Власть тьмы

Ранние рассказы
 
Наша репортёрская компания исколесила на раздолбанном в пух и прах "газике", наверное, все дороги этого района. За один день! Всюду успели побывать, все посмотреть журналисты молодежной газеты, в которой уже по счету командировке.
Те же лица, те же неясные глаза и потупленные взоры замученных уборочной страдой работников советского сельского хозяйства. Словом, ничего примечательного. Обычная командировка. Как всегда.

День клонился к закату. И степенная моя коллега, собаку съевшая на всех этих соцсоревнованиях и комсомольских проблемах, устало покачивала головой.
— Домой, домой, скорее везите меня в ванну! Чайку горячего, сладенького и, о боже, чистая постель!

Действительно, пыльная атмосфера и хлесткие ухабины наших провинциальных дорог, кажется, не оставляли шанса надеяться, что где-то, совсем рядом, за горизонтом, существует другая жизнь с относительным комфортом.

Крутой водила, совсем еще мальчик, Саня долго и терпеливо ждал этого приказа.
— Вас понял, — бравировао он, — едем прямо в ванну! Через Пензу на Бердичев! Там уж где-то городишко наш заждался. Вон за теми перелесками уже асфальт, век воли не видать!

— Ого, ты и впрямь дорожный гений! Мы, по-моему, совсем в другой стороне, — заметил я.

— Это вам так кажется, сэр! Мы почти у цели, — торопился успокоить меня Саня и вновь врубил свой зверский музон в бортовой магнитоле, придавливая педаль скорости.

— Вот оттуда, — показывает он рукой с дымящейся сигаретой на холм, поросший густым дубняком, — уже купола золотые собора увидеть можно. Минут двадцать еще попылим, а там уж "хайвей"!

Санёк — поистине король трассы. По крайней мере это его собственное мнение. Он умудряется на своей обшарпанной развалюхе обгонять даже черные “Волги” с вальяжными хозяевами на передних сиденьях, за что они постоянно делают замечания нашему шефу, — как простить такую наглость!

Толстая подушка пыли вскипает под колесами машины. Смотреть назад, выстраивая мысленно сюжеты из этих замысловатых клубов, очень интересно. Кто любит смотреть в небо и любоваться облаками, получает примерно такое же удовольствие. А тут как раз делать нечего, языком ворочать не охота. Наговорились, наспорились до хрипоты, так хоть немного помолчать.

Бесовская Санина музыка теперь уже не терзает уши, а органично озвучивает оставленные позади пыльные миражи.

И вдруг в гуще этих призрачных нагромождений проявилось старческое лицо. Я видел его так отчетливо, что и сейчас, умел бы рисовать, с точностью воспроизвел бы. Тонкий горбатый нос с подвижными ноздрями, отвислые морщинистые щеки, серебро волос, развевающихся на ветру, и пустые впадины глазниц.

Меня взяла оторопь. Но и тогда, когда тщательно присмотрелся вновь, наваждение не исчезло. Эта мерзкая "голограмма" преследовала нас, не удаляясь ни на шаг. Из глубины криво скроенного черепа, через эти самые глазницы, исходил пронзительный нечеловеческий взгляд.

— Тормози-ка, Саша, чертовщина какая-то сзади!

— А я в зеркало-то смотрю. Значит не один вижу!
Тьфу ты, бабка, кажись, та самая, на дороге. — Саня затормозил, и видение наконец исчезло.

Коллега наша уронила голову на грудь. Наверное, досматривала уже не первый сон.

— Слышь, чего это было?! — осторожно выспрашивает Саня.
— Так, ерунда, пригрезилось, — пытаюсь успокоить прежде всего себя.

Сане не много нужно. Он давит на газ, и машина взваливает на бугор. Перед нами огромные пространства лесов до горизонта.

— Вот тебе и собор” — присвистнул я с досады. Вот тебе и трасса, Шура! Ехали бы себе не спеша по известным дорогам, первооткрыватель ты наш. Завез в дебри, Сусанин!

Но Саню гложет иное чувство.

— Е-кэ-лэ-мэ-нэ! — проворно поворачивается он ко мне и бьет себя по лбу. — Кажись, бабка эта самая просилась подвезти нас, там, на повороте из райцентра. Мы же не знали, куда поедем. А она нам что сказала, помнишь?!

Неприятно щекотнуло меня воспоминание.

— Ты, уважаемый, поди, начальник? — обратилась она ко мне, вкрадчиво шепелявя ртом с единственным желтым клыком. — Скажи шохферу, чтоб взял меня.
— Так мы не против, бабуся, только еще не решили, в какую сторону ехать, по делам служебным мы в ваших краях.
— Будя брехать! Как это не знать?!
—  Правда, не знаем, честное слово.
 — Для вас одна тут дорога, — видя мою нерешительность, она обиделась и злобно захлопнула дверь, да так, что наш "газик" закачался на рессорах.
— Гореть вам тады в геенне огненной!

“Смотри-ка, немощная с виду какая, а силища мужицкая”, — подумалось мне.

— Ну и фиг с ней, раз так, — сказал я.
— Да пошла она... — поддержал меня в общем-то добрый Саня. — Раз ругается!

...Вечерело, и блеклое солнце выдавливало из себя последние краски. Машиненка пошла резвее, перебарывая сопротивление колеи. Дорога потянулась вдоль тихого пруда, заросшего буйной ряской, и сужалась с каждым метром. Под сенью деревьев совсем стемнело. Колеса "газика" вдруг плюхнулись в лужу перед земляным валом, зачавкали, а потом завизжали, не повинуясь сцеплению в грязной жиже. Кто не буксовал хоть однажды в своей жизни! Но, бьюсь об заклад, так чудно — вряд ли! Машину нашу так развернуло, что оказалась она не в колее, а поперек нее. Передние колеса чуть не нырнули в воду пруда, а задние свисали с обрыва обвалившейся, на ладан дышащей плотины. Дурацкая ситуация. Тут и трактор не поможет, хоть краном вытаскивай.

Словом, чертыхался Саня прилично, и коллега наша проснулась.

— Тсс! — подмигнул он мне.
Ни слова! А то конфуз выйдет. Пусть лучше спит, чем морали читает. — Саня сделал ей знак — все, мол, в норме, спи спокойно!

Как я завидую людям с крепкими нервами! Не поверите: однажды мой дядя - фронтовой военный лётчик, заснул облокотившись на раскалённую батарею! И хоть бы хны, кроме ожога! Но женщин таких, как наша Люся зав.отделом "КЖ", вы точно больше не встретите...

Делать нечего, нужно за помощью идти. И мы, сговорившись, отправились в разные стороны, кто быстрее, ориентируясь по верхушкам дубов-великанов на фоне уже догорающего неба.

Внезапно набежали низкие облака и поплыли наперегонки с ветром, застилая звёзды. Впрочем, что звёзды, если не умеешь ориентироваться по ним. Просто веселее в незнакомом лесу со звёздами. И не слышно, не видно поблизости ни деревушки, ни фермы, ни захудалой ремонтной станции. Прошаркал я с километр лесной тропинкой и решил вернуться — боязно стало. Чуть веточка треснет под ногой, зрачки мои во всю ширь глаз скачут. Уже и позабыл про трактор, про помощь, лишь бы до "газика" родного доковылять.

Впереди блеснула поляна — вынырнула на мир из облаков луна, осветив ее, словно молнией. Справа донеслось приглушенное хрюканье.

“Твою мать! Дождался кабанов! Не разойдемся на тропинке, мама моя грешная!”

Страх подтолкнул меня: быстрее к свободному пространству. Я судорожно выпутался из колючего куста и оказался на поляне. Хрюканье не повторилось, зато закричали сразу несколько ночных птиц омерзительными голосами.

Можно было немного отдышаться. Я прижался затылком к широкому стволу дуба, подложив под спину ладони. По скользкой коре дерева струилась влага. Верно, пошел дождь? Так прошло немного времени, и спокойствие постепенно стало овладевать моим телом. И даже какой-то немой восторг от единения с природой появился.

Аромат жасмина пронесся вдруг со слабым дуновением, теплым и нежным. Мне почудилось, что за широким стволом у меня за спиной кто-то стоит. Мои руки потянулись, наугад ощупывая дуб, и... нервный разряд огромной силы пронизал меня с головы до пят, заморозив позвоночник, остановив на мгновенье сердце. Я не мог больше пошевельнуться, сдвинуть оцепеневшие пальцы с... прохладной бархатной кожи существа, находящегося сзади. Существо часто задышало, и вновь окутал меня легкий запах жасмина. Липкий хололный пот зазмеился по позвоночнику.
...Кокетливый девичий смех вмиг снял напряжение и дал возможность обернуться.

Сверкая ягодицами, в темноте леса растворилась обнаженная длинноволосая девушка. Она убегала от меня с лукавством, присущим игре возлюбленных. Я, как околдованный, пошел следом, забыв о страхе. Тело ее было совершенно: тонкая талия и изящные бедра. Почувствовав, что я любуюсь ею, она оглянулась и одарила меня улыбкой.

Девушка стыдливо выглянула из-за дерева, и я смог рассмотреть ее упругий живот и юные груди. Это совершенное диво вновь засмеялось и скрылось в зарослях колючего кустарника. В мой воспаленный мозг постепенно возвращалось сознание реальности. Стало заметно светлее от прояснившегося неба.
Мешали мокрые руки.
...С оттопыренных пальцев ладоней в траву скатывались капельки... крови! В истерике я заметался по поляне, и нечто подобное крику отчаянья вырвалось из моей груди.

С пышных крон на стволы деревьев сочилась будто не влага, а вязкая липкая кровь.
Я попытался отереть ладони о траву и землю, из тёплых недр которой шёл приторно-сладкий смрад.

— Испугался до смерти, красавчик, — нежный, уже знакомый голос опять отрезвил меня. — Ты верно сильный, смелый! Так, ведь? — успокаивала меня, гладя по голове, девушка.
— Не бойся больше, дурачок! Чего испугался? Ты же дома.
— Дома? — всхлипнул я.
— Этот лес, эта поляна, эти дубы, эти облака. И луна на небе тоже твоя! А ты испугался! Вставай, пошли отсюда.

Она была прекрасна в своей наготе. Юная красавица взяла мою руку в свою ладошку, кротко опустила глаза и повела по лесным дебрям. Уж не найти той тропинки, не вспомнить направления! И я полностью отдался воле происходящего.

— Боже, да кто ты, на самом деле? — продолжил я осторожно.
— Я... Как тебе объяснить?
— Ты... живая? — по-идиотски посмотрел я на неё и тотчас понял несуразность вопроса.

Я ясно чувствовал, как пульсировала жилка на запястье ее нежной теплой руки.

— Живая? Ха-ха! Я чрезвычайно живая! — развеселилась девушка.
— Как зовут тебя? — вовсе осмелел я.
— Мое имя? Зачем тебе его знать?
— Что значат эти... поляна, странные деревья, ты? — наступал я.
— Многое на земле скрыто от людских глаз. Или же мы сами их закрываем, как нам удобно.
— Так все это материализация воображения? Этого не существует? — вспоминал я некогда прочитанное. — Зачем, зачем я тебе нужен? Куда ты меня тащишь? — засопротивлялся я, предвкушая еще более ослепительную нелепость и кошмары в дальнейшем...

Девушка поняла, что разговор между нами не получается

— Люблю куражиться над приблудными! — хихикнула он.

Мы вышли на круглую поляну, в центре которой стоял большой бревенчатый дом. Такие, по обыкновению, возводят на лесных кордонах егерей в лесничествах. Дом был ветхим и заплесневелым, порос сочным мохом и густой порослью. Изгородь завалилась и сгнила. Все говорило о том, что давненько его покинули люди.

Красавица потащила меня внутрь по трухлявым ступенькам.
В сенях я заметил разбитое зеркало в лохмотьях паутины, в котором отразился мой карикатурно испуганный образ.

“Господи, помоги!” — начал я с трудом припоминать слова хоть какой-нибудь молитвы.

— Зачем мы сюда, что будем делать? — затеребил я её руку.

В комнате на изодранном диване, освещенная со всех сторон кусочками зеркал, ловящих лунный свет через выбитые окна, лежала старуха, закинув босые узловатые ноги на ободраный валик. Та самая!

— Явился, красавчик? Я говорила, пути не будет другого — грубо кинула она в мою сторону.

В глубинах глазниц вспыхнул мутноватый свет. Я схватился за горло в приступе удушья. Его уже туго обхватывал... строгий ошейник. Цепь оказалась в руке девушки. Превозмогая острую боль, я обернулся, ища у нее защиты, как безвольное заискивающее животное.

Глаза её тотчас погасли и на их месте заклубилась пыль.

Старая ведьма на миг показалась мне ближе этой девушки.
Я абсолютно безвольно встал на колено и хотел даже поцеловать протянутую мне руку старухи. Вырвал цепь и вложил в ее сухие пальцы. Она, кажется, довольно улыбнулась.

Всё вдруг закачались вокруг: и пол и стены заходили ходуном.

Словно разряд тока пронизал моё тело. В голове пронислась мысль:
“Что случилось со мной, почему я так унизил себя, почему, вдруг, повинуюсь этой тупой дремучей силе?
Моё сознание взорвалось.
Я — человек! Только я могу быть сутью происходящего!”

Старуха нервно засуетилась, пытаясь удержать меня, потянула цепь, а я в ответ рванул так резко, что упал на гнилой пол, вытянув и ее с дивана на себя.

Доски под нами разомкнулись, и мы с грохотом свалились в угол какой-то комнаты, проломив неведомую магическую перегородку.

За столом, подперев голову руками, сидел наш Саня.  А напротив — здоровенный мужик с красным оспенным лицом и мясистым носом. Они были пьяны. Дробненький Саня казался котёнком по сравнению с этим взъерошенным потным крестьянином. Они мямлили что-то заплетающимися языками, двигая по шершавому столу стаканы, словно шахматные фигуры.

— Из города, говоришь? Города? Застряли, говоришь?
— Ага, — по-идиотски улыбался Саня, — чуть в пруд ваш не забурились. Занесла нелегкая.
— Кто ж тащить будет, подумал? Кого в лесу искать пошёл? Тута только черти, да прочая нечисть — ехидничал мужик. — А ты с городу тута объявился! Кланяться придется. Ох, кланяться!
— Да я не постою, деньги хочешь? — зашарил Саня по пустым карманам.
— Деньги, говоришь? А куды мне их, бумажки ваши городские? Тута они не стоят ни хрена! Разве что на фуфырик в сельпе? Да кто тут покупает фуфырики? Свойская у всех. И у чертей и у человеков. Раздавим ишо по стаканчику?
Мужик достал из корзины бутыль с остатками беловатой жидкости.
— А раздавим, чё нам глазки строить! Бог с ней, наливай! —  захихикал редакционный водила.
— Ну, тада куда ни шло, — запыхтел козьей ножкой мужик и подвинул к Сане свой кисет и кусок мятой газеты. — Кури, наслаждайся зельем бесовым. А хошь, и спи здеся.

На печи крякнула старушонка.

— Маманя? — обратил внимание на этот звук Саня.
— Ага, карга старая, ведьма проклятущая! То и дело свои вертепы заводит, на людей порчу напускает. Про колдовство ее слухи по всей округе ходят. Народ разный к ней наведывается. И простые, и начальники с секлетарями, с Москвы даже был один. Но на меня, веришь, ейный промысел не действует, правда. Вишь, какой ладный и красивый вышел. Терплю её, всёж мать её ити! Враги мы с ней кровные, вот и скажи теперь, что яблочко от яблони недалече падает!
— С матерью враги? — искренне удивился Саня.
— А то! Она мне всю жизню покалечила. Оксанку, жену мою, спортила, к себе приворожила. Антихрист ее раздери, — говорил мужик, постукивая по стакану бутылочным горлом, сцеживая остатки.

Я встал, разминая бока. Для Сани я был, наверное, просто видением в его пьяном угаре. Подошел к печи, отодвинул занавеску. С печки с укоризной смотрела на меня сгорбившаяся калачиком колдунья.

— Саня, — затеребил я водителя, — тебе уже хватит, пойдем скорее к пруду, поедем отсюда!

Мужик медленно отмахивался от меня, как от навязчивого видения.
Саня смачно захрапел, по-детски улыбаясь во сне.

Я выскочил из дома. Осмотрелся. Он оказался в аккурат посередине старого сельского кладбища с церковкой и служил, видно, приютом для семьи церковного сторожа.

Дурман пережитого постепенно улетучивался.

По погосту среди заброшенных могил ходило с десяток лошадей, аппетитно похрустывая росной травой. Среди них выделялась одна снежно-белая стройная кобылка.

Вдруг из-за могильного холмика скользнула легкая тень. Во всей своей красе нагая Оксана царственно вышагивала навстречу. Лошадь задергала ушами, захрапела испуганно. В глазах ее отразился ужас. В тонкой руке Оксаны сверкнуло лезвие опасной бритвы. Дьявольски отточенным жестом она полоснула лошадь по шее, ухватилась за гриву и жадно присосалась к пульсирующей артерии. Долго пила кровь, а затем вскочила на обезумевшее животное и понеслась между могил в сторону леса с душераздирающим воплем.

Церковка стояла в развалинах. Да и не храмом служила она людям в последние десятилетия. Груды искореженного металла вокруг, говорили о том, что некогда была здесь сельскохозяйственная ремонтная мастерская.

Я пошел под её единственным уцелевшим сводом. Там, где располагалась кузня, а ещё раньше алтарь, на наковальне лежал большой ржавый кованый крест. Непреодолимое желание заставило коснуться его ладонями и молиться о милости и пощаде...

Когда рассвело, я направился к нашей машине, оказавшейся совсем неподалёку. Увидев меня, проснувшаяся коллега сначала обрадовалась, а затем принялась ругать по чём зря, вышедшего из лесу Саню, самыми последними словами. Чего ругаться? Ведь, ночь для неё прошла спокойно, а дома всё-равно никто не ждал.

Через несколько часов "газик" чудом удалось вытащить с плотины двумя тракторами, откуда не понять объявившимися в этой глуши.
Саня опохмелился, и поехали мы домой. И сажали уже без разбора самых разных попутных старух и девушек. Те просовывали нам свои копейки, благодарили, но Саня никогда в жизни не брал денег и не придавал большого значения благодарности.

1980