Цена цепной реакции - 1

Осенним днём тысяча девятьсот пятьдесят первого года паренёк лет восемнадцати сосредоточенно перебирал пальцами купюры. Последние годы все летние, пасхальные и рождественские каникулы Френк Гарди, а именно так звали паренька с лохматыми русыми волосами, подрабатывал — то официантом в бистро, то полотёром в боулинге, то разносчиком газет и писем — и вот теперь заканчивалось последнее его лето перед поступлением в университет. В своих знаниях по физике, математике и химии Френк не сомневался — но без денег в Калифорнийский университет Беркли не попасть… Но да заработал уж, впереди ядерная физика — «Как у Оппенгеймера!»

«Тридцать… Ладно, на первый семестр и так хватит, деньги есть деньги…»

Убрав деньги в кошелёк и сунув руки в карманы видавшего виды, хоть и опрятного пиджака, Френк поспешил к университету. Пешком, разумеется; его родители не могли позволить такие траты, как автомобиль; так что первокурсник раздражённо хмыкнул, проходя мимо «Кадиллаков», «Шевроле», «Фордов», светящихся под лучами солнца и возле которых собирались группы молодых людей. Везёт им; они, наверно, летом отдыхали, как и положено. Ну и пусть; физике ведь неважно, кто и с каким достатком к ней идёт? Идти… Кстати, куда?

Здание кампуса Калифорнийского университета, где некогда, ещё до войны, преподавал сам Оппенгеймер, оказалось куда больше, чем представлял себе Френк. Ряды громадных колонн, уходившие вдаль, столь разительно отличались от облупленных потускневших кирпичных фасадов Сан-Франциско; а внутри, на всех этих лестницах, коридорах как не заблудиться? Лабиринт; но не мрачный, как в той легенде, а светлый, с высоченными потолками и столь же огромными окнами. Но вот после получаса, как Френк определил по чуть потускневшим наручным часам, нужная аудитория наконец нашлась; к счастью для студента Гарди, добрался он сюда вовремя; так что занятия начались не так плохо, как могли бы.

…Так и потянулись для Френка Гарди университетские будни. Учеба, особенно в её той части, которая касалась физики, давалась легко. Обязательный «гуманитарный минимум» радовал Френка меньше; ну вот зачем, скажите на милость, физику-ядерщику знать идеи Платона и их преломление в трудах Канта… Или наоборот? Хотя… Разве Оппенгеймер не читал это всё, ещё и в оригинале? Но он-то гений… Впрочем, раз уж они это читали, Френк решил не отставать, хоть, в отличие от аламогордовских гениев, Френк Гарди мог знакомиться с этими книгами не на языке оригинала, но лишь в переводе. Впрочем, один из языков, коим стал русский, Гарди старался изучать, хоть и не слишком понимал, почему каждая их научная статья, даже если посвящена физике твёрдых тел или оптике, начинается с нескольких, притом немаленьких, абзацев о книгах Ленина и Маркса. «Наверно, чтобы всякие лентяи или нетерпеливые сдавались и не дочитывали…»

Одним словом учёба, кроме спорта, ладилась недурно. А вот с тем, чтобы завести друзей, Френк не справился. В своем потрепанном костюме, единственном на все случаи жизни, Гарди явно не вписывался в общество этих с иголочки одетых щёголей.

— Новичок? Из братства? — Роджер Холл, вокруг которого столпились остальные первокурсники, бросил на Френка насмешливый взгляд.

— Куда ему. Лет сорок назад его бы даже на порог не пустили, — хмыкнул Алистер Кэрри, его друг. Оба они и не заметили, что новенький их слышал — во всяком случае, внимание на него никто не обратил. Да и зачем тратить время на кого-то, у кого в кармане нет ключа от «Кадиллака» и кто никогда не пробовал миног в ресторане «У Джека» в Сан-Франциско? Ясно же — пришёл сюда заниматься в самом деле учёбой, и в самом деле изучать все эти физические теории!

Так что щеголеватые парни, к которым иногда присоединялись и их спутницы, веселились своей группкой, а Френк, бросив остатки надежд на то, что найдёт себе место в «чудесном студенческом братстве Беркли», как гласил найденный некогда буклет университета, налегал на оптику, механику и прочие слова, которые для Роджера Холла оставались набором пустых звуков. В школе же один справлялся? И здесь без этих «друзей» обойтись можно… Да и увлекаться бейсболом, девушками или гонками Френку было не по карману. О том, чтобы заниматься спортом самому, Френк и не думал: игры в мяч или кросс со школьных лет вызывали только ужас. Не было речи и о том, чтобы ходить со сверстниками «отрываться» в рестораны или бары…

Впрочем, времени на то, чтобы переживать о своём одиночестве, у юноши не было тоже. Френк твёрдо засел за изучение ядерных реакторов и механизмы деления ядра, когда однажды в феврале, во время второго семестра в Беркли, профессор Сёрбер попросил его составить обзорный реферат статей, посвящённых исследованию нейтрино.

— Но это далеко от ядерного реактора! — пытался возражать Френк.

— Возможно, однако ваша тема уже прекрасно изучена, вам, думаю, будет скучно. В то время как нейтрино… Кто знает, какие открытия нас ждут!

Открытия… Не лучше ли работать над чем-то, что сейчас более необходимо и практически полезно? И всё же юноша с всё более растущим интересом — не замечая, впрочем, этого — закончил реферат, добавив и пару своих выводов.

— Над речью неплохо бы поработать, но в целом недурно, — профессор Сёрбер подчеркнул карандашом несколько ошибок в словах и, удовлетворённо улыбнувшись, вернул реферат автору. — Думаю, вы бы могли подготовить доклад к конференции на следующей неделе.

— Но… — Френк растерянно мотнул головой. Конечно, попасть на любую конференцию для юнца вроде него уже было бы достижение; но какое же достижение выйдет, если его выступление окажется или провальным, или отвратительным? Но и отказываться тоже нехорошо. Так что Гарди поспешно добавил:

— Нет, это прекрасно! Но… Там же будут и Швингер, и Голдвин, а я…

— Не скромничайте, Френк, — ободряюще улыбнулся Сёрбер. — Молодёжи мы всегда рады. Особенно когда у них знания чуть выше среднего уровня. Френк, для первокурсника это более чем приличный реферат, да и опыт выступлений никогда не бывает лишним.

— Как знаете, профессор…

…Уговоры, таким образом, увенчались успехом, и реферат свой Френк как мог подготовил. «Лишь бы не заглядывали в сам текст…» Впрочем, даже если бы кто и попробовал почитать машинописные листы, разобраться во множестве пометок, написанных то карандашом, то ручкой, посторонний едва бы смог. Наверно, Сёрбер бы сказал, что «надо было сначала на черновике написать, и только потом печатать», но — когда это всё писать?

Но всё же хоть кривой, но доклад был готов; и вот настал этот день…

Юноша наконец вышел в коридор, устало плюхнулся на пол. Мда… Умудрился же назвать в одной из формул греческую «ро» «пэ»… И как он должен был знать, что правильно говорить не «Баронелли», а «Бернулли»? И ещё кучу раз оговорился — первая же конференция и сплошной караул! Ещё и на глазах толпы больших шишек, молодец, что и говорить!

— Любопытный доклад. Вы сами подготовили?

— А? Профессор… Голдвин? — Френк напрягся, поднимая взгляд и вспоминая фамилию этого мужчины. — Вроде того… Посоветовали проработать, вот и взялся…

— Не советую сидеть на полу, это вредно для здоровья. Но о чём я… Видите ли, мистер Гарди, как вы уже знаете, тема вашего доклада очень близка к моим исследованиям. Я бы хотел работать с вами.

— Со мной? Но я всего лишь первокурсник… — юноша всё же встал с пола, растерянно почесал голову. — Хотя оно интересно…

— С заинтересованными людьми всегда приятно иметь дело, — Голдвин кивнул. — Думаю, мы уже можем думать о вашей научной работе… А так же, если, конечно, вы хотите, мне нужен ассистент. Оклад небольшой, сразу скажу, больше чем двести долларов в месяц вам предложить не могу, но… Вы в порядке?

Френк побледнел и лишь чудом устоял на ногах. «Небольшой? Двести? Он шутит? Не… Не похоже… Но…»

— Вроде того, да… Не волнуйтесь… А вы это правда так думаете?

Голдвин мягко усмехнулся.

— Да, я так думаю. Так что же?

— Ну… Эм… Я только рад!


…Тем временем в том же тысяча девятьсот пятьдесят первом году, на далёком и обширном материке, Илья Степанычев, с блестящим значком комсомольца на лацкане пиджака — весной приняли, одним из первых! — успешно поступил в восьмой класс новосибирской средней школы. Жаль, что не всех бывших однокашников довелось встретить — кто в училище пошёл, кто в техникум, как Генка… А как не пойти, когда вон сколько заводов, и всем требуются монтёры, электрики, токари? И Илья тоже собирался было — но всё же выбрал дорогу в школу. Отец отговорил — и, наверно, правильно…

— Ты ведь в науку собрался? — одним летним днём спросил отец, когда они сидели с удочками на берегу Оби да гоняли назойливую мошкару от червей в тени редких деревьев. Часть леса спилили — здесь собирались строить несколько заводских корпусов, и на противоположном берегу уже можно было слышать издали рёв бульдозеров — но там, где устроились Степанычевы, стройка пока и не началась, и лишь ветер качал длинные тонкие листья и стебли рогоза, что разросся в прибрежной мутноватой воде.

— Вот же разлетались... Собрался. Так что, туда после училища никак? — попытался спорить Илья, но отец покачал головой:

— Чего не разлетаться, когда добычи целая банка. А училища — и после училища поступали, не горячись, но там и путь дольше. А здесь уж — десять классов и любой институт! Хоть даже ленинградский или московский!

Сам Андрей Степанычев успел отучиться только в техникуме; впрочем, при заводе радиодеталей, где старший Степанычев трудился и где подростком бывал и сам Илья, устроили и клуб, где читали самые настоящие учёные лекции, и библиотека, со всеми газетами да с книгами, и техническими, и «художественными», как значилось в описании; так что не знать культуру не вышло бы даже при самой великой лени. ТИ когда сын обнаружил тягу к наукам, в основном к физическим, Андрей Степанычев и начал настаивать на том, что самая серьёзная наука без самой серьёзной институтской или университетской учёбы не получится.

Не то, чтобы Илья возражал; но ведь Генка Рудин уже решил, что нечего тратить время на «кабинетное безделье», когда вот, на строящейся гидроэлектростанции техников не хватает; и это куда важнее, чем какие-то там уроки литературы, которую он всё одно не поймёт. Так почему и не пойти с ним в техникум вместе? Ведь нужное же дело!

Но — и серьёзные инженеры тоже нужны… А там, как отец верно сказал, без университета никак…

— Институт же потом, — поправил Илья, уже успевший узнать, где и как готовятся учёные. — Там же сперва университеты... Погоди!

Удочка в руках Ильи дёрнулась, мутноватая вода расходилась волнами; юный рыбак вскочил и потянул улов на себя. «Тяжело тащится, холера!» Но посмотреть на жирную добычу не получилось — неведомая и невидимая рыбина сдаваться не желала. Плеснула вода; удочка, которая в мгновение стала заметно легче, взметнулась ввысь и чуть не выпала из рук Ильи, но тот всё же смог удержать её раскрасневшимися руками. Ещё не хватало и удочку потерять!

— Поди ж ты, упустил! — Илья чертыхнулся и раздосадованно плюхнулся на примятую траву. — А ведь крупная была!

— Так спешил-то зачем? — Андрей покопался в застиранном мешке, выудил ломоть хлеба и зажевал. — А университет — ну, выходит, университет. Будешь самый учёный из Степанычевых! А уж денег — так что ж, разве не найдём как эти три года отучиться? Раньше, слыхал, и того дороже бы обошлось!

Илья кивнул. Совсем «раньше» он, рождённый в тридцать седьмом году, не застал; зато подросток видел деда, который тогда, при царе, и читать не умел, и вместо подписи только крестик мог поставить. Зато отец уже и в школе сидел, и техникум окончил — возможно ли такое раньше?

Так что после раздумий и уговоров и оказался Илья в школе, хоть и грустно было, что не все друзья рядом. Ну да с Генкой или с Тёмкой и так увидеться можно — город ведь один…