За линией фронта. Часть пятая -9

  Поздней майской ночью в одном из полупустых посёлков, что в 16 километрах от Крестов, в дом рядом с утиным прудом осторожно постучали в окно. Молодой парень крепкого телосложения в старой поношенной косоворотке и выцветшей кепчонке долго барабанил костяшками пальцев в оконные ставни. Рядом с ним, прислонившись к бревенчатой стене, уставшая и измученная долгим переходом через партизанскую зону, стояла стройная и миловидная девушка в ситцевом платочке и тёмно-синей жакетке.
  Дверь им открыли не сразу, хозяйка ещё что-то долго возилась в сенях, прежде чем заскрипела задвижка и на пороге появилась пожилая женщина с желтоватым и опухшим лицом. Она молча отошла в сторону, пропуская в дом непрошенных гостей и только потом, когда они уже прошли из сеней в горницу, поинтересовалась, кто они и откуда.
- Из далече идём, хозяйка, во Псков по надобности, - заговорил парень. -До войны работал в механическом цехе, а теперь иду наниматься в мастерские, что при депо, в селе голодно стало. А девушка со мной...
  Виктор Комаров с Ольгой Тихоновой, вопреки подготовке, были отправлены не к Печорам, как ожидалось, а под Псков. Для Ольги это была уже известная дорога и знакомый город, поэтому ей запрещалось там появляться без острой необходимости. Связники докладывали, что части, стоявшие здесь ранее, ещё при первом появлении Ольги в этих местах под именем Греты Миллер, отсюда были отведены на другую линию обороны, когда началось наступление на Новгородском направлении. Группа армий "Север" была вынуждена отступить и занять позиции по линии "Пантера". Это был мощный укрепрайон, который и не дал возможности дальнейшего продвижения нашим армиям. Но в Пскове оставались очень многие службы в прежнем их составе, и неизвестно, какие ассоциации вызовет её новое появление у этих людей. Хотя риски, как считал Стрельников, были небольшие. И всё-таки ей надлежало сейчас не заходить в этот город, а держать связь по рации и передавать необходимые сведения от разведчиков, которые и будет собирать по установленным явкам Комаров.
  Полковнику Стрельникову срочно пришлось отправить этих ребят именно сюда, потому что совершенно непонятным и нелепейшем образом обе радистки, работавшие по данному району, были арестованы, а связник Прохоров, через которого они получали данные для радиопередач, пропал без вести и тем самым полностью оставил без связи одну из ячеек Псковского подполья. Сразу возникли подозрения, что всё это не случайно, тем более участившиеся случаи дезинформации, приходившие от других подпольных групп, о которых уже ранее шёл разговор, давали повод подозревать, что и здесь по этому направлению, связник-провокатор ищет повод для передачи дезы в наш тыл. Стрельников рассчитал, что если это так, то предатель непременно должен заинтересоваться вновь прибывшими и постарается с ними самостоятельно связаться. И как только это произойдёт и проверка на месте покажет, что агент даёт нам недостоверную информацию, то Ольга начнёт работать на него, якобы, "не подозревая" об этом, что будет на руку абверу. Но её условные сигналы, заранее установленные для такого случая, дадут понять в Центре, что шифровки, приходящие из Пскова - это липа.
- Итак, один канал дезинформации у нас будет надёжно перекрыт, - говорил Стрельников перед заброской Тихоновой и Комарова. - Вас абверовцы трогать не будут, потому что им важно будет работать в таком ключе, гнать дезу в наш тыл. И, если не перекрыть этот канал сейчас, неизвестно кого найдут они там на месте для радиоигры, и мы никогда не узнаем, что это - правдивые данные или "липа" на самом деле. Так что, вы ребята, выходя в эфир, заранее идёте на провал. Будьте к этому особо готовы, ясно?
  Комаров пожал плечами, он не был, что называется, бесстрашным и безрассудным, и прежде чем на это согласиться, долго размышлял и проговаривал всю ситуацию с командованием Ленинградского фронта, к особым частям которого, он и принадлежал. Там посоветовались, дали добро и ускорили его подготовку. Ольга не колебалась, если надо, значит надо, сомнений на этот счёт у неё не было никаких. Потом, она очень доверяла Ивану Игнатьевичу, она знала, что на слишком рискованное для жизни задание он её никогда не пошлёт. Но, на войне, как на войне! Предвидеть всё было просто невозможно и ребята, прибыв на место, решили разместиться у женщины, которая по сведениям партизан была вдовой и налегала на спиртные напитки, но в связи с двойными агентами не была замечена.
  Утром следующего дня, хорошо выспавшись, а потом переложив из вещмешка свои рабочие инструменты в маленький чемоданчик, Комаров пешком ушёл в город, оставив Ольгу на месте дома у вдовы. Та, не долго думая, покормив свою козу в загоне, единственное, что осталось у неё в хозяйстве, по мимо приблудных кошек и подвальных крыс, залезла в погреб и вытащила отпотевший пузырь самогона, припрятанный на чёрный день.
- Ну, милка, давай с тобой, значит, со знакомством!.. - весло проговорила тётя Соня, как она и просила себя звать.
  Она бухнула пузырём по столу, поставила закуску: два засохших солёных огурца и кусок чёрного хлеба, села против окна и пьяно запричитала:
- Ой, голосок мой нежный, то сорвалси... Ой, провалилси на берег туман!... - пела она писклявым голоском заунывно и тягуче.
  Ольга, прислушавшись к её жалобному пению, никак не могла понять, как это туман может провалиться, да ещё на берег? Но, местные напевы были чудны, хоть и очень мелодичны и тут она, даже пыталась подпеть своей хозяйке, но это плохо получалось, потому что тянуть плаксивым голосом она не могла, переходя на чистый фальцет. Тётя Соня продолжала петь, время от времени потягивая из гранёного стакана мутную жижу. Ольга пошарила в своём мешке и вытащила оттуда сухари и банку тушёнки, когда она поставила всё это на стол перед хозяйкой, та сразу петь прекратила. Она уставилась на невиданное угощение голодными глазами, и умоляюще посмотрела на девушку.
- Кушайте, пожалуйста! - произнесла Тихонова. - Мы вам не сможем сейчас заплатить за ночлег, денег нет, а поделиться едой, всегда пожалуйста, не побрезгуйте...
  Хозяйка, обтерев руки о замызганный передник, тут же ухватилась за сухари, а потом и за банку с тушёнкой, пока она ела, Ольга незаметно расспросила её о местных порядках, о том кто часто приходит в село из новых властей и строгий ли тут староста.
- Не приведи Господь! - ответила она. - Он к нам из Крестов присланный, но дурак дураком. А как налижется, то тихонький такой становится, но уж ежели трезвлёный, ну спасу никакого нету. Староста Коноплёв его кличут, к счастью, он тута не бывает часто, нечего, говорит, тута делать, село почти всё пустое. Кто бежал в лес, кто в городу работает. Вот, так вот...
- Пойду-ка я пройдусь, тёть Сонь, душно в избе чегой-то, - и Ольга кивнув хозяйке, которая уже подвыпившая, готовилась снова завыть свою нехитрую песенку, вышла из приземистого дома и направилась к лесу.
  Надо было найти поляну, где ночью они с Комаровым зарыли рацию и питание к ней, ещё раз всё осмотреть, хорошо ли выбрали место и замаскировали.
  Ольга возвратилась в дом только к вечеру. Тётя Соня крепко спала, напившись самогона, ей и дела не было до своих постояльцев. Самое главное для неё - это пропитание, которым у них можно было разжиться. И Ольга, пройдя в горницу, села к столу у висящих и каким-то чудом уцелевших ходиков в деревянной оправе с массивной гирей на тугой широкой цепи. Они висели в простенке между двумя узкими окошками и равномерными щелчками отсчитывали секунды пролетающего беспокойного дня. Совсем стемнело. Девушка с тревогой смотрела на этот светлый циферблат. Комаров к условленному времени так и не возвратился из Пскова.

---------------------------------------------------------
  Такыр - это сильно уплотнённая глина в степи. Вот на ней-то и надо было сделать взлётно-посадочную полосу. Антоновские мотострелки под командой Алексея Деева и кавалеристы Василькова Ивана Фадеевича при сорокапятиградусной жаре, сильнейших восточных ветрах, иссушающих всё вокруг, работали уже который день рук не покладая. Песок забивал глаза, лез в рот, хрустел на зубах, наметал барханы на лагерь и строящуюся площадку. И вот, когда полоса была почти готова, поступил приказ: "Рыть поперёк полосы через каждые 200 метров глубокие рвы". Прямо скажем, очень обидно было всем, кто трудился, услышать такое и, Васильков пошёл за разъяснениями к руководителям операции.
- Пора и вам, Иван Фадеевич, знать цель задуманного нами сражения с абвером, - сказал Антонов. - Мастер шпионажа и провокаций Вильгельм Канарис задумал организовать засылку на самолётах сюда своих головорезов. Надо сделать так, чтобы самолёт сел, а взлететь не смог. Ловушку им устроить, понимаешь? Вот для этого и рвы делаем. И тут же их надо тщательно замаскировать, чтобы сверху не видно было.
- А как же немцы найдут наш аэродром?
- Отто Курт (так именовали капитана Шеллера перед неоперативными работниками) имеет постоянную связь с ними, а для самолётов - целую станцию наведения.
- Так капитан Курт работает на нас?
- Да, честно и добросовестно. Мы убедились в этом.
- Он недавно подходил к нашим лошадям, просил разрешение совершить верховую прогулку.
- И дали?
- Под благовидным предлогом отказали, товарищ генерал. Всё-таки, немец...
- Выделите для него лучшую лошадь, - приказал Антонов и тут же, почему-то улыбнувшись, задумчиво сказал: - Не от своего ли шефа, адмирала Канариса, заразился он этим? Адмирал, видишь ли, Васильков, имеет привычку по утрам совершать верховые прогулки. Правда, сейчас сократил их до двух-трёх в неделю. Не до выездов...
  Генерал встал и перейдя на официальный тон, приказал:
- По окружности аэродрома оборудовать опорные пункты и расположить в них личный состав и огневые средства, провести учебные занятия по захвату самолёта и борьбе с вражеским десантом.
  Опять без отдыха за работу, а ночью - учение.

  Через два дня Иван Фадеевич принёс генералу на утверждение схему круговой обороны аэродрома, доложил, что командирами зон назначены лейтенанты Боровков, Зайцев. Группу захвата возглавит лейтенант Петренко. Резервную группу, которая на всякий случай будет находится в засаде - лейтенант Глушков.
  За столом, работая вместе в Деевым над предстоящей операцией, внимательно рассмотрев схему, генерал Антонов одобрил её, а потом сказал:
- Через четыре дня принимаем самолёт. В абвере торопят форсирование операции.
  После того, как Васильков вышел из кабинета, Алексей спросил:
- Кирилл Сергеевич, что от Стрельникова, ничего не слышно? Почему он про Ольгу мне не отвечает? Я стал волноваться... Тем более, что накануне моего приезда сюда, Иван Игнатьевич сообщил, что для неё там нет особых поручений и свободно может прислать Ольгу к нам. А теперь - молчит.
- Я попробую с ним связаться через особый отдел, а они по прямому проводу с Ленинградским фронтом. Дай Бог, чтобы здесь у нас сошло всё благополучно, а потом мы перебираемся в свою дивизию обратно и я тебе обещаю, что твоя жена будет работать у нас в отделе. Здесь будет это очень кстати, она знает немецкий язык, - ответил на это Антонов и почему-то вспомнил прот своего сына, который после госпиталя, куда попал в очередной раз, снова прибыл к нему в дивизию и находился сейчас в расположении 46-й армии.
  Четыре дня пролетело, как четыре часа. День приёма самолёта запомнился многим на всю жизнь. Накануне комэск Васильков лично сам проверил огневые позиции, знание задачи каждым командиром и солдатом. Ему было приказано захватывать диверсантов, а при сопротивлении - уничтожить. Самолёт улететь обратно не должен.
  Четырёхмоторный дальний самолёт "Фокее-Вульф-200" тяжело поднялся с берлинского аэродрома. Над местом посадки он появился в два часа ночи. По указанию Отто Курта зажгли аэродромные огни. Но самолёт на посадку, почему-то, не шёл. Набрав определённую высоту, он делал круг за кругом. Потом от него отделилась точка. На парашюте спустился диверсант. От встретившего его, переодетого в гражданскую одежду Петренко, которого враг принял за своего, он грубо потребовал доставить к немецкому офицеру.
- Господин капитан, - обратился парашютист к Петренко, когда тот представился ему тем самым немецким офицером, - по приказу начальника группы я должен посмотреть посадочную полосу и после этого дать условный сигнал.
- Какой?
- Сначала должен осмотреть полосу.
- Как разговариваешь с немецким офицером? Кто ты такой?
  Диверсант вытянулся.
- Лейтенант корпуса доктора Долля, кличка "Ящур".
- У нас есть с тобой время разговаривать, когда в воздухе самолёт? - продолжал наступать на него "Курт".
"Ящур", переступая с ноги на ногу, выдавил:
- Включить фонарь жёлтого цвета. И ещё, командир экипажа просил разжечь посредине полосы костёр.
  Доложили руководителю операции.
- Берите, товарищ Васильков, этого "Ящура" под личную ответственность, - распорядился генерал. - Разложите костёр, и пусть он даёт световой сигнал.
  После сигнала "Ящура" самолёт пошёл на снижение. Все облегчённо вздохнули. Но в этот момент послышался резкий свист.
- В укрытие! - раздалась команда.
- Связать руки "Ящуру", - быстро приказал Васильков. - Стеречь строго!
- Как? Кто вы? - заорал "Ящур" и начал дико ругаться.
  Из группы поиска сообщили, что с самолёта сброшен груз: цистерна для горючего, ящики с оружием, боеприпасами, продовольствием, листовками.
  Облегчённый военно-транспортный самолёт продолжал снижаться, ярко осветил своими фарами посадочную полосу, промчался, едва касаясь земли, почти всю зону прилёта и остановился между восьмым и десятым рвом. Не выключая моторов, спустили трап. По нему затопали диверсанты: один... два... десять... двенадцать...
  Навстречу им пошёл Васильков с отделением солдат. Вот уже осталось метров двадцать и послышался окрик на немецком языке:
- Герр капитан!.. - дальше понять было невозможно. Васильков, не отвечая, продолжал приближаться.
- Ящур, ящур, ты здесь? - раздался нервный окрик диверсанта по-русски.
Васильков молчал. Оружие готово к бою. Но первыми огонь открыли диверсанты. Кто-то из них, не выдержав нервного напряжения, нажал на спусковой крючок. Пули просвистели мимо. Группа Василькова бросилась на землю и ударила из автоматов по убегающим к самолёту диверсантам.
  Ночной бой начался. Длинные пулемётные очереди хлестанули с самолёта. Из укрытия застрочил "максим" рядового Ивана Чинкова. Из засады поднялась цепь лейтенанта Глушкова.
  Взвыв моторами, "Фоке-Вульф" постепенно стал разворачиваться, чтобы вновь занять полосу и взлететь. Но, едва развернувшись, самолёт правым колесом попал в ров, повалился на бок и уткнулся крылом в землю. Теперь он беспомощно ревел, раскинувшись поперёк полосы.
  По приказу командира пограничники Василькова перестроились и бронебойными ружьями стали прошивать хвостовую часть машины. Раздался взрыв, вспыхнуло пламя. Потухла фара самолёта. Задымилось сразу несколько дымовых шашек, выброшенных диверсантами из кабины. Его эрликоны и пулемёты, бившие во все стороны, стали смолкать. Под прикрытием дымовой завесы, диверсанты пытались вырваться в степь.
- Далеко без воды и пищи не уйдут, - сказал Васильков. - Спасать самолёт! Пожарной группе приступить к тушению пожара.
  Около самолёта и в нём нашли убитыми и сгоревшими девять пассажиров. Остальные прорвались под завесой в степь.
  Раненый лейтенант Петренко привёл задержанного группой захвата диверсанта. Он заявил, что в самолёте было тридцать человек команды, пять членов экипажа и два немецких офицера.
- Так, значит, сегодня же надо найти двадцать семь, - подытожил Васильков.
- Двадцать восемь, товарищ капитан, - виноватым тоном уточнил сержант Потеряев. - Во время боя в темноте ушёл "Ящур"...
  Докладывая генералу о результатах боя, Васильков умолчал о побеге "Ящура". Он решил разыскать его сам и упрямо про себя твердил это: "Разыщу, всё равно разыщу!"
  Но не легко было искать "Ящура", который хорошо знал калмыцкую степь, дороги в ней, местный язык и обычаи...

  На рассвете в конном строю, растянувшись по фронту, пограничники и разведчики во главе с Глушковым, двинулись в степь. Решили вначале прочесать лиман, заросший высокой травой. Рядом с Васильковым, стремя в стремя, ехал его коновод Яша Нурмухамедов, обладающий очень зорким глазом опытного охотника и стрелка.
Внезапно метрах в двухстах от лимана его внимание привлекло колыхание травы. Яков насторожился. Одновременно с прозвучавшей оттуда автоматной очередью, как кошка, в прыжке, со своего коня перескочил на соседнего, сбил с седла командира, прижал его к земле.
- Вы ранены, товарищ капитан? - на левом плече Василькова расплывалась красное пятно.
  Подъехали Глушков и врач.
- Я здесь, сейчас помогу... - почему-то шёпотом сказала, наклонившись, Лида, фельдшер эскадрона.
  Вместе с Яшей они разорвали гимнастёрку командира. Пуля пробила навылет мякоть плеча.
- А мне три пули вспороли бушлат, - осматривая себя, как бы удивляясь, сказал Яша. - Предназначались-то они вам, товарищ командир.
- Спасибо, Яша! Быстрее, Лида!.. Надо скорее к ребятам гнать.
  В лимане разгорелся ожесточённый бой. Диверсанты патронов не жалели. Глушков с разведчиками в составе 12 человек, развернулся в редкую цепь и перемещаясь за холмами, поросшими травой, стал окружать с тыла отстреливающихся противников. Потом в ход пошли гранаты, которыми забросали всю прибрежную низменность, и вскинув автоматы, снова пошли фронтом в лобовую атаку.
  Вскоре с врагами было покончено. Взятые в плен показали, что по приказу Ящура они прикрывали его отход с пятью немцами. Оказалось и в Василькова стрелял он, Ящур.
- Что же вы сразу об этом генералу не доложили, что ушёл этот матёрый волк? - упрекнул Василькова Саша Глушков. - Что, боитесь нашего Антонова?
- Не знаю, очевидно, смалодушничал, сам хотел его взять и возьму... - добавил он упрямо.
  Не медля, командир повёл пограничников в погоню. Разведчики Глушкова остались в засаде на дороге, в стороне от встречного боя, на случай отхода кого-нибудь из глубины, так как имелись вполне основательные предположения, что к диверсантам могут присоединиться уже завербованные на месте лазутчики. К исходу дня в десяти километрах в какой-то забытой траншее пограничники из эскадрона обнаружили немцев.
- Тринкен... Тринкен... Пи-ить! - раскрывая глотки, просили фрицы.
"Ящура" с ними не было.
  Васильков подвёл итоги боевого дня: самолёт захвачен, убито пятнадцать диверсантов и два члена экипажа, собрано много оружия, боеприпасов, продовольствия и другого снаряжения.
  Отобрав наиболее выносливых - русских Игоря Потеряева, Якова Петрова, Георгия Скороходова, татарина Якова Нурмухамедова, украинца Степана Лободу, азербайджанца Сапу Кулатова - командир объявил им:
- Пойдёте со мной за последним!
- Вы же ранены, Иван Фадеевич, останьтесь... - просила фельдшер.
- Не могу, Лида. Я должен его найти! Виноват, что скрыл сей факт, и теперь по другому не будет.
  Наступила вторая бессонная ночь. Гудела голова, горело забинтованное плечо. На третьи сутки поисков вышли в район действия банды Огдонова.
  В ночной степной мгле увидели огонь. Оставив лошадей, тихо подошли. Вокруг костра сидели бандиты и слушали "Ящура".
  Быстро отдана команда пограничникам, Васильков сориентировался, все слезли с лошадей, и в какое-то мгновение их тени оказались позади тех, кого они искали. Автоматы упёрлись им в спины. Выскочив в центр круга, ярко освещённый пламенем костра, Васильков объявил:
- Руки вверх! А ты, "Ящур", больше не уйдёшь!

  Первой при подъезде к лагерю уставшего Василькова встретила Лида.


(Историческая справка: - За спасение командира рядовой Нурмухамедов был награждён медалью "За боевые заслуги". Такую же медаль получил лейтенант Боровиков, лейтенант Петренко представлен к ордену Отечественной войны 2-й степени, а сам командир - к ордену Красного Знамени. - Из книги В.П. Беляева "В калмыцких степях").

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.