Пепелище

               
               
                1
        Когда я увидел вместо цветущей, утопающей в зелени, дачи – дымящиеся развалины, то на время лишился дара речи. Что-то словно оборвалось внутри. Нет, не может быть! Куда, как, почему вдруг исчез уютный домик, и ажурная беседка, и новенький колодец. Куда?! Разум отказывался верить в реальность происходящего. Ещё пытался найти выход, судорожно путаясь в обрывках мыслей, нашёптывал вкрадчиво: «Закрой глаза, а когда откроешь, может всё ещё и наладится». Но увы, глаза слепли от взметаемой сажи, а когда прозревали, всё чернело по-прежнему.


        Хиросима, да и только. Осталось лишь упасть на колени и посыпать голову ещё горячим пеплом. Хотя от шока, не было даже и слёз, только какое-то странное оцепенение сковывало душу и тело. И чтобы случаем не свихнуться, я начинаю самоутешительно философствовать, бормоча себе под нос: «Всё когда-то кончается. Не стоит так убиваться. «Из праха ты взят, в прах и изыдеши». Вроде бы полегчало. А что, это даже интересно, начать жизнь в новом формате. Просто так всё неожиданно… Осталось только забить на всё и наслаждаться…

               
                2
            Какой уж день я наблюдаю из траурного проёма сгоревшего контейнера апокалиптическую картину. Я лежу среди обгорелых пожитков и из адски чёрного провала, почти что из преисподней, через чёрный же прямоугольник дверного проёма, любуюсь на уцелевшую природу. Сожжённые берёзы, обугленные кусты и оплавленная земля весьма гармонизируют с моим утлым жилищем и душевным офигением. Лишь утлая травка и яркая синь небес вселяют какую-то надежду, безмолвно противореча траурной безысходности. Лишившиеся штакетника чёрные столбы, с горизонтальными пластинами, весьма смахивают на кресты католического погоста, что вообщем-то и к месту и к смыслу. Ведь недавнее прошлое сгинуло, всё сгорело и погибло.


         Вот и вороны зачастили на пепелище, чёрные и наглые, даже чернее чем всё вокруг. Неизменные спутники апокалипсиса. Кружат в синем небе, или скачут по пожарищу: «Кыш! Кыш! Вот я вас, аспиды!!» Не улетают. Расхаживают уверенно, как у себя дома. Чёрное к чёрному. Всё вроде бы и верно, а как-то неприятно.



          Тяжёлый запах гари вездесущ и назойлив. И ветер не приносит облегчения. Наоборот, взметает пепельные вихри, всё облепляя сажей. И откуда бы он ни дул, всё одно и то же – вонь, смрад и тоска. Хотя обычно в это время природа благоухает неизреченными ароматами. Но это, конечно, в прошлом. Увы.


            Обычно ближе к вечеру я начинаю надрывно кашлять, поминутно сплёвывая смоляную жижу. Лёгкие не переносят отвратительной грязи. Люди в транспорте тоже шарахаются. И не мудрено, от меня пугающе несёт удушливой безысходностью. Хуже, наверное, только трупный запах. Даже в городской квартире и то, обосновался этот ужасный смрад. Но всё равно я продолжаю ездить на своё пепелище, даже не отдавая себе в этом отчёт. Езжу и всё. Копаюсь в мусоре, как многострадальный Иов. Может даже, получая какое-то мазохистское удовольствие или лелея смутную надежду. Кто знает? Есть что-то сильнее меня, живущее где-то глубоко внутри. Интуиция, память поколений или инстинкт самосохранения, которые заставляют поступать так, а не иначе, явно предчувствуя будущее, в котором обязательно всё будет хорошо. Где, может быть, чёрный квадрат Малевича вывернется вдруг наизнанку, оборотясь зелёными садами, тихой радостью и благословенной землёй.

               
                3
                Как дежавю тянулись обгорелые дни. Медленно, но настырно продиралась сквозь сажу изумрудная травка. Жарче синело небо, и будто по волшебству вырастал из пепла забор и новые стены дома. Жизнь продолжалась. Расцветал новый, дивный мир, оставив о прошлом лишь воспоминания, чернеющие над зелёным ковром сучья, да обгорелые берёзы. И однажды, любуясь на оживающую природу, мне вдруг стало понятным, что жизнь попросту заключает в себя смерть, будто вода растворившая в себе лёд, что её попросту нет, а мы, время от времени лишаясь чего-либо, только перешагиваем за новый рубеж бытия…
                Виталий Сирин