Право голоса

Существует легенда, будто люди раньше умели общаться голосом. И им не приходилось постоянно прибегать к помощи жестов или клавиатуры с озвучиванием напечатанного. Я не верю в истории, которые описаны в книгах тех времён. Разговор без помощи техники – немыслимо!

Как это – говорить мог каждый? Как это – отправлять голосовые сообщения? Чтобы получить право голоса в нашем обществе, нужно быть или избранным, или очень богатым, способным позволить себе операцию на голосовых связках. Владеющих голосом с рождения называли просто: говорящие. Мир давно разделился на две неравные части – голос имеющие правили молчащей толпой.

Я вырос в Москве, в районе, где живут небогатые люди. Зовут Максим, недавно исполнился сорок один год. Работа – дом, дом – работа – вот и вся моя жизнь. Каждое утро начиналось одинаково: возмущённо мыча, я отключал будильник, затем проверял почту, шёл будить жену и детей, на ходу набирая в «озвучнике» привычную фразу: «Доброе утро, как спалось?». В ответ звучало на три голоса: «Утро добрым не бывает» - сын, лёгший поздно ночью и не выспавшийся; «Ну па-ап!» - дочь, которой ехать к первой паре; и «Добренького утра, дорогой!» - жена, проснувшаяся от скрипучей двери спальни. Как дети так быстро набирали ответ, да ещё и спросонья, не знаю. Уже привык.

За окном шёл снег. Сегодня понедельник, значит мне опаздывать никак нельзя. Новогодние праздники кончились. Начинался две тысячи девяносто восьмой год. Завтракаю, одеваюсь и на улицу – откапывать машину. В дверях лифта сталкиваюсь с соседом, вернувшимся после прогулки с собакой. Киваем и жмём друг другу руки. Затем он поднимает обе руки и начинает активно жестикулировать. Я понял только половину: «Ты», «рулить», «нет», «колено».
«Я не откопаю машину?», - предположил я, напечатав в «озвучнике».

Сосед замахал руками.

«Машину разбили коленом?» - удивлённо посмотрел на соседа.

Тот вздохнул, указал на мой аппарат, затем на карман своей куртки, и скрестил руки.

«Так. Может, на моём напечатаешь?», - протянул ему свой «озвучник». На самом деле, использование чужого аппарата считалось преступлением. Я это понимал, но мне было необходимо выяснить, что с моей машиной.

Мужчина покрутил пальцем у виска.

«Машина цела?»

Кивок.

«Попаду в аварию? Но у меня тормоза проверенные… и вообще, я в офис опаздываю!»

Сосед пожал плечами, дескать, решай сам.

«Повтори, что ты вначале говорил, пожалуйста»

Он прожестикулировал ещё раз, но я всё равно ничего нового не узнал.

Машину я откапывал, слушая новости. Надо сказать, что их тоже озвучивало приложение. Люди, имеющие голос, не желали работать в теле- и радиовещании, считая это ниже своего достоинства. И поэтому никто не сочинял и не пел песен.

На работу я всё-таки опоздал, хотя поехал на метро, оставив машину на парковке. В переходе с Марксистской на Таганскую-радиальную, прямо на грязном полу, сидел человек, одетый во всё чёрное. Лицо он прятал под капюшоном, в руках был какой-то музыкальный инструмент из прошлого. С ремнём, со струнами и дыркой в середине. «Гитара», - всплыло слово в памяти, встреченное в одной из книг про девяностые годы двадцатого века. Древний инструмент, на таких уже не играют.

Я залюбовался и не заметил, сколько простоял.

Музыкант поднял голову, почувствовав на себе мой пристальный взгляд. Пальцы медленно начали перебирать струны, потом быстрее и увереннее. И я услышал негромкий голос, человеческий, чистый, мужской голос. Он лился, не был похож на то, как разговаривают «озвучники» - без резкого разделения слов, без раздражающих металлических ноток.

- «Вместо тепла – зелень стекла, вместо огня – дым…»

Фигура запнулась, прокашлялась, и продолжила уже громче:

- «Из сетки календаря выхвачен день. Красное солнце сгорает дотла, день догорает с ним, на пылающий город падает тень»

Припев вызвал во мне настоящую бурю: по коже поползли мурашки, рот беззвучно открывался и закрывался, глаза ловили каждое движение пальцев, уши запоминали каждое слово, каждую вложенную в него эмоцию.

На нас косо поглядывали. Двое полицейских быстро приближались. Вот у них право голоса есть точно.

- Не верь никому! – прервав песню и вскочив с грязного пола, музыкант зашептал в ухо. – Не верь. То, что теперь принято считать – неправда! Голос есть у всех! Вас лишили его, чтобы было легче управлять! Твари молчащие!

Он убежал, в последний раз прокричав: «Мы ждём перемен!». А я стоял, ошарашенный. Меня схватили, и что было потом – не помню.

Когда открыл глаза, первое, что увидел – лысого толстого мужчину в форме ОМОНа, изучающего мой паспорт. Нас разделял деревянный стол, заваленный бумагами. Я же сидел на жёстком стуле в довольно неудобной позе. Руки онемели от долгого бездействия, пошевелить ими я не мог – заковали в наручники. Ноги тоже затекли. Сколько же я тут торчу? Узнай начальник о моём аресте – всё, путь в офис можно забыть.

- Ну, Максим Андреевич, - отвлёк меня от грустных мыслей омоновец, бросив на стол мой «озвучник» и паспорт. – Поговорим?

Я с замирающим сердцем посмотрел на толстяка, облизал губы и ничего не ответил. А как? Права голоса у меня нет. Конечно, слова музыканта в голове засели прочно, но стоит ли им верить?

- Руки ему освободите! – кивнул на меня омоновец. Сзади ко мне подошли и сняли наручники. – Ну, так что?

Растерев запястья, я осторожно взял аппарат. Не сомневаюсь, что они его разбирали, искали что-то запрещённое.

«Что?» - напечатал и посмотрел на полицейского за столом, пытаясь выражать полное равнодушие ко всему.

- С противниками системы общаемся, значит, да? – в голосе прозвучала нескрываемая угроза.

«Эм-м… Если Вы про того молодого человека, то я его вообще впервые видел!»

- А Цоя кто пел? – омоновец приблизился ко мне, опёршись на руки. – Кто?

«Он»

- И ты пел, камера всё видела.

Я уставился на злющую физиономию, судорожно печатая с ошибками ответ: «Я молчал, ни звука не издавал!»

- А это неважно. Ты повторял за ним. И теперь…

- Да какая разница – повторял или не повторял?! – вскочил я, бросая на стол аппарат. На секунду показалось, что оглох от звука собственного голоса – такая стояла тишина. Омоновец даже присел, пожирая меня глазами, полными удивления, страха и недоверия одновременно.

Боясь потерять мысль и не веря, что это точно мой голос, с которым жил столько лет и не пользовался, я продолжал кричать:

– Вы все нас обманываете! Власти хотите! Нажираться на беззащитных! Хорош! Хватит пудрить мозги простому народу! Каждый человек должен иметь право голоса, потому что только так можно добиться справедливости!

Мне нравился голос, который подарила природа. Громкий, рвущийся наружу, с заметной хрипотцой. Как можно было не замечать такой мощи? И не нужны теперь эти железяки, призванные заменить музыкальную человеческую речь обрубками мыслей, закованных в звуки стали и металла.

- Перемен! Мы ждём перемен! – заорал я во весь голос.