Глава 12. Нелепая случайность

- А чагой-то вдруг, он уволился? - насторожился Василий. - Или плохо ему было у вас? Ничего же не делал, только деньги получал, да с трибуны сказки добрым людям рассказывал о светлом будущем. Такое место было тепленькое. Неужто совесть проснулась?
- Ну при чем здесь совесть? - чокаясь со всеми по кругу, молвил Лыков младший. И махом осушив свою стопку и занюхав ломтем ржаного хлеба, добавил: - Описали его, вот и уволился, на весь свет обиженным.
- Как так? За что? Когда?
- А ни за что. Просто такая случайность вышла. Приспичило его в туалет. Живот закрутило. А что? С каждым такое может быть. Никто не застрахован. Еле добежал до точки. И главное сел тут же, с краю. Только успел штаны спустить. Хоть бы, дурак, газеткой прошуршал что ли, чтобы было ясно что там кто-то есть. А в это время, как назло, отключили свет во всем цехе. У нас такое часто бывает. Экономия электроэнергии называется. Тут вбежал Мустафа… И решил тоже дальше не идти. Наверняка пива где-то опился. Ох, какой же он любитель... Трех литровую банку засосет и будет мало. В общем, начал писать на товарища Рябова... Ну откуда он знал, что кто-то там сидит. Темнота была жуткая. Перед самым носом ничего не видно. Парторг сообразил быстро, если закричит, будет еще хуже, ребята засмеют. И он решил остаться не замеченным. Мол, скоро Смирных закончит свои дела и уйдет. И тогда никто не узнает об этом происшествии. И потому, сидел смирно и терпел, даже не фыркал, когда теплая струя мочи попадала на его лицо. Возможно оно так и было бы, как предполагал парторг, но тут зажегся свет. Представляешь, какой был конфуз, для обоих?
- Представляю, - захлебываясь смехом, еле выговорил Кот.
- Минут пять они глядели друг на друга, не могли выронить ни слова. Затем Владимир, опомнился, извинился перед парторгом, и быстро покинул то заведение. Наверное, ты сам понимаешь, что молчать Смирных не стал. Примерно через пол часа об этом случае знал весь цех. Виктору Викторовичу пришлось в спешке уйти домой, сменять костюм и прочее, а за одно оправиться от такого шока. Только на другой день он появился в цеху. Пришел в новом костюме, даже галстук поменял. Но ведь, Хвост, есть Хвост. Я имею ввиду Абрашина. Большой любитель над кем-нибудь подшутить, да подколоть так, чтобы челюсти свело. Как раз на центральном проходе собралась целая толпа, читали вывеску, прикрепленную к колоне. Насчет билетов в цирк. Билетов мало, а желающих чуть ли не весь цех. Давали только многодетным семьям, да передовикам производства. Шум, гам, бабьи крики. Увидев большое скопление людей подошел и парторг. Тут Абрашин пару раз втянул в себя воздух носом и сделав кислую гримасу, глядя искоса на товарища Рябова, громко вскрикнул:
- «Фу, братцы, чуете? Кажись мочой Смирнуха запахло». Все оглянулись на парторга и громко засмеялись. Товарищу Рябову не оставалось ничего, как уйти. Так продолжалось дней десять. Надоевшему сносить грубые насмешки от рабочих, парторг уволился. И где теперь его нелегкая носит, не ведаю. Но ясно только одно, что пока его папа работает в обкоме, не пропадет. А вот когда его предок на пенсию уйдет или лучше того, дубу даст, тяжело придется этому обалдую. Не выживет. До того случая, еще был один прикол. Как раз в субботник.  Смирных, Родимушкин, Шерешев и я, ставили леса на стройке для штукатуров. Глядим, идет наш парторг, прихрамывает, охает, держась за поясницу. Мустафа, как всегда, не упустил такого случая спросить:
- «Виктор Викторович, что с вами? Откуда вы? Куда это вас угораздило»?
- «Ох, Володь, лучше не спрашивай, - с кислой физиономией, еле произнес тот. - Крановщик-то наш, конченный идиот, если не больше. Скотина. Я ему кричу. Вира! Вира! А он, сволочь, поднимает. Зацепился крюк за плиту, на которой я стоял. Володя, дорогой мой, как же я грохнулся. Считай со второго этажа спиной. Хорошо на что-то мягкое упал. А то бы хана. Весь организм отбил. Не вдохнуть не выдохнуть. Наверное, ребро сломал. Иду в мед пункт».
- «Виктор, Викторович, - отвечает ему Смирных. - Вира, это дается команда вверх, а майна вниз».
- «Тьфу-ты! А я думал, - наоборот».
Максим закончив говорить, посмотрел на старца.
- Игнатий, скажи, только честно, ты когда-нибудь смеешься? Или не понимаешь юмора? Мы-то с отцом уже раньше нахохотались до упада. А вот как относишься ты к тому, что я рассказал? Может быть не интересно рассказываю? Сидишь и молчишь. Даже не знаю, что и думать.