Заплатить за золото глава 13-14

     ГЛАВА XIII

     Ковинько, не здороваясь, кивнул на пустой стол.

   – Садитесь и пишите, почему парашютиста упустили, геолога сразу не взяли, а таскались за ним по тайге, людей от работы отрывали.

     Вот и благодарность: никому не интересно, с каким трудом, мало обученным для таких целей людям, удалось взять матёрого преступника. А если бы не встретили Гурия, то, честно сказать, не представляю, как найти человека в таком месте, как Восточные Саяны, не назначив заранее встречи. Черновики мы с Мишей написали вечером, боясь досадных неточностей, заучили наизусть. Через десять минут, молча, положили рапорты на стол Ковинько, замерев рядом, как два истукана. Вот ведь вроде кругом прав, и не уважаю начальника местного НКВД, а страх липко ползёт по спине струйкой пота. Что это? Кровь раба или неверие в справедливость? Хочется думать, что всё-таки второе: лагерь лишил Володю Максимова иллюзий, а Владимир Александрович стал осторожен в делах и поступках.

   – Погуляйте до завтра на свободе, а там видно будет. Утром не опаздывать. – Хозяин кабинета уткнулся в бумаги, дав понять, что, возможно, завтра мы вообще перестанем его интересовать. Выйдя в коридор, Миша шепнул:
   – Ты иди в гостиницу, а я пойду мужиков поспрашиваю, вроде за нашим пленником какая-то важная шишка должна прилететь, видимо, он и решит нашу судьбу.

     Я кивнул и пошёл вниз. На первом этаже в коридоре было темно, единственное окно в торце давало шанс не переломать ног. Осторожно спускаясь со второго, услышал, что кто-то бренчит старым умывальником, в котором мы вчера с Мишей пытались отмыться после четырёх дней дороги. Инстинктивно повернувшись на звук, остолбенел. Сердце бешено заколотилось, ноги стали ватными. Оперевшись на стену, чтобы не упасть, смотрел на женщину. Она вытерла руки и, не взглянув в мою сторону, пошла по коридору. С силой оттолкнувшись, почти теряя сознание, двинулся за ней. Опомнился у двери с надписью «Бухгалтерия». Что со мной? Мне нечего делать в бухгалтерии, что я скажу войдя? Но не войти не мог, даже походка, не говоря о фигуре и волосах, всё в этой женщине было Дашино. «Так не бывает, не смеши людей, не сходи с ума», – уговаривал я себя. Дверь распахнулась, задев плечо, и это «ох», произнесённое родным голосом, окончательно лишило меня разума. Схватил в объятия, и всё повторял как во сне:

   – Даша, Даша, Даша!!! – Не сразу понял, что женщина пытается освободиться, вдыхал запах её волос, тела и, так и не увидев лица, знал, что это она. Почувствовал слабое сопротивление, но отпустить не смог. Крепко обнимая, повёл к окну, чтобы не во сне, воочию увидеть её лицо, глаза, поверить до конца, что передо мной Даша. Как же так? Я два года с ума схожу, считая, что её нет в живых. Виски ломило, в горле пересохло, и я буквально прохрипел:

   – Господи, почему ты не написала? Знала же край, прииск, фамилию.

     Она, устало улыбнувшись, подняла голову.

   – В лагерь не напишешь, я туда поехала. Думала через шоферов, что груза возят, весточку передать, а тебя освободили. Дождалась весны, два месяца добиралась, а вы уехали на другой прииск. – Её голос зазвенел от обиды и сдерживаемых слёз. – Узнала, что ты женился, деваться мне было некуда, пошла на работу устраиваться. Пришлось ехать в Ольховку. Вот так и живу, комнату в бараке дали. Теперь отпусти, Анна Семёновна ругаться будет, что меня долго нет. Желаю тебе счастья. Прощай. Она повернулась и пошла. Моё оцепенение длилось несколько секунд, я не дал ей взяться за ручку двери. Снова сгрёб и потащил к окну.
   – Нет, так не пойдёт. Во-первых, я считал, что Мишка тебя застрелил, его Виктор с первого ночлега по твою душу отправил. Слышал, как он про контрольный выстрел говорил, два раза стрелял. Ты бы что подумала? Вот и я подумал, что теперь мне и жить не к чему. Пять лет к сроку добавили, не расстроился. С Ольгой мать начудила, боялась, что мирскую приведу, вот и благословила. Я не оправдываюсь, но без тебя мне и это было всё равно. Хорошо, что ей жизнь не испортил, живёт с моим другом душа в душу, детей растят, у него жену при бомбёжке убило. Любовь у них, а я не завидую, забегаю иногда к ним чайку попить. Вот из-за диверсанта развестись мы с ней не успели, но вернёмся с Мишей, это её муж, обязательно всё расставим по местам. Женат я, есть и был, только на бумаге. Люблю тебя до смерти, никому не отдам и никуда не отпущу. Правда, меня завтра арестовать могут, тогда тебе решать, а если не арестуют, будь добра, увольняйся, и домой поедем.

     Она, всхлипнув, прижалась, обняла за шею и, уже не стесняясь, разревелась. Даша пошла, отпрашиваться с работы, а девочкам из бухгалтерии срочно всем понадобилось вымыть руки. Я не расстраивался, что меня так откровенно рассматривают, терпеливо ждал свою единственную. Она вышла с подписанным заявлением об увольнении, весело помахала им и попросила подождать, пока она унесёт его в отдел кадров.

   – Ты бы подождала до завтра увольняться, я же сказал, арестовать могут.
   – Значит, ждать буду, пока освободят, не хочу ничего слушать.

     Я надеялся, что пока стою, выйдет Михаил, меня прямо распирало поделиться с ним своей радостью, да и что греха таить, снять груз с его души. Ну не мог я раньше никому рассказать о Даше, понимал, он чувствует себя виноватым, переживает, но это было настолько моё сокровенное, что делиться я не хотел ни с кем. Капитана я не дождался, зато с сияющим взглядом, почти бегом вернулась Даша. Я тоже был счастлив и возбуждён до крайности, иначе отчего соседка Даши по бараку, изумлённо проводив нас взглядом, так долго стояла на крыльце? Скорее всего, поджидая случайного прохожего, узнать, не пропустила ли она известие о конце войны. В маленькой комнате с грубо сколоченными столом, стулом и топчаном мы вдруг оробели, не зная как себя вести. Пока Даша заваривала сушёной морковкой чай, я, глядя на неё, изнывал от самого примитивного мужского желания. Помня, что даже не целовал никогда, смотрел, как на драгоценную вазу, боясь разбить неосторожным прикосновением.

   – Пойдём, сходим в гостиницу, предупредим Мишу, что утром приду, а то подумает, сбежал.

     По тому, как она быстро согласилась, вроде даже обрадовалась, понял, что и ей быть со мной наедине неловко. Да что же это, чёрт возьми, с нами такое? Капитан ещё не появлялся, немного подождав, оставили ему и парням записку. Не зная, как вести себя, что предпринять, чтобы снять возникшее напряжение, предложил прогуляться по лесу. Выйдя из городка, побрели по тропе под шуршание жёлто-красных листьев. Первый не выдержал молчания я, резко повернулся, обнял растерявшуюся, видимо, от моего с дурнинкой взгляда Дашу и начал целовать так, что почувствовал во рту вкус крови. Отрезвев, уже нежно, наслаждаясь, начал исследовать уголки губ, провёл языком по крепко сжатым зубам, поцеловал глаза. Осторожно расстегнул блузку и, наконец-то, попробовал на вкус грудь, так ошеломившую в первый день встречи. Соски, теперь твёрдые не от холода, а от желания, сладкими камешками таяли под моим языком. Руки совершенно самостоятельно трогали, ласкали и раздевали Дашу. Мой костюм полетел на землю, на него же я бережно положил любимую женщину. Оглядывая с видом собственника обнажённое тело, дошел до лица и замер от огорчения: Даша молча плакала. Лёг рядом, обнял, испугавшись, что был груб, в чём-то разочаровал, обидел.

   – Дашенька, солнышко моё, что не так? Не плачь, родная, прости, пожалуйста.
   – За что прощать, от счастья плачу. Сюда ехала, боялась, что не захочешь ты меня, другим изнасилованную. Мы же просто шли вместе по тайге, о том, что я чувствую к тебе или ты ко мне, речи не было. Я, после того как тебя бандиты увели, мигом забыла про Виктора, будто и не было его никогда. Всё вспоминала, как с тобой встретилась, что сказал, как посмотрел, гадала, понравилась ли? Сразу решила: если убила Данилу, так тому и быть, пойду в тюрьму, – она тяжело сглотнула и, стараясь, быстрее  выговорится, заговорила часто и отрывисто, – пограничники меня утром на катере привезли, пол деревни на берег сбежалось. Думала, сразу арестуют, а деревенские считали, что я с горя утопилась, сочувствовали. Многие знали, в том числе и мои родители, что у жениха в семье снохачество. У Кольки брат старший был, так он после брачной ночи со злости ударил жену клюкой и, подумав, что убил, застрелился. По их вере брат на вдове женится должен, да только сбежала она, вот и пришлось такую дуру, как я, искать. Это я на второй день узнала, а когда толпа на пограничников переключилась – они почту привезли, да и поговорить всем хотелось со свежими людьми, – домой пошла. Два дня боялась про Данилу спросить, пока он сам не заявился. Вроде к родителям, литр самогонки притащил, а чего людей смешить, никогда не знал, как у нас калитка открывается.  Пока он их спаивал, я вещи собрала, в окно вылезла и в контору. Нашла его мать, сказала, что посажу за изнасилование, соврала, что и свидетель есть. Попросила паспорт отдать и расчёт выдать. В сельсовете мне штамп о разводе без слов поставили. Домой больше не заходила, мать с отцом никак не напьются, наверное, и не поняли, что я наведывалась. С рыбаками до Матвея добралась, про тебя узнала, потом в Хабаровск, а дальше ты знаешь. – Несмотря на солнечный день, Даша покрылась мурашками, и, решив, что хватит разговоров, я закрыл ей рот поцелуем. Целовал всю, от родного лица, до пальцев на ногах. Пока она крепко обхватив меня за шею не прошептала, – Володька, родненький, не могу больше терпеть, не томи, закончи, что начал.
     Возвращаясь в Ольховку, до первых домов не размыкали объятий. Не знаю, что чувствовала Даша, а мне казалось, отпущу – и исчезнет. Потом была неказистая комната в бараке, ставшая свидетельницей нашей пьяной от любви ночи.

     Не выспавшийся, с шальными глазами, утром я курил на крыльце гостиницы. Вышел хмурый Михаил, подозрительно вгляделся в моё явно счастливое лицо и, наверное, подумал, что я пьянствовал у какой-нибудь вдовушки.

   – Совсем сдурел? Можно сказать, судьба решается, а ты веселишься, так и подумал, что с бабой прохлаждаешься, полночи из-за тебя не спал.
   – Чем бурчать с утра, лучше поздравь: женился я!

     Мало сказать, что Миша изумился, он оторопел:

    – Ты что, охренел совсем? В первый раз бабу видишь, и такое. Или пошутил?
   – Не шучу. Помнишь моё досье? Девушка со мной была, когда из лагеря бежал. Я её погибшей считал, а она приехала, меня искала, узнала, что на Ольге женился, и устроилась здесь в Ольховке на работу. Я и на Ольге женился только потому, что она из той жизни, где у меня была Даша, вроде память о ней, зря конечно, но вроде всё неплохо вышло. Не пригласи я Ольгу на прииск, и ты бы с ней не встретился. А Дашу я эти годы за счастье считал во сне увидеть. Вчера с тобой расстались, я на первый этаж спустился, а она там руки моет. Вся живая, живее не бывает, думал, головой от счастья тронусь, какие уж тут шутки.
   – Какого чёрта молчал? Я бы тебе давно сказал, что девушка жива, и меня совесть из-за Ольги мучить перестала бы. Дурья голова, это же досье, там всё расписано. О том, как она погранцов предупредила, и куда потом они её доставили. Я же перед тем как приехать, всё, что тебя касается, изучил. Так бы и треснул по лбу. Ладно, пошли, жених. Как домой вернёмся, сразу в поссовет, тебе твою жену, мне мою. Всё оформим официально, а сейчас пошли, а то Ковинько кондрашка хватит.

     ГЛАВА XIV

     Кабинет Ковинько был закрыт. Гадая, куда он мог подеваться, мы курили у окна. Спросить, сколько ждать, не у кого, второй этаж словно вымер. Миша добросовестно подёргал все двери и сплюнул:

   – Ждать будем, может, у них операция какая, случилось что-нибудь. Уйдём, и припаяют опоздание на работу, а за это, как ни крути, по закону арестовать могут.

     Гула самолёта в грохоте вагонеток не услышали. По лестнице шумно поднималось несколько человек. Мы переглянулись.

   – Вот чёрт, голос незнакомый, только его и слышно, – капитан бросил папироску, одёрнул китель и выпрямился, став выше ростом. И вовремя. Впереди от почтительно приотставшей свиты шёл розовощёкий крепыш лет сорока. Увидев нас, зашагал прямиком к окну:
   – А это, я так понимаю, наши герои. Молодцы мужики, такого матёрого волка прихватили. Ориентировка на него ещё в сорок первом поступила. Жил в Донбассе перед войной, у него и кличка «геолог». Шахту взорвал, а от ареста ускользнул. И фотография из личного дела пропала. Никто его в Сибири не ждал. Так сменить дислокацию, хитрая сволочь. Тебе капитан звёздочка полагается, напишу представление, жди. А вас Владимир Александрович благодарю за содействие.

     Я расслабился, от души отлегло. Не только не арестовали, а ещё и спасибо заработал. Всё-таки, какая сволочь Ковинько, вроде улыбается, а губы в узкую полоску сжаты, в глазах лёд. Хорошо, что Вайкулиса забирает не НКВД. Инициатива, как известно, наказуема, а нам за то, что съёмку золота вдвоём с Мишей провели, не зная ничего про бандитов, доверяясь лишь интуиции, могло светить лет по десять.

   – Владимир Александрович, вы свободны, а вам, Михаил Иннокентьевич, придётся задержаться, вопросы есть. И ещё, Владимир Александрович, площадку под аэродром готовьте. Чтобы рельеф был ровный, от леса расчистить, ямы закопать. Следующую посылку с золотом самолётом отправлять будете. Хоть он и маленький, на четырёх пассажиров всего рассчитан, взлётную полосу готовьте метров на двести. И не узкую. На той неделе пришлём радиста, он же будет и начальником аэропорта. Сейчас отпущу капитана, и можете ехать.

   – Володя, ну как, обошлось? – Встретила меня на крыльце управления мающаяся от неизвестности Даша. Я, не стесняясь курящих рядом мужиков, схватив её в охапку, закружил по ступенькам. Поставив на землю, легонько щёлкнул по носу.
   – Всё, забираем твои вещи – и в гостиницу. Сейчас Миша освободится, домой поедем.

     Пока мы ходили за вещами и перекусили в столовой, вернулся капитан.

   – Ну, давай знакомится, невеста. Михаил Иннокентьевич, для друзей просто Миша. Про тебя я много чего знаю, правда, никогда не думал, что встретимся. Предлагаю сразу дружить домами. Володя нашу историю тебе поведал? Тебе говорю, и своей накажу по приезду. Дружбу нашу не рушить, друг на друга не фыркать, в жизни всякое бывает. Ольга перед тобой ни в чём не виновата. Это я перед Володей виноват, но он сам так решил, за что ему огромное спасибо. Договорились?

     Даша молча и серьёзно кивнула. Я подумал, что, в сущности, понятия не имею, какой у неё характер, сам я был страшно ревнивым. Вот сейчас мне показалось, что Миша слишком долго задержал её руку в своей. Почему. интересно, я совсем не ревновал Ольгу? Усмехнулся в душе: нашёл что сравнивать. Без особых душевных мук снёс её вещички к другому. Сказать честно, просто подвернулся случай исправить то, что казалось неисправимым и никому не нужным. Это Мише спасибо, что он влюбился в Ольгу, даже подумать страшно, в каком бы я сейчас был дурацком положении. Сборы были недолгими, выехали на той же телеге, на которой привезли Вайкулиса, Антихриста, как называла его Аграфена Фёдоровна. Обратно ехали быстрее. Парни по очереди брались за вожжи, отдыхали не больше трёх часов, и до станка мы добрались за два дня. Приплыли вечером. Я думал, оставив Дашу на попечение семьи, сходить на гидравлику. В связи с последними событиями было не до работы. Проигнорировав любопытные взгляды, повёл свою дорогую знакомить с мамой. Дома была Фрося с Аннушкой, мама доила корову. Вот и хорошо, соскучился по молоку, неделю не пил. А вот и мама.

   – Мама, Фрося, это Даша, моя жена.

     Видимо то, что я чувствовал себя на седьмом небе, помешало мне увидеть мамины поджатые губы и хмурый взгляд. Она грохнула подойником о стол и сказала в сердцах:

   – Ты что их как кобель к себе водишь, у тебя жена законная есть. А эта для меня никто и звать её никак.

     Я понял, что нам тут с Дашей делать нечего, взял её за руку, повернулся и вышел. Вслед нам неслось:

   – А если уйдёшь из дома, прокляну. Тряситесь вы, как лист на осине трясётся. И свадьбу свою бесовскую в стайке справляйте!

     Никогда не ожидал такого от матери, хотя она всегда была помешана на религии. Вспомнился скит, куда она отвезла меня совсем маленьким, как боялся Ефима, как он бил меня за плохо выученные молитвы. Если бы отец не вернулся из плена, лагерь на всю жизнь мама бы мне обеспечила. Она не пожалела пятилетнего единственного сына. Бога всегда любила трепетнее своих детей.
     Рука Даши дрожала в моей руке, она такого приёма явно не ожидала. Да и за что? Вся её вина перед мамой в том, что полюбила её сына. А ведь Ольгу не только приняла, а навязала мне в жёны. Ох, мама, мама, что же ты наделала? Я спешил в контору. Можно было и к Мише, там бы нас приняли, но у них тесно, да и почти не виделись они с Ольгой в последнее время. Навстречу шла тётка Марфа, жена нашего участкового. Увидев узелок у меня в руках и явно зная, что я привёз жену, остановилась.

   – Ляксандрыч, здравствуй. Горе у меня, деду ногу отрезали. – Голос её предательски дрогнул. – Хирург сказал, умрёт, если не отрезать, чёрная вся была. А теперь выпишут через месяц. Как домой будем добираться? Сразу на костылях не сможет. Поможешь, Ляксандрыч?
   – Самолёт из Каратуза летать будет, не переживай, доставят Ивана Артемьича быстро и с комфортом. Завтра начнём место под аэродром расчищать.
   – А вдруг мало этого комфорта привезут, у нас, сам знаешь, с таблетками не густо.
   – Тьфу, вечно ты, тётя Марфа, выдумываешь невесть что. С комфортом, значит, удобно ему будет, хорошо, поняла?
   – Это-то я поняла, а вот куда девку повёл, не поняла. Если в контору, то зря. Комната геолога пустая, там всё вплоть до рукомойника стоит, и спать есть где. Видно, не приняла Антонина мирскую невесту? Живите, дай бог счастья, я сама мирская, мой-то старовер лба не перекрестит. А свекровь ему не простила, как поженились, ни разу у нас не гостевала. Хоронить её в Моторское Иван один ездил, а я и родню их не знаю. Мы хорошо живём, и вы проживёте. Любви вам и согласия, а Антонина точно сдурела, сейчас не старое время.

     Она ещё долго что-то ворчала, удаляясь, а мы повернули к бараку. Все оглянулись в нашу сторону, как по команде, едва заскрипела дверь. Здесь сегодня больше никого не ждали. Женщины доваривали на раскалённой печке немудрящий ужин, тут же курили мужики, а ребятишки сидели с ложками в ожидании.

   – Здравствуйте, это моя жена Даша, мы будем жить в комнате Вайкулисов.

     Ничего больше не объясняя, я пошёл к двери, которая была даже без щеколды, она так и валялась под порогом, где мы с Мишей её бросили. В комнате было темно. Даша, покопавшись в своём узле, зажгла наполовину сгоревшую свечу. Мы молча обнялись. Я чувствовал её растерянность, печаль, но всё равно был счастлив, даже если мама никогда не сменит гнев на милость. Дорогая моя, единственная, никому не позволю тебя обижать. Я ещё крепче сжал объятия, поцеловал так страстно, что сам задохнулся. В дверь постучали. Резко открыв её ногой, вошла Фрося. Руки её были заняты. В одной кастрюля, в другой кринка молока, расплескавшись от ходьбы, оно текло у неё между пальцев.

   – Еле нашла вас. Хорошо, соседка видела, как в барак заходили. Ужинайте. Ты, Володя, на мать не обижайся, она на боге давно помешалась. Старшей нашей ещё повезло, что в староверскую семью просватали, а вот как я замуж соберусь? Какое у Даши лицо доброе, а Ольгу твою колченогую я терпеть не могла. Сколько жила у нас, всё сыч сычом, хотя бы раз с улыбкой встретила. Да и тебя, Володя, не жаловала. И что в ней капитан нашёл? Это же чокнуться надо: в такое чудо влюбиться! И на кой чёрт ты её тогда домой привёл? Переночевала бы в конторе, не развалилась. Люди строятся, комнаты в бараках пустые стоят.

     Говоря об Ольге, Фрося и не подозревала, какую оказывает мне услугу. Мы до сих пор не говорили о моём браке. Словно сговорившись, не желая даже маленького непонимания, обходили эту тему стороной. Фрося всегда была прямолинейной и несколько грубоватой. Вот и теперь резко, но понятно, она в нескольких фразах рассказала всё о наших отношениях с Ольгой.

   – Ладно, пойду, отдыхайте. Всё хорошо будет. Картошка горячая, ешьте.

     Несмотря на усталость с дороги, поужинав, мы долго не могли уснуть. Стенки в бараке были тонкими, не до них прошлой зимой было, лишь бы крыша над головой. Осторожно, стараясь не скрипнуть, ласкал Дашу, а в голове бродили мысли о собственном доме. Завтра начнём взлётную полосу чистить, надо набрать брёвен на сруб. К утру решил окончательно: надо строиться. Не выгонять же в барак маму с девочками. Утром, поправив одеяло на крепко спящей Даше, поспешил на гидравлику. Дел много, надо вернуться до начала рабочего дня. Свободных от смены, конторских, школьников, всех собрать на расчистку взлётной полосы. Место, где будет аэродром, и выбирать не надо: гора над прииском ровная как стол. Далековато от посёлка, зато потребуется минимум усилий, а два километра подъёма не такая уж большая плата за прилетающий регулярно самолёт, пусть и на четыре пассажира. Настроение такое, что петь хочется. Бабье лето развесило вокруг толстые серебристые нити паутины. Шёл и любовался сверкающей в ней радугой, это чудо явили первые лучи солнца, пробившиеся сквозь вековые деревья. На гидравлике полный порядок, ночная смена собирается домой, утренняя заступила.

   – Здорово, мужики! – Дружно ответив на приветствие, отработавшие ночь собрались уходить. – Подождите, дело есть. Понимаю, что устали. Можете хоть до обеда помочь аэродром расчищать?
   – Самолёты к нам летать будут? Для такого дела потрудимся. Тётка Марфа говорит, врач ругался, что поздно Ивана привезли, часа четыре пораньше, и ногу бы резать не пришлось. Все под богом ходим. Придём, Александрович. Ты лучше нам скажи, когда за тебя переживать перестанем? Как уедешь куда, боимся, не вернёшься. Ты бы аккуратнее с энкеведешниками. Думаем, посадят, тревожимся, а ты как уедешь, так женишься. Это, наверное, у них наказание такое. Бабы, они иной раз хуже тюрьмы.

     Стараясь не выдать голосом, что сердит за их дурацкие шутки, быстро попрощался и совсем в другом настроении пошёл назад. Почему я так реагирую? Когда Ольгу привёз, подкалывали все кому не лень. Даже в голову не брал, а теперь Миша руку задержал, сержусь, мужики посмеялись, сержусь. Это мама, она поколебала мою уверенность, что все полюбят Дашу, боялся, что ещё кто-нибудь обидит. Скорее бы вечер, увидеть мою ненаглядную. Вспомнил, и по всему телу прокатилась огненная волна, напоминая пожар в сухом лесу. Да что же это такое? Как мне работать, если я ни о чём больше думать не могу. Тряхнув головой, будто это могло помочь забыть вкус Дашиных губ, поспешил в контору.

     Капитан уже оповестил народ. Мужики курили у конторы, оживлённо переговариваясь. Аэродром для прииска был большим событием: года не прошло, как нас высадили в заснеженном лесу. Казалось, вечно будем жить в землянках, а теперь пусть не все, но те семьи, где были мужики или взрослые парни, имели свои дома. Через час гору над прииском было не узнать. Падали кедры, весело перекликались женщины, рубя сучья и корчуя пни. Больше всех веселилась ребятня, таская и сваливая всё подряд в горящие костры. Я с удивлением увидел Дашу. Весёлая и раскрасневшаяся, она вместе с Ольгой рубила кустарник. Около неё крутилась Аннушка, оттаскивая всё в костёр. Вот она подбежала слишком близко к махавшим топором, и Даша, поцеловав, легонько шлёпнула её, а сестрёнка, счастливо засмеявшись, согласно кивнула головой. Я понял, что Даша не собирается обижаться на моё семейство, и на душе потеплело. Расходились, когда уже начало темнеть, хотелось есть. Чем я буду кормить Дашу? У нас ничего нет, а она устала и проголодалась. Общий обед из картошки с капустой насытить мог разве что ребёнка. Ладно, спустимся в посёлок, а там видно будет, думал я, высматривая её среди женщин.

   – О! На ловца и зверь бежит. Я тебя уже искать собирался. Почти все ушли, мы с голода умираем, а ты как сквозь землю провалился.

     Вокруг Миши собралось его семейство, кроме маленького Васятки, и мои. Даша с Аней и Фрося.

   – Шли бы, я не потеряюсь.
   – Да мы бы и ушли, только Алёша, говорят, марала добыл, мясо делить надо. Значит, нам с тобой в контору, а им к Аграфене Фёдоровне ужинать, она мяса наварила, до утра съесть надо, котёл-то столовский. Давайте идите, да не жадничайте, мы с Володей хоть сейчас готовы целиком марала съесть.

     Обогнав всех и оповестив их о подарке Алексея, быстро разделали мясо, складывая прямо на крыльцо конторы. Люди не заставили себя ждать. Разрубив последнюю кость, Миша обернулся и весело присвистнул. Уборщица уже мыла верхние ступеньки, а справа лежало два куска мякоти для наших семей. Коренные сибиряки народ деликатный, чужого не берут. В бараке, где жила Аграфена Фёдоровна, было шумно и весело, мы набавили шагу: есть хотелось нестерпимо.

   – Ну, вот, девоньки, и ваши мальчики, а вы переживали, что не дойдут, свалятся. Давайте обслуживайте своих мужиков, всех накормили, а им остатки сладки.
     Остатки, кусок мякоти не меньше килограмма, были великолепны. Наслаждаясь настоящёй едой, запивая всё крепким мясным бульоном, слушал, о чём говорят женщины. Ольга называла мою жену Дашенькой, и в её ответах ей не чувствовалось никакого напряжения. Ещё обиднее стало за мамину дремучесть: неужели не понимает, что ничего не добьётся тем, что выгнала нас из дома. Стоп, а ведь она ничего не знает, я не успел объяснить, что значит для меня эта женщина. Она думает, что я просто женился на первой попавшейся, так же, видимо, думают и все остальные. Надо поговорить откровенно с Фросей. Уверен, через два дня не останется никого, не знающего о наших романтических отношениях. Незамужние девчата страшно любопытны, да и замужние тоже. От еды осоловел. Увидев, что Даша спит на ходу, встал, благодаря хозяйку за отличный ужин. Остальные тоже стали прощаться. Вышли все вместе, я хотел поговорить с Мишей, момент подходящий, женщины о чём-то тихо разговаривали, не обращая на нас внимания.

   – Даша на работу просится, ума не приложу куда устроить. Бухгалтеров хватает, на гидравлику  жалко, да  и мест свободных нет. Может, что ты посоветуешь?
   – А ты не знаешь? Магазин достраиваем, кассирша с ног сбилась. Приходится и работать, и товар отпускать. А сейчас товар завезут, который будет только на боны. Намыл самостоятельно золото, в кассу прииска сдал, а боны взамен.  Люди будут  заинтересованы, обносились за войну. И государству прибыль. Даша будет  бухгалтерию вести и торговать.

     Действительно, как же я забыл, Миша мне об этом ещё в Ольховке рассказывал. Завтра и оформим. Будет кому  за строителями присмотреть. Бегаю к ним по десять раз за день, а толку мало. То мох между брёвнами плохо проложат, то скобы на кузне не накуют. В нашем бараке все, умаявшись за день, крепко спали, мы тоже разделись, не зажигая свечу. Надо завтра лампу из дома забрать, надеюсь, мама не против, она запах керосина не переносит. Да и вещи забрать, зима на носу. Спали как убитые, проснулся от шума. Кто-то пошёл в утреннюю смену, и дверь противно заскрипела.. Приподнявшись, легонько поцеловал Дашу в щёку, она сонно на меня посмотрев, перевернулась к стене.

   – Нет, моя хорошая, на работу нам вместе, вставай, сама хотела.
   – А можно я завтра оформлюсь, спать хочу, сил нет.
   – Не можно, вдруг ещё желающие поторговать появятся.

     Она мгновенно подскочила на кровати, я даже не понял, от восторга или от ужаса.

   – С ума сошёл, я же никогда не торговала, проторгуюсь, точно посадят. Володя, родненький, лучше буду канавы копать, я работы не боюсь. У вас даже магазина нет, пусть кассир торгует.

     Она горько заплакала. Я  растерялся, не думал, что так всё обернётся. Ждал продолжения, молча пропуская сквозь пальцы её роскошные волосы.

   – Меня в соседний колхоз посылали на ревизию. Торговала бывшая одноклассница, замуж в ту деревню вышла. У неё недостача больше тысячи, а она всего месяц торговала, понимаешь, месяц? Пять лет дали.
   – Что, и не брала ничего?

     Даша вроде очнулась от своего страха, даже лицом посветлела.

   – Я у неё ночевала после ревизии, баню топили. А в бане белья, полотенец, халатов, всё грязное, но ни разу не стиранное. Я спросила, она рукой махнула. Стирать ей было некогда, она в магазине перед каждой баней на всю семью бельё брала. Ещё и брошку золотую показала с камушками.
   – Всё, вставай, собирайся. И не бойся ты так, всё хорошо будет. Нет у нас другой работы, на гидравлике только на откачке воды. Фросе не разрешил в воду лезть, и ты не пойдёшь. Она школу в пятом классе бросила, а у тебя профессия есть. Будешь сама свою бухгалтерию вести. Товар на боны привезут, а это просто условные деньги, их кассир за золото выдавать будет.
 
     Днём пришла почта, а с ней похоронная на Олега. Оглушённый известием, по пути на гидравлику завернул в тайгу, долго сидел, прислонившись к кедру, сил не было. Немцы под Москвой. Погиб мой друг и учитель. Надвигается зима, работы остановятся, люди останутся без зарплаты. Опять к весне многих не досчитаемся. Я просил Олега проконсультировать меня о возможности добычи золота зимой, но ответить он не успел. Вспоминая наши лагерные беседы на эту тему, был намерен попробовать. Главное, подвести канаву прямо с Амыла, нужен постоянный приток воды, она не даст пескам промёрзнуть. И обязательно использовать канаву, по которой вода поступает сейчас, тогда и копать не больше ста пятидесяти метров. Главное, чтобы она шла самотёком из Амыла. Промаявшись с нивелировкой до вечера, я нашёл самый оптимальный вариант. Сто пятьдесят шесть метров до холодов осилим. Вечером зашёл домой. Глянув на маму, понял, что она и не думает сдавать позиции. Собрал вещи, спросил про лампу. Аннушка, быстро соскочив с печи, робко посмотрела на мать, которая делала вид, что её наш разговор не касается. Юркнув под лавку, сестрёнка подала лампу. Ситуация даже ребёнку казалась нелепой. Хотел попросить картошки, но после оказанного приёма передумал. Уже переступая порог, замер в оцепенении. Мама сердито кричала мне в спину:

   – Иди к своей лагернице. Дома она, небось. Володя, Володя, а только ты на работу, она по мужикам пошла.

     Господи, вразуми мою мать, она так свято в тебя верит, а я даже не хочу ей ничего объяснять. Она не понимает, что её слова больше всего ранят меня. Это мне она родной человек, а Даше чужая тётка. Я, конечно, ревнивый, но поторопилась мама с обвинениями: Даша ещё ни с кем на прииске не знакома. Так с болью в сердце я пришёл в наше временное жильё. Даша, не дав раздеться, кинулась мне на шею.

   – Володя, как ты вовремя. Я ужин сготовила, а тебя нет. Переживала, остынет всё. Мой руки, садись скорее. Мыла, правда, нет, но женщины меня научили из золы щёлочь делать, я даже постирала. Не переживай, обживёмся. Оля два ведра картошки дала, я с мясом потушила. У нас царский ужин, а ты мой принц.
   – Ну да, принц, в одной рубашке, что на мне. Мать ни слова не сказала, пока вещи собирал, но рубашки не оказалось ни одной. Спрашивать не стал, обойдусь.
   – И даже в голову не бери, я шить умею, шила в интернате и платья, и рубашки. Даже пальто себе зимнее сама шила, а на воротник сосед барсука дал. Всему бараку обновок нашью. Женщины сказали, что никто шить не умеет, и швейная машинка у нас останется. Буду их мужикам после войны галифе шить. Уже в очередь записываются.

     Она счастливо рассмеялась, и моего плохого настроения как не бывало. Сразу поверил, что всё будет у нас с ней хорошо, как говорят: «И в горе, и в радости».

     Мама так и не простила мне Дашу. За всё время, что жили на одном прииске, ни разу не зашла. Даша с Фросей и Ольгой все военные годы ходили на старые отвалы с лотком. На боны в магазин привозили ткани и обувь. Даша нашила себе платьев из крепдешина, мне рубашек, обшивала всех моих сестёр. Научилась шить брюки галифе и, действительно, шила всему бараку, а когда сразу после дня Победы у нас родился сын, она ушла с работы и шила уже всему прииску. В то первое послевоенное лето мне казалось, что все неприятности для меня кончились. Даша оказалась прекрасной хозяйкой, любящей женой и матерью, мы давно жили в собственном доме. Сынишка рос здоровым и спокойным. Чего ещё желать мужчине? На гидравлике женщин почти не осталось, их заменили пришедшие с фронта мужья и сыновья. Нашёл меня повзрослевший Артём с братом. Они забрали из детдома и привезли младших. Правда, сейчас с ними остался один Артём, брат конвоировал молодую работницу столовой, подозреваемую в хищениях, и пока добирался с ней до Каратуза, изнасиловал. Больше к нам не вернулся, ему дали семь лет. Мишу перевели в Каратуз, вместо него никто не приехал. Фрося вышла замуж и сейчас работала в магазине вместо Даши. Жила вместе с мамой. Она приняла мирского мужа сестры, а со мной здоровалась и, низко опустив голову, проходила мимо. Аннушка подросла и приходила к нам водиться с маленьким племянником. Так мы дожили до осени. После седьмого ноября пришло распоряжение прекратить работы на гидравлике, в связи с перевыполнением плана по добыче золота. Я недоумевал: неужели золото больше не нужно? Страна в руинах, а нам запретили работать.


Рецензии
Лариса, доброй ночи!

В целом добрые главы. Встретились Даша и Володя.
Вот только мать Володи неправа.

С симпатией и теплом души.

Владимир Чугай   14.10.2023 19:49     Заявить о нарушении
Мать моего отца всегда была неправа, может поэтому я атеистка.Староверы к нам мирским люди жестокие.

Лариса Гулимова   15.10.2023 10:47   Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.