Молчание

Внутри старых многоквартирных гетто давно выродились поколения мучеников совести. Теперь здесь живут рабы рабов со звериными ликами и глазами льстивых псов. Их жилища неприступны. Мой сад теперь совсем не такой цветущий как прежде. Здесь тишина саркофага и ложное торжество симметрии. Я наказан за то, что по неосторожности открыл рот, залепленный пеплом и тленом. Механическая, враждебная скученность согнала нас на холодный берег океана, где мы с моей скво собираем окоченевшими руками выброшенные волнами сгнившие водоросли.
Когда-то мы безмятежно сидели на берегу и с упоением читали эту великую зеленую книгу, а где-то играла индейская флейта. Но хоть триумф страха громоздок и всеобъемлющ, я все равно слышу песнь молчания. И если они что-то уловят, то не смогут понять, а если не поймут, то и не станут пытаться. Молчание охватило глубокое малиновое ложе, среди кустов молчаливо гниет зачаток былой свободы. Помойная комета незамеченной порочной искоркой пролетела над Большим каньоном и упала в тайный двор, превратившись в тяжелое светило порока, в немеркнущее страдальчески садистское бремя.  В мой затылок накрепко ввинчен большой ржавый болт для контроля, костлявые плечи накрыты дырявым покрывалом, наш дом где-то здесь, среди вонючих отбросов слов лжи и ошметками еще более зловонной радости тех, кому хорошо и кто всегда готов. На их черепах собрано достаточно горящих угольев, чтобы зацвели великие костры.  Логово неба породило тьму, тьма породила эхо, из обрывков которого явилось чудовище, говорящее на языке глубины и плюющееся кровавыми сгустками своей уродливой любви. Это наш бог, и теперь мы отдаем ему единственное, что у нас осталось – торопливыми жертвенными руками мы безропотно сдираем свою иссушенную пергаментную шкуру, не издав ни звука. Наши праздные рты запечатаны, но все же, сквозь зашитые губы доносится пока еще невнятная, роковая, молчаливая змеиная песнь…