Публикация в лит. альманахе Откровение 28 2022

Публикация в литературном альманахе «Откровение» Ивановской писательской организации Союза писателей России, №28 2022 г., г. Иваново, Россия, декабрь 2022 г., стр. 261

ТОЛСТОУС Василий Николаевич
Родился в г. Свердловске Луганской обл. Окончил Донецкий политехнический институт. Стихи и прозу пишет с 1969 года. Печатался в различных периодических изданиях и коллективных сборниках России, Украины, ДНР, ЛНР, Германии, Канады, антологии "Украина. Русская поэзия XX век" (Киев, 2007 г.) Автор нескольких книг стихов, изданных в Москве, Киеве, Донецке и Мариуполе. Лауреат Донецкой областной Государственной литературной Премии им. В.В. Шутова (2009 г.), международных литературных премий им. Михаила Матусовского (2007 г.), им. Владимира Даля (2010 г.), им. Олега Бишарева (2014 г.), им. "Молодой гвардии" (2019 г.). Победитель 1-го (2012), 2-го (2013) и 3-го (2014) международных поэтических фестивалей "Алые паруса" (Феодосия, Крым) и др. Член Межрегионального союза писателей (МСП). Живёт в г. Макеевка, Донецкой области (ДНР). 


 
ДЯДЯ СЕРЁЖА

РАССКАЗ


           Мы долго, полсмены отдирали лопатами слежавшийся угольный шлам, затем загружали его в партию из трёх вагонеток, сцепляли их между собой и с шахтным электровозом, и только потом, уставшие после тяжёлого труда, присели отдохнуть в углу камеры на сложенные распилы.
           Мы – это я, Анатолий, студент-практикант, а для друзей и приятелей просто Толик, Митя, тоже студент, а также дядя Серёжа и Мишка, наши наставники-шахтёры. Оба они уже в летах, а Мишке через год исполняется пятьдесят лет, и он уходит на пенсию. У меня сначала никак не получалось называть его Мишкой, и я всё норовил говорить ему «Михаил Геннадиевич», но он только сердито косился в мою сторону и молча отворачивался. Будь старый шахтёр хоть немного разговорчивее, то, может, и накричал бы на меня, но за всё время нашего знакомства Мишка не сказал и пятидесяти слов. Вот и теперь: примостился в сторонке и замер, – будто уснул.
           Дядя Серёжа – кряжистый мужчина лет сорока пяти, приземистый, лысеющий, с могучими руками и крепкими, короткими ногами. Поражает постоянное спокойствие лица и неторопливость, скрупулёзная расчётливость каждого движения. Ходит всегда мягко, неслышно, словно охотник, выслеживающий дичь. Дядя Серёжа и в самом деле охотник, это я узнал как от него самого, так и из шуток товарищей-шахтёров. Они любили подтрунивать над профессиональной слабостью преумножать размеры и количество добытых трофеев. Но дядя Серёжа не обижался и только снисходительно улыбался, искренне жалея этих людей, ничего не смыслящих, по его мнению, в охоте, да и не любящих её. Всякого новичка он перво-наперво спрашивает, не охотник ли он, и если получает отрицательный ответ, то сразу же теряет к этому человеку всякий интерес.
           А вот мне Дядя Серёжа свой обычный вопрос не задал и, когда я узнал о его привычках, то очень удивился.
           Сегодня я наконец решился заговорить с ним об охоте, тем более что сам давно мечтал приобрести ружьё и бродить с ним по полям и лесам в поисках дичи. Моя настольная книга с детских лет: «Из жизни натуралиста» Евгения Спангенберга, а такое захватывающее чтение даром не проходит – заболеваешь охотой накрепко и фанатично.
           Едва мы расселись на шатких сосновых распилах и вытерли со лба обильно выступивший трудовой пот, как я, прокашлявшись, начал издалека:
           – Дядя Серёжа!
           – Что? – полуобернулся он.
           – Дядя Серёжа, я хочу стать охотником. Вы человек опытный, подскажите, что для этого нужно? В смысле, что требуется, чтобы меня записали в общество охотников? Купить ружьё?
           – Тебя в охотники? – даже как-то оторопел Дядя Серёжа.
           Мишка тоже поднял глаза и даже, показалось мне, усмехнулся, что на него было совсем не похоже.
           – Тебе, Толик, сидеть бы где-нибудь на ферме и процент жирности в молоке измерять. Куда тебе в охотники? – неторопливо отрезал дядя Серёжа, скептически оглядывая меня с головы до ног.
           Надо сказать, что у меня телесное сложение тонкое, городское. На охотника в представлении дяди Серёжи я, наверно, походил мало.
           – Охотник должен быть крепким и выносливым – говорил он, будто подслушав мои мысли. – Есть, конечно, и такие, что приедут, поищут, допустим, зайца час-другой, третий, а потом садятся под куст пить водку. Разве это охотники? А приедут домой, так и запустят байку, что, мол, и волк от них ушёл, и зайца подстрелили, да тот в болоте утоп, и ещё много такой разной дряни. Встречал я таких… А настоящий охотник, он что? Ты, допустим, вышел – вроде и солнце, тепло и сухо. А тут – хлоп! – и дождь пошёл, да ливень, да с градом. Домой идти? А как же заяц? – бросать? Нет, настоящий охотник на то и профессионал своего дела, чтоб и в дождь и в снег переть напролом. Страсть чтобы к охоте была. Ты что думаешь – заяц по наезженной дороге бегает? Нет, он, поросёнок, в грязь норовит, да по пахоте шугануть. И ты – туда же, за ним в пахоту лезешь, потому – нельзя зайца прозевать. Лицензию купил? Купил. А придёшь без зайца – что тебе жена скажет? Скажет, что деньги, честно заработанные, на ветер спустил. Это точно, с самим случалось. Оно, конечно, иной раз и пустым вертаешься, – не без этого. Но тогда, значит, уже страшно не повезло, тут объяснять больше нечего. Чтобы охотником стать, нужно об этом хотеть с детства. Я вот почти тридцать лет как ружьё в руки взял. Могу сказать без хвастовства, что все наши степи исходил, всех зверей и птиц повадки знаю. Ты возьми зайца-беляка: хитёр, поросёнок, – и только старый, опытный охотник знает, что он может под снегом, прямо у тебя под ногами лежать. Спит, значит, косой, а снег и намёл на него сугроб. И хоть бы ты что ему – спит! Даже и лучше, теплее в снегу. А тут как раз ты идёшь по насту – и прямо над ним. Он сразу и проснётся и тихо, незаметно, переползёт под снегом в сторонку. Ну не фокусник?! А лиса? Та бегает так шустро, что не всякая собака догонит. Не зря в сказках лиса самая хитрая: сам проверил и говорю – точно! Однажды я с собакой выследил рыжую в лесопосадке, и до самой Медвежанки, а это километров двадцать, не меньше, за ней гнался. Двадцать километров! Ты в жизни больше пяти километров кряду проходил пешком?
           – И даже больше, – отвечал я с обидой. – Прошлым летом мы с друзьями прошли тридцать километров по Кавказу, – и ничего. За плечами рюкзаки и палатки, и колья. Прошли, и ничего с нами не случилось – выдержали.
           – Вы же по дороге шли, – вмешался Митя, ехидно усмехаясь. Он давно не любил меня, впрочем, как и я его.
           – Да там дорога только для смеха дорогой называется. Это тропинка, – оправдывался я.         
           – Вот, вот, – подхватил дядя Серёжа, – дорога. А тут ты смотри: заяц по дороге не побежит, лиса подавно прыгнет в самые колючие кусты, а ты – за ней, только глаза на лоб лезут. И надо ещё ружьё наизготовку держать, и зверя не отпускать, и все двадцать километров бегом, – ты попробуй!
           Я молчал, захваченный рассказом старого охотника, и боялся перебить. Видя, что я молчу, и приняв это как знак моего поражения, дядя Серёжа, уже не сердясь, похлопал меня по плечу.
           – Не расстраивайся, Толик: процент жирности молока тоже нужно кому-нибудь замерять. А настоящим охотником тебе не бывать, уж тут ничего не поделаешь, – продолжал он. – Если хочешь знать, я тоже не настоящий охотник, я так себе – любитель. А вот дед мой, тот был настоящим охотником. Помню, случилось это лет пятнадцать назад, когда я ещё на шахте не работал. Пишет мне дед, что старый стал, руки уже не те, да и глаза не такие острые как прежде бывало. А тут как назло рыжая взялась по селу курей воровать. Все местные охотники её ловили, а она, видать, матёрая была, – уходит, гадюка, хоть ты ей что. Пишет, что, может быть, ты, Серёга, выберешь время да приедешь поохотиться. Ну, я в отпуске тогда был, жену дома оставил, а сам – к деду. Приезжаю к нему – а он живёт на моей родине, в Ростовской области, – и сразу со своей «тулкой» в степь. Целый день гонял лису, а близко к ней подойти не смог: не подпускает старая. Я уже и так, и эдак, и ветер вроде бы ко мне, а всё чует меня. Пришёл я вечером голодный, злой, а дед ещё и шутит, что вот он-де был охотник, а я так, городской селезень и всё тут. Рассердился я тогда на деда, но промолчал. Да и что говорить, если лисица меня перехитрила? На другой день я встал пораньше, умылся, побрился и стал собираться снова за лисой. А дед как увидел меня, так сразу закрутил носом и руками замахал. Я-то, кричит, думал, что внук у меня охотник, а он – стиляга. Дед аж затрусился от злости. Скидай, говорит, всё с себя и чтоб духу твоего на охоте не было. Одеколоном от тебя, говорит, за километр несёт, я и то слышу, а лиса – она что, дура?
           – Вот с тех пор я и перестал перед охотой бриться, – закончил дядя Серёжа. – А курить я бросил ещё лет двадцать назад – тоже дед отучил. Охота не любит городских запахов.
           – А что же с лисой? – спросил я, ловя каждое его слово.
           – Лису я на следующий день подстрелил, под вечер.
           – И в суп? – спросил Митя, тоже внимательно слушавший рассказчика.
           – Нет, в суп она не годится. Её не только люди – её никакая тварь не ест. Как-то раз я за зиму штук десять набил и бросил на огород: может, вороньё поклюёт. А весна пришла, и вижу: все десять как лежали, так и лежат, только мясо будто вяленое стало. Пришлось отнести в балку и закопать. А вообще-то лиса очень интересный зверь: вроде бы и хитрая, а иной раз сама под ружьё лезет. Как-то в молодости, когда я жил с дедом в Сальских степях, – а было мне тогда не больше шестнадцати, – взял я дедово ружьё и вышел поохотиться. Зима, наст держался крепкий, человека выдерживал запросто. Солнце встало и – ни ветерка, а воздух такой, что стоял бы и дышал хоть весь день. Ну, я и остановился подышать. Ружьё опустил, и даже, помню, шапку снял. А тут из-за бугорка лиса выбежала – и на меня. Я стою, боюсь шелохнуться. А лиса, видно, тоже разомлела: кувыркается, хвостом виляет и меня будто не видит. Она, может, и видит, но чувство опасности потеряла, и к тому же ветерок, лёгонький такой, на меня дует, – вот она и сплоховала. И, представь себе, подбежала ко мне и остановилась метрах в двадцати. Тут только она всё поняла,  метнулась в сторону, только хвост мелькнул. У меня рука не поднялась выстрелить. Когда стреляешь в беззащитное животное – это не охота, это убийство.   
           Дядя Серёжа замолчал. Он смотрел на противоположную стенку камеры, но чувствовалось, что мысли его далеко-далеко отсюда, в родных Сальских степях, где в это время трава выше пояса, и бегают в ней непуганые зайцы и лисы. Мы тоже молчали. Стояла глухая, тяжёлая тишина, какая бывает только в шахте.
           Дядя Серёжа вдруг встрепенулся, покосился на нас виновато и кашлянул.
           – Заболтались мы, – сказал он, вставая, – а работа стоит. Вставай, Мишка, пойдём на «тридцать восьмые» штреки, мотор грузить.
           Мишка встал и молча вышел из камеры. Я шёл последним и, глядя на широкую спину идущего впереди дяди Серёжи, старался шагать так же широко и уверенно. «Какая всё-таки у него чертовски интересная жизнь, – думал я, – ему, наверно, не стыдно ни за один прожитый год. А их у него целых сорок пять».
           И ещё: вспоминая спасённую лису, я понял, что едва ли стану охотником.               
   
9 января 1977 года