Белоручейская средняя школа

С высоты сегодняшнего дня события в детстве кажутся значимыми, определившими всю дальнейшую жизнь. А тогда мы просто жили, не задумываясь о будущем. Ведь если есть уверенность о завтрашнем дне, зачем о нём задумываться? Тем более в пятнадцать лет.
Наконец-то мы сдали экзамены за восьмой класс. Продолжить учёбу можно в соседнем посёлке, в нашем была только восьмилетка. Нам сказали, что тем, кто хочет учиться дальше, нужно вступить в комсомол. На дворе 1972 год. Взрослые сказали: надо! Мы ответили: есть! Почти как на известном плакате. Нашу павшозерскую школу мы окончили в составе 28 человек. Трое ребят устроились работать в леспромхоз, три девчонки уехали с родителями в город.

В последний августовский вечер 22 девятиклассника собрались у столовой нашего посёлка. Отсюда свой автобус возил учеников в посёлок Белый Ручей. По заведённому ранее правилу десятиклассников возили утром, сразу на уроки. Двадцать километров по разбитой лесной дороге мы преодолевали за один час. На поворотах нас мотало из стороны в сторону, на ухабах подбрасывало. Но разве такие мелочи могут испортить настроение пятнадцатилетним ребятам и девчонкам, у которых вся жизнь впереди. Вскоре сформировалась концертная бригада учеников нашего класса. Всю дорогу орали песни. Забавно, но чем труднее дорога, тем веселее было.
Больше всего нравились песни про любовь. Очень была популярна песня о том, что некрасиво отбивать девчонок у друзей своих:
Как же быть, как же быть, запретить себе тебя любить,
Не могу я это сделать не могууу.
Я пел про себя, старательно тянул последний слог. Как будто это я вот-вот приму решение, и вне зависимости от выбора, в голове пульсировал вопрос: «И как жить с этим дальше?»

Пели и народные песни, неизвестно кем сочинённые. Мне нравилась песня о девушке с трудной судьбой, ей не повезло в жизни. И встретился ей благородный мужчина с криминальным прошлым, и жизнь улыбнулась. В конце песни были такие строки:
— Стояла девушка, которой повезло.

Как-то раз зимой автобус на середине пути сломался. До школы добирались пешком, а в лесу темень. Двадцатиградусный мороз прихватывал щёки, мы закрывали лицо кто чем мог. Дорогу освещал хрустящий под ногами снег, по сторонам темнели деревья, пасмурное небо хмурилось над головой, не хватало ещё только осознания нравственного закона внутри нас. Через полтора часа подошли к школе. Небо посветлело, словно показывая к нам своё отношение. — «Ученье — свет, а неученье — тьма».
По субботам после четырёх уроков мы ждали у интерната свой автобус. В посёлок въезжали с песнями, веселя павшозёр.

Сегодня народ отвык петь в дороге, видимо, жизнь круто поменялась, а вслед за ней и люди. Один знакомый моего возраста рассказывал недавно, как они с друзьями встретились в тёплой обстановке на берегу реки. Водка, шашлыки, воспоминания. Обратно ехали на рейсовом автобусе и горланили советские песни, типа:
Были сборы недолги,
От Кубани до Волги
Мы коней собирали в поход.
Сначала народ смотрел на них, как на алкашей, потом стал подтягивать, а провожал уже с аплодисментами.

На ближайшую округу только в Белом Ручье была десятилетка. Из павшозёр и дюжины местных школьников сформировали 9 «В» класс. Всего их было четыре: «А», «Б», «В», «Г». Видимо, мы своим дружным коллективом отличались от других классов. Из истории школы узнал, что наша классная руководительница Маргарита Фёдоровна Пономарёва была награждена знаком «Победитель социалистического соревнования» 1974 года, нашего выпускного года. Надеюсь, и мы приложили к этому руку.

Школу, состоявшую из двух двухэтажных зданий, построили в начале пятидесятых, вокруг посадили берёзки. За двадцать лет они вымахали выше школы. Запомнилось, что в тёплую погоду уроки велись с раскрытыми окнами. Деревянный стеклопакет поделён аж на двенадцать секций, посему окно казалось огромным. Учительница за время урока часто подходила к нему. Мы тоже хотели, но увы. Шелест зелёных листьев, волнующий запах весны, ожидание летних каникул, да и вообще всей будущей, неизвестной и увлекательной жизни, мешали сосредоточиться на учёбу.
— Иванов! О чём я сейчас говорила? — Вопрос учительницы заставал врасплох мечтателя, тот вскакивал и пытался выдавить из себя хоть пару слов. Остальные веселились, довольные уже тем, что спросили не их.
Зато на переменках школьники давали жару, кто на что способен. Первыми выскакивали из класса девчонки, в главном холле включали магнитофон. Танцевали до тех пор, пока в коридоре не появлялся учитель.

В классе над доской висел портрет Ленина. Слева от него цитата учёного Обручева: «Дерзайте! Беритесь за большие дела, если вы беретесь всерьёз. Способности, как и мускулы, растут при тренировке».
Справа слова горьковского Фомы Гордеева: «Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд — даже самый грубый — возвышается до творчества».
Меня привлекали эти рекомендации. По крайней мере, понятно, куда и зачем идти дальше. Не то, что в младших классах: «Учиться, учиться и ещё раз учиться».
— Да сколько ж можно?

Интернат располагался в длинном одноэтажном здании, в нём расселили наш класс и ребят с десятого. Остальные жили во втором интернате, туда же определили школьников с других посёлков. В большую комнату под №1 заселили моих одноклассников. Мне места не досталось, посему я жил комнате №8 с десятиклассниками. Обычно старшие ребята свысока относятся к салагам. Мои соседи — Ваня Власов, Толя Ткачёв, Витя Булкин и Ваня Голубицкий, вроде как даже взяли надо мною шефство. За целый учебный год не припомню, чтобы они меня обижали. Чаще общался с Ваней Голубицким, он тоже читал запоем. В конце недели ребята и девчонки проверяли друг у друга порядок в комнатах. Выставляли оценки. Конечно, придраться к девчонкам трудно, их комнаты просто блестели. Но иногда удавалось. Одноклассник старательно искал пылинки и нашёл-таки. На лампочке.

За учениками присматривали две женщины-воспитательницы, они подменяли друг друга. Главная — Валентина Александровна Михнецова, — сухощавая, авторитарная и строгая, в бывшем учительница. Впрочем, бывших учителей не бывает. Валентина Степановна Каблукова, или Степанида, — так мы её звали, — резко отличалась от начальницы. Полная, медлительная и добродушная, — конечно, мы её не слушались. Она утром нас будила:
— Мальчики, вставайте.
Хоть бы один шевельнулся. После второго захода мы ещё лежали в кроватях, ждали третьего.
И вот, входит Валентина Степановна и в третий раз просит:             
— Мальчики, вставайте.
Все вскакивали, но как это часто бывает, кто-то ещё дрых без задних ног. Степанида приподымала одеяло у сони и поливала водичкой из чайника. Всем весело. С Александрой, то бишь с Валентиной Александровной такой номер не проходил. Она говорила те же слова:
— «Мальчики, вставайте».
Второй раз в комнату не заходила. Почему-то мы её слушались.

Уроки десятиклассники и наши девчонки делали у себя в комнате, им доверяли. А ребят сгоняли в классную комнату, и совершенно обоснованно. Под присмотром воспитательницы хошь не хошь, а готовить домашние задания придётся. Серьёзно занимался, скорее всего, один Витя, мой сосед по парте. Возможно, на него оказал влияние старший брат. Остальным, в том числе и мне, нужен надзор. Ибо мы впервые жили отдельно от родителей, и нам уже надоели всякие ограничения. Сегодня очевидно, насколько правильно учителя песочили нас за малейшие нарушения, они оберегали нас от безудержной свободы, к коей мы были не готовы.

Уроки я делал быстро, меня ждала, заложенная в учебник, очередная книжка. Однажды расслабился. Видимо, я читал с таким пылким увлечением, что Валентина Александровна что-то заподозрила. Она подошла бесшумно. Книга вдруг куда-то исчезла, я с удивлением увидел её в руках воспитательницы.

Фантастическую повесть «Путешествие длиной в век» написал советский писатель Владимир Тендряков. Сюжет, конечно, мощный, поэтому я так увлёкся.
Земляне зашифровали человеческий мозг и на радиоволнах отправили в другую галактику. Местные обитатели вложили его в тело инопланетянина. Потом вернули мозг с информацией о своей планете обратно на Землю. 36 лет туда, 36 лет обратно.

Я ещё был там, среди героев книги, а Валентина Александровна уже трясла перед моим носом книжкой и кричала:
— Что это такое? Вот завалишь экзамены, будет тебе путешествие длиной в век!
Справа от меня одноклассник Юра Пушкин тихо ржал, закрывшись тетрадкой, в комнате искрилось молчаливое веселье. Глаза Валентины Александровны метали молнии, казалось, вот-вот она хрястнет меня книжкой. Вот спрашивается, какое ей дело до успеваемости учеников?

Сейчас могу ответить:
— Тогда до нас всем было дело: родителям, учителям, воспитателям. Если нерадивый ученик получал нагоняй от преподавателя, то родители ещё и добавляли для вразумления. Сегодня за такой наезд на школьника могут и  к ответственности привлечь, в первую очередь родаки. С 1992 года от учителей стали требовать предоставления образовательных услуг, а «воспитывали» подрастающее поколение улица и телевизор.

Школе мы, вернее, наши родители, платили деньги за питание и проживание. 16 рублей в месяц. Много это или мало? — Для сравнения: по тем временам на эти деньги можно было купить 29 банок сгущённого молока, 160 яиц или 4 бутылки водки. Правда, водку мы почти не пили, пробавлялись красненьким. Мы называли его «по рубь ноль две» и «по рубь семнадцать». Родители давали деньги на карманные расходы. Ребята ходили на Медвежку, — так называли небольшую горку за посёлком, — там и пировали. Напиваться ещё опасались, хотя один случай был. В комнате №1 ребята почти в полном составе отмечали вечером чей-то день рождения. Что они пили, покрыто мраком, но, похоже, всё подряд. Попались всего трое. Наутро в класс пришли директор школы с завучем. Вместе с нашим классным руководителем Маргаритой Фёдоровной Пономарёвой устроили разбор полётов. Три виновника стояли у доски, понурив головы. Весь класс с интересом наблюдал спектакль.
— Кто ещё пил? — начала допрос директор Валентина Фёдоровна Конева.
На такой странный вопрос мог быть только один ответ:
— Мы трое были.
Что пили?
— Взяли бутылку красненького на троих, — ответил наш одноклассник.
Он с юмором дружил, внешне выглядел подавленным, но в глазах искрилась хитринка. Я его позже, уже в десятом классе, изучил хорошо, жил с ним в одной комнате.
— Валентина Фёдоровна перешла к индивидуальному допросу:
— Ты сколько выпил?
— Я полстакана выпил, — буркнул виновник.
— А ты сколько выпил? — обратилась ко второму.
Понятно, тому уже легче, параметры легенды заданы.
— И я тоже полстакана выпил, — с облегчением выдал второй обвиняемый.
— А я стакан выпил, — не дожидаясь вопроса бухнул третий.
Он у нас самый высокий, крепкий, спортсмен-баскетболист. У него даже усики стали пробиваться раньше всех. Видимо, решил, что полстакана — доза несолидная.
— А остальное куда дели? — Валентина Фёдоровна преподавала географию, но подсчитала, что в бутылке вино ещё должно остаться.
— В окошко вылили, не понравилось.
Удивительно, но все сдержали смех. Учителя переглянулись. Похоже, они изо всех сил пытались согласиться с предложенной версией. Сообщили родителям, на том дело и кончилось.

Многие ребята уже курили. Я как-то раз спросил у одноклассника:
— А зачем ты куришь?
Он ответил не сразу:
— А что ещё делать? Вот так стоишь такой задумчивый, в руке сигарета. Как взрослый.

Конечно, ребята матерились и раньше, но теперь их будто прорвало. Тоже, видимо, подражание взрослым. Уже не помню, кто-то из одноклассников, — молодец какой! — предложил:
— А давайте за каждый мат будем платить по копеечке. А на собранную сумму купим на 8 Марта подарок классной руководительнице.
Идею встретили на ура, следили за проколами друг друга с нескрываемым удовольствием. Посему, за месяц с небольшим насобирали несколько рублей. Что именно купили, уже не помню. Но ощущали мы себя молодцами. Мне, конечно, было намного легче сдерживать себя. Мой отец и старшие братья не только не курили, но и не матерились. Брат выказывал возмущение колоритно: «Едрит твою налево». Отец изредка употреблял непечатное слово, но и то в поговорках. — «Не жили богато, ..р и начинать». Отца в детстве учили по старославянской азбуке, где буква «Херъ» с числовым значением «600» означала мировую гармонию, или божественный порядок. Сегодня это слово считается вульгарным, а число «600» ассоциируется с шестисотым мерседесом. Куда катится мир?!

После окончания уроков мы любили куда-нибудь съездить. Можно смотаться и домой, хотя это не ближний свет. Я выходил на горку Медвежку, — здесь попутка замедляла скорость. Подвозили всегда, предлагать и брать деньги считалось неприличным.

Это правило сохранилось и спустя сорок лет. Я тогда автостопом добирался от Кириллова до Белозерска и дальше до Вытегры. Меня подвозили на легковых машинах. На этот случай я покупал десяток шоколадок «Санкт-Петербург». На вопрос: «Сколько с меня?» — водители отмахивались. Но шоколадка пользовалась успехом. Сразу вспоминались слова Марины Цветаевой: «Сознание неправды денег в русской душе невытравимо». Всё ж таки российская глубинка отличается от городов и ныне.

Я предупреждал воспитательницу, что ночевать буду дома. На попутках ехал 15 километров до деревни Старое Петровское, там стоит гранитный памятник-обелиск. Он установлен в честь завершения постройки Мариинского канала в 1810 году. Ещё недавно, в моём раннем детстве, по нему ходили суда. Вроде ничего особенного, памятник как памятник. Но почему-то, проходя мимо, я чуть ли не физически ощущал, что вот оглянусь, — а тут сидит на этом месте Пётр-I и думает думу о создании в России единой водной системы. Надписи на четырёх чугунных досках я знал наизусть. Их привезли из Ленинграда и установили в 1965 году, старые вырубленные буквы со временем стёрлись. Особенно впечатляла надпись «Благоговђйте сыны Россiи». А потом, спустившись к воде, я кричал перевозчику, — его будка находилась на другой стороне канала. Тот не сразу, но всё ж таки приплывал. Я любил стоять в лодке. Правда, перевозчик, мужик из Павшозера, ругался. Особенно когда мимо проходила баржа или пароход. Я сидел на корме, перевозчик орудовал вёслами, разворачивая лодку поперёк волне. Потом он лениво грёб, — торопиться ему некуда. А впереди ещё три километра пешком до посёлка. Вся дорога занимала в лучшем случае два часа, а утром рано вставать на рейсовый автобус. Часто не наездишься.

Любили ездить в Вытегру прошвырнуться, кто вина в компании попить, кто на магазинные товары поглазеть. Город всё ж таки. Автобусы ходили часто, билет стоил сорок копеек. Видимо, хотелось движухи, а чем себя занять каждый сам решал. Телевизора в интернате не было. Я любил ездить в Девятины, соседний посёлок. В книжном магазине стояли на полках тома «Антологии современной фантастики». Правда, купить их не мог. Но подержать в руках эти книжицы, полистать, — уже удовольствие. В серых книгах публиковали советских авторов, в красных зарубежных. Конечно, я ходил в школьную библиотеку, но всегда хотелось иметь фантастику дома. Теперь в продаже всё что угодно, но уже не хочется. Азбучная истина — всё надо делать в своё время. Время читать, время размышлять, время созерцать. Почти по Экклезиасту.

Ребята носили учебники и тетради в папках из кожзаменителя с молнией. Они держали папку двумя пальчиками, та в такт движению раскачивалась, вперёд-назад, вперёд- назад. Со стороны классно смотрелось, мне-то родители купили портфель. Зато в десятом классе я тоже ходил с папкой, как у всех. Тут-то и выяснились её серьёзные недостатки. Я запихивал учебники, тетради и всю мелочь в папку, она раздувалась, как щёки у хомяка. Двумя пальчиками не ухватишься. Так и носил её весь год под мышкой. Стадный инстинкт — страшная и одновременно смешная штука.

Учёба после восьмилетки продолжилась почти без изменений. Добавились новые предметы, к учителям вскоре привыкли. К физике и химии у меня отношение не поменялось, тянул еле-еле на четвёрку. Зато интерес к математике только возрос, я даже посещал факультатив перед первым уроком. Мы умели пользоваться логарифмической линейкой и таблицами Брадиса. В десятом классе неделю не ходил в школу. Людмила Георгиевна, учительница по математике, после всех уроков терпеливо объясняла мне пропущенную тему «Интегралы», а я даже не помню её фамилию.

Наступил май, скоро экзамены. Нужно готовиться, переживать, а нас почему-то тянет на приключения.
Взяли в магазине бутылку красненького на троих, устроились в школьной столовой за самым дальним столом. На нём стояли три стакана чая, на тарелках бутерброды и ещё какая-то еда. О свободных стаканах позаботились заранее. Вовка, наш одноклассник разлил в них вино, бутылку заныкал под стол. Мы возбуждены, стаканы приятно холодят руку. Только пригубили вино, как вдруг, — любимое слово Достоевского,  — в дверях возникли трое. Директор школы, завуч и наша классная осматривали столовую. Помедлив две-три секунды, направились к нам.
Не иначе, кто-то стуканУл, — пронеслось в голове. Я перепугался с непривычки. В отличие от ребят, я ещё ни разу не попадался. На автомате делаю глоток вина, закусываю бутербродом. Учителя застали нас врасплох, ребята, потупив головы, слушали нотации. Меня почему-то учителя игнорировали. Мелькнула простая мысль: «Они думают, что я пью чай!» Залёт конкретный, и это перед выпускными экзаменами! Вечером в интернате ребята дали мне полстакана вина и бутерброд. Как я не старался, но повторить фокус не смог. Я морщился, закашливался, одноклассники ржали.

В последнюю весну нашей учёбы учителя дали задание ребятам: — расколоть дрова в интернатском дворе. Своеобразный дембельский аккорд. Каждого ученика обязали потратить двадцать часов на расколку. Поначалу вышли все. Через несколько дней остались мы вдвоём с Сашей Власовым. Уже не помню, почему нас не напрягало, что остальные сачкуют. Скорее всего, колоть дрова нам просто нравилось.

Ещё когда учился в младших классах, выходил зимой во двор, там лежала куча напиленных дров. С полуметровыми полешками я расправлялся за несколько дней. С метровыми для печки лежанки приходилось повозиться. Оставались десяток витых берёзовых поленьев. Уж как я их мучил! Забивал несколько клиньев, колол с двух сторон, расщеплял по мелким частям. Но силёнок ещё не хватало, три-четыре истерзанных метровых обрубка выбрасывал в угол огорода за поленицу, чтобы добрые люди не видели. В следующую зиму я доставал их и хотя и с трудом, но раскалывал. Но в новой партии дров опять попадались берёзовые чудища. Их будто кто-то специально закручивал. И снова в угол летели поленья, но уже в меньшем количестве. До следующей зимы. Успокаивал себя тем, что и пионер из киножурнала «Хочу всё знать» раскалывал орех далеко не с первого раза. Тогда в клубе перед началом фильма показывали киножурналы, этот у меня был из самых любимых.
Орешек знанья твёрд, но всё же
Мы не привыкли отступать!
Нам расколоть его поможет
Киножурнал «Хочу всё знать!»
Наконец, наступила зима, когда сил хватило, чтобы расколоть все брёвнышки. Из них делал отдельную поленицу. Зато каким танцующим огнём они горели в печке лежанке! Я выключал свет и при открытой дверке читал книжку. Отблески прыгающего огня на страницах, потрескивание берёзовых поленьев, заполняющаяся уличной темнотой комната, придавали сюжету особой колорит.
Спустя почти пятьдесят лет, будучи в Павшозере, я напомнил однокласснику наш дровяной аккорд. Саша встрепенулся:
— Я и теперь люблю колоть дрова, — вон куча лежит, ещё не уложены в поленицу.
— Дааа, а я уже вот лет тридцать не прикасался к колуну, — посетовал я.

На празднование тридцатилетия окончания школы смогли приехать 14 человек. Ребята за выпивкой разговаривали о жизни. А девчонки и в 47 лет оставались теми же девчонками, — они танцевали под шлягер:
А я хочу, а я хочу опять,
По крышам бегать, голубей гонять,
Дразнить Наташку, дёргать за косу,
На самокате мчаться по двору.

Экзамены прошли на удивление легко. Я остался таким же хорошистом, что и в восьмилетней школе. По химии тоже поставили четвёрку, скорее всего, чтобы не портить аттестат. Единственную пятёрку получил по литературе.

Литературу преподавала Дунюшкина Валентина Павловна, её предмет я любил. Кто не помнит знаменитые фразы: «Лев Толстой зеркало русской революции», «Декабристы разбудили Герцена», «Катерина луч света в тёмном царстве?» Правда, мне было непонятно, с какого перепугу покончившую жизнь самоубийством Катерину, называют лучом света? А образ Скалозуба? Над ним принято смеяться, чего стоят его высказывания типа: — «Дистанции огромного размера!» Уже взрослым узнал, что Скалозуб награждён орденом Святого Георгия, вручали эту награду только за подвиги, совершённые на поле боя с риском для жизни. Это написано у Грибоедова, но кто в 16 лет анализирует текст? Спихнуть бы...
Особо я не заморачивался. Сочинения писал на пятёрку по раскрытым в учебнике образам. Произведения, которые проходили, я читал не полностью, да и то потому, что требовали учителя. Редкий подросток в шестнадцать лет прочитает «Войну и мир» Льва Толстого. Хотя «Тихий Дон» Шолохова и «Вечный зов» Иванова я проглотил именно в десятом классе. Желание прочитать русскую классику выстрелило у меня уже после службы в армии.

Давно уже рассуждают критики, что в советской школе не прививали любовь к чтению, оно было вынужденным, навязанным, да ещё и идеологически выдержанным. Хотя можно согласиться с тем, что в учебниках по литературе явно акцентировали внимание на тяжёлой жизни до революции. Только почему-то советские люди читали гораздо больше по сравнению с нынешним временем. Сегодня не только преподавание русской литературы превратилось в фикцию, но и пора говорить уже об отмене русской культуры.

Некоторые товарищи, которые мне совсем не товарищи, считают, что нам впихивали много лишней информации. Например, астрономия, — кому вообще могут пригодиться эти знания в жизни?
Спустя несколько лет мой знакомый поздним зимним вечером прочитал лекцию о звёздном небе. Мы стояли на морозе вчетвером, задрав головы вверх. Наш лектор, — он работал в Пулковской обсерватории, — выдал массу звёздной информации. В какой-то момент я вдруг осознал, что многое из того, что он говорил, я знаю. Ведь ни для никого не секрет, что нам нравится то, что мы знаем или хотим узнать. А чем больше знаешь, тем интересней жизнь. Я уносился мыслью туда, в бесконечное пространство звёздных миров. Миллиарды людей смотрели в это же небо также, как я. Это было восхитительно!

С 1993 года на двадцать пять лет убрали преподавание астрономии в школе. Итог — треть россиян считает, что солнце вращается вокруг Земли. Скорее всего, они привыкли смотреть в смартфон, а не на звёздное небо. Скорее всего, они озабочены мелкими человеческими заботами, а на размышление о моральном законе внутри нас уже не остаётся ни сил, ни времени, ни желания.
Чтобы мозг не закоснел, и глупость, так свойственная человеку, не увеличивалась, надо тренировать его с детства такими ненужными на первый взгляд предметами, как астрономия. Что и старались делать в школах СССР — разрабатывать мозговые извилины учеников и развивать их личности. Делали по-разному, в том числе и плохо, но делали!

Конечно, география не может не пригодиться в жизни. Легко учить географию в какой-нибудь Дании. А у нас в стране от Владивостока до Калининграда церковные службы идут не прекращаясь. Названия многих городов мы не узнаем за всю жизнь. Даже расстояния имеют свою специфику. В одном месте говорят:
— Я живу в городке под Питером.
Это значит рядом, километров двадцать-сорок. А в городке девяносто тысяч населения. Мой товарищ из Хабаровска так рассказывал про двоюродного брата:
— Он живёт в деревне под Хабаровском.
Оказалось в двухстах километрах от города.

— А где у нас Екатеринбург?
— Где-то за Уралом, в Сибири.
— А Свердловск?
— Там же.
Их подслушанного разговора.

Ситуация в современном школьном образовании внушает большие опасения. Как писал Денис Фонвизин ещё в конце восемнадцатого века: «Для чего учить географию, если есть (навигатор) извозчик , который всегда довезёт».

История, конечно, самый важный предмет для становления гражданина. Главная цель преподавания истории — воспитать гордость за свою страну, осознать её роль в мире. Как говорил наш разведчик в культовом фильме:
— Надо очень любить свою Родину.
Звучит пафосно, особенно после 30 лет демократических преобразований. Но это непустые слова. Для нас были героями пионеры, молодогвардейцы, наши отцы и деды, все те, кто воевал с фашистской нечистью.
Возможно, мы и выжили после развала СССР потому, что нам прививали любовь к Родине именно в советской школе. Не все, правда, выжили. Разоблачения советского периода мы хлебнули в полной мере уже взрослыми. И какую бы скорбную информацию мы бы ни узнали в истории страны, она навсегда останется нашей Родиной. Несчастные те люди, которых не научили её любить. Вынужденные жить в «этой» стране, они со временем превращаются в социальный мусор, носимый либеральным ветром.

Мне попались на глаза две азбуки, 1985 года и 1993 года. В новой азбуке убрали Ленина, Красную площадь, красный флаг, октябрят, пионеров и красных кавалеристов, ударников труда, БАМ, пограничника, ветерана Великой Отечественной войны с наградами, Юрия Гагарина и космический корабль, вместе с СССР убрали и Родину, серп и молот заменили на якорь, знамя на зоопарк, «Слава Октябрю» на стишок о барашках, День Победы на сказку о козе и козлятах.
Неудивительно, что Россия потеряла как минимум одно поколение. Из школы выходит не некрасовский гражданин — «Отечества достойный сын», а гражданин мира и потребитель. Ныне уже всем очевидно, что надо выбираться из этой либеральной ямы, в которой Россия погрязла по уши. Сегодня замечены робкие попытки вернуть школе былое уважение. Из российского законодательства исключили термин «образовательная услуга», уделили больше внимания преподаванию истории, в программу по литературе вернули изучение романа «Молодая гвардия» Фадеева.

«Культуру надо насаждать! Даже силой... Иначе нас всех ждёт крах». Прислушаются ли наши власти к словам учёного Сергея Петровича Капицы, сказанных ещё в 2008 году, покажет время.