Бабушка по имени Лейла, которая умела летать

Жила Лейла скромно. Лишнее не расходовала. На еду, пара окорочков про запас, рис, мука. Мука так, на всякий случай - руки ещё помнили. Но для Славика тратилась.

Выбирала с удовольствием. Ходила между бесконечных, как рельсы, полок искристого супермаркета, заглядывала, подхватив юбку, на нижние, шебуршала наугад упаковками. И на верхних девушку с кассы просила пояснить: свежее ли, вкусное. Последним снимала запримеченную ещё при входе упаковку в синей фольге, не спеша отдавала на кассе заготовленные в отдельном кармашке "как всегда". Девушка улыбалась, знала, что для Славки.

Про синие пачки Лейла с его детства помнила. Сноха привезла, маленький был. Вы, говорит, ему каши ваши не давайте. Он это ест. И фольгу-то на стол выложила. А Лейла сохранила. Сберегла. И в магазине её распознала. Кассирша тоже сказала, что вкусные.

Все знали, что внук к ней едет. Выходя с блестящим свертком из магазина, Лейла поджимала подбородком нижнюю губу и блестела очками. А дома подпускала новенькую упаковку к старым в сервант, как птенчика в клетку, - через щелочку: ну вот вам, прибыло!

Под Рождество открывала дверку, шуршала фантиками, отбирала помятые. Сносила их Верке с первого. Та старая, догрызет. А Верка и рада. Так и ждет каждый год.

И вот случился в ту зиму гололед. Такой, что Верка дома только и сидела. Лейла тоже сильно не шарашилась, хотя и с палкой.

Щупает Лейла календарь - а там листочков почти не осталось. Оторви штук десять - и выйдет весь. А на улице лёд ледяной. Соседский мальчишка, в галошах резиновых, а нос расквасил. Тоже в квартире сидит, мается - через стенку слышно. Но когда по телевизору бабушку с внуком показали, Лейла собралась.

Хорошая была старушка, в кофте вязаной. Волосы убраны, тапки меховые. Парень ей все в дверь звонил и подарками задаривал. Ёлка мигает, коробки разноцветные, бабка чай на салфеточке попивает. Каждый час это показывали, так, что понятно было - скоро кончится. Будет снова про погоду, кто что где понавытворил, да про пенсии. Времени выжидать не осталось.

Пересидела Лейла до утра, пододела штанов потеплее, очки протерла и вышла во двор.

От самого крыльца до горы за магазином лоснился каток. Никем не катанный. Голубое в серую полоску небо заворачивало рулоном по горизонту и, бугрясь, текло по земле. До самых лейлиных валенок стелилось. Чисто зеркало. И тихо. Никого.

Подобрала Лейла повыше юбки. И ту, что с кружевом, и байковую, и подьюбник шерстяной прихватила. Выставила на два шага повыше костыль, поискала им ямку, оперлась и бочком, как на лыжах на косогор влезала, перевалилась. Покачалась, оперев в подбрюшье замасленную ручку костыля, подышала и, крякнув, враз перетащила к нему вторую ногу.

Пошаркала аккуратно калошами, поогляделась. Ну что, теперь айда! Даром что пораньше, засветло вышла. Распрямилась, подышала гордо, с присвистом. Согнулась попружинистей, ногу снова на склон повыше выставила, и палку за ней. И снова перевалилась наверх, и снова палку уперла в мягкий бок. И ногу оставшуюся подтащила.

Во как! Что там Верка говорила? Не дойдёт? Дойдёт! Даром что засветло вышла. Будет Славка с подарками аккурат к празднику! И бабка в телевизоре замолкнет. Что там в её коробках? Требуха одна. Разве старухе одной столько надо?

Выставленный костыль дрогнул - и Лейла потеряла равновесие. Верхняя галоша подвернулась. В мгновение навалившись на палку всем ужасом своего грузного тела и знаемых молитв, ещё сильнее прижала подвернувнувшуюся ступню к опоре и замерла.

Птица, всхлипнув крылом, пронеслась рядом и ушла в дымное небо.

Холодало. Пара снежинок села на нос. Лейла старалась не дышать. Осторожно водя глазами, она видела за зеркальной гладью заснеженный садик, на стене супермаркета болтался открепившийся хвост блестючей гирлянды.

Лейла замерзала. Подвернутые ноги не чувствовали. Щеки сначала горели, а потом прилипли к деснам.

И тогда она разжала бесчувственную пригоршню левой руки. Юбки тяжело ухнули. А потом отпустила костыль. Он глухо стукнул, покатился назад к крыльцу и замолкл. Она послушала, медленно подняла обе руки в стороны, примерилась, покачала, как самолет на взлёте вверх-вниз, подалась вперёд - и полетела. Вот так, с валенками и шерстяным подьюбником.

Помахала кассирше. И бабке Верке тоже помахала.

А девочка-продавщица смотрела и думала: "И кому продам теперь эту фольгу синюю? На ком выручку-то делать?"

А Славик, сидя философом в своём большом университете, смотрел и думал: "И некоторым избранным удаётся-таки увидеть ангелов. Поднимающихся и спускающихся. А некоторым - и летящих".