Все будет как в жизни

Вначале все шло хорошо, а потом что-то случилось и пошло не так. Оно случилось не сразу, происходило постепенно, год от года, это опускание в бездну. Казалось, что падение неизбежно. Но именно в момент, когда оно должно было произойти, канал открылся и душа воссияла...

Николай проснулся и посмотрел в окно. Он всегда так делал, когда просыпался. В первую очередь смотрел в окно и только потом вставал, чтобы умыться  и сварить себе кофе. В этот раз все небо было свинцовое, то ли от туч, которые его все заволокли, то ли специально давало понять Николаю, что ничего ему не светит, и все будет так, как есть сейчас. Николай поставил на плиту чайник и вышел курить на балкон. По дорожке прогуливалась соседка с собачкой, очередная соседка с очередной собачкой, ветви деревьев продолжали черно-белый пейзаж, сливаясь с дорогой. Снега не было, равно как и дождя. Ничего не было и не ожидало быть, а нужно было идти на работу. Николай бросил окурок с балкона и пошел пить кофе. Вчера хорошо посидел с другом. В шкафу стояла початая бутылка водки, трогать ее Николай не стал, провести день нужно было трезво, хотя бы как исключение. Николай оделся и вышел из подъезда на улицу. Схватив порцию негатива по дороге и добравшись, наконец, до работы, он переоделся в грязное, глотнул все-таки в раздевалке водки и пошел работать.

Вчерашний вечер прошел хорошо. Столы в баре были покрыты белыми крахмальными скатертями, стояла водка и графины с минеральной водой, морсом, на фарфоровых тарелках - сельдь, икра, грибы, оливы, еще много чего из закуси. На сцене пел в микрофон бард, позади него на стене была нарисована зеленая змея. Хотели после ехать все в Казань, недалеко го бара была площадь трех вокзалов, но кто-то усадил его в такси, и та довезла до дома...   

Как и всякий предыдущий, этот рабочий день также близится к завершению. Николай в синей рабочей спецовке спускается в подвал в бойлерную. Весь день трудился в поту, устал. Тяжелые кирзовые сапоги висят гантелями на ногах.

— Душ принимать не буду. Пересплю ночь здесь, — решает он. — Все равно завтра возвращаться сюда же.

Дома Николая никто не ждет. Как был в робе, сапогах, так и лег на кушетку. Под голову подложил пропахший потом старый ватник, вытянул далеко за край кушетки ноги, хотел заснуть, но не получалось. Достал из-под стула бутыль с пивом, — здесь это дозволялось, даже приветствовалось, если не было возведено в правило, — отхватил из горла порцию, сглотнул, отхватил еще. В животе почувствовал тяжесть, голову повело.

— Эффект есть, — отметил про себя. Достал из холодильника копченую колбасу, откусил, зажевал под пиво. — Девятка. Крепкое. — Он уже привык к его крепости, вкуса не ощущал, главное сбить в голове мысли и впасть в похмелье. - Да, плевать! — Он отглотнул еще жидкости. Ему полегчало, в мозгах появилась ясность, которой не было весь этот долгий и нудный день. — Выпил и порядок. — Так говорит себе он теперь. — Что будем делать дальше?

Снова лег, задремал, Николай был один здесь сейчас. Те, с кем он работал, ушли домой. Он же остался, — зачем куда-то идти? В бойлерной тепло, уютно и мата не слышно. А еще пошлых разговоров наконец-то нет, — наступила тишина.

Он работал здесь в этом здании в юности, преподавал студентам науки, которые вскоре стали почему-то никому не нужны. А ведь ему тогда и тридцати еще не было. Теперь вот тридцать четыре. Предложили остаться на рабочей ставке, и он остался. Спустился с верхних этажей, где вел когда-то занятия, в этот подвал, и старался без надобности наверх не подыматься. Хотя люди и обстановка сменились, и только один человек, такой же как и он тогда преподаватель, перешедший в охрану, мог узнать его там. На том была черная роба, на Николае — синяя, вот и вся разница. Рожи обоих уже свисали от пьянства, — плевать!

Николай проснулся внезапно. Сон прошел, голова не гудела.

— Странно, — подумал он, но эффект выпивки был разным, он уже знал это.

Работа рабочего по зданию его не интересовала. Краны, задвижки, вечно с мокрыми руками лазит по подвалу под трубами, как обезьяна, ищет протечки. Какую по счету робу уже извозил, та покрылась пылью и ржавчиной, провоняла маслом. Весь день запах перегара от напарников, — мужики опохмелялись часто здесь же во время работы после бурно проведенных выходных.

— Осточертело все, — Николай научился материться еще от студентов, но до того как попал сюда в подвал, сам не матерился, не позволял себе, крепился. Теперь вот дает себе волю. — Падать, так падать. Низко не паду, дно не достану, а наверху там ничего нет уже. — Действительно, ниже подвала ничего не было, только песок, — здание было выстроено на осушенном болоте. Была в подвале в стене дверь, к которой ни у кого не было ключей. Ее пытались ломать, но все бесполезно. Что за ней было, никто не знал.

Николай отхлебнул еще пива. Выплюнул, на губах было противно до рвоты.

— Ничего, кто видит! Да и увидят — он здесь мастер, начальник. Другие рабочие ничего не скажут, сами такие как он теперь, все понимают, за своего сойдет.

— Хороша жизнь, хороша, ничего не скажешь, — Николай поддел правый сапог, чтобы снять. Сапог не поддался, заныл большой палец ноги. Николай не снимал сапоги уже трое суток подряд. Ноги прели в мокрых от пота портянках.

Жениться он не собирался, незачем было. Детей не хотел.

Николай уже протрезвел, оглянулся, и взгляд его упал на ту самую дверь. Он подошел, изо всех сил толкнул ее плечом. Толкнул раз, толкнул снова, так просто, но кроме боли в плече ничего это ему не доставило, никакого удовольствия. Потом зачем-то взял ножовку и стал пилить замок, заодно выламывая дверь, остервенело, нещадно к себе. Стучал долго. Морда красная, вспотевшая, все по барабану, хоть головой стучи.

— Нет, голова мне еще пригодится, — разумно подумал он, и изо всей силы толкнул дверь плечом. Кость хрустнула, Николай взвыл, дверь открылась. За дверью Николай смог рассмотреть лестницу, ведущую куда-то наверх. Он выругался, вернулся к кушетке, упал на нее и заснул мертвым сном.

Весь следующий день был как предыдущий. Никто не обратил внимания на геройскую возню Николая с дверью ночью. Никому не было дела до этой двери, никого она здесь не интересовала. Ну, выломал и выломал, пьяный был — начальству виднее.

Прошла неделя или две. Николай получил выручку, но домой не пошел, решил снова остаться на ночь спать на работе — привычка. Настроение после получки у Николая было хорошее. Пиво с водкой было совместно уже выпито, все кроме него ушли. Николай в хорошем расположении духа посвистел себе под нос, не зная чем заняться, но пить и есть не хотелось, да и спать тоже. От него разило перегаром в перекрест с запахом застарелого пота и застывшего на спецовке машинного масла. Штаны лоснились от рабочей грязи, ватник был порван в пьяном споре, а попросту драке, когда сейчас они вместе пили. Вата торчала наружу, вид у мастера был еще тот.

Николай подошел к двери в стене подвала, толкнул наотмаш ее своим тяжелым кирзовым сапогом и переступил порог. Винтовая лестница шла куда-то невысоко вверх.

— Что такое? Надо пойти и все выяснить, — сказал он себе вслух бравым голосом, и затопал вперед. Из узкой норы выползал уже на четвереньках, — не привыкать, а когда встал на ноги, увидел перед собой большую плоскую равнину.

Николай шел по равнине, наугад, не понимая куда идет и зачем. Просто шел. Шел долго, а окружающий его ландшафт все не менялся. Солнце не заходило и продолжало светить все также ярко. Равнина являла собой пустыню в полном отсутствии воды и деревьев. Под ногами была редкая сухая трава с мелкими цветами, названий которых Николай не знал. До сей поры он никогда не был в пустыне и представлял ее лишь по картинке в книге. Николай нагнулся и сорвал несколько цветов. Листья растений были мелкие и острые, лепестки цветков маленькие. Николай бы удивлен, он думал, что в пустыне цветы не растут. Но нет, и трава есть, и цветы, и даже река, которая внезапно мелькнула ему в глаз серым своим металлическим блеском, тонкой полосой вдали.

Выйдя к реке, Николай увидел неподалеку паром и старика, который тем управлял.

- Отец, что на том берегу, куда переправляешь?

- Проехай, увидишь.

- Когда отъезжаем?

- Соберем с десяток и поедем. Река широкая, плыть долго.

Николай взглянул на реку. Серая мгла скрывала ее и устремлялась ввысь. В тумане река казалась серой и холодной как сталь. Невдалеке показалась группа людей, и Николай узнал в них солдат. Паромщик молча принял их на паром. От солдат веяло холодом, Николая передернуло.

- Отправляемся!

- Я не поеду.

- Твое дело.

Старик стал руками отвязывать паром от пристани. Николай огляделся. Равнина уходила в стороны от реки. Она не казалась безжизненной, хотя и была пуста.

Паром уже отчалил от берега, а Николай все не двигался. Вскоре паром и вовсе скрылся в тумане. Тогда Николай пошел прочь от реки. Он шел по равнине, время от времени пиная сапогом куски глины и дерна. Спина взмокла, майка прилипла к телу, пот катился струями по багровому лицу. Он шел не останавливаясь, шел и шел, пока не открылось новое дыхание, пока не перестал от усталости чувствовать ног. Тогда он лег и закрыл глаза. А когда открыл, увидел, что лежит в той самой комнате, дверь в которую так долго и нещадно пытался открыть.

Немного протрезвев после сна, Николай лег поудобнее на полу, натянул как смог на голову телогрейку и снова провалился в сон. Теперь он видел уже знакомые ему с детства места, видел ясно и четко.

…

Наташа сидит у окошка в троллейбусе с мамой и держит в руках подобранную в лесу веточку сосны.

— Ой, какие шишечки, — говорит она, показывая на зеленые бугорки на ветке. — Мама, смотри какие!

Люди в троллейбусе улыбаются, смотрят на Наташу, на ее маму, приветливые, спокойные, беспечные. Троллейбус быстро едет, стучит только ему присущим радостным звуком.

Они двое едут теперь в музыкальную школу, и мама скрупулезно расспрашивает дочь что было сегодня в школе, как она себя вела, не было ли каких с ней происшествий за день. За окном троллейбуса промелькнул плакат нового фильма на стене кинотеатра, по другую сторону промчался магазин «Дары природы» и «Радиотехника». Они проезжают крытый высокой крышей колхозный рынок и выходят на остановке. Девочка бежит впереди с нотной папкой, ее молодая мать легко поспевает за ней. Они огибают клумбу с цветами и входят в музыкальную школу. Сегодня хор, потом вечером — специальность. На стене раздевалки — разрисованный скрипичными ключами и нотами длинный стенд объявлений. Мама остается караулить Наташу внизу, а та, раздевшись, весело подымается наверх на второй этаж.

Коля пришел из школы, уже разделся, поел, сел к инструменту заниматься. За окном — чудесный весенний день, а он сидит дома за фортепиано и играет из хрестоматии фуги и пьесы. Вечером у него сольфеджио, а потом - хор.

Отец говорит:

— Ну как его можно ругать, что он не учится? Другие гулять побежали, а он заниматься сел, — Вечером мать сердится, что Иля не учит уроки.

Коля играет по специальности, а у него сегодня сольфеджио. Он его не учит, — и так все знает! Не на зачет же идет, а учить к каждому уроку никто не заставляет. Маргарита сердится, что не доходят до них ее интервалы и аккорды, и все пытается донести. Рано ему их еще понимать. Придет время — поймет, и пойдет сдавать в училище. А теперь — только голубое небо, зелень, смех за окном и звуки фортепиано, которые он сейчас сам издает. Пианино большое, коричневое, полированное, а он совсем еще маленький и, вот чудо! оно принадлежит все и целиком ему. За спиной на кухне готовит обед бабушка к вечеру, а он подбирает, импровизирует песню.

Коля выпивает виноградного сока, одевается, выбегает из дому и бежит с синей полосатой сумкой в руке к остановке автобуса. А то тот подойдет быстро, и он на него опоздает, пропустит. В желтом автобусе он отстукивает пятикопеечный билет и садится на переднее боковое сидение. Автобус пыхтит, по салону — запах бензина. Коля знает наизусть всю дорогу, но каждый раз заново удивляется тому, что видит за окном. Вот на повороте дороги начали класть новый асфальт, а у бульвара он уже сделан, ровный-ровный, черный, красивый, покатый. По нему уже аккуратно проведена в центре белая ровная полоска. Она должна разделять потоки машин — туда и сюда. Коля это уже давно знает, и за эту полоску нельзя заезжать, от себя считает — наезжать тоже не нужно. Да никто на нее и не наезжает — машин на улице совсем мало, все полотно принадлежит одному его автобусу, который не торопится, пыхтит от остановки к остановке. Машины едут тихо, не мельтешат. Свежая белая краска новеньких зебр радует глаз. Людей тоже мало, все на работе, еще только полдень. Коля доезжает до хорошо известной ему остановки, сходит со ступенек автобуса и бежит вприпрыжку к музыкальной школе.

Хор — это самое легкое и приятное. На дом не задают, учат сразу со всеми, поют отдельно по голосам, — их всего-то два: альт да сопрано. Самое скучное на хоре — его начало, когда заставляют дышать носом, а потом начинают распевать, он же готов петь сразу, как пришел. Сидит и ждет какого-то радостного чуда. Молодая учительница сама знает, что делать, встает перед ними собравшимися здесь со всей школы, сидящими, не сосредоточенными, собирает внимание руками. Все смолкают, и вот оно начинается. А через два часа все уже радостно разбегаются вниз до раздевалки и домой. Уже ничего и не помнят, что было на хоре, ведь впереди вечер и завтра все будет также хорошо и радостно, как сегодня, а вчера и вовсе уже забыто. Кто бежит один, кто с бабой рядом прыгает, а кто даже и «идет». На дворе — снежок, вечернее солнце разлито в воздухе. Вот и остановка автобусов и троллейбусов.

— Дождемся своего и поедем, — говорит чья-то тетя рядом. Тут же Наташа с мамой, Мила, Лева, который получил сегодня двойку зачем-то.

— Всю зиму катались на лыжах, гоняли шайбу, теперь станут в классики прыгать, футбол гонять, — говорит по-доброму левина старшая сестра. Она закончила уже ту школу, где ее младший брат теперь, и учится на инязе.

Подходит полный людей троллейбус, все садятся и уезжают. Коле ехать дальше всех, сегодня он возвращается из школы один. На его остановках троллейбус уже почти пустой, дребезжит металлом, только разбежится, а тут и следующая уже остановка. Зато между остановками летит на бешеной скорости, и Коле это нравится, даже жаль, что уже выходить. На остановке его встречает бабушка. Они покупают тут же в магазине самую вкусную колбасу за два двадцать сто грамм, и идут домой делать с мамой уроки.

Наташа тоже уже вернулась. Дома — младший братик спит, а поэтому должна быть тишина. Щебечут в клетке попугаи. Когда Иля был у них однажды, ему показалось, что клетка приделана прямо к потолку. Нет, к потолку, то есть к люстре на нем, прицеплены декоративные рыбки на лесках. А еще хомячок в клетке. В квартире тепло, уютно, тихо, умиротворенно, запах живности и корма. Наташа уже сделала уроки, все поели и ложатся спать. Только отец еще досматривает с тихим звуком по телевизору фильм после программы «Время» по первой программе. Уже десять — всем спать.

...

Подошла зима. Выпал снег, и дворники уже разгребли узенькую дорожку от торца здания к его административной части. Николай побрился еще рано утром. Помыться было негде. Он сильно поодеколонился, чтобы отбить напрочь и запах пота, и запах перегара. Затем надел новую синюю спецовку, почистил сапоги, — они стали как новые, если такое можно конечно сказать о кирзе. Надел на грязные волосы рабочий картуз, и пошел по рабочей части. В обеденный перерыв он пошел в столовую на первом этаже, заказал любимый гороховый суп, взял картофельное пюре с котлетами, еще какой-то гарнир, компот. Николай сел за столик с другими здешними работягами и стал молча жевать. С ним поздоровались, но как будто не заметили, это было ему сейчас на руку. Вечером после смены он взял расчет у начальства и, захватив только необходимые в дороге вещи, уехал в никому неизвестном направлении.

Николай с детства любил дерево, выжигать, строгать, пилить, резать, но плотником не стал. Получив сразу сходу высшее образование и начав работать по специальности, к слову, любимой и желанной, он забыл об этой своей страсти. В ранней юности всерьез занялся техникой, которую, казалось, любил, попал в институт, потом - на работу.

Поезд с вокзала уходил в ночь. Николай отказался от чая, взял у проводника четыре бутылки пива, забрался на верхнюю полку как был одетый и сразу заснул. Проснулся Николай поздно ночью. Поезд мерно отбивал дробь. Полка была верхняя боковая у тамбура. В тамбуре курили, через двери просачивался дым, одна дверь была приоткрыта и время оо времени закрывалась, потом открывалась вновь, хлопала, стучала металлом замка. Николай спустил ноги с полки. Нижняя была пустая, Николай всей своей тяжестью сел на нее, оперся локтем об стол. Мимо прошел проводник, спросил не нужно ли чего, намекнул на крепкое. Николай взглядом указал ему на пустую бутылку, тот понял, зашел в тамбур и плотно прикрыл за собой дверь.

В вагоне было душно, в нос ударял запах протухших матрасов, пассажиры сопели во сне, совсем рядом кто-то храпел. Николай любил это ночное время в плацкарте, все было почти как в его бойлерной и ничто не раздражало. Не пристает он, не пристают к нему, проводник понимающий. Николай вылакал до дна бутылку с пивом и пошел в тамбур курить. Там собралась веселая компания, несмотря на то, что была ночь и весь вагон давно спал. Это был отсек плацкартов, и ехавшая публика была невзыскательная. Николай не стал вникать в разговор, его угостили вином из бутылки, он отхлебнул раз, другой, скорее за компанию. Это была девятнадцатилетняя молодежь, девушка и два парня. Николай снова перекурил уже с ними, попрощался и пошел в вагон, чтобы завалиться на полке и остаться одному в пропахшем потом сыром вагоне, в темноте, как казалось, почти полной.

Ехать Николаю было четверо суток. Ехал он к своему дядьке, Михею, как звали того в деревне, родному брату недавно почившего отца. О деньгах не думал, как будет жить - тоже, в город возвращаться больше не собирался. В деревне жизнь другая - проживет как-нибудь, дядька не прогонит, давно зовет к себе жить. А пока - четверо суток в поезде, их как-то нужно провести, пользуясь случаем, раз уж оказался в пути. Ночь не собиралась рассеиваться. Проводник, его ровесник, несколько раз хмурый проходил мимо. Николай подметил его опухшее лицо - то ли с перепоя, то ли с недосыпа.

- Свой человек, - решил Николай. - Можно расслабиться.

Курить больше не хотелось, пить тоже. Николай задремал под мерный стук колес вагона поезда, прямо как сидел, повалив голову на руки. А когда очнулся, было уже утро, и народ в плацкарте, оживленный и довольно бодрый, кто стоял с полотенцем в тамбуре, кто пил чай, кто разговаривал, кто просто сидел и смотрел в окно. Ночной дым в тамбуре развеялся, молодежь спала каждый на своей полке крепким сном.

- Галич, - объявил проводник Николаю остановку, когда тот вышел курить на платформу. На проводнике была синяя форма, такого же цвета, как спецовка Николая в бойлерной. Ворот форменной фиолетовой рубашки был небрежно расстегнут, из-под него выглядывала белая футболка. Проводник был помятый после ночи, из кармана выглядывал наспех засунутый туда синий форменный галстук.

- Куда побежала твоя, эта? - спросил Николай его про напарницу.

-  К подруге побежала. в хвост поезда. Дело у нее там, - усмехнулся проводник. - Ночью в Костроме затоварились, дорога все окупит. Стаканы, ложки - расход получается в рейсе, компенсировать как-то же нужно! Как звать-то?

- Николай.

- Меня - Константин.

- Давно катаешь?

- Восемь лет.

- Хорошо платят?

- Дорога кормит.

- Нравится?

- Привык.

Николай походил по платформе, купил большой пакет с чипсами и вернулся в вагон.

- Доброе утро. Как вы себя чувствуете? - обратилась к нему в вагоне девушка из ночного тамбура.

- Нормально. - Николай предложил ей чипсов.

- Мы вчера не познакомились. Тоня. - она протянула ему свою руку. - Ребята гуляли, я боялась за них, не отходила, мало ли что, сами понимаете.

- Понимаю. - Николай посмотрел в окно.

- Мы едем в Иркутск, на фестиваль творческой молодежи. А вы далеко едете?

- В деревню, к отцу.

- В гости?

- Жить.

- Давно не виделись?

- Давно. В городе жил. Теперь вот уехал.

- А мы тоже городские. Все трое из Политехнического. Мы - студенты.

Николай на минуту вспомнил тех своих студентов, которым преподавал в юности. Эти похожи на них уже не были. А может, он перестал чувствовать юность, само начало жизни, не интересна она ему стала? Или действительно, другие времена - другая молодежь? Собственно, он тоже молодой. Мозги вот только алкогольным туманом замутил.

- Пойду покурю. - Николай сжал в руке мятую сигаретную пачку.

- Хотите, я с вами?

- Не нужно, хочу постоять один.

Напарница Константина уже добежала до их вагона и о чем-то живо ему щебетала. Тот молча курил, улыбался.

- Гулящая девка, - понял про нее Николай. - Уже не с одним успела пожить. - Николай бросил окурок под вагон и зашел в тамбур.

- Отправляемся! - крикнул проводник высыпавшим на перрон пассажирам вагона, те быстро зашли и дверь за ними захлопнулась. Почти в тот же момент поезд снова тронулся.

В рейсе вагонная жизнь идет своим чередом. Ехать далеко, долго, а главное, бессмысленно. Лететь самолетом - дорого. Пока сгустятся сумерки, умрешь с тоски. В таком состоянии даже думать ни о чем не получается. Езжай овощем на полке - спи, отдыхай! Кое-как дотянули до вечера. Затем наступила ночь. От лежания у Николая ныла спина. В вагон-ресторан он решил не ходить. Зачем, только деньги тратить? Проводница сама все предложила и дала. На больших остановках пассажиры входили и выходили, вагон периодически пустел, чтобы затем заполниться новыми незнакомыми лицами. Одни лица свежие, другие помятые уже с перрона, заранее приготовившиеся отдыхать с пользой. Прибавь к этому незначительную, но все же смену часового пояса пару раз, и получишь полную картину пути. Все это надоело Николаю уже на вторые сутки. Пить он больше не мог, голова трещала. Время от времени спускался с полки курить в тамбур. Наконец, к концу четвертого дня поезд подходил к нужной Николаю остановке. Ни с кем не заговаривая и не прощаясь, он взял свою большую и тяжелую черную сумку через плечо и вышел из вагона на платформу. В лицо пахнуло свежим морозцем.

- Счастливого пути! - услышал он вслед голос проводницы по форме.

- Бывай! - Николай, не оборачиваясь, махнул ей на прощание.

Ночевать пришлось на станции. В ночь Николай не решился идти в незнакомое село. Телефон в руке ожидаемо перестал работать, визит Николая собирался быть внезапным...

- Колька! - знакомый голос радостно гремел в воздухе. - Колька! Племянник! Приехал, заходи, раздевайся с дороги!

Ему были рады. Дядя Михей был доволен его приездом.

- Здравствуй, дядя Миша!

- Навсегда приехал, или погостить?

- Возвращаться не думаю.

- Ну, так живи здесь, давно говорил тебе!

- Работа будет?

- Ребята на вахту ездят.

- Вахта так вахта.

- Отдыхай, располагайся!

Дядька обнял племянника и повел в дом. В доме их встречала тетя Надя. Они жили здесь вдвоем. Дети разъехались, жили отдельно от родителей, гостить не приезжали. В доме было чисто, двор выглядел ухоженным.

- Как в городе?

- Живет город. Куда он денется! Живет и будет жить без нас. Сидишь на работе сутками, не вылезаешь. - Николай вспомнил свою бойлерную.

- Почему не вернешься к первому своему занятию, учился ведь!

- Нету его больше, дядя Миша, нету занятия этого. Исчезло, испарилось!

- Исчезло... А что осталось? - Михей посмотрел на Николая. Тот не ответил, провел глазами по комнате.

- Сын давно уехал. Приезжать не намерен. Занимай его комнату до весны. С весны - вахта. А пока - гуляй!

На столе высилась большая бутыль с самогоном, дымилась жареная картошка. Мужики выпили, закусили, как водится, помянули брата - отца Николая. Тетка копошилась на кухне, то и дело ставя на стол горячее. Николай сомлел, только теперь поняв, как устал за все эти годы. Ему хотелось только одного - упасть и заснуть. Спустя три часа он уже спал в комнате дядькиного сына, раздетый, на пуховой перине под стеганым одеялом. За окном уже стемнело, а он все спал и спал. Затем наступила ночь, и в окне нарисовалась большая круглая луна. Она болела высоко в небе, окруженная такими же белесыми звездами. Ее первую и увидел Николай, когда проснулся рано утром на следующий день здесь...

Деньги местные жители брали с вахт. Ездили на севера. Поэтому то, что Николай стал вахтовиком, не стало здесь ни для кого примечательным. Как и для него самого. Николай был молод, здоров, силен, и эта работа не составляла ему труда. Пили все, конечно, изрядно. Николай старался не перепивать норму. Традиция есть традиция. По-другому не выживешь. Молодость бурлила, деньги собирались

- Железные яйца, - говорили о нем вахтовики. Николай усмехался..

 Следующие за вахтой полгода приходилось сидеть уже дома. Да и где тратить то их, деньги эти, в глухой таежной деревушке, где летом грязь по колено, а в не сезон и вообще не проедешь. Оставалось одно. Работа с деревом, то, что Николай давно уже, много лет лелеял в дальних уголках своей души, о чем давно уже просто сердце, да и дух требовал.

За десять лет, что прожил здесь Николай, комната его превратилась в настоящую мастерскую. Каких только деревянных изделий здесь не было! Прокуренный и небритый, Николай мастерил днями напролет, не замечая бега времени, не жалея спины и рук. Пальцы огрубели, красное потное лицо одухотворено светом, на душе - радость. Он по-настоящему был счастлив в это время.

- Кому это все нужно? - говорил дядька.

Надежда цыкала на того:

- Не пьет мужик, что тебе еще нужно?

- Через месяц на вахту поедет, пора уже по-настоящему работать, а это все что?

Николай не утихал, работал без устали, без отдыха. Кормить Надежда его кормила, уход ему был не нужен.

- Вон баб сколько у тебя! Бабник, - говорила она. - Почему не женишься?

А он думал только о своем:

- Дерево - главное, а это все так.

Выбирал дерево Николай сам. Шел в лес, утопая в сугробах, в стужу, слякоть, пока еще не стемнело. Хвойная тайга утопает в снегу, на кронах стволах все снежные шапки. Николай ощупывал руками коряги, ветки, упавшие с ветра. Запах сосновой коры дурманил голову, клей еловых шишек застывал на заскорузлой коже красных от мороза рук. Николай не ломал веток, не рубил сучьев, Тащил в дом упавшие стволы, рубил топором, резал пилой. Живое дерево не трогал. Подымал голову вверх, поддерживая рукой шапку, вдыхал аромат хвои, щурил глаз на ярком солнце.

Коньки, лесовики, еще какие-то фигуры рождались у него из принесенного из лесу дерева. Разгоряченный, пар изо рта с мороза, входил в.избу, бросал на половицы принесенное добро. Деревня была из нескольких изб-дворов. До ближайшей школы километры тайги. Ни мужиков других, ни детей почти нет.  Показать некому работу свою, да и незачем показывать. Никто не интересовался чем он тут занимается. Деньги наработал за полгода, и живи как хочешь, никому дела до тебя тут нет.

В лесу бежала с ним рядом собака, волков тут видно не было, всех перестреляли, наверно, а то и с голодухи погибли звери, людям и тем кормиться здесь нечем. Вдали в сизой дымке виднелись невысок е сопки с разреженными деревьями. Иногда собака хватала зайца или белку, но такое было редко. Убитых собакой зверей Николай с собой не забирал.

- Не смыслишь ничего в мясе, - говорил на это дядька. - Городской. Ну да ладно. И так живешь неплохо...

Все однажды проходит.

- Зачем тебе возвращаться? К кому? Что тебе там делать? - повторял ему дядька.

- Нужно. Сердцем чувствую, что нужно теперь ехать.

Все наработанное за эти годы здесь, в деревне, Николай оставил на хранение родственникам:

- Храни, Надежда, мое богатство, ни одну вещь не потеряй, смотри.

- Все в шкафу буду держать, тебя дожидаться будет, когда опять приедешь.

- Долго уже не приеду теперь, тетя Надя.

- Дождутся тебя и там, и здесь. Жизнь долгая.

- Пеньком не становись, а там будет все как в жизни, - напутствовал дядя Михей...

Николай вернулся в город. За десять лет люди в нем резко изменились. Экономика пошла вверх. Народ, вдохновленный новой жизнью, трудился по восстановлению утраченного и, казалось бы, навсегда забытого мира. Никто не знал, как был в эти годы Николай. Его узнали. Наверно, внешне он мало изменился, но внутри был совсем уже другим. Эти годы он не был со всеми этими людьми, хотя хорошо всех помнил, пережевывал застрявшие в памяти связанные с ними события. Начальство было другое, рабочие тоже сменились, остался один только прежний охранник, тот, с кем когда-то преподавателем работал он здесь на пару.

— Такие во все времена на одном месте, никуда не пропадают, — поздоровался с ним Николай. — Но только чем собственно от него сам он отличается? Хуже или лучше, а в общем-то ничем.

Его приняли инженером по обслуживанию здания, городу стали необходимы специалисты. Николай не подвел руководство, с живостью принялся за работу. В подвал спускался только по необходимости. Дверь в стене починили, ключей от нее, как и прежде, ни у кого не было.

Николай подходит к двери. Он долго стоит рядом с ней, молча натужено пытается что-то вспомнить. Затем делает резкий взмах рукой и идет прочь. Свежий ветер дует ему вслед.