве что не так быстро. Похоже, пояснения Лены уже с самого начала показались кому-то чересчур пространными. Стражники, не говоря ни единого слова, сразу направились к девушке. Та не стала ждать, поспешно поднялась с кресла и, мелко семеня, направилась к выходу. Оглянувшись, она с отчаянием посмотрела на Горскую. И в этом взгляде умудрилась передать всё: и страх за конечный (испорченный, безусловно!) результат стажировки, и непонимание происходящего, и сочувствие (подсознательно поняла, что маркитантке надо именно сочувствовать), и извинение за то, что случилось (хотя её вины здесь не было совсем), и надежду на то, что это не последняя их встреча. Марион ободряюще улыбнулась Лене и, прежде чем за стражниками успела закрыться дверь, услышала оправдывающийся быстрый говорок девушки:

— А что я такого сделала? Я же ничего такого не сделала! Я только телевизор смотрела. Нельзя, что ли? Госпожа разрешила мне посмотреть телевизор, а меня-то ведь никто же не предупреждал, что...

Дверь захлопнулась. Маркитант-майор заканчивала ужин в глубоком раздумье, почти не замечая теперь вкуса разнообразных блюд, даже вино словно потеряло свою прелесть. А тут ещё, под стать не слишком весёлому, чего уж там, настроению, полился из динамиков телевизора печальный струнный наигрыш потертой и явно немного расстроенной лютни. За спиной исполнителя на подрагивающем холсте был удручающе топорно намалёван тёмный дремучий лес.

Пожилой менестрель выводил простые слова баллады негромко, чуть хрипловато, и оттого получалось у него проникновенно и даже печально:

Куда занесла меня злая судьба,
В какой заколдованный лес?
Сюда на верёвке меня, как раба,
Привёл искушения бес.

Здесь между деревьями вьётся тропа,
И нет у неё конца,
Удача ко мне и глуха, и слепа,
И нет у неё лица.

В котомке моей только хлеб и свеча,
Огниво да старый плед,
Но нет за моими плечами меча,
Щита и кинжала нет.

Лишь лютня со мной, я играю на ней,
И слушают все меня,
И буду я петь до скончания дней,
Судьбу свою злую кляня…

«Вот и у меня щита и кинжала нет», — с грустью и тревогой подумала Марион. Потом медленно поднялась из-за стола, совершенно не представляя себе, что теперь делать. Между тем на суд слушателей вынес своё музыкальное творение очередной участник, не столь тоскливо и безнадёжно настроенный. Скорее, совершенно наоборот. Учитывая высокий голос и попытки взять ещё выше в конце некоторых строчек. Подыгрывал он себе на маленькой дудочке в перерывах между куплетами, а ритм чётко отбивал ногой, притопывая по деревянному полу студии:

Скорей, принцессочка моя,
Ты выйди на балко-он!
И ты увидишь: вот он я,
Пою, тобой пленё-он!

Пусть я, принцесса, не барон,
Я только музыка-ант!
Но посмотри: со всех сторон
Заметен мой тала-ант!

Поверь, могу не только петь,
Но кое-что ещё-о!
Подставить я могу, заметь,
Тебе своё плечо-о!

Могу — мне это всё равно —
И ночью прискака-ать!
Ты только на своё окно
Верёвочку прила-адь!

Куплетов в крайне незатейливой песенке оказалось до отвращения много. Причём каждый следующий был глупее и двусмысленнее предыдущего. Но странным образом мелодичный наигрыш простенькой дудочки и ритмичные постукивания каблука начали понемногу отвлекать Марион от мрачных мыслей, заставляя расслабиться. Поэтому она вздрогнула, когда внезапно зазвонил телефон — отвратительно резко и раздражающе.

Горская усилием воли сбросила вызванное звонком нетипичное для неё оцепенение и поспешила снять трубку, решив почему-то, что с этого звонка начинаются перемены в её положении. Вот сейчас ей наверняка всё объяснят. Или принесут извинения хотя бы, или проводят к тому, кто всё это затеял. Посмотреть бы ему в глаза!

— Алло! Леди? С вами говорит караульный капрал Бросгам, можно Брос, если вы вдруг пожелаете ко мне обратиться по какой-либо срочной надобности. Вам бы лучше поскорее лечь спать, а то через пять минут выключается электрогенератор замка. А в полной темноте раздеваться плохо — не видно же ничего!

И в потрескивающей телефонной трубке послышался взрыв сдавленного разноголосого гогота, вызванного словами младшего караульного начальника. Комментарии тоже было хорошо слышно. «Во даёт господин капрал, Джох его задери!», «Умеет же со смыслом завернуть, каналья!», «Ага! Не видно, говорит, ничего!». Та-ак, у них, выходит, и на телефоне ДЛ-приставка имеется.

Горская вспыхнула, но сумела себя пересилить и морозным, не терпящим возражений тоном не столько спросила, сколько поставила в известность:

— И, тем не менее, я могу рассчитывать на то, что приму ванну всё же при свете?

— Можете, — сказал Брос после довольно продолжительной паузы и нагло добавил: — Нам же лучше будет! Для осуществления постоянного надзора! Но на вашем месте я бы поторопился.

— Торопитесь лучше на своём! — жёстко отрезала Горская, стараясь не обращать внимания на сальные намёки зарвавшегося солдафона. — А мне спешить, как я теперь понимаю, некуда.

С преувеличенной аккуратностью Марион положила трубку и почувствовала, как где-то в глубине её существа стремительно закипают готовые прорваться наружу горючие слёзы. Она быстро прошла в ванную комнату — просторную и роскошную, — огляделась, сняла с крючка большое пушистое полотенце и тщательно завесила им огромное овальное зеркало. После слов недалёкого капрала Горская нисколько не сомневалась, что оно с другой стороны было окном, через которое Брос со товарищи намеревались вволю попялиться на пленницу. Жаль, что она не могла увидеть их похотливые рожи, исказившиеся гримасами жесточайшего разочарования в тот момент, когда розовая махровая ткань лишила их «законного» удовольствия.

Марион быстро выкрутила сияющие позолотой краны до упора, чтобы за шумом окутанных горячим паром толстых водяных струй не было слышно её судорожного плача — горького, но облегчающего, дающего кратковременную передышку натянутым до предела нервам. Верным этим, извечным женским способом борьбы с неурядицами, стрессами и тяготами службы маркитант-майор пользовалась крайне редко, но сейчас был особый случай. Она давилась слезами и ожесточённо срывала кусочки пластыря с успевших зажить царапин и ранок.

Из ванной Горская, завернувшись с головы до ног в махровую простыню и неся одежду и форменные сапожки в руках, вышла в полной темноте. Первая луна ещё не осияла окрестности, а свет в замке, как и обещал хамоватый караульный капрал, уже выключили.

Тем не менее, Марион уверенно добралась до кровати, бросила на её край комбинезон, аккуратно поставила у стойки балдахина сапожки, и, одним ловким движением освободившись от простыни, скользнула под одеяло. Она была уверена, что долго не сможет заснуть после всего. Но горячая вода с душистыми нежными пенками для ванн и обильные слёзы сделали свое благое дело — заснула Горская мгновенно, будто провалилась во тьму.

Кажется, ей даже ничего в эту ночь не снилось. Или нет… Нет! Под самое утро приснилась какая-то дикая нелепица. Будто никакие тепловые торпеды вовсе не попадали в её маленький и хрупкий кораблик. Будто они злобно жужжащим (!) роем промчались мимо, а «комарик», правда, вместо того, чтобы по воле маркитант-майора лететь по маршруту дальше, самостоятельно почему-то пошёл на посадку. Снижался и приговаривал: «Нам сюда обязательно надо! Вот увидишь!» А Марион отчего-то очень жизнерадостно отвечала: «Ну, раз надо, значит, надо! Только ты, смотри, поосторожнее садись, под нами скалы!»

В ответ оживший кораблик пробормотал что-то чрезвычайно утешительное. Вроде того, что никакие скалы ему не смогут помешать. Он прекрасно в подобных скалах умеет перемещаться. И точно! Кораблик вырастил длинные зелёные ноги и преспокойно на них приземлился. То есть прижеланился. Даже во сне Марион очень удивилась: она и понятия не имела, что у «комарика» такие же ходули имеются, как у спасательного модуля! Только модуль не ходит на них, а кораблик ходит.

Странный сон промелькнул во тьме светлячком и пропал, забылся напрочь. Как, в общем-то, и подавляющее большинство снов, которые нам снятся. И это благо. Поскольку некоторые мнительные люди во всём склонны видеть знаки судьбы. Что же касается Марион, то её, наверное, можно было бы в чём-то обвинить, но никак не в мнительности.