Сумерки гастарбайтеров

    

         П р о л о г.
   
М и с т и ч е с к а я   П р а г а.

     "На 6-м пролёте справа, со стороны высокой башни, стоит статуя Брунцвика". (Карта-путеводитель по Праге)

     "МИ особенно привлекало Еврейское кладбище с его надгробными камнями, точно раскиданными в буйной траве, и Чертовка под Каменным мостом. Там у одного из каменных быков на узком цоколе - статуя рыцаря с поднятым мечом".
     (Марк Слоним "Воспоминания о М.Цветаевой")

     Рано утром, выходя с чемоданом и рюкзаком из убытовни на Бенатской улице, я увидела, что следом идёт какой-то парень в кожаной куртке, слегка помедлила и узнала Виталика. Брюнет с серыми глазами, - кожаная куртка ему очень шла, он сказал, что у него номерок к зубному врачу. Не ломая себе голову над тем, почему ему не лень после вечерней смены так рано вставать к зубному, я просто обрадовалась, а он подхватил мой чемодан.
     Идти нам, впрочем, было совсем недалеко: Литомышльский автовокзал находился рядом с "Биллой", в пяти минутах ходьбы от убытовни.
     Виталику не было необходимости показывать девушке за стеклянной перегородкой мой билет на автобус "Прага-Мюнхен", но мне нравилось, что он так заботится обо мне и так перфектно владеет чешским.
     Я забыла то, что произошло между нами вчера, и меня захлестнула волна нежности, когда я его поцеловала, куда-то в шею, - и ещё долго, сквозь дождь, Градец Кралове, унылые пражские предместья, чувствовала на губах почти мальчишеский запах и вкус его кожи (хотя вроде как любила другого).
     Дурацкая это была затея - поехать в Прагу на пятницу и субботу, послушавшись какого-то умника с "Вопрос.ответов" мейл.ру, утверждавшего, что Пражский автовокзал работает круглосуточно.

     Этот автовокзал Florenz мне сразу как-то не понравился, ведь кофе из автомата тут стоил целых 12 корун, а не 7, как в Литомышли!
И позавтракать я зашла в соседний "Макдональдс", - раз я еду в Германию, где денег куры не клюют, то можно не экономить.
     Потом наугад, по улице со странным названием Na porici, я вышла на намьести Республики, откуда уже было рукой подать до Староместской площади. Тем более, что по пути я зашла в книжный и купила карту-путеводитель.
     Там же приобрела чешско-немецкий konverzace, и пару красивых открыток. Кстати, Виталик оказался прав: я не увидела на полках языкового отдела чешско-молдавского словаря или разговорника, а только лишь чешско-румынский, - то есть, это, действительно, один и тот же язык!
Впрочем, чешско-македонского разговорника там не было тоже, только чешско-болгарский.
    
     Прага - интересно, какой она была, когда тут жила Марина Цветаева, сильно ли изменилась с тех пор? Гору Петршин из "Поэмы Горы" я узнала сразу, она возвышалась на той стороне Влтавы с домишками, едва проглядывавшими сквозь густую зелень деревьев. А Староместская площадь, самая просторная из средневековых площадей, с высоко взметнувшейся башней Ратуши посередине, черными острыми стрелами Девы Марии перед Тыном и светлым готическо-ренессансным собором Святого Виталий, казалась сном наяву, отображением небесного замысла в реальность земного мастерства средневековых зодчих. 
     Когда фантастическая красота и толпы туристов на Староместской площади начинают меня утомлять, и я прячусь в тень под арками, меня вдруг, - неведомо как вычислив во мне русскую, - хватает за руку худая пожилая дама в длинной черной юбке, с короткой чёрной стрижкой и, вцепившись репейником, в течении десяти минут сладкоголосо ездит по ушам с историческими байками вроде:"..и тогда Святого Непомука сажают в мешок и бросают в реку. Так он пожертвовал собой, чтобы доказать невинность королевы, и одна из статуй на Карловом мосту изображает этого святого..."
     Приняв её за гида, рекламирующего свою экскурсию, я удивлённо узнаю, что она лишь анонсирует её, пешую вечернюю экскурсию "Мистическая Прага", имеющую место быть тут же, на Староместской площади в 20.00. Если тут такие шахерезадоподобные зазывалы, то каким же должен быть экскурсовод, - заинтригованно думаю я и немедленно отдаю ей запрашиваемые 20 евро.
     Тем более что делать мне до завтрашнего утра все равно особо нечего, кроме как гулять по Праге.

     Но на Карловом мосту, расплавленном июльским зноем, забитом под завязку статуями, шумными туристами, с детьми и без, фотографирующимися на их фоне, сувенирными лотками, блестящими на солнце мишурой, и ее разомлевшими продавцами, - меня вдруг охватила такая тоска, оттого что я не могу найти Марининого рыцаря, и спросить о нем не у кого, хотя руссо-туристо хоть попой ешь, - что, пройдя по нему на другую сторону Влтавы, я по инерции продолжала подниматься все выше и выше, по мощеной красноватым булыжником широкой лестнице, пока не оказалась на самом ее верху, перед магазинчиком сувениров, и не села отдохнуть, запивая купленную булочку водой из бутылки. Так я довольно долго просидела, изучая карту Праги и настраивая себя на позитивный лад.

     Когда настроение выровнялось, я спустилась вниз и снова перешла Карлов мост и Староместскую площадь, купив по дороге второе или третье за день мороженое, - пока на намьести Республики меня не настиг глюк: на парапете над спуском в подземную станцию метро я увидела сидящего по-турецки Даниэля, - локти на коленях, глаза в очках вперились в открытую книгу с полным погружением в неё, не замечая никого и ничего, и, одновременно, обращая внимание всех - на себя.
     Я застыла, не в силах двинуться с местам, понимая умом, что Даник сейчас на мороженом, и не доехал даже из Дашице до Литомышли, не то что до Праги! - и, хотя в этом не было необходимости, обошла парапет и взглянула на парня спереди, чтобы убедиться, что у него другие черты лица, чем у Даниэля, - и только чёрные, коротко стриженные волосы, очки, да эта вызывающе-непринужденная поза делали их похожими друг на друга. Ну да, Прага любит шутить с двойниками...
     В растрепанных чувствах, - Даник ещё на мороженом, а я тут шляюсь без толку, - я вернулась на Florence, чтобы немного отдохнуть до начала экскурсии "Мистическая Прага".

     И вот, без пятнадцати восемь, я стою под взметнувшейся ввысь тяжеловесной Ратушной башней. В окошках над ее знаменитыми часами сменяют друг друга святые и короли, - а сложный механизм множества стрелок на трех циферблатах, показывает, кроме европейского, старочешское, вавилонское, и звёздное время, а также - положение Солнца и Луны в зодиакальных созвездиях.
     По одну сторону от Ратуши жарят шашлыки, по другую - белозубые испанские кабальеро с гитарами исполняют страстные песни
под одобрительные возгласы юных красавиц, тоже южного розлива, а прямо передо мной - принимая различные позы, китайцы увлеченно щёлкают фотоаппаратами, снимая друг друга на фоне знаменитой башни.
     Наконец я нахожу среди этого праздника жизни наших, пришедших, как и я, на экскурсию с лёгкой руки дамы в черном и сбившихся в небольшую группу: жеманная мамаша с надутой дочкой, розовощекая пышечка-брюнетка с непоседливым и любопытным мальчиком лет восьми-девяти, и молодая пара, стоящая чуть поодаль и всю экскурсию держащаяся с вежливой отстраненностью.
     С улыбкой на устах к нам подходит сразу вычислившая нас экскурсовод, представившаяся Натальей: среднего возраста, в скромном светлом плащике, простом темном пуловере с отложным воротником светлой рубашки, обтягивающим небольшой животик, под которым она по-детски теребит скрещенными пальцами, серой юбке и туфлях на низком каблуке. Непритязательная причёска светлых волос, никакого макияжа, но - красивый изгиб орлиного носа и небольшие, светло-серые, острые глаза.
     Микрофона у Натальи не было, и поначалу шум туристов, ожидающих боя часов, заглушал её речь, особенно испанские кабальеро с гитарами, на которых она то и дело с улыбкой оглядывалась.
     Но понемногу её плавная, хорошо продуманная речь, эрудиция, спокойный, чуть насмешливый голос захватили и покорили нас, - даже мамашу с надутой дочкой, - и мы послушно следовали за Натальей по Старой Праге, пока не стемнело, и после того, как стемнело.
     Её рассказ, собственно, и был рассчитан на тёмное время суток и, в основном, состоял из расхожих средневековых ужастиков, связанных с той или иной улицей, домом или, например, скульптурой рыцаря на его углу. Но, ненавязчиво и исподволь, она сообщала и исторические сведения: о кельтском племени боемов, от которого чехи ведут происхождение, о названии Прага от слова "порог", имея в виду порог реки Влтавы.
     Любопытный мальчик пышной брюнетки прыгал, как козленок, - то вперёд, то отставая от группы, - то и дело задавая Наталье вопросы, которые всех смешили, - она же отвечала ему со всей серьезностью.
    
     Из рассказанных ею легенд мне больше всего запомнился мастер-создатель часов на Ратушной башни, ход которых вымерялся установленными там же сложными приборами, за которыми он неустанно следил. И, когда однажды ночью часы внезапно остановились, - а он не смог найти причину этой остановки, - то от отчаяния покончил с собой.
     С тех пор каждую полночь его призрак посещает Староместкую площадь, поднимаясь со свечой на Ратушу, чтобы проверить ход созданных им часов.
     Был ещё Чёрный рыцарь, безответно влюбившийся в юную невинную девушку, турок с отрубленной головой невесты, еврейский раввин, вырастивший в пробирке искусственного человека, Голема, который потом распоясался хуже Терминатора, так что ученому пришлось его прикончить. И все это, мало-помалу, с наступлением ночи, начало нагонять страх не только на любопытного мальчика, но и на нас, взрослых.

     Наталья почувствовала, что пора закругляться и, напоследок, повела нас в самый старый пражский трактир: по скрипучей лестнице мы спустились в подвал с высоким потолком, деревянные балки которого терялись во тьме, едва рассеянной  отблесками колышущегося пламени свечей на грубо сколоченных столах, за которыми, тем не менее, было шумно, многолюдно и даже играла современная музыка.
     Возможно, Наталья ненавязчиво приглашала нас здесь поужинать, но мы, будучи во власти всего от нее услышанного, лишь испуганно ежились, глядя на мечущиеся по стенам и потолку чёрные тени, и с облегчением вышли обратно, на светлую улицу.
     - Ну, теперь задавайте свои вопросы! - весело сказала она. Но все как-то потерянно молчали, даже любопытный мальчик устал и иссяк. И только я упрямо спросила, помятуя утреннюю зазывалу:
     - А как же святой Непомук, брошенный в реку?
     - О, если бы я вам начала рассказывать все легенды, связанные с Прагой, - и про святого Непомука, и про Марининого Брунсвика, - нам бы и месяца было мало! А вы приходите завтра на дневную экскурсию, и все узнаете! - находчиво подвела она итог и улыьнулась, скрестив руки под уютным животике. Но я все же не удержалась и спросила её ещё про Кафку, мне было интересно, знал ли он чешский язык, писал ли на нем.
     - Вот не знаю, - ответила Наталья, - я впервые прочла Кафку на французском. Вобще я по специальности - учительница французского.
     После этих слов мы прониклись к ней ещё большим пиететом и, тепло поблагодарив, разошлись каждый в свою сторону.

     Вернувшись на автовокзал, я спустилась вниз, в зал ожидания, где устроилась на деревянной скамье, положив под голову рюкзак и приготовилась уснуть. 

         
        .    .    .    .
 
    
    Н ю р н б е р г с к и е
            
        п р я н и к и.


     "После того, как адъютант фюрера Даргес отказался выполнить приказ Гитлера ловить залетевших в комнату мух, он был немедленно отправлен на фронт".
 (Манфред Кох-Хиллебрехт, "Homo Hitler")

  - Ах, Touclean! - повторила она, поднимаясь и сделав широкий жест рукой. - Итак, я снова могу драить сортиры, какое счастье!
     (Анна Гавальда, "Просто вместе")


     И вот я в поезде "Франкфурт-Нюрнберг", пью кофе за высоким железным столиком буфет-вагона с печенюшками Роз-Мари, со злостью и размахом сметенные ею утром в мой пакет, - мол, все забирай, только сваливай из нашей добропорядочной семьи! - смотрю в окно на проплывающие гессенские или уже франконские пейзажи хмурого ноябрьского утра.
     Эти печенюшки были как нельзя кстати, ведь денег, со скрипом отжатых за неделю работы в этой семье и выданных мне на перроне Вальдемса добродушным подкаблучным мужем Роз-Мари Михаэлем, хватило лишь на билет до Нюрнберга, который был куплен мной неправильно, - так что в самом поезде мне пришлось доплатить ещё 14 евро немолодому, темноволосому, гуляющему по вагонам в темносиней форме с портативным кассовым аппаратом контролеру.
     Поставив на экране этого аппаратика размашистую подпись прикрепленной к нему на проволоке ручкой, мужчина с довольным видом оторвал чек, отдал мне и пошёл контролировать дальше. В конце концов, он снова вернулся в наш вагон и подсел к пассажиру, с которым до конца пути вел оживленный разговор о футболе, как я могла судить с моим не ахти каким пониманием немецкого.
     Роз-Мари из Вальдемса, впрочем, так не считала и выгнала меня из сиделок своей матери, взбалмошной  крупной бабули в светлых кудряшках, бывшей учительницы, не из-за языковых проблем, а просто из-за обнаружившейся в отношении меня крайней неприязни.
     И хотя я проплакала из-за неё всю ночь в своей уютной и просторной комнате на первом этаже, теперь, в поезде мне стало очевидно, что плакала я не из-за этой толстой депрессивной курицы с вечно растрепанными чёрными волосами, а из-за того, что больше не смогу звонить своим, оставшимся в Чехии латышским друзьям, Наташе и Сергею, и хвастаться достижениями в немецкой карьере, - ибо туалетная фирма в Нюрнберге, куда я сейчас направлялась, вспомнив завалявшийся с лета телефон, достижением считаться явно не могла, - скорее уж дном, упасть ниже которого было нельзя.    
   
     Однако шеф Reinigung-фирмы Luna-GmbH, ждавший меня на бмв у заднего выхода нюрнбергского хауптбанхофа, невысокий, коренастый молодой человек, с узким прищуром темно-карих глаз, жесткими черными волосами и дружелюбной улыбкой, по имени Саша Айзингер, произвел на меня в момент знакомства довольно приятное впечатление. По дороге в офис он не выпытывал подробностей моей немецкой карьеры и личной жизни, а, задав лишь пару дежурных вопросов, прощупал на знание немецкого и остался доволен.
   "Я ещё не знаю, куда вас пошлю, - остановясь на перекрестке со светофором, раздумчиво сказал мой новоиспеченный шеф, - поживете пока на квартире". И тут я, набравшись смелости, попросила у него аванс. - "Да, конечно, - ответил он, - сколько вам нужно, 100 евро хватит?" - и мы свернули в район высотных панелек, с рядом гаражей, промышленных сооружений, складов и частных маленьких домиков.
   Вобще Нюрнберг не показался мне большим и шумным городом, скорее средним, спокойным и местами запущенным. Северо-западный район, где находился Сашин офис, запоминался эстакадой и наземной линией метро между станциями Эбердхардсхоф и Муггенхоф, и высотным зданием с круглым значком концерна "мерседес" наверху.
   Солнце уже светило вовсю и было необыкновенно тепло для начала ноября. Саша высадил меня у магазина "Netto", снабдив обещаной соткой. С такой суммой, одна, а не под вечным "колпаком Мюллера", будь им Лидия Фукс, Вероника Вернер, берлинская Инна или, прости Господи, вальдемская Роз-Мари, - я почувствовала себя в обычном немецком магазине сказочно богатой принцессой, мои глаза разбегались от свободы выбора, но надо было спешить, и я хватала все, что подворачивалось под руку, в том числе банку нелюбимого "эспрессо", - что обнаружилось лишь потом.

     Офис Luna-GmbH, к которому мы подъехали, представлял собой неказистое одноэтажное здание, состоявшее из большой приемной с низким квадратным столом, заваленным бумагами, окружённым каре черных кожаных диванов, с вечным гешетфюрером Сергеем Лепейко за компом у стены с картой Германии и Австрии, бритым и хмурым мужчиной лет пятидесяти, - некольких кладовых и длинного коридора с кабинетами, в конце которого размещалась кухня и душ.
    С Лепейко мы подписали договор и немного поговорили, пока шеф куда-то уехал по делам. Он рассказал мне, между прочим, что во времена СССР он работал на севастопольском судостроительном заводе "Океан", и только потом я обнаружила, что Лепейко то ли врал, то ли плохо помнил своё советское прошлое, - так как "Океаном" назывался судостроительный завод в Николаеве.
   Напротив приемной находилась кладовая, забитая шкафами с одеждой, швабрами, ведрами, моющими средствами, оставленными на хранение чемоданами и прочим реквизитом "приезжающих с точки" и "отъезжающих на точку", как это здесь называлось.
   Далее две ступеньки поднимались в коридор, откуда вскоре, легко ступая, появилась с полотенцем на голове и спустилась к нам обаятельная латышка Дзинтра, - и имя вполне соответствовало производимому ею солнечно-сияющему впечатлению. Устроившись на одном из кожаных кресел, Дзинтра включила фен, сняла полотенце и принялась сушить свои мокрые, короткие и светлые волосы, иногда вставляя певучим голосом реплику-другую в общую беседу. Она только что "вернулась с точки" и собиралась этим вечером ехать домой, в двухнедельный отпуск, - как и две другие дамы, с которыми я вскоре познакомилась: загадочная темноволосая и зеленоглазая красавица Раса и крупная, кровь с молоком, смешливая брюнетка Ирма, обе литовки.
   Раса вскоре позвала всех на кухню, где мы, угощаясь пожаренной ею картошкой из магазинного полуфабриката и кофе из кофемашины, рассказывали друг другу о своих немецких мытарствах (или приключениях, это как посмотреть), - и глаза женщин удивлённо округлились, когда я поведала им свою историю, об увольнении с должности сиделки из трех семей за три месяца пребывания в этой прекрасной стране. "Чтобы я когда-нибудь пошла работать в семью, - возмущённо воскликнула Раса, - ни за что! Лучше на туалетах!"
   Потом к нашей теплой компании присоединился Саша Ройзман, неунывающий пожилой, - хотя это слово ему как-то не шло, - еврей, хохотун, балагур и любитель женщин. Друг тяжелобольного и вскоре умершего отца Айзингера, он подрабатывал в Luna-GmbH то шофером, то снабженцем, то посыльным, часто за весьма символическую плату и был, что называется, душой и сглаживателем острых углов Reinigung-фирмы, и, если не считать Арнольда и Зане, - а их пока можно не считать, поскольку они появятся позже, - единственным светлым воспоминанием о ее руководстве.
   Хотя поначалу шутки-прибаутки и адекдоты Ройзмана казались мне пошловатыми, но вскоре я, как и все мои коллеги, к ним привыкла, считая неизменной и пикантной частью амплуа этого хохмача и ерника, бывшего танцора знаменитого молдавского ансамбля "Жок".

   Несколько часов в офисе прошли быстро и незаметно, и, когда за девушками прибыл микроавтобус, курсирующий между Германией и странами Балтии, и они, с чемоданами, направились к нему, - мы с Ройзманом на его стареньком фиате поехали в противоположную сторону, на ту самую "квартиру", о которой утром говорил Айзинегер, перевалочный пункт, находившийся осенью на Кранихштрассе, в старом офисе Luna-GmbH.
   - Советую тебе внимательно запоминать дорогу, - сказал Ройзман, - тем более если ты собралась ехать в Старый город.
   - Да, обязательно, - отозвалась я. Две недели назад, когда я только сбежала от сумасшедшей семейки Лорай из Китценгена, я уже просидела сутки на нюрнбергском вокзале, влюбившись в этот вокзал, его кафе, очередь к вращающемуся кругу, разыгрывающему медальки с оттиском первого паровоза, музыканта, играющего на пластиковой бутылке у подземного входа, - но тогда мне было не до экскурсий, я лишь чуть-чуть прогулялась у Фрауентор и крепостной стены.
   - Попасть в Старый город как раз проще всего, - продолжал, крутя руль и переключая скорости, Саша, - садишься на метро на Эбердхардсхоф или Муггенхоф и доезжаешь до Вассертурм. Главное, чтобы ты запомнила дорогу от станции метро до нашей штаб-квартиры. А то тут одна наша заблудилась и звонит мне:"Саша, приезжай, забери меня!" - "А куда приезжать-то? Где ты?" - спрашиваю, - "А я не зна-а-ю!..." - она даже по-немецки не говорила, чтобы спросить у прохожих, где находится!
   - Ужас! - ахнула я, - и как же Вы ее нашли?
   - Ну разобрались в конце концов, только что времени ушло на это...
   Поэтому я внимательно запоминала маршрут, по которому мы ехали: каждый поворот, светофор, мост через речку Пегниц и так далее. Смартфонов и gps тогда, в 2011-м, у большинства простых смертных не было.

   И вот я в залитом огнями, наполненном праздными туристами Старом городе, похожем на Таллинн, Прагу и Венецию (в последней я, впрочем, не была, но неважно) одновременно, и меня охватывает настоящая эйфория от окружающей красоты и беззаботно гуляющего разноплеменного народа, а внутри поет оркестр уличных музыкантов, и не только с пластиковой бутылкой вместо трубы:"Смотри, глупый Манфред, смотри, тупая курица Вероника, смотри, унылый черный лебедь Роз-Мари из задрипанного Вальдемса, ничего вы мне не сделали, я жива, у меня есть работа, и я гуляю по Нюрнбергу, красивейшему немецкому городу (я до сих пор так считаю), а вы сидите в своем китценгенско-вальдемском захолустье и кусайте локти!!" - последнее замечание, впрочем, не совсем соответствовало действительности, ведь "курица Вероника" как раз жила в Нюрнберге, - ну и ладно, раз умнее он ее не сделал! (см.часть вторую моих записок, "Китценгенские каникулы или синдром Штирлица").
   Паря, как на крыльях, я улыбалась прохожим, и они улыбались мне. Всегда оживленная Хауптмаркт, широкая и нарядная Фрауенкирхе и высокая, строгая Лоренцкирхе, горбатые мосты через реку, расслабленная вечерняя толпа, по большей части, туристов. Так я гуляла, изредка заходя в сувенирные оавочки и магазины, пока с сожалением не осознала, что уже поздно, и пора возвращаться на штаб-квартиру.
   Сев на метро, которое после Берлинского и Мюнхенского казалось каким-то детским и несерьёзным, всего три линии! - я быстро доехала до Муггенхоф, и, едва сойдя с эстакады, поняла, что заблудилась. Паника начала медленно, но верно меня охватывать. Я пошла налево, пошла направо, - все не то! - потом становилась, чтобы отдышаться и взять себя в руки.
   "Вспоминай! - пропищал тут мне в ухо неизвестно откуда взявшийся кобальд, неизменный спутник моих немецких странствий (вообще-то он взялся с учебных кассет рыжего Сан Саныча Куклова, моего второго учителя немецкого, и впервые появился на страницах "Китценгенских каникул"), - Не будешь же ты, как та курица, звонить Ройзману в 10 вечера!"
     И я напрягла память: от метро Муггенхоф - прямо, мимо плаката "Незабываемый отдых в Греции", от перекрестка со светофором - налево, потом спуск вниз, мост через речку, все время прямо и прямо и, пропустив первую пересекающю улицу, поворот налево на вторую. Ага, вот и греческий ресторан ("Sirtaki" или "Delos"), вот и соседний дом с ангелочками у входа, вспыхивающими светом при приближении, вот и ступеньки, ведущие к стеклянным дверям в бывший офис-нынешнюю штаб-квартиру, черный резиновый коврик и ключ под ним, - уфф, дошла.

   Помещение сие состояло из небольшого предбанника с туалетами  и двух комнат, в одной из которых находились кухонный шкафчик с раковиной и холодильником (неработающим), стол, два стула, заваленная старыми, несвежими одеялами раскладушка, в другой же, попросторнее - только раскладушка, неопознанные сумки на полу и латышская монетка на пыльном подоконнике.
     Вскипятив воду в маленьком электрочайнике, я села пить ужинать, только тут обнаружив, что купила "эспрессо" вместо обычного кофе, но зато у меня было полно пакетов с печенюшками Роз-Мари, и я смаковала их, окончательно простив уволившую меня несчастную вальдемскую медсестру, - перебирая купленные в нюрнбергской Thalia сокровища: путеводитель на русском языке, "Oh, Germany!"Симона Виндера и "Meine Wunder", книгу стихов своей любимой Эльзы Ласкер-Шулер, на немецком.
     Тут в дверь снова позвонил неугомонный Ройзман, явившийся поменять сломанную крышку унитаза.
Как специалист туалетной фирмы, он справился с этим в два счета, и, отпустив пару неприличных шуток, пожелал мне спокойной ночи и уехал.
Это, действительно, была единственная спокойная ночь, которую подарил мне милый Нюрнберг, как и весь следующий день, когда я в одиночестве наслаждалась прогулкой по нему.
    
     О будущей работе я не думала от слова совсем, просто бродила по шуршащему красному гравию дорожек вдоль деревьев в золотой листве у высоких крепостных стен, с узкими бойницами в башнях, крытыми деревянными галереями, ласковым солнцем на склонах крепостных рвов тихой речкой Пегниц со множеством горбатых каменных мостов, один из которых, Фляйшбрюке, был копией венецианского Риальто (о чем сообщал путеводитель), метро без турникетов, где я, поначалу не умея пользоваться автоматом, впоследствии так и привыкла ездить бесплатно.
     Величественный Вышгород, напоминающий таллиннский, и демократичный Нижний город с его готическими сборами, фахверховыми домиками, разноцветьем праздников, улыбок, уличных музыкантов, торговлей жареными орешками, итальянской нугой et cetera.
     Во второй день, ближе к вечеру, я решила "отмучиться", съездив на экскурсию "по гитлеровским местам", ведь как бывшему экскурсоводу, мне все равно придётся рано или поздно их посетить, - из песни слова не выкинешь, как и из истории Нюрнберга это тёмное пятно! И, посмотрев на Плеррере расписание трамваев, я села на один из них, идущий до Дуцентайд, Докуцентра и Цепеллинфельде.
     Холодные ли осенние сумерки были тому виной, почти безлюдная аллея с высокими деревьями, уныло шелестящими опадающими листьями, вдоль бескрайней, серой и плоской глади пруда, но я постепенно впала в какой-то мистический транс, смесь ужаса и оцепенения, - особенно, когда подошла к помпезному зданию Конгресса, построенному нацистами в псевдоклассическом стиле, напоминающему своими арками древнеримский Колизей.
     В свете полной луны мои шаги так гулко отдавались в длинной галерее из тяжёлых колонн, что мне казалось, призраки прошлого если не идут, то внимательно наблюдают за мной из чёрных провалов арок и дверей и, стоит мне замедлить шаг, остановиться, окружат меня плотным кольцом, оглушат волчьим воем, выстрелами, стуком сапог марширующих солдат, мечущимися тенями горящих факелов, бросающих кровавые отблески на матовую гладь пруда. Так что, не дойдя до Докуцентра, я в панике повернула обратно и чуть не бегом припустила к трамвайной остановке, вскочив в первый же подъехавший полупустой трамвай.

     Дома мое мрачное настроение развеялось, тем более, что в окнах бывшего офиса горел свет, и на пороге меня встретил Сергей, тот самый "латыш" из соседней комнаты, щуплый, невыразительный брюнет средних лет.
     Он рассказал мне, что пришёл лишь переночевать и забрать вещи, а утром переезжает на другое место, так как устроился на завод, а туалетную фирму покидает.
     - Там стабильная работа, хорошие заработки, бесплатное жилье, а тут что? - объяснял он мне свое решение.
     - Тут тоже бесплатное жилье, - возразила я.
     - Ага, и это все, а в остальном...
     - А что в остальном? - поинтересовалась я.
     - Сама увидишь! - махнул он рукой и ушёл в свою комнату, а я, ещё немного почитав, тоже улеглась на раскладушку, накрывшись непрезентабельным одеялом.
     Через несколько месяцев, весной, я снова встретила этого Сергея в офисе Luna-GmbH, на летучке-инструктаже перед отъездом на "точки", проводимой строгим Лепейко, и подумала:"ну-ну!"
     Тогда же, засыпая, всей душой завидовала ему, - мне тоже хотелось на завод, а не на туалеты! - но выбирать не приходилось.

     Штирлиц, как известно из анекдотов о нем, имел обыкновение рано утром, 7 ноября, бегать по Берлину в красных трусах. Я же, попив невкусного "эспрессо", - Сергей уже ушёл, - и подумав, что печенюшки Роз-Мари подходят к концу, решила просто прогуляться по окрестностям в поиске магазинов. Недалеко от дома я нашла LidL, где затарилась продуктами, и обувной, где купила симпатичные серые полусапожки взамен своих вконец сносившихся чёрных, и всего за 19 евро!
     Потом, как водится, дошла до станции метро Эбердхардсхоф и двинула в Старый город, где звонок Айзингера меня настиг лишь в 8 вечера, и шеф оповестил меня о том, что завтра к 7-ми утра я должна быть готова к отъезду на "точку".

     Дома я опять обнаружила подселение - темноволосую россиянку с Урала, Ольгу, молчаливую и затурканную. Некоторое время я пыталась разговорить её на предмет будущей работы, но узнала лишь то, что она трудится в Luna-GmbH уже несколько месяцев, и завтра в 5 утра уезжает на "точку". Потом мы обе легли спать, она - в большой комнате, я - в предбаннике.
     В 5 утра, проводив Ольгу, я ещё немного подремала, и потихоньку начала собираться сама.
     В 7 утра я вышла по сигналу к машине, за рулём которой сидел хмурый бычара, бывший военный, молдаванин Саша. "А где же ваши вещи?" - был его первый вопрос после невнятного "доброго утра". - "А разве надо брать с собой все вещи? - удивилась я, - шеф мне ничего не сказал", - "Ну, конечно, вы же едете туда на неделю! Наверное, он думал, что вы знаете!" - "как-то я пока еще не экстрасенс", - ответила я ему мысленно, и побежала собирать монатки, быстро покидав их в чемодан, - и, подхватив его вместе с рюкзаком, вернулась к машине.

     Итак, 7 утра, мы сидим в машине, освещаемые первыми лучами теплого нюрнбергского солнышка, и молдавский увалень набирает по мобильному номер Айзингера:"млин, опять эта дурацкая музыка, опять он не берет трубку!..." - наш только недавно взявший бразды правления фирмой заболевшего отца в свои руки шеф любил по утрам подольше поспать, и все знали, что до 12-ти ему звонить бесполезно. Саша, наконец, оставляет эти попытки:"Ладно, поехали!" - и заводит машину.
     "А куда мы едем, если не секрет?" - осторожно спрашиваю я, когда мы выезжаем с окружной дороги на автобан. - "В Байройт", - лаконично отвечает молдаванин. Что-то знакомое, - лениво думаю я, но еще не совсем проснувшийся мозг не в силах вспомнить, что именно. И, слово за слово, начинаю рассказывать амбалу о своих немецких мытарствах (или приключениях, это как посмотреть).
     Я, кстати, никогда не делала это для того, чтобы вызвать к себе сочувствие, а просто, - поддержать разговор, сводящийся между русскими в Германии, в основном, к скучной теме работы и денег. Реакция же Саши была похожа на недавнюю реакцию литовских женщин в офисе Luna-GmbH, правда, в несколько ином контексте:"Ну надо же! Правда, он тебя бил? Первый раз такое слышу!..Я думал, что немецкие мужчины - спокойные и бесчувственные, как камбалы и их ничем не проймешь!.." - должна ли я это считать комплиментом себе или наоборот? - задумалась я, и так и не решила.
 
    
  О с е н н е е    у т р о
   
              в  Б а й р о й т е.

 "Одна у него была песня в ходу:
  Вдали за холмами я счастье найду,
  За теми холмами, где даль-синева,
  Где носится ветер сорви-голова.."
       (шотландская песенка)


     Походу, мы ехали на северо-восток от Нюрнберга, и через полчаса равнина сменилась покрытыми осенним лесом холмами, теми самыми синими холмами, за которые так стремилась моя душа, когда я гоняла на манфредовском велосипеде по окрестностям Китценгена. Ещё через полчаса мы достигли места назначения, и под ложечкой у меня неприятно засосало.
     "Максимилианштрассе...где, млин, эта Максимилианштрассе?" - бормотал Саша, сверяясь с навигатором, без которого в Германии никто не ездит. Наконец мы остановились на просторной площади, окруженной великолепными зданиями эпохи позднего классицизма, перед деревянным не то ресторанчиком, не то - домиком на сваях, с надписью весёлыми буквами "Winterdorf" по верху.
     Из-за угла этой необычной постройки нам навстречу по светлым деревянным мосткам уже цокала каблучками со строгим лицом, тугим узлом, лишь с одним  выбившимся пушистым завитком темных волос, в бежевой куртке-безрукавке и клетчатой рубашке, как мне показалось, типичная "женщина из сферы торговли", - под начало которой и передал меня молдаванин, сказав, чтобы мы пообщались, а потом он отвезёт мои вещи в гостиницу.
     - Окей, мне все равно надо сделать утреннюю уборку, а заодно я вам все покажу и расскажу, - сказала мне Алла и повела в левое крыло ресторанчика, где размещались туалеты.
     - Это тот самый Байройт? - вдруг осенило меня, - где Рихард Вагнер, Театр оперы, фестивали, все дела?
      - Ну да.. - просто ответила Алла.
    
     Туалеты в стиле скорее "Сказок Венского леса", чем "Тангейзера", меня потрясли до глубины души: деревянные панели, покрытые переплетающимися узорами зеленых листьев, раковины в виде полукруглых чёрных чаш, откуда будто бы бьют лесные родники, щебет птиц из репродуктора, - как потрясали они любого, кто впервые сюда попадал, кроме привыкших к ним студентов, каждый вечер тусовавшихся в ресторанчике. - Да ну их, они нищие, ничего не оставляют на тарелке, - пренебрежительно отзывалась о студиозусах строгая Алла, которая оказалась отнюдь не "женщиной из сферы торговли", а вполне интеллигентной дамой с высшим техническим образованием, когда-то работавшей мастером цеха на каком-то Киевском заводе.
     Эти, отличающиеся творческим дизайном, но временные туалеты особой уборки не требовали. В будние дни вобще можно было не париться: приходить к 10-ти, за полчаса убрать оставшиеся с вечера грязь и мусор, протереть раковины, зеркала и пол, добавить бумагу и отдыхать до 14.00. А потом, с 14.00 до 22.00 - работать, - то есть, по большей части, стоять у круглой деревянной стойки с тарелкой, куда была приклеена для затравки одноевровая монета, в клетчатой рубашке и баварской шляпе, и мило улыбаться посетителям. Время от времени, конечно, проводя осмотр туалетов, добавляя бумагу, освежая воздух и протирая пол.
     Алла, впрочем, стояла у тарелки без улыбки, со строгим выражением лица, - видимо, решив, что, нагоняя страху, заставит справляющих нужду расщедриться больше, а иногда прямо-таки требуя от них на тарелку "eine kleine Spende"!   
    Весь вторник я простояла с ней, учась и помогая в уборке, а в среду уже работала самостоятельно, на перерывах приходя в гостиницу "Adlerhirsch", где мы жили в скрипучей мансарде третьего этажа, выходящей окнами на дорогу, и где Алла в пижаме, с распущенными длинными темными волосами, попивала красное вино, продолжая меня инструктировать:
     - В будние дни на туалетах спокойно, а в выходные начинается запарка, и надо приходить пораньше, к 12.00, и оставаться до 23.00.