Глава 134. Скандал на именинах Тимофея

После Рождества батя неожиданно для всех уехал в Иерусалим с Иринархом, Тимофеем и благодетельницами Л.А. из Углича, Галиной Ивановной из Сафоново и Людмилой Петровной из Мушковичей. Мушковичи были новой батиной темой. Там Людмила Петровна построила храм, дом, облагородила территорию и хотела, чтобы отец А оформил это всё имение как болдинское подворье. Батя ломался как пряник, кокетничал с ней. Он даже устроил между Людмилой Петровной и Галиной Ивановной соревнования, чтобы они боролись за него. Батя возил братию то в придорожный ресторан Людмилы Петровны, то в кафешку Галины Ивановны.


И вот, когда они вернулись из Иерусалима, батя подарил нам всем по иерусалимскому кресту. Показал видео, где они купались в Иордане в белых рубашечках.

 
Наступило 4 февраля, день Ангела послушника Тимофея, игуменского келейника. Как праздновали этот день с мирскими гостями и благодетелями, мне неизвестно. Но 5 февраля батя заставил Тимошу социализироваться и позвать в гости избранных братьев, потом и некоторых сестёр (коллектив мастерской). Братия зашли в игуменский сразу после воскресной Литургии и просидели аж до вечерней службы. В половине шестого они ушли на богослужение. И Тимофей оперативно позвал нас. Мы пришли, чувствуя себя неловко, так как при нас ещё собирали посуду за братьями и добавляли на стол кое-какие недоеденные харчи из холодильника. Нас рассадили за большим столом в гостиной. Батя сел во главе стола, и началась ни к чему не обязывающая беседа.

 
Отец Иринарх выносил какие-то подарочки и раздаривал всем нам. Правда, подарочки были совсем разные. Любови Петровне подарили деревянный большой ларец, а мне малюсенькую мышку-брелок 2 см. Потом Тимофей стал демонстрировать нам, какой ему отец А купил крест в Иерусалиме. Распятие на подставке, целиком вырезанное из перламутра. Когда настоятель выделяет так ярко одного брата, чтобы другие ревновали или завидовали, это вызывает естественный дискомфорт и неудобство, будто ты третий лишний пришёл на чьё-то свидание. Но в гостях надо было делать вид, что нам нравится такой роскошный подарок отца А.


Дальше начали происходить ещё более неприятные вещи. По одному стали приходить братья, которые уже как бы отпраздновали. Наверное, закончилась служба, и они пошли не на трапезу, а прямиком к бате. Явно они пришли не без спросу. То есть, им сверху было указание прийти. Они довольно уверенно сели в конце стола. У меня похолодело внутри, когда батя встал со своего игуменского роскошного кресла и пошёл к ним в конец. Сел напротив них и стал смотреть прямо в их лица, как будто общаясь с ними взглядом. Я бы здесь хотела употребить какое-либо другое словосочетание, но кроме как «с любовью» другие слова не подходят, не могут охарактеризовать этот странный взгляд.

 
Мне всегда становилось неприятно, отвратительно, когда батя начинал смотреть так на братьев. Хотелось убежать из монастыря в лес или по Минской трассе домой и никогда не возвращаться. Мы все озадачились, так как батино поведение было как минимум неприлично по отношению к нам. Мы ведь пришли в гости. А он так интимно подсел к братьям, будто нас нет, и они здесь совершенно одни. В общении с нами он уже не был заинтересован и всем видом это показывал. Но в отличие от бати братья (это были Рыжий и Трошкин) раздражались нашим присутствием. Они, чувствуя батину поддержку и такое трепетное отношение, стали отпускать в нашу сторону какие-то колкие сальные шуточки, полные нездоровой злобы. И батя молчал на это. Он не собирался нас защищать.


У меня заколотилось сердце. Наташа тоже не выдержала и выступила против Рыжего, а заодно и Трошкину досталось. Батя всё это время блаженствовал как невеста рядом с женихом, не видя скандала, страстей, ругани. Вечер перестал быть томным. Чтобы не вступить в драку с кулаками, нам ничего больше не оставалось как встать и уйти прочь от хлебосольных хозяев.

 
На душе было так горько, что хоть плачь. Вообще не было понятно, что это было. Мы просили отца А много раз не объединять нас с братией в одном помещении, не таскать их в иконописную мастерскую, не приходить с ними всем табором на кухню, когда мы там работаем. Но он всегда делал с точностью до наоборот. «Монастырь мужской!» - не уставал повторять он.


   Фото В.В.Завадкин.