Кинцуги моего детства. Дверь

Я навсегда ее запомнила — тяжеленная деревянная дверь на жесткой пружине, которая открывалась на себя. Ее ребристую поверхность создавали накладные квадратные рейки, закрепленные по ширине грани. Рейки были плохо обструганы, ворсистые на ощупь с торчащими заусеницами. Всё густо, с подтёками покрывала темно-коричневая масляная краска для полов. Даже полностью высохнувшая, она пахла нефтью и химией. Деревянная ручка, длинная и гладкая, казалась теплой, а от множества рук вся краска на ней стерлась. Ручка была закреплена под углом, чтобы было удобнее открывать. Все-таки вход в детский сад. Только эта дверь была для взрослых, потому что открыть её я не могла. Абсолютная беспомощность перед четырёхугольным абсолютным равнодушием, да еще и дружелюбная ручка – как отдельный вид издевательства.

Мы жили в общагах ГПЗ. Когда мне было четыре года, родились двойняшки и мне резко пришлось повзрослеть.  Каждый день мама собирала меня в садик, переводила через дорогу, а дальше я отправлялась в самостоятельное путешествие через микрорайон: дом-дом-дом-другой садик-школа-школа-дом-дом-калитка садика и… дверь!  Препятствие, которое никак не решалось самостоятельно.

Я воспринимала эту ситуацию как страшно унизительную. Единственный способ попасть за нее, если кто-то будет выходить или заходить. Но когда я видела приближение кого-то к двери я усиленно изображала занятость. В зависимости от сезона или энергично счищала грязь с обуви в стоящем перед дверьми корытом, или сосредоточено сметала снег с валенок. Как смешно, наверное, мои театральные манипуляции выглядели со стороны.  Но открытая кем-то дверь давала возможность шмыгнуть в густо пахнущий подгорелым молоком коридор и дальше, в свою группу. О, а какое это было разочарование, когда увлекших театральной «занятостью», я пропускала важный момент оказаться у двери, и она захлопывалась (чёртова пружина!) прямо перед моим носом.

Однажды в детском саду был утренник, а мама обнаружила, что я забыла взять белые гольфы. Белые гольфы – обязательный стандарт парадно-выходной одежды советского дошкольника. Простой и доступный, что немаловажно для дефицитного времени, атрибут создавал необходимую праздничную нарядность и в то же время унификацию как на военном параде. Быть в гольфах очень важно. До сих пор помню полосатые носочки мальчика, у которого не было гольф на утренник: воспитатели бегали в поисках как его переодеть, а мы – «белогольфичники» смотрели на него как на чучело. В общем, мама, осознавая масштаб возможной трагедии, оставила младенцев-двойняшек одних дома и, сломя голову, прибежала с гольфами в сад. А меня там нет. Хотя я уже более получаса как ушла в этом направлении. Довольно быстро другая женщина её успокоила: «Да видела я вашу Олю, в луже у школы что-то колупает, ворон считает».

Услышав уже взрослой эту историю, я ясно увидела причину своего стояния у двери. Избавленная от свирепой целеустремленности взрослых, в потоке утренних дел и забот закидывающих в садик детей, я продвигалась  к садику поистине с черепашьей скоростью, которая позволяла мне исследовать окружающий мир, а исследовательское любопытство у меня было бешенное. Так что я подходила к двери, которую, логично же, утром очень часто и много раз открывают, слишком поздно. Я просто опаздывала.

Но все эти рационализации не освободили меня от чувства секундного содрогания всякий раз, когда мне надо было открывать какую-то массивную дверь и открывала я её с избыточным для взрослого организма усилием, а точнее, с яростью. Пока как-то ночью, решив описать себя травмированной дверью жертвой, я вдруг осознала: Я же ни разу никому не сказала, что не могу открыть эту чёртову дверь. Господи, это было же так просто –попросить помощи. Я чуть ли не с десяток придумала выходов из ситуаций, которую считала безвыходной. Стало так смешно и весело. Во истину я – сама творец своих трагичных трагедий!

Хотя, кое-что из этой дверной драмы я вынесла – любая дверь откроется, если перед ней долго стоять или я сама её открою, когда дорасту.