Религии революций

     Маркс считал движущей силой общественного развития противоречие между производительными силами и производственными отношениями. Итоги широкомасштабного  эксперимента по  проверке его непобедимого-потому-что-верного учения  мое поколение  отчётливо  осознало на собственной шкуре.   Хотя закаленные сторонники ленинизма, следуя Гегелю, и продолжают утверждать, что если теория   противоречит фактам, то тем хуже для фактов,  мое естественнонаучное образование чересчур сильно противится подобному взгляду на вещи. Для меня марксизм был и остается некой разновидностью религии.

     Отличие религии от науки, как я считаю,  состоит в том, что наука служит для предсказаний – она  основана на принципе причинности и  предназначена для того, чтобы управлять вещами с помощью  проверенных на опыте моделей. Модели же строятся на абстрактной (не диалектической ) логике, исключающей одновременную правильность «А» и «не-А».  Физик твердо знает, что если через вольфрамовую нитку пропускать ток достаточной силы, нитка раскалится и начнет испускать свет – иной итог для него в корректно поставленном эксперименте невозможен. Или, пользуясь примером академика Арнольда, семь рядов по восемь человек, это всегда   56 человек, а не на одного больше, или меньше.   Если лампочка не горит, либо людей в строю  больше,  чем надо,  физик  станет искать причину такого поведения, и если оно не объясняется его моделями, будет искать более совершенную модель.   

     Религия  предназначена для психологических манипуляций над  собой и другими. Она обладает минимальной предсказательной силой, зато  претендует на объяснение всего и вся. Религия нужна для того, чтобы члены общества ощущали  некоторую долю комфорта перед лицом абсурдности и жестокости  индивидуального  существования, а  само  общество  разделяло некие общие положения, независимо от их абстрактной правильности,  или неправильности.  Если лампочка в религии марксизма не загорелась, марксист  станет отрицать существование лампочки, а количество людей в строю будет у него зависеть от того, правильный это строй, или нет...  Религия — это не столько связь человека с высшим существом, как это следует из этимологии, но скорее связь отдельных людей в нечто целое, цементирующая сила…

     Разумные доводы оказывают влияние лишь до определенной степени и на ограниченную прослойку – в остальном гомо сапиенс руководствуется животными и социальными инстинктами. Религия служит, используя компьютерный термин,  интерфейсом между инстинктами и сознанием.

     Если излагать  суть в несколько упрощенном виде, наука нужна для того, чтобы человек мог сделать телевизор, а религия для того, чтобы он мог заставить других сделать телевизор для него самого, или не особенно горячился, если телевизора ему не дали.

          Перевороты в общественном устройстве, как мне кажется, прежде всего являются переворотами религиозными.

     Жизненный цикл типичной религии таков. Она зарождается как идеологический ответ на гнет, как протест бесправных.     Человек начинает верить во что-то не от того, что убедился в правильности учения. Он убеждается в правильности  от того, что начинает верить. Сам же акт веры связан с  наполовину скрытыми от индивидуума психологическими механизмами. Сторонний наблюдатель мог бы сказать, что имярек обычно верит в то, что приносит ему душевный покой, примирение с неизбежностью смерти, сознание собственной значимости и тому подобные вещи. Верующий, однако, склонен думать, что он  верит во что-то из-за того, что его вера, кроме  очевидной практичности, обладает еще и несомненной правильностью.

         Когда религия набирает силу, она обрастает идеологами и теоретиками, подводящими за зарплату всевозможные базисы и обоснования;  теми, кто обучает детишек, набирает новых сторонников, ведет споры с оппонентами. Эта публика зачастую не обладает наивностью искренних адептов, для них вера — просто  средство к существованию и инструмент власти. Из игрушки для утешения  угнетённых более или менее быстро выковывается инструмент   угнетателей. В конечном итоге, новые  угнетенные изобретают другую религию, происходит переворот,  и цикл повторяется.

     Иногда новая религия умирает  в зародыше или младенчестве, просуществовав десяток, или сотню лет, но порой,  при низкой динамичности социума, длится тысячелетиями.

     Хорошо сделанная религия обладает сильной  инерцией, посему реально крупные перевороты редки. Отдельным скептикам крайне трудно сокрушить многотонную машину по промыванию мозгов, на которой стоят сверху школа, государство, СМИ, полиция и церковь.  В среднем, необходимо, чтобы основанное на старой религии общество дошло до очевидного  маразма, чтобы правящие элиты зажрались, выродились и начали  слишком уж агрессивно грести под себя, устраивать бессмысленные  войны, ставить на руководящие позиции абсолютную шваль и бездарь,   и вообще всячески лепить горбатого. Примеры легко наблюдаются, скажем,  в Римской империи времен упадка  в лице  Калигулы,   или Нерона – или при позднем социализме с его  политическим слизняками наподобие Леонида Ильича или  Михаила Сергеевича.  Вероятно, это происходит главным образом тогда, когда  предыдущая религия приходит в слишком явное противоречие с реальностью, когда она из средства  сплочения  людей окончательно становится инструментом подавления в руках правящего меньшинства.

     Наука, как настоящее, позитивное знание неизменно оказывает на религию разлагающее, корродирующее влияние.  Реальный прогресс происходит не в гуманитарной, религиозной сфере.  Он связан с лучшим пониманием реальных причин и следствий. Научное сознание в корне противоречит религиозному, как бы общество не старалось сгладить противоречия, ограничить влияние реального знания, загнать его в гетто, где оно работало бы исключительно на пользу элиты. Откровения Грефа (и других представителей знати) по поводу  опасности того, что люди будут понимать действительное положение вещей, вполне показательны.   

Посему отношение к науке в обществе двояко. С одной стороны, те, кто  вырвались вперед в научном развитии,  получают фору; с другой, религиозно настроенные элиты (а элиты всегда настроены религиозно) не могут игнорировать опасности такого развития.

   
На определённом этапе накопленное  для создания технологии  знание оказывается в противоречии  с антикварной  верой, остающейся идеологическим инструментом правящего класса. По-видимому, это наблюдение и дало Марксу повод говорить, что все определяется в конечном итоге именно технологией; однако не  вспышка от взрыва дает шум — и то, и другое следствие общего процесса горения.
   
   Ленин определял  революционную  ситуацию  как состояние, при котором  низы больше не могут жить по-старому, а верхи не могут по-старому управлять. Триггером же нежелания жить по-старому, по-видимому, является не некое абстрактное несовпадение производительных сил, но конкретный маразм религиозной системы, в постулаты  которой  массы по тем или иным причинам перестают верить.   

***

     По-видимому,  первым  хорошо задокументированным переворотом  на Западе  был переход  от языческого  Рима к христианскому средневековью. В средние века мы ясно наблюдаем, как религия первоначально  угнетенных плавно переходит в религию угнетателей — как первые христиане, умиравшие при цезарях за веру, превращаются в инквизиторов, крестоносцев, конквистадоров; как римские папы заводят себе  любовниц… В конечном итоге наступает кризис традиционного христианства личного спасения, и оно мутирует в лютеранское учение о том, что спасение или проклятье предопределено свыше, и незачем сильно париться с одной стороны, и рассуждения просветителей о том, что высшее начало, если оно вообще существует, совершенно не обязано соответствовать тому, что записано в Библии, с другой. Таким образом, падает опора мировоззрения средних веков, согласно которому правитель поставлен лично Господом ради спасения подданных. Рай становится не чем-то, ради чего нужно страдать тут (  «To merit heaven by making earth a hell», как выразился Байрон) – райское блаженство  оказывается достижимым  уже здесь в борьбе с себе подобными, если ты приложишь достаточно усилий и тебе повезет. Революции Нового времени – английская, французская, война за независимость США, лишь приводят политические системы в соответствие с  новой религией «права на стремление к счастью», зафиксированного в Декларации Независимости США, но обойдённого молчанием в конституции этого государства. Таким образом,  религия делает виток обратно к язычеству — от обещания  на возмещение тутошних страданий  в будущем загробном мире до откровенного приглашения  наслаждаться моментом. «Кто не любит вино, песен и женщин, тот всю жизнь останется дураком,» – этот нехитрый стишок, воспевающий три из семи смертных грехов  католицизма — luxuria (похоть), gula (чревоугодие) , acidia(праздность) – приписывают лично Лютеру, хотя неизвестно, в действительности ли он был сочинителем. 

          Проблема, как и во времена римской империи, однако, оказывается в том, что стремление к счастью для некоторых подразумевает изрядные  ограничения в счастье  остальных. В частности, «бремя белого человека» –  африканцы, индейцы, китайцы и индусы – являются  теми, кого надо вести к их собственному счастью путём работы на плантациях, гуманитарных бомбардировок, и разрешения поставлять медную  руду и нефть  в обмен на стеклянные  бусы и пинки в зад. «Take up the White Man's burden - And reap his old reward,  The blame of those ye better,  The hate of those ye guard...»  «Возьми на себя  бремя белого человека и получи старую награду – порицание тех, которых ты лучше, ненависть тех, которых ты охраняешь... » Этот бодренький ямб Киплинг написал по поводу агрессии  Штатов на Филиппинах, где ради приобщения к светлому цивилизованному будущему   истребили порядка   миллиона аборигенов.  Опять-таки, те, кто был при королях ущемлён в  правах, дорвавшись до власти и водрузив свою либеральную религию, не теряя времени даром   начали глушить и гнобить не хотевших  зарабатывать на жизнь  биржевыми спекуляциями, либо оптовой торговлей колониальными товарами. В «Коммунистическом манифесте» Маркс удачно применил к новым париям   древнеримский термин «пролетарий», обозначавший  в оригинале жителя империи, который  лишь производит потомство ( prole) для пополнения  легионов  мясом  и исполнения  прочей   грязной работы. 
 
      Либерализм с момента его зарождения был расистской, колониальной, безжалостной  системой,  вовсю применявшей унаследованную от Рима нехитрую идею «горе побеждённым». В двадцатом веке он породил – по понятному уже механизму отрицания и метафизического бунта угнетённых –  два в некотором роде противоположных  религиозных  направления мысли – коммунизм  и фашизм.  Коммунизм возвращался на новом уровне к христианской мысли  царства божьего, в котором нет ни эллина, ни иудея, но существует некий  Эдем,  устроенный  силами   правоверных  пролетариев  непосредственно  на нашей грешной планете.  «Сливеют губы с холода,но губы шепчут в лад:"Через четыре года здесь будет город-сад!"» (Маяковский). Идеи коммунистического  садизма как-то не привились. Коммунизм прошел по проторенному  пути католиков – через инквизицию, крестовые походы – к оргиям в дворцах Ватикана, разложению клира  и  обращению верхушки общества к старому доброму либеральному язычеству. 
    
Идеологию фашистов принято объявлять  бредом буйнопомешанного фюрера, непонятным образом совратившего  и обманувшего всю добродетельную немецкую нацию,  но на самом деле религия нацизма представляла из себя вполне когерентную  систему, созданную не пьяными штурмовиками и не   недоучками-любителями, каким являлся собственно вождь, но   докторами философии и права,  выпускниками лучших в мире германских университетов.  Фашизм брал ультралиберальные идеи расизма, евгеники, социал-дарвинизма  и колониализма, и доводил их до  логического конца. Территория, занятая ущербными славянскими нациями подлежала отнятию, и должна была служить  пространством для размножения  (Lebensraum  - это биологический термин, означающий собственно среду обитания биологического вида)  бесподобной  германской расы, носительницы высшей культуры. Вырожденцев-евреев, извечного врага арийцев, низший вид, вообще  недостойный звания человека, нелюдей, сдавших фатерлянд врагу  в Первую Мировую,  надо  было  стерилизовать и  обезвредить. Поначалу хотели сослать  иудеев Рейха и окрестностей на Мадагаскар, но исполнение проекта натолкнулось на технические трудности, и  этот человеческий микроб решили попросту  истребить под корень. Также истреблению подлежали душевнобольные, инвалиды  и гомосексуалисты: подрывающие генофонд трутни, беззастенчиво пожирающие общественные ресурсы.  Национал-социализм подразумевал веру в высшее начало ( Gott mit uns – красовалось на пряжках  ремней   солдат  вермахта ), культ матери — производительницы будущих солдат и  будущих  матерей будущих солдат, преклонение перед жизненной силой… Нацисты не придумали ничего сами – антисемитизм, расизм, социал-дарвинизм – все составляющие нацизма –  были ходячей монетой западной цивилизации двадцатого века. Однако методичные   германцы   взялись за исполнение новой  религиозной программы с таким пылом и рвением, что не только столкнулись с понятными и ожидаемыми трудностями исполнения цивилизаторской миссии на Востоке – они натолкнулись и на сопротивление старших товарищей по либерализму, не желавших уступать молодым и резвым плодородные  нивы и  черноземы низших рас. В результате,  новая религия потерпела крах, едва родившись — от первых штурмовых отрядов до устройства восточными немцами малоприметной  автостоянки на территории   последнего бункера фюрера (место ничем  не отмечено, дабы не создавать ненужного ажиотажа) прошло менее 30 лет. 

      Запретность гитлеровского мировоззрения – дань его  религиозным достоинствам; одной лишь  бредовости для  законодательных запретов недостаточно – сторонников НЛО никто не преследует. Нацизм опасен особой заразностью  для западного сознания, так как является его собственной мутировавшей плотью – он не уничтожается организмом, но дает  метастазы...   

           Толерантность – одна из новых религий, «больших нарративов»,  возникших в 20 веке – наряду с коммунизмом и фашизмом. На самом деле,  это  нацизм с обратным знаком. Идеология Гитлера утверждала,  что негры, евреи, гомосексуалисты и женщины – низшие существа. По нацистской задумке, только  белый гетеросексуальный мужчина с чисто немецкой кровью был призван править миром. Место женщины было в роддоме,  или на кухне, остальные  элементы  подлежали уничтожению, либо,  на крайний случай,  заключению в лагеря.  Согласно  воззрениям  толерантности, напротив,  белый гетеросексуальный мужчина — воплощение вселенского зла. Это  расист, абьюзер, газлайтер и гомофоб в одном флаконе – во всяком случае потенциально. А в толерантный рай, напротив, попадают обиженные  и угнетенные по поводу  их физиономии, пола, или сексуального поведения.   
    

       Толерантность, как и всякая религия,  несёт в себе старые добрые черты  господствующей  идеологии,    включая   нетерпимость к тем, кто от неё не в восторге. С точки зрения чисто логической, когда все мнения должны уважаться, надо уважать и резоны тех, кто выступает против толерантности. Разумеется, ничего подобного на практике не происходит, и личность,  осмелившаяся  что-то вякнуть, рискует как минимум  репутацией  и доходами. Среди недавних  жертв -  нобелевский лауреат Уотсон, усомнившийся в умственных способностях африканцев и автор саги о Гарри Поттере Роулинг, которой не понравилась идея многообразия полов. Имя незамеченным – тем, кто вылетел с работы, подвергся травле в соцсетях, либо был избит за нехорошие слова — легион. Особенно элегантно  выглядят последние обвинения сексистской  свиньи продюсера Вайнштейна. Он, как оказалось, еще и расист, поскольку принуждал к удовлетворению своей грязной похоти  исключительно белых актрис… 

    Неудивительно, что наиболее радикальные представители толерантности смыкаются в своих методах с фашистами – так шествия мексиканских феминисток «против насилия» рутинно оборачиваются разбитыми витринами, избиениями подвернувшихся под руку сексистов и ранениями женщин-полицейских, которых ставят в оцепление чтобы как-то удержать  ораву в рамках. 

      В религии толерантности мне чудится некоторая натужность. Понятно, что она в значительной мере создана и поддерживается личностями, желающими предотвратить повторение Холокоста. В идее спрятаться от погромов и аушвицев за широкой черной спиной негритянского населения, или  могучими задами   феминисток чувствуется  очевидное изящество, вполне достойное религиозного  таланта  народа, давшего миру идею единого б-га. Однако проблема толерантности – кроме общих проблем всех религий – полной необоснованности и тенденции превращаться в инструмент порабощения – ещё и непреодолимая ограниченность охвата. Наподобие масонства, это религия меньшинства,  которая не распространяется за узкие круги без искусственного  оплодотворения –  большинству она навязывается исключительно властным ресурсом,  потому в перспективе  не может быть особенно успешной.

***

     Успешная религия должна неким шизофреническим образом сочетать в себе две противоположные идеи –  равенства и  иерархии. Христианство в своей ранней  основе было религией  равенства всех перед Богом. Каждый должен был заслужить спасение души собственными усилиями – признанием Христа и добродетельной жизнью, отданной на служение ближнему –  независимо от социального положения, расы, или пола. В своем лютеровском разливе религия мутировала скорее к идее иерархии – Господь еще до рождения  назначил  некоторых праведниками – и им будет воздано уже при земной жизни, а кое-кого  (особенно всякие отсталые народы вроде славян  и прочих азиатов) высшее существо  осудило на служение праведным нациям. Именно лютеране – англичане и голландцы – активнее всего  занимались работорговлей и эксплуатацией рабского труда, которые осуждала католическая церковь. Раз Господь позволяет работорговлю, и дает праведникам  (а кто,  как не богач, праведен ?) пользоваться ее плодами, значит тут все в порядке  с нравственной точки зрения — таково было обоснование для тех, кого обоснование вообще интересовало.   

     На практике, католицизм включает в себя иерархию – и даже экстремальную сословную иерархию, когда положение человека в обществе определяется его родословной.  Здешнее неравенство, по мысли средневековья, целиком и полностью компенсируется последующей вечной жизнью на небесах.  А сугубо иерархический либерализм включает в себя равенство — как формально равное право всех на участие в большой драке за возможность подняться по иерархической лестнице.  Равенство даже официально постулируется как основа либерализма, хотя оно в условиях сильнейшей  поляризации общества может быть лишь формальным  (это, между прочим,  немедленно и фиксируется признанием того факта, что неравенство имеет право на существование ради  «общественной пользы»). «Все животные равны, но некоторые равны больше, чем другие!» – иронизировал по поводу подобной  идеи  Оруэлл.  Сын миллиардера и  сын нищего обладают равными правами исключительно  на бумаге. Однако, официальное признание равенства оставляет власть имущим   свободу для маневра – они могут без особого идеологического напряга  ослабить хватку, когда видят, что дальнейшее закручивание гаек чревато социальном взрывом. Появление социализма как конкурирующей системы изрядно смягчило зажим; после того, как коммунизм перестал быть конкурентом, неравенство бодро возвращается  к уровням начала прошлого века. Бедные беднеют, богатые богатеют.  Приведет ли это к чему-нибудь вроде новой социалистической революции? А к чему еще оно может в итоге привести?

      Более догматические религии оставляют для маневра меньше пространства.  В этой оптике марксизм и фашизм были двумя крайностями – первый всеми силами старался  ликвидировать неравенство; второй рвался к тому, чтобы  истребить любое  равенство. Марксизм уничтожал врага, если тот не сдавался; фашизм уничтожал сдавшегося врага с особенным удовольствием. Оба учения, однако, смыкались в догматическом желании убрать  дихотомию  равенство / иерархия путем насильственного исключения одного из членов.

      ***

       Представление о том, что либерализм против насилия – в корне неверно. Официально против насилия был католицизм, однако он по необходимости включал в себя насилие,  как уступку порочной человеческой природе. Осужденного инквизицией, например,  передавали для совершения заключительных формальностей светским властям с призывом проявить снисхождение и  обойтись «без пролития крови», что и исполнялось поджариванием еретика,  или ведьмы  на костре.  Либерализм же включает в себя как необходимую составляющую узаконенное насилие, в основном, правда, не физическое, но интеллектуальное, моральное  и имущественное:  в частности, обязательное образование  в нужном властям духе (в Германии отказ  родителей от государственного образования ребенка ведет к отбору родительских прав)  и требования «уважения к правам других». На практике, разумеется, какая сторона в случае конфликта  должна уважать чьи права решается  старым добрым методом «кто сильнее». Так, скажем, вопрос о том, должна Ливия уважать права США на получение дешевой нефти, либо СЩА должны уважать права Ливии распоряжаться собственными ресурсами по своему усмотрению демократично решается силой авианосного флота соответствующих держав.  Вопрос о том, имею я право излагать оппоненту свое мнение о том, что он продвигает  бред, либо он имеет право не слушать о себе гадостей, особенно если они хорошо   обоснованы, опять-таки решается либералами  с позиции силы – именно либерально настроенные обитатели «Прозы», яростно выступающие за свободу слова, особенно охотно затирают мои реплики, на которые не знают, что ответить. Это обосновывается стремлением к «мирному» разрешению конфликтов.   Свобода, ограниченная правами других, оказывается на практике не более чем свободой защищать свои права от чужих поползновений в достаточно жесткой драке, ведущейся, правда,  по определенным правилам. Тот, кто в силу ограниченных способностей,  пониженной агрессивности, либо легкого аутизма  отказывается активно участвовать в подобных развлечениях,  остается на обочине либерального общества.         
      
         Сугубо иерархическое видение мира у либерализм-лютеранства изначально ставило крест на частично бестолковой, частично попросту  пропагандистской   перестроечной идее о том, что Запад станет нам помогать его догнать. Несколько трезвых голов говорили об этом с самого начала - но кто их слушал…   Для того, чтобы освободиться от  заблуждения российскому обывателю понадобилось 30 лет.

       Равенство в западном понимании – это равенство «достойных», а право быть «достойным» надо заслужить, показав, что ты силен. Россия отказом от продолжения дальнейшей борьбы  в холодной войне продемонстрировала  лишь слабость, она по мнению Запада проиграла и, следовательно,  должна платить. О каком равенстве может идти тут речь?
            
             Что Россия думает по этому поводу? А какая разница, что думает!
 

***

      Аналогия нынешнего Запада и Римской империи, как мне кажется, крайне плодотворна. Обе формации разделяют языческие  представления об  иерархии и праве победителя, обе завязаны на колониальной политике насилия.  Обе в определенный момент имели — либо имеют сейчас –   доминирующее положение в мире… 

        Остаётся лишь припомнить историю  о том, как могучая римская империя была похоронена под потоками  варваров. Сегодняшний Рим, как и древний, любит утверждает, что он вечен. Увы. Признаки упадка хорошо заметны любому, кто даст себе труд повнимательнее  присмотреться к тому, что   скрываются за праздничной мишурой сияющего города на холме.   

      Деградация власти. Президенты прошлого иногда таки обладали определённой харизмой – наподобие  мучеников свободы Линкольна и Кеннеди, к примеру. Или Рузвельта, который ФД. Нынешние руководители демонстрируют в основном разнообразные степени дебильности — от троечника Буша-младшего до откровенного маразматика Байдена, через своего в доску парня Трампа…

        Деградация нравов. Небывалое количество наркоманов. Недавно я говорил с одним товарищем  из Гонконга, который защитился в Штатах и приехал на постдок в Германию. «Почему ты не остался в США?» – поинтересовался  я. « В Беркли  » – ответил он – «очень опасно. Я знаю двоих, которых  ограбили под дулом пистолета. »  Университет Калифорнии в Беркли   у меня ассоциировался  по старой памяти  в основном с нобелевскими лауреатами по ядерной физике — никак не с местом, где  аспиранта могут взять на гоп-стоп и отжать смартфон …

     Деградация культуры. Голливуд окончательно превратился в мастерскую по штамповке политкорректного хлама.

     Развал экономики, все больше ориентирующейся на ростовщичество в международном масштабе…

     Разумеется, пропагандеж зудит  из всех углов, что все это ерунда, и старичок как никогда крепок, но мы уже проходили все эти басни в Совке…

***

     Остается два интересных вопроса, на которые я не знаю точного ответа. Вероятно, ответа не знает  никто… Первый вопрос, когда  именно рухнет новый Рим и при каких обстоятельствах это произойдет? Второй — какая религия придет на смену либерализму?

       Первое, по силам, полагаю,  лишь Нострадамусу,  или  Ванге. Насчет второго можно немного порассуждать.

             История вроде бы учит нас, что идеи равенства и иерархии в религиях  имеют привычку следовать одна за другой: человек с бессонницей ворочается с боку на бок. Если это так,  на следующем этапе Запад должен вернуться к некой реинкарнации средневековья / католицизма, или же  коммунизма.  Идея  монотеистического Бога, да и высшего начала вообще,  по-видимому окончательно себя изжила и не может больше восприниматься широкими массами всерьез. Ренессанс православия в России вызван продавливанием религии сверху, со стороны оказавшихся в идеологическом вакууме элит, не знающих, что еще можно предложить людям, традиционно плохо воспринимающим либерально-иерархические воззрения. ( Мысль о том, что богач  априори добродетелен до сих пор   вызывает у большинства российской популяции лишь не особенно  здоровый смех. ) Опыт большевиков  (   и не только их) показывает, насколько охотно богобоязненное население начинает крушить храмы и вешать священников, когда его к этому поощряют. На Западе католицизм потихоньку загибается сам по себе  (опросы свидетельствуют о постоянном уменьшении числа верующих), а лютеранство с самого начало было религией, не годящейся для мысли о всеобщем  равенстве.

          Коммунизм же продемонстрировал, что настойчивость в применении неверной догмы полезна примерно так же, как настойчивое желание удержать на месте слона с помощью собачьего поводка. Мысль классиков марксизм о том, что «правильные» производительные силы  автоматически уничтожат в обществе инстинкты дедовщины не выдержала проверки действительностью.  Реальный человек упорно не желает лезть в прокрустово ложе образцового строителя коммунизма. Попытка строить общество на разумных началах приводит лишь к тому, что разум становится предметом культа, то есть превращается в свою полную противоположность.

   Возможно, тем не менее, что коммунизм возродится в каком-нибудь удаленном (или не очень) углу планеты под каким-нибудь новым соусом, когда опыт СССР окончательно станет областью мифологии.

     Второй возможностью, которую я вижу, являются религии, связанные с появлением на горизонте искусственного интеллекта. Насколько ИИ изменит ситуацию покамест можно лишь гадать, но перспективы для рядового человека явно не радужные. В том, что искусственный разум станет орудием par excellence для коллективного  промывания мозгов, манипуляции сознанием и поведением масс в пользу незначительного правящего класса сомневаться, учитывая весь предыдущий опыт человечества, совершенно не приходится. 

     Однако, для реализации этих сценариев надо сперва дождаться результата разборок между новым Римом и новыми варварами. Стычка на наших глазах переходит сейчас из области теории в практическую плоскость и мне, откровенно говоря, жаль потомков, которым придётся все это пережить (ну, или не пережить, причем  возможны сценарии, когда живые станут завидовать мертвым…) Запасайтесь попкорном, господа.