За линией фронта. Часть пятая -10

  За Виктором Комаровым в самые первые дни его появления в Пскове была установлена слежка. Парень понимал и чувствовал это. Устроившись на работу в депо и получив пропуск на свободное перемещение по городу, он сразу связался с местными подпольщиками, используя необходимые пароли и явки. Железнодорожный мастер Иванов свёл его с руководителем Южной городской группой, которая на данный момент осталась без радиосвязи, получается, что именно к ним и направлялись они с Ольгой по заданию Центра. И после встречи с этим Ковалевичем начались странности. Сперва ему пришёл запрет на выход из города, якобы, в целях проверки надёжности - всех новеньких так прессуют, а потом эта слежка. Сперва Виктор хотел послать кого-то от Ковалевича к Ольге в село, чтобы предупредить её об обстоятельствах дела, но потом передумал. Ведь получается, что он уже раскрыт, но ни с кем, кроме руководителя группы и Иванова, надёжного и опытного подпольщика, он не контактировал. Значит провокатор был в их ближайшем окружении, а если это так, то, зная о приходе радистки и разведчика, никто не идёт с ними на контакт для передачи дезы, почему? Это настораживало. И Комаров решил выждать время для принятия нужного решения.
  А Ольга сидела в неведении и на третьи сутки решила связаться по радио с Центром для запроса о дальнейших действиях, так как события стали развиваться не по плану. Рано утром она вышла из леса, снова запрятав рацию в надёжном месте, и спустилась к утиному прудику, сев на каменистом берегу в размышлениях. Как-то всё было странно: ведь если провокатору дали задание на передачу в наш тыл хорошо замаскированной дезинформации с помощью радистов, специально пришедших для работы с подпольщиками и уже выявленных врагом, он немедленно приступил бы к делу и Комаров уже пришёл бы с зашифрованной депешей, но его не отпустили под каким-то ещё неведомым ей предлогом, а может быть и вообще арестовали, что уже совсем не укладывалось в настоящие понятия. И, если это так и Комаров арестован, то и она бы уже тоже была взята, но видимо, Виктор про неё никому не рассказал. Да и вряд ли он будет сразу арестован, а значит, противник чего-то выжидает. "Чего они ждут, чего?" - спрашивала у самой себя Ольга но ответа пока не находила.
  Первые лучи майского, ласкового солнышка уже вышли из-за пригорки и стали пригревать, подымая туманы над луговиной и оврагами. От воды потянуло утренней прохладой и свежестью. Девушка поднялась и медленно пошла в сторону своего приземистого домика, где нашла временный приют. Тётя Соня ещё кепко спала, она ходила во вторую половину дня на свою трудовую повинность и работала до поздна на огородах с другого конца посёлка близ лесополосы. Ольга прошла в тесную кухоньку и присела у закопчённого окошка. Там она продолжила свои нелёгкие размышления.
"Итак, - думала она, - они выжидают паузу... Для чего? И если я сейчас сама, не дождавшись связника, буду искать встречи с ним в городе, что будет потом? Может быть они этого, как раз и дожидаются? Зачем, если им нужна только передача липовых данных?" От напряжения, даже виски заломило, и Ольга снова вышла на воздух и села возле крыльца.
" Всё это означает только одно, - продолжала она свои невесёлые мысли, - мы в чём-то просчитались. Ведь в штабе Фриснера тоже не дураки работают, там в разведке, ещё те волки сидят! А вдруг они путём логической цепочки, как и мы, заключили, что после пропущенных сеансов радиосвязи и явной дезы, идущей в штаб в последнее время до провала радисток, наша сторона решила этот канал перекрыть, прислав сюда специально людей для этой цели. Значит немцы поняли, что наша группа явно вышла к ним на провал и готова эту дезу гнать в Центр, заранее зная о ней. Тогда они будут следить за вновь прибывшим человеком, выявлять его побочные связи и потом, прихлопнут обоих за ненадобностью, раскусив наш трюк. А, почему бы и нет? Тогда, я тоже должна какое-то время подождать..." Но долго сидеть на одном месте, это значит сильно рисковать. Ольга понимала, что любая проверка документов даст фашистам повод для её ареста. Пропуск в Псковскую зону у неё был на руках, но её могут привлечь за неявку в комендатуру для трудоустройства, как и всякого взрослого человека, начиная с 14 лет. Долго ждать было с этим нельзя, она должна была отметиться у местного бургомистра, а уж он и решит, что с ней делать в дальнейшем, но пока, не теряя времени, нужно было как-то себя проявить, но не раскрывать и для этого она решила, не нарушая приказа о невозможности появления в самом Пскове, пойти на базар в Кресты, чтобы, к примеру, поменять спички на соль и хлеб.
  Следующий день выдался пасмурным с мелко-моросящим дождём. Пока она дошла до Крестов ( а это окраина Пскова), морось прошла, но раскисшие дороги уже успели наполниться глубокими лужицами. Скользкая глина под ногами проседала и на всём пути из посёлка липла к сапогам. Ольга поверх светлого платья в мелкий цветочек одела свою синюю жакетку и повязалась ситцевым платком.
  Базар был небольшим и огороженным только с одной стороны невысоким штакетником. По торговым рядам, состоявшим в основном из длинных серых лавок, сновали небритые в обносившихся за несколько лет оккупации одеждах мужики, а женщины, немного опрятнее одетые, но такие же устало-задёрганные с пожелтевшими сухими лицами и выцветшими, как у старух, глазами, блёклыми тенями сновали вдоль дороги. Ольга потолкалась немного у скудных продовольственных лавок и вышла на дорогу мимо проезжающих и гремящих колёсами подвод. Под хмурым пасмурным небом легко думалось и она, оглядываясь по сторонам, стала искать глазами Комарова. А вдруг он, неизвестно откуда сейчас явится перед ней, тоже ожидая и прогнозируя эту встречу. Вот какой-то знакомый парень мелькнул в стороне в серой кепчонке, повернулся в её сторону: но нет, не он, ошибка! Ольга продолжала дальше наблюдать за толпой у дороги. Вскоре она свернула на тропку, что за базаром спускалась к первым домам от большака, но потом повернула обратно и решила, ещё немного потолкавшись тут, уйти назад в посёлок. Спички она на всякий случай, вынула из холщовой сумки и держала в руке, прижимая их как, что-то драгоценное к талии. Ведь всякие бродяги и оборванные мальчишки могли их выхватить на бегу, а тогда и менять-то будет нечего, запасы продовольствия были уже на исходе, а в доме у тётки Сони был только самогон. Углубившись снова к торговым рядам, она решила их поактивнее выставить на продажу, и уже вытянула руку со спичками вперёд, желая огласить свой товар, но тут чьи-то крепкие пальцы ухватили её за локоть, девушка остановилась от неожиданности и повернулась к подошедшему к ней мужчине. Она какое-то время вглядывалась в его изменившееся до неузнаваемости лицо, но что-то неуловимое в прежнем облике осталось: эти серые глубокие глаза, седые слегка волнистые волосы, жёсткой щетиной торчавшие на висках. Перед ней стоял невысокого роста крепыш с опущенными вниз плечами и очень поседевшей, почти белой головой, который дрожавшими губами, почти шёпотом произнёс:
- Грета... Здравствуй! Не узнала меня? - этим человеком был Золингер, муж погибшей год назад Ирмы.
  Ольга невольно поёжилась, мурашки скользнули по спине и плечам, она передёрнула ими и остановилась, как вкопанная, пристально вглядываясь в его лицо.
- Здравствуйте, господин Золингер, - наконец, переборов своё удивление от этой неожиданной встречи, разлепила она застывшие в улыбке губы.
  Мимо шли люди, толкаясь на ходу и спеша по своим делам, плыли телеги, гружённые разным барахлом и стройматериалами, раздавался шум обычного базарного дня, гомон голосов и грохот тележных колёс, а они стояли на дороге неподвижно и никак не могли начать взаимный разговор. Золингер всё держал её руку, не выпуская ни на секунду и боясь, что Ольга снова куда-нибудь исчезнет, а ему так необходим был разговор с ней. С тех пор, как он потерял свою любимую Ирму, жизнь его померкла и утратила всякий смысл. А Ольга стояла и соображала сейчас, что она будет делать со своей легендой, по которой она пришла сюда в этот раз: ведь новый немецкий паспорт был на имя Жени Дроздовой, а что теперь? Золингер знал её, как Грету Миллер...

  Кругом жужжало людское многоголосие, а Ольга была напряжена и старалась сосредоточиться на своих мыслях, обдумывая дальнейший ход событий.
- Девочка моя, Грета... Я так рад этой нашей встречи с тобой, - говорил, вытирая слёзы кулаком Золингер, сидя за маленьким столиком в придорожном трактире. - Я не живу последнее время, нет - я всегда вспоминаю её, мою жену, и не знаю, за что меня Бог так наказал, что отнял самое драгоценное, что было в моей жизни. здесь на земле. А ты, как маленький и тёплый кусочек того времени, когда Ирма была ещё жива. Она очень дружила с тобой и всегда в наших беседах отзывалась очень хорошо о тебе и о твоём брате. Кстати, как он и где теперь?
- Людвиг? - перепросила Ольга. - Он после тяжёлого ранения был списан и отправлен в тыл. Я сама отвезла его из госпиталя домой в Гамбург, где и находилась всё это время, в семье его матери и сестёр, - не растерявшись, на ходу выдумывая и играя, говорила Тихонова.
- Господи, что с ним случилось? - участливо и, как-то даже испуганно, спросил Золингер.
- Он подорвался на мине, когда вёз в машине боеприпасы на передовую. Ему оторвало левую кисть руки, он теперь инвалид, - ответила она, ни чуть не придумывая, а только лишь адаптируя настоящую историю его ранения к другим обстоятельствам.
- Бедный мальчик!.. Но, он хоть правша?
- Да, правая рука его рабочая и основная.
- Ну, хоть в этом повезло, парень совсем ещё молоденький и такой симпатичный... Моя Ирма от него была без ума, - и снова Золингер прослезился.
- Господин Золингер, как всё случилось с Ирмой? Я уехала из города раньше всех этих событий и не знала всего... Расскажите! - попросила Ольга, легонько коснувшись его руки, лежавшей на столе.
  Его пальцы дрогнули, он ещё ниже опустил свою седую голову и произнёс:
- Зови меня, дядя Вилли, девочка!.. И пусть моя Ирма покоится с миром, - он залпом опрокинул в рот рюмку водки и налил из графина себе ещё. - Когда пью, мне легче, но скоро должно быть, совсем сопьюсь. Меня даже лишили прежней должности в управлении по снабжению 18-й армии, я теперь дежурный интендант при гарнизоне... Но это всё чушь, - и он снова опрокинул в себя рюмку водки.
- Не надо так, дядя Вилли, - ласково проговорила Ольга и нежно улыбнулась, стараясь разрядить обстановку своим присутствием.
- Мне тяжело говорить о ней в прошедшем времени, девочка, а её больше нет... Спасибо, что ты сидишь теперь рядом и напоминаешь мне о ней! Я очень благодарен за это судьбе... Но, как ты здесь? Откуда вдруг? - будто опомнившись от тяжкого сна, спросил Золингер.
  Ольга на ходу придумывала основную версию, её наметки уже блуждали в тайниках сознания и она решила, пока промолчать, чтобы её версия хорошо уложилась и запомнилась. На его вопрос девушка отрицательно замотала головой:
- Не спрашивайте меня сейчас ни о чём, это долго объяснять... Я поселилась на отшибе в одном небольшом посёлке, не могу больше никуда оттуда выйти, только вот, пришла обменять спички на продукты, у меня их осталось совсем немного. Понимаете, я потеряла свой паспорт, пока шла сюда... Одним словом, я ищу своего отца, который пропал без вести ещё при новгородском наступлении этой зимой, - наконец созрела свежая мысль и оформилась во что-то осязаемое. - Мне долго не давали выезда из Гамбурга и не отвечали на мои запросы, и вот теперь, когда пришло разрешение и я приехала сперва в Эстонию в Печоры, тут и случилась беда...
  Ольга замолчала, всхлипнула, а потом продолжила: - И вот теперь я вынуждена пробираться тайком по знакомым местам и узнавать, нет ли моего отца среди больных, лежащих в госпиталях, и убитых... В Печорах его нет, но мне посоветовали вновь прийти во Псков, но тут, потеря всех документов не даёт мне возможности послать о нём подробный запрос на местах.
- Бедная девочка, что же ты сразу не пришла ко мне со своей бедой? - спросил Золингер и трезвея, посмотрел на Ольгу уже осознанно.
  Она стянула с головы свой платок, поправила чёлку и глубоко вздохнула:
- Разве я знала, что вы ещё здесь! Я думала, что ушли вместе с 18-й армией, когда она заняла свои новые позиции, - ответила она, поглядывая незаметно по сторонам.
- Так и есть, все прежние службы уже далеко, но меня понизили из-за пьянки и оставили тут, меня и Руммеля... Помнишь его, эту старую крысу?
- Ну, а как же, - вздрогнув, произнесла она и вспомнила тот случай в казино, когда Руммель привёл из абвергруппы Каращенко и поселился с ним на втором этаже гостиницы.
- Я могу подтвердить твою личность и пойти с тобой в управу за паспортом и пропуском. Не бойся, всё будет в порядке, тот же Руммель поспособствует. Он теперь дослужился до начальника полиции, так что, ты смело можешь прийти в Псков и найти меня... Сейчас дам тебе свой адрес, я живу на окраине города, со старого места я уехал, не могу больше жить в том доме, - и Золингер достал из кармана записную книжку и карандаш.

 Дорога поднималась в горку, а потом шла круто влево и убегала в небольшую смешанную рощицу. Стрельников уже поднялся по ней и подходил к бревенчатому бараку под высокими соснами, вокруг которого стояли и сидели, покуривая и переговариваясь в пол голоса разведчики одного из стрелковых полков, размещавшегося здесь у Бузыкино. От Ольги из-под Пскова уже пятые сутки не было никаких сообщений, молчали и партизаны. Была договорённость с отрядом Баландина о страховке наших разведчиков, на крайний случай в известном им месте всегда стояли наши дозорные, готовые по первому сигналу встретить и отвести в безопасное место Комарова и Тихонову. Все нерадостные мысли Ивана Игнатьевича сейчас крутились вокруг этого непонятного форсмажора. Последний Ольгин доклад о Комарове сбивал с толку. Ей стало известно ит людей Яковлевой, руководительницы Северной псковской группы, с которой Тихонова вышла на связь на второй день после неожиданной встречи в Крестах с Золингером, что Комаров Виктор устроился в депо и работает там, но без выхода за пределы города. Пропуск ему на это, почему-то. не дали. К Ольге он по-прежнему никого не присылал, и похоже, на него никто не выходил из интересовавших наше командование, людей с целью передачи дезинформации в наш тыл. Эти странности не выходили из головы Стрельникова, он уже в сотый раз прокручивал одни и те же мысли в голове, начинал подозревать всех подряд, в том числе и Комарова, о котором ходили слухи, как о человеке не любившим разговаривать с начальством. Ведь он, этот парень, был в полковой разведке, когда в январе этого 1944 года Северо-Западный фронт, преобразованный во Второй Прибалтийский, ожил. Была прорвана блокада Ленинграда. Волховский и Ленинградский фронты предприняли наступление. Все ждали перемен, понимая, что со дня на день может начаться массовый отход противника. 
  От Старой Руссы, Новгорода немцы уже отошли с боями на новые рубежи. Но! Когда в первой декаде февраля 44-го немцы ушли из Старой Руссы, наши обнаружили это только на третьи сутки. Последовали грозные последствия, вплоть до расстрелов. И его самого прислали снова под Ленинград тогда же, после недовольства Мерецкова и Говорова работой разведки. А из Холма был тоже упущен отход противника. В десятых числах февраля было доложено в полк по левому флангу, что перед ними противника нет. Чертовщина! И тогда же разведка батальона, в числе которой был и Комаров, проделала проходы в минных полях и днём спокойно зашла в немецкие окопы. Они были пусты. Ушли? Совсем? Опять упустили отход?
  Вернулись в полк, доложили обстановку. Ранним утром приказ - батальону продвинуться в переднюю линию окопов противника. Батальон свернулся в походную колонну и через проделанные проходы в заграждениях втянулся в первую линию окопов, а затем и во вторую. Комбат доложил, что противника так и не видно. Решено было втянуться туда и всему полку. Справа и слева немцы были на соседних участках, но никак не реагировали на движение. Режим огня был обычный, как всегда. Полк начал входить в прорыв, и вот тут-то началось! В четыре часа дня немцы атаковали с флангов, да не как-нибудь, а с танками и бронетранспортёрами. Оставшиеся вне прорыва батальон и полковая артиллерия рванулись на помощь атакованным, штабу. Всю ночь творилось чёрт знает что, удалось всё же вынести знамя полка, канцелярию штаба. Но были жестокие потери - более четырёхсот человек. Кто виноват? Разведка?! Плохо разобрались с донесением комбата! Разведчики тогда взяли нескольких пленных с протоколами их допроса Стрельников был ознакомлен. Один из вражеских офицеров показал, что "мешок" бал задуман для того, чтобы обескровить русских, оставить их без сил для преследования в предстоящем массовом отходе. Тогда для допроса в трибунал вызвали и Комарова. Но парень оказался хитёр и немедленно ушёл в нейтралку, отсиделся там и до времени не показывался.
  На фронте людей можно было разделить на две категории. Одни стремились зацепиться где-то в тылу, вне зоны обстрелов, в любом качестве, в любом месте. Попав всё-таки на фронт, и тут цеплялись за тыловые подразделения, сторонясь передовой, как чёрт ладана. Такие люди забывали одну простую истину - всё предопределено, и если тебе предназначен снаряд или бомба, то найдут они тебя и в самом глубоком тылу, и будет это называться шальной снаряд, шальная бомба, а то и просто кирпич на голову с крыши, как в том случае с Романенко. От этих воспоминаний у Стрельникова побежали по коже мурашки, он остановился у порога барака и посмотрел перед собой, вспоминая события, связанные с прилётом "Юнкерса" в глубокий тыл, на базу подготовки разведывательных групп в тот роковой для многих день.
- Да, бойся - не бойся, от своего не уйти! - громко произнёс он, глубоко вздохнув, и продолжил свои размышления.
  Вторая категория - это те, что стремились на передовую и искренне, сердцем рвались защищать тех, кто нуждался в защите. Их душе на передовой было свободнее, чище - подальше от начальства, от бытовой суетни прифронтового существования. Лицом к лицу с опасностью для таких людей - самая надёжная, безопасная позиция: всё видно, можно и увернуться. Особо унизительно для таких людей - сидеть пескарём в щели и дрожать.
- Но ведь это удел тараканов! - снова вслух вырвалось у Стрельникова, и он слегка улыбнувшись, потоптался на пороге и никак не мог собраться с силами, чтобы войти к радистам.
  А Комаров был третьего типа, ему больше всего нравилось на нейтралке, на каком-нибудь наблюдательном пункте - вне зоны досягаемости. И от начальства подальше - ну их всех! Душа с налётом авантюриста чувствовала себя на месте где-нибудь в партизанском крае. Свободный поиск, свободный полёт, никто тебя не связывает своими приказами - всё зависит только от тебя, от твоего умения, находчивости, мужества, способности наступить на себя, когда страшно. Разведка - это была как раз та тяжёлая фронтовая работа, для которой Комаров и был создан. Но не всё так просто, и не сыграло ли тут роль его мальчишеское безрассудство в Пскове? Но нет, он парень упорный и с мозгами, лишний раз на рожон не полезет. Вон, как он с трудом согласился идти на заранее спланированный вариант провала, согласовал всё это в руководством Ленинградского фронта, на всякий случай. Но, что же тогда? Что же?
  Мысли резко прервались, на взгорок буквально влетел армейский "Виллис". Он затормозил у барака на притоптанной сотнями ног траве и выпустил своего пассажира. Иван Игнатьевич побледнел, к нему быстрым шагом направлялся Алексей Деев. "Вот тебе и раз! Чёрт его принёс..." - пронеслось в голове.
- Иван, здравствуй! - крикнул Алексей на ходу, широко улыбаясь. - А я за Ольгой приехал, пока перегруппировка у нас идёт. Мы недавно из Калмыкии с особого задания... А теперь Антонов выздоровел и обратно двинулись на 46-ю, он мне и разрешил сейчас её забрать... А ты, что такой сумрачный, или случилось чего?
- Случилось!.. - вместо приветствия, произнёс Иван Игнатьевич.
  Он поглядел на подошедшего Алексея недобрым взглядом и безрадостно произнёс:
- Не вовремя ты... Ну, коль приехал, пошли! - и увлёк его в темноту барачного коридора.

  Комаров долго искал возможности выйти к Тихоновой на связь, наконец такой случай предоставился. Вместе с бригадиром и мастером депо они выехали за строительными материалами для складской крыши, провалившейся ещё в середине зимы, а теперь потоками дождевой воды заливающей все хранящиеся на этом складе запчасти для паровозов. Они проехались по близлежащим деревням и посёлкам в поисках дранки или железных листов, на обратном пути заехали и в заброшенный посёлок Яшино. Староста указал им на старую, разваленную ригу, а возле неё был целый склад необструганных досок. Пока их грузили, Виктор сходил "в люди", как он выражался, принёс свёрток с салом и бутыль самогона. На самом деле, целью его похода была Ольга, визит к ней прошёл не с пустыми руками. Постучавшись в окно маленькой кухоньки, он быстро прошмыгнул внутрь. Девушка с искренней радостью его встретила и, собрав, всё что могла со стола, приняла из его руки и засунула к себе под манжет шифрованную записку. Он прошептал ей на ухо, что эти сведения передал Ковалевич, и что он настаивает на личной встрече с радисткой и хочет сам приносить ей свои депеши.
- Это меня насторожило, - тихо проговорил Комаров, - передай в центр, что это возможно и есть та самая деза. Но Ковалевич руководит Северной группой и вне подозрений. Больше он ни с кем меня не связывал.
- Виктор, на всякий случай, только на самый крайний, даю тебе адрес нашей Аннушки... От неё можешь многое узнать, но сразу себя не раскрывай, а про меня рассказать ей можешь, - и Ольга прошептала парню на ухо адрес её псковской благодетельницы, у которой они с Людвигом и Дёнитцем останавливались ровно год назад.
  Он, погрузив вместе с рабочими депо на телеги доски, не заметил слежки. Больше того, когда выехали из посёлка на дороге, кроме подметающего мелкую пыль и вздымающего её в воздух ветра, не было никого, ни единой живой души. Но проехав километра три, они все трое резко повернули головы к дальней лесополосе на жужжащий треск приближающихся мотоциклов. Их вскоре обогнал армейский автомобиль и преградил им дорогу. Солдаты в форме СС сидели на мотоциклах с автоматами наперевес и молча наблюдали за происходящим. Офицер в форме майора вылез из машины и подошёл к гружённым телегам:
- Аусвайс! - скомандовал он и протянул руку вперёд, чтобы принять документы у деповских, что и было сделано.
  Он повертел в руках паспорта и пропуска в псковскую зону, а потом попросил следовать за его колонной мотоциклистов. Они ехали в Кресты в штаб абвергруппы-104.

  В ту же ночь, безлунную и ветреную, Ольга пробралась на свою заветную поляну, вытащила из тайника рацию и передала нужную информацию, о которой сообщил Комаров, а заодно и зашифрованную депешу от Ковалевича.
  Она уже шла назад и подходила к пригорку, что возвышался над посёлком и утиным прудом, ей оставалось только свернуть с тропинки и спуститься вниз к дому и тут она, на счастье, споткнулась, присела от боли в правой ноге, потёрла её у ступни вдоль выступающей косточки и боковым зрением увидела какое-то движение. Она приподнялась, посмотрела наискосок в сторону дома, где жила тётя Соня, а стало быть и она, и увидела немецкую машину, стоявшую вплотную у плетня с задними зажжёнными красными фарами, передняя дверь её была открыта настежь. Ольга невольно отступила на шаг и прижалась к дереву. Ещё секунда - и она бы выскочила на дорогу к дому в полосу света, где её неминуемо заметят. Что это? Почему? Что немцам здесь надо? Мысли путались в голове, но Тихонова постаралась сразу взять себя в руки и продолжила наблюдать.
  Через минуту из распахнутой двери дома вышел высокий немец, потом ещё один, пониже, а за ними тётя Соня, которую подталкивал в спину ещё один. Выходя на крыльцо Софья Васильевна что-то сказала третьему немцу, шедшему сзади, и сделала жест рукой, чтобы снова войти в дом, но он грубо толкнул её к машине. Последним вышел староста в телогрейке, одетой на светлую рубаху и без шапки, он жестами что-то показывал в сторону леса и разобранной риги, где сегодня рабочие депо брали доски. Двое немцев потом влезли в машину, третий немец ещё раз толкнул тётю Соню, и она тоже влезла туда.
  Ольга только теперь ужаснулась всей ситуации. Чтобы произошло, выйди она из леса на полчаса раньше, попала бы в руки к немцам и неизвестно чем бы это для неё закончилось. Она быстро сунула руку в карман жакетки, нащупала огрызок карандаша и порванный клочок бумаги, на которой была шифровка. Она быстро смяла его в пальцах и, присев на корточки, закопала этот провалившийся неизвестно как в её карман, кусок улики. Поднявшись на ноги, стала лихорадочно соображать, как ей теперь поступить дальше. Она инстинктивно сделала то, что и всякий другой на её месте - повернулась и пошла в обратную сторону, подальше от посёлка, где только что всё безвозвратно и окончательно рухнуло. Понятно, что приходили фашисты именно по её душу, но кто их навёл? Староста? Комаров? От этой холодной и ужасной мысли в голове помутилось. Нужно теперь быстрее, пока не перекрыты дороги, выйти в условленное место к партизанам. Похоже, что предстояло возвращаться обратно. Если немцы так рьяно принялись искать в этом заброшенном посёлке, возможно её, Ольгу, то дальнейшее выполнение задания по плану Стрельникова, теряло всякий смысл.

  В темноте безлунной ночи ориентироваться на местности, да ещё в незнакомом лесу было невозможно. Но Ольга отошла как можно дальше от села и углубилась в чащу, недалеко от собственного ориентира, той поляны, на которой спрятала рацию. Место встречи с партизанским сопровождением она знала по карте, они вместе с Комаровым её хорошо изучили перед заброской сюда. Рядом с селом Яшино проходит широкая лесная просека, за ней разъезженная дорога, убегающая на косогор и теряющаяся в лесных дебрях. Нужно держаться этой дороги километра четыре, а потом идти строго на Запад до егерского домика. А как потом - хорошо знал только Комаров, а Ольгины мысли уплыли и не хотели собираться в свою привычную норму. "Ладно, надо дождаться утра, а там сориентируюсь... Как-нибудь, доберусь до своих," - думала она, пережидая в небольшой низинке под кустами ольхи и молодых акаций эту нескончаемую и тревожную ночь.

  А в это время Деев Алексей, всю ночь шагал как маятник из угла в угол под низким потолком тёмной барачной комнаты, куда его поместил Стрельников, ни на минуту не смыкая глаз. Он был в чудовищном напряжении после того, как узнал, что Ольгу опять отправили с заданием под Псков. И вот теперь, с ней нет связи уже пятый день. "Как он мог? - спрашивал он в сотый раз, относительно Ивана Игнатьевича, - И зачем? В этом не было строгой необходимости, в отличие от прошлого раза!"
  Алексей со злобой посмотрел на дверь, за которой скрылся ненавистный ему теперь полковник, даже не сообщивший ему заранее о своём неуместном решении. Конечно, он не обязан был ему докладывать о ходе спецоперации, и по определённым канонам разведки, даже не мог этого сделать, но... Вот так поступить - это подло!
  Тут дверь скрипнула и из тёмного коридора вошёл он, Стрельников с расшифрованной депешей в руке:
- От радистов только что... Там получено сообщение от Ольги, пришло поздно ночью по резервному времени. Сообщает, что выходит из игры по весомым причинам и возвращается на базу через партизанский коридор. Там по адресу, на котором она проживала, начались аресты и, кто виновник - не понятно, сообщает что...
Деев не дал ему договорить, он набросился на Стрельникова, сгрёб его за грудки, опрокинул на стол. и придавив локтями к столешнице, так, что тот захрипел, прокричал ему в лицо: - Я убью тебя, негодяй!..
  Потом страшно и свирепо сверкнул на него своими карими глазами и, теряя силы от сознания собственной беспомощности в этой ситуации, разжал руки. Иван Игнатьевич, оправившись от столь стремительной атаки, поправил на себе гимнастёрку, подтянул ремень и спокойно произнёс:
- Убивай... - потом тяжело опустившись на стул, вскинул на Алексея свои повеселевшие глаза. - Всё будет в порядке, вот увидишь, не пройдёт и двух дней, как она будет сидеть здесь, рядом с тобой! А пока, давай вместе, обсудим про это дело... Что ты обо всём думаешь, как разведчик?
  Алексей ещё был не в себе, он встал к дверному косяку, прислонился к нему спиной и боролся сейчас со жгучей болью в груди, с той стороны, куда ударило осколком при последнем ранении. он потёр рукой больное место, а потом медленно подошёл к столу и сел напротив Стрельникова.
- Что ж обсуждать-то тут?.. Просчитались вы, товарищ полковник. Он, агент этот, не захотел выйти на ребят в открытую, а стал в позицию палача. Сперва Комарова вашего взяли под наблюдение, а потом не стали ждать и радистку решили сцапать. Не сработал ваш план, почему-то. Но я не знаю, какие основания у вас были для его осуществления. Провал прежних радистов и шифровки с дезой, ничего не значат. Зря вы на этом построили все расчёты... Что, вот теперь, будет? Хотя, впрочем, я ждать и слушать тебя больше не буду... Сам туда отправлюсь, дай мне проводника! - Алексей сейчас говорил очень серьёзно и его слова некоторым образом подействовали на Стрельникова отрезвляюще.
- Ты что?! Если ты придёшь к партизанам, куда ни шло, а если...
- Что - "если"?! - напрягся Алексей.
- А, если она всё же пошла на вариант "Омега" и решила сама сдаться для выполнения задания во вражеском тылу и пришла во Псков... И ты туда проберёшься со своей неистовостью, тогда ты её провалишь окончательно. Понимаешь ты это?
- Что? Ребят, значит с самого начала готовили на провал, ты это мне хочешь сказать?! - Деев побледнел.
- Да, да!.. С самого начала, ну, каюсь, грешен! А, как иначе было поступить, ведь их дезинформация должна же как-то была проходить сюда и они, немцы, спешно должны были выйти на вербовку, но не трогая ребят, а просто используя их в своих целях, передавая через нужных людей эту дезу. И ребята на это добровольно пошли, а теперь вот... - Стрельников, проговорив это, замолчал, глядя на Алексея, который сидел точно каменный, не в силах даже повернуть голову.
- Ты, должен был посылать туда опытных радистов, не моложе двадцати пяти лет, у которых был большой стаж за плечами, а не девочку, которой едва исполнилось двадцать... - наконец Деев разлепил свои плотно сжатые губы и окинул полковника ненавистным взглядом.
- Не раскисай, Алексей - это война! Не забывай ни на минуту про это... Сколько она ещё продлиться, один Бог знает, а мы с тобой... и с ней... солдаты своей Родины, - Стрельников отвёл в сторону взгляд и нервно постучал костяшками пальцев по столешнице.
- Говоришь то ты красиво, Иван, а вот поступки твои, не имеют сейчас оправдания, - Алексей резко поднялся, так что в глазах потемнело и, громко топая каблуками по рассохшимся половицам, вышел в коридор.
  Он шёл сейчас в комнату к радистам, чтобы лично у них узнать весь план и ход переговорных мероприятий. Иван Игнатьевич достал из кармана папироску, помял её в своих тонких и бледных пальцах, а потом смяв, зажал в ладони и громко и отрывисто вздохнул.

  Солнце встало как-то очень незаметно над лесом и раскрасило округу в нежные розовые тона. Это прохладное утро сразу подёрнулось туманной дымкой во мгле которой поплыли радужные очертания ближних и дальних предметов. Ольга поёжилась в тоненькой жакетке и поплотнее повязала на голову свой ситцевый платочек. Потом она приподнялась над краем низинки, где провела эту ночь и прислушалась к тишине. Встала, отряхнулась и вылезла наверх к просеке. Она быстрым шагом шла, почти бежала к лесной дороге, вот и заветная роща, она мигом окунулась в её сумрачное логово, быстро побежала по кустам вдоль видневшейся колеи, протоптанной в этих лесных опрелостях и валежнике. Дорога была пуста, можно было выйти на неё и ещё быстрее прибавить ходу, она так и сделала в первые минуты своего пути, но потом приближающийся шум мотора мотоцикла заставил её снова свернуть в заросли и остановиться. Ольга присела под низкорослой елью, прислушалась к трепету в груди, сердечко колотилось так, что словно хотело выскочить наружу. И вот, оно... Рядом с ней, с тем местом где она сейчас пряталась, остановился мотоцикл с коляской, в которой сидели два крупных немца и поджидали ещё одну пару, которая вскоре подъехала к ним и тоже остановилась. Ольга прислушалась к их разговору, слова долетали сквозь тугие ветви с трудом, но ей всё же удалось кое-что понять.
- Ты не трепещи, успеешь ещё приехать в город, - говорил один из немцев, сидевший к ней спиной в коляске, - подумаешь, договорился... Скажешь, что не мог, приказ майора.
  Что ответил тот, к кому обращались слова, Ольга не поняла. Но громко заговорил второй подъехавший:
- Там наши перекрывают все дороги по окружности до десяти миль, ловят кого-то... Говорят, русскую радистку.
- Там на партизан наткнулись рано утром километрах в пяти отсюда, они ушли, не смогли их взять, отстреливались, говорят, очень активно, а мы контролировать эту дорогу должны, но кто же тут из шпионов по ней пойдёт сейчас, ведь уже светло и это неразумно...
- Приказы нужно выполнять, стой здесь, как и условлено...
  Тихонова поняла, что пути назад отрезаны и от нахлынувших невесёлых мыслей залилась холодным потом. Посидев так несколько минут, она сняла с головы платок и стала медленно отползать в глубь от дороги и этих "весёлых ребят".

  Анна Ивановна собиралась на работу в столовую при гостинице, где трудилась на кухне с самого начала оккупации. Она уже собрала в сумку необходимые ей сегодня вещи, как вдруг под окном промелькнула чья-то незнакомая фигура, потом на крыльце послышались торопливые шаги и вскоре в дверь постучали. Анна Ивановна насторожилась, но всё же пошла открывать. Гостей было ждать неоткуда, а ничего хорошего от ранних визитов ожидать она тоже не могла и поэтому, приоткрыв дверь на маленькую щёлочку, спросила с ноткой тревоги:
- Вы к кому, молодой человек?
  На пороге стоял совсем незнакомый парень в серой полинявшей кепчонке в поношенном пиджачишке и просил войти. Она отступила в сторону, пропуская незнакомца. Он начал прямо с порога, едва прошёл в коридор:
- Анна Ивановна? Вам привет от Греты Миллер...
  Женщина быстрым движением руки откинула занавеску, закрывающую проход в комнату и пропихнула туда этого парня, потом быстро вошла туда сама и вопросительно на него посмотрела:
- Что, она снова здесь? - с удивлением и тревогой спросила она.
- Не совсем так, но... Я пришёл к вам за помощью и советом, так как мы с ней оказались в странной ситуации. Она мне сказала, ваш адрес на самый крайний случай, но он сейчас таков и есть.
- Я тебя слушаю, говори!..

  Ольга в это время спотыкаясь на кочках и превозмогая сильную боль в правой ноге выскочила на широкую дорогу, ведущую от лесной опушки к Крестам. У неё с собой ничего не было, ни вещей, ни документов. Не было никакой возможности проскочить незаметно в город, но и сидеть в лесу она не могла. В любой момент его начнут прочёсывать и тогда будет только хуже. Оставался один выход из этой ситуации, и девушка поняла это очень чётко, обратиться за помощью к Золингеру. "Ну да, только это сейчас и остаётся..." - думала она, быстро шагая в сторону видневшихся с пригорка низких строений. Были мысли и о том, что он был специально послан к ней сотрудниками абвера, уж слишком "не случайной" ей показалась та встреча с ним на базаре. Он объяснил, правда, что часто приходит в Кресты, где погибла его жена, гонят воспоминания. Но правда ли это? И когда давал ей свой адрес, не западня ли? Но, видно такой была её судьба, что выхода другого просто не оставалось. "По крайней мере, - думала она, - пусть арестуют лучше во Пскове, сразу пойду на открытый вариант провала. как и хотел Стрельников. Только здесь уже придётся воспользоваться прежней легендой. Меня там знают все, как Грету Миллер..." "Ваш открытый провал - это на самый крайний случай, когда уже нельзя будет избежать такового, - говорил им перед дорогой Иван Игнатьевич, - но тянуть вы должны до самого последнего!.." И она решила протянуть, на ходу изобретая версию своего неожиданного появления в городе.
  Вот и Кресты, но постов при въезде не видно, наверное все полицаи заняты облавой в лесу. Она поправила на себе одежду. Уж очень она сейчас была похожа на обыкновенную деревенскую девку с рынка, а не на фольксдойче. Что делать, её готовили не для городских увеселений и легенда соответствовала сегодняшнему одеянию, а теперь? Как быть с этим? И Ольга невольно распахнула на себе жакетку и оглядела своё, более чем скромное платье. Но пришедшая в голову мысль, тут же вызвала её ответную улыбку и девушка уже не сомневалась, а топала быстрым шагом, твёрдо наступая на больную ногу, которая немного успокоилась, в сторону Пскова.

  Раскаты дальнего грома застали её близ железнодорожной станции. Она постояла в тени разрушенного сарая, напротив бывшей фабрики-кухни, отдохнула немного, огляделась и пошла дальше. На станционном повороте при въезде в город стоял шлагбаум и пара полицейских проверяли документы у прохожих. В паспорте должна была быть отметка, разрешение на пребывание во Пскове, временное или постоянное, или пропуск туда. Но ни того, ни другого у Ольги не было. Она дошла до шлагбаума, потопталась у пункта пропуска и повернула обратно, нашла уголок со старыми перевёрнутыми вверх дном бочками рядом с продовольственным складом и села на одну из них, устало поглядывая по сторонам.
  Тихонова дождалась, когда к полицейской будке подойдёт внушительная толпа станционных рабочих и женщин, видимо возвращающихся из дальних посёлков или наоборот, идущих в город на работу. Ольга встала и пошла к этой толпе.
  Шлагбаум был поднят, под ним проезжали телеги, гружённые сеном и фуражом, рядом вышагивали рабочие депо, за ними потянулись гражданские с пропусками в руках. Ольга опять остановилась, но её подтолкнули в этот раз и не дали снова выйти из этого людского потока.
- Ну, ты, проходишь или нет? - раздалось рядом, и недовольный мужик в кирзовых сапогах и какой-то размахайке грубо ещё раз толкнул её в плечо.
- Но, не очень-то!.. - вскрикнула она на чистом немецком.
Полицейский у будки обратил на неё внимание и подошёл ближе:
- Фрёйлин? Откуда идёте? - задал он вежливо ей вопрос.
- У меня нет пропуска в город и документов тоже нет никаких, мой господин, - начала она сбивчиво.
- Как, нет?
- Вот так, нет... Я иду за разрешением в город, меня просил господин Золингер прибыть к нему, если случиться крайность. Проводите меня в господину Золингеру, пожалуйста!
- Кто это такой? - спросил молодой полицейский у своего напарника, обернувшись к нему.
- Это старший интендант, уж пора бы тебе выучить наизусть эти наши чины... А вы, немка? - поинтересовался второй, подходя к девушке.
- Да, но документы были украдены. Заночевать пришлось в одном селе, а там сплошные бандиты... Эти русские, одно сплошное наказание, - и она нарочито поморщилась.
- Ну, и что нам делать? - переспросил первый. - Отвести её в комендатуру, но ещё не конец дня, мы не должны отлучаться, сейчас самый народ пойдёт.
- Пожалуйста, отведите меня к господину Золингеру или Руммелю в полицейское управление, - жалобно просила она.
- И Руммеля знаете?
- Ещё бы! И он меня тоже... помнит!
  Молодой полицейский недолго думал и топтался на месте, ему не хотелось лишних проблем и лишних телодвижений, поэтому оглядев девушку со всех сторон и не найдя в ней даже признаков враждебности, он взял её за рукав, вывел за шлагбаум и произнёс:
- Ну, так и идите к вашему Золингеру...
Потом он отвернулся и потерял к Ольге всякий интерес, продолжая проверять документы у приходящих к будке. Видимо, Руммеля тут недолюбливали и Ольга сделала из этого свои выводы. Она спокойным шагом проследовала вдоль пыльной дороги к перекрёстку и остановилась там, пропуская мимо себя колонну из крытых грузовых автомобилей, которые проезжая мимо на полном ходу, обдали её густой гарью и подняли в воздух клубы серой дорожной пыли.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.