Пушкин и старый спор о нем и его значении

Периодически по поводу и без в печати и в беседах живьем возникает старый «домашний» спор о том,  кто ж такой А.С. Пушкин и какого его место в русской литературе и его реальная заслуга в деле литераторов

В свое время, когда Ап. Григорьев объявил  Пушкина «Нашим всем» и он был назначен основателем литературного языка, князь П.А. Вяземский -  чиновник  и поэт, близко общавшийся с Пушкиным и имевший с ним самую большую переписку – резонно заявил, что :
- никакого «нового современного языка» его друг и коллега  не создавал,
-  до него это сделали Дмитриев, Батюшков и Жуковский
- Пушкин лишь придал этому языку  особую напевность …

Потом появились иные мнения, что, например :
- Лермонтов , а не Пушкин  первый поэт России
- Боратынский был куда мощнее 
- у Пушкина не нашлось последователей
 - Пушкин – один из многих
- выбран за эпоху
- etc

Этот спор дожил, в частности, до выхода  в 1897 году в "Вестнике Европы"  книги символиста Д.С. Мережковского "Вечные спутники", в которой он дал по мнению оппонента «чересчур преувеличенную оценку нашему великому поэту, воздвигает ему памятник, "какого еще никто не воздвигал".  Это вызвало новую полемику

(1)
Итак,  слово Мережковскому. Конспективно его взгляд на «проблему пушкинизма»:
<<<
Пушкин, по мысли Мережковского, был центральной фигурой русского религиозного возрождения. «Поэзия Пушкина представляет собою редкое во всемирной литературе, а в русской единственное, явление гармонического сочетания, равновесия двух начал…». По мнению Мережковского – это «новый мистицизм как отречение от своего я в Боге и язычества как обожествления своего я в героизме. В его творчестве царит простота, ясность, красота, свойственная древним грекам (в частности, Гомеру).»,  а «…«героическую сторону в миросозерцании» поэта Мережковский обнаруживает в способности его в таких условиях сохранить и сберечь свою «высшую свободу», не идя на поводу ни у толпы, ни у власть предержащих («Никому отчета не давать…»), выполнить свою высокую миссию во что бы то ни стало.»

Пушкин был не столько совершитель, сколько начинатель русского просвещения. Поэт "недовершенных замыслов", который закладывал фундаменты во всех родах поэтического творчества, рубил просеки, мостил дороги и был нечто вроде литературного Петра Великого.

 "Создатель для своего народа особой, Пушкинской, культуры, он был способен поднять русскую поэзию и культуру на мировую высоту. Он - прототип такого русского человека, каким этот человек явится только в будущем, чрез двести лет.

К несчастью для России, он преждевременно умер, не создав ни одного главного произведения, которое бы дало полную меру его сил, каковы: "Божественная комедия", "Фауст" или "Гамлет".

Он обладает полным, стройным миросозерцанием, всеобъемлющею мыслью. Сделай этот медленно созревающий человек еще один шаг вперед, и он был бы признан тем, чем был в действительности - единственным даже среди величайших мировых поэтов, по крайней мере по выдающейся особенности его поэтического темперамента - по простоте. В этом отношении он едва ли не выше Гёте. Пушкинская Россия не сумела выдвинуть Пушкина на подобающую ему мировую высоту, не отвоевала ему места наряду с Гёте, Шекспиром, Данте и Гомером, - места, на которое он имеет право по внутреннему содержанию своей поэзии...".

Несчастие Пушкина заключалось в том, что он очутился среди наступившего прибоя демократической мутной волны, среди одичания мысли и вкуса, среди грубого утилитаризма и народнического либерализма.

Произошла продолжающаяся везде убыль пушкинского духа в литературе, которой г. Мережковский задумал положить конец своим изображением Пушкина, в виде второго идейного Петра Великого, скачущего вперед на обледеневшей глыбе финского гранита.

"Кругом его бушуют волны наводнения, из которых каждая зовет нас назад, к материнскому лону земли, к смирению в Боге, к простоте сердца великого народа-пахаря или в уютную горницу "старосветских помещиков", к затишью "дворянских гнезд" или к дикому "обрыву" над Волгою, к серафической улыбке "идиота" или к блаженному неделанию Ясной Поляны. Все эти голоса - не что иное, как богохульный крик возмутившейся черни".
>>>

(2)
На эту оду откликнулся Спасович, выступивший против  «чрезмерного, по его мнению, возвеличения Пушкина». По его оценке «"в 1826 г. Пушкин был обезоружен и нравственно подавлен оказанным ему, неожидаемым им монаршим великодушием, но вместе с тем он был существенно ограничен в величайшем для него благе - в пользовании полной интеллектуальной свободой. Он лишился в значительной части своих крыльев или, лучше сказать, источников своего творчества".

Но затем Пушкин стал слабеть и чуть не «обмер», а публика к нему охладевать …

"Он удалялся в холодную область чистого искусства и приохочивал радоваться и плясать, когда над Россиею простирались исполинским навесом густые ветви дерева "Анчара"... Поэзия есть функция народного творчества в наивысшей степени социальная... Коль скоро Пушкин способен был только выделять из себя одну жизнерадостность, то понятно, что в данное время публика могла бы предпочесть ему другой талант, даже мене гибкий и разнообразный".

Для Спасовича  « …настоящим великим поэтом Николаевской эпохи был Лермонтов: "его мятежность и могучая мужественная скорбь больше подходили к тому времени, более помогали обществу переживать тяжелый и жестокий век, нежели поэзия Пушкина".»

Главное обвинение Спасовича состояло в том, что Мережковский неверно понял и оценил Пушкина. Он «выводит Пушкина в некогда небывалого гения», «он сочиняет своего Пушкина по своему вкусу, по своему подобию» как некое «великое гармоническое явление». Этому высказыванию в рецензии соответствует седьмой тезис Спасовича: «Мережковский изобразил Пушкина не настоящего, а по своему образцу выкроенного».

(3)
Толстой, ведя свои записи по поводу этого спора, отметил :
«
В словах г. Спасовича есть известная правда, но они звучат слишком суровым приговором над Пушкиным. В Александровскую эпоху поэт был гоним - и независим; позднее ему покровительствовали, и это стесняло его свободу. Но это была драма его личной жизни. Литературная деятельность для него была ограничена теми же рамками, что и для других, и он не мог сказать больше того, что сказал, а ретроградом он не был. Часть общества охладела к нему, но именно та часть, к которой принадлежал Булгарин, кричавший о падении его таланта, а все, что было в то время передового и талантливого, группировалось около Пушкина, и смерть его была горем лучшей части русского общества.
«

(4)
Рецензия на книгу Мережковского М. Меншикова названа особо зло = «Клевета обожания»…

(5)
Мережковский ответил на критику ст. «Праздник Пушкина» (1899), в которой дана резкая оценка юбилейных торжеств по случаю столетия поэта. В этой статье Мережковский ответил Спасовичу на его рецензию: «Вчера Спасович доказывал, что свидетельства современников о мудрости Пушкина — ни на чем не основанная легенда, что у него — поверхностный, заурядный ум, неспособный дать его поэзии значение всемирное». К его голосу присоединились такие разные люди, как В. Соловьев и Л. Толстой, осуждавшие Пушкина за его легкомысленность. И только в юбилейные дни оказалось, что ведомые Сувориным русские люди хотят воздать Пушкину невероятные почести: «колокольный звон, русские флаги, пушечная стрельба, и сорок тысяч министерских бюстов, и суета академий, и пушкинские велосипедные гонки, и пушкинский шоколад, и лото или карты — „смерть Пушкина" и рождение Пушкина с облаками, амурами, громами и молниями».

(6)

Пушкинист Лернер внимательно изучил материалы полемики, В Статье Мережковского он выделил такие  маски Пушкина:
«Пушкин великий мыслитель, мудрец»,
«муза Пушкина— «мудрее мудрых»,
«наиболее совершенные создания Пушкина не дают полной меры его сил»,
«Пушкин был не столько совершителем, сколько начинателем русского просвещения»,
«русское возвращение к природе — русский бунт против культуры — первый выразил Пушкин,
«величайший гений культуры среди наших писателей»
«Пушкин „Евгением Онегиным" очертил горизонт русской литературы, и все последующие писатели должны были двигаться и развиваться в пределах этого горизонта».
ошибочно  сопоставлять Пушкина не с Гете, а с Байроном.

Лишь в одном месте, где Мережковский анализирует «Медный всадник», Лернер подчеркивает: «На высоте, уздой железной / Россию вздернул на дыбы» и помечает на полях:
«И теперь узда ослабела».

****
Истопники:

Статья Мережковского «Пушкин» в составленном П. Перцовым сборнике «Философские течения русской поэзии» в 1896 г., а затем в сборнике «Вечные спутники» (1897).

ИЗ РУССКИХ ИЗДАНИЙ. ДВА КРАЙНИХ МНЕНИЯ О ПУШКИНЕ. Впервые: Книжки "Недели". 1897. Кн. VII. С. 286--296. Разд. "Литературная летопись". Без подписи. Рубрика содержит подборку заметок: "Два крайних мнения о Пушкине. Из переписки гр. А. Толстого.

тезисы В.Д. Спасовича к лекции о «Вечных спутниках» (не опубликованы)

Кохно О. Мережковский о Пушкине

Андрущенко Е.А. Статья Мережковского Пушкин в тезисах Спасовича