Сказание о самовольной реинкарнации

                Из  воспоминаний  одного  гималайского  йога 


       Было семнадцать мне лет, когда вдруг мне сказал мой учитель :
       «Если действительно ты научиться чему-то всерьез      
       хочешь, то вот мой совет : отправляйся-ка к этому свами».
       Тут же он мне описал и пещеру в отвесных горах,
       где обитал тот мудрец : милях в трех от местечка Ганготри,
       чуть в стороне от пути, что ведет на великий Гамакх :
       вечный, как боги, ледник, он исток есть священного Ганга.
       Мне удалось без труда обиталище йога найти :
       там вековая сосна над ущельем склонилась глубоким.
       Прямо за бурым стволом был в пещеру извилистый вход.
       В дальнем углу там сидел в позе лотоса статный мужчина :
       талия, плечи и грудь в треугольнике точном сошлись,
       мускулов в теле игра мне напомнила древних атлетов,
       волосы и борода у него походили на снег :
       ими достойно лицо, как оправой алмаз, окаймлялось.
       Мало я видел людей безусловно прекрасных, как он.
       Больше всего потрясло меня в жителе этой пещеры
       то, что по возрасту он девяностый насчитывал год.
       После того как его я приветствовал жестом сердечным :
       точно родного отца, и как сыну ответил он мне,
       не удержавшись, спросил, чем питаются в здешней пещере :
       молод ведь я еще был и к изысканной пище привык.
       Колледж два года назад я, замечу попутно, закончил.
       «Вон там, в пологом углу корнеплодов немного лежит,
       можешь ты выбрать один, и в костре подержав призатухшем,
       пару минут, его съешь». Сделал все я, как он и сказал.
       Вкусен был тот корнеплод. Он напомнил мне рисовый пудинг.
       «Буду тебя я учить совершенно без помощи слов», –
       свамиджи мне сообщил. И действительно, в полном молчаньи
       сутки, другие прошли. На исходе же третьего дня
       стал я склоняться к тому, что нет смысла в моем пребываньи
       рядом с таким молчуном : он не сможет меня научить,
       видно, совсем ничему. С ним я время напрасно теряю.
       «Мальчик, прислали тебя не за книжным познаньем сюда, –
       мысли мои прочитав, мне ответил безмолвный вдруг свами, –
       но лишь за тем за одним, чтобы опыт живой получить :
       тело оставить мое я намерен к утру послезавтра».
       Тут он опять замолчал, зато мой развязался язык :
       «Этого делать нельзя, грех великий есть самоубийство,
       и уж кому как не вам эту истину знать надлежит?»
       «Мальчик, рубашку сменив, разве стал ты другим человеком?
       или с обложкой иной станет также и книга другой?
       наволочку заменив, разрушаешь ты разве подушку?» –
       «Да, но какое у вас совершенное тело еще.
       Счастлив я был бы иметь вполовину прекрасное тело.
       Грех вам его покидать : оно может служить и служить».
       Долго ответа я ждал – терпеливо, в течение ночи.
       Утром в пешеру вошел мой товарищ : он тоже адепт
       свамиджи был моего. Почему он теперь нас наведал,
       я бы не смог объяснить. Но мне стал он вдруг сходу внушать,
       что я не должен мешать совершить свами махасамадхи :
       так в нашей веры зовут добровольный из тела уход. 
       «Полон он внутренних сил. Позавидовать можно здоровью.
       Телом изящно сложен. Для простых он людей – идеал.
       Тело свое укреплять и духовно поддерживать должен,
       людям примером служа, как в гармонии тело и дух», –
       так я ему возражал. Возмущение в сердце кипело.
       Даже успел я сказать, что и йогой нельзя называть
       глупый его суицид. Право, жаль, что полиции нет здесь.
       Было бы лучше всего свами этого взять под арест.
       «Все он мне тут говорил, что я вижу одно только тело,
       видеть же мне надлежит что-то большее... где же оно?» –
       «Друг мой, ты очень неправ. Жизнь скрывает великие тайны.
       Должен очистить ты ум, что твой колледж в тебе замутил.
       С этой ведь целью тебя твой учитель сюда и направил.
       Странно мне даже тебе о простых столь вещах говорить» –
       «В сущности я ничего необычного не совершаю, –
       свамиджи вдруг произнес, – если тело покинуть пора,
       вовремя мы узнаем. И вставать на пути у природы
       мы никогда не должны. Помогает природе лишь смерть :
       нас уничтожить она и не может и даже не хочет.
       Суть ее только в одном : нас от нашего тела разъять...» –
       «Но я совсем не хочу жить без тела...» – «Послушай, мой мальчик,
       в теле нельзя вечно жить. Разлагаться оно и стареть
       с возрастом обречено. Смерть и есть апогей разложенья.
       Ум как бессмертное в нас неподвержен и в малом ему.
       Через дыхание ум с телом бренным пожизненно связан.
       Если дыхания нет, неизбежно приходит и смерть
       Но перестав и дышать, тем не менее ты существуешь...» –
       «Существованье мое как без тела почувствую я?» –
       «А как ты чувствуешь мир, когда ходишь совсем без рубашки?
       Но это все пустяки... завтра утром, часов этак в пять
       я прекращаю дышать и хочу, чтобы вы мое тело
       в близ протекающий Ганг погрузили – нетрудно для вас?»
       «Что вы, да я и один справлюсь с этой задачей простою», –
       тут же, к нему подойдя и подмышками руки скрестив,
       я оторвал от земли его с легкостью, точно ребенка.
       Ночь моя в мыслях прошла. И товарищ мой тоже не спал.
       Ровно без четверти пять в позу лотоса свами уселся
       и, улыбнувшись, спросил : «Что ты хочешь еще от меня?
       Смело теперь говори : я исполню любое желанье», –
       «Что вы мне можете дать, если вас уж не будет в живых?» –
       слезы невольно в глазах у меня в этот миг навернулись.
       Он же опять не сумел добродушной улыбки сдержать :
       «Разве тебе не сказал твой учитель, что нам после смерти
       ученикам помогать точно так же, как в жизни, легко?»
       Молча ему я кивнул, продолжая безудержно плакать.
       Также приятель мой был неподдельной печалью объят.
       «Ладно, я сделаю так : мое тело теперь я оставлю.
       Но так и быть, ради вас очень скоро другое возьму.
       Случай поможет мне в том : через три с половиной недели
       будет укушен змеей у реки молодой человек.
       Место зовется Ассам : там, в долине реки Брахмапутры,
       есть деревенька одна посреди живописных холмов...»
       В точности он описал ту низину бамбуковой рощи,
       где, в двух шагах от реки, наблюдая, как стадо слонов
       плещется в мутной воде, молодой человек слишком близко,
       видно, к гнезду подступил : обиталищу двух черных кобр.
       Так что я должен спешить. И, отыскав бездыханное тело,
       подле него пребывать. Ибо если отыщут его
       люди другие, тотчас, совершив похоронную тризну,
       пламени прах предадут, а останки и пепел – реке.
       Все это нам рассказав, погрузился в безмолвие свами.
       И, спустя пару минут, внятно : «Аумм...» он звук произнес.
       И – навсегда замолчал. Я проверил биение сердца,
       также и пульс, и зрачки : может снова начнет он дышать.
       Нет, жизнь ушла из него. А точнее, сам жизнь он оставил.
       Слово мы дали ему отнести его тело к реке.
       Молча к нему подойдя, мы удобно его обхватили.
       Стали затем поднимать, но – как странно! – совсем не смогли
       тело его оторвать от землистого пола пещеры...
       Сук мы толстенный тогда принесли от соседней сосны :
       сунув под бедра ему, мы рычаг самодельный создали.
       Также и он не помог тело свамиджи перевернуть.
       Час незаметно минул в изощренных, но тщетных попытках :
       все, что пришло нам на ум, испытали мы... но ни на дюйм
       сдвинуть с земли не смогли к нему чудно приросшее тело.
       То, что случилось потом, не забыть мне уже никогда,
       кто-то вдруг тихо сказал за минуту до солнца восхода :
       «Ну, а теперь мы его в Ганг священный одни понесем».
       Не было вкруг ни души. Мы с товарищем переглянулись.
       Явно услышал и он непонятные эти слова.
       Вдруг и само по себе поднялось в воздух свамиджи тело.
       Медленно, как по воде, в направлении Ганга оно
       в воздухе и поплыло... так плыло оно три сотни ярдов
       (шли мы послушно за ним), а потом в середину реки
       плавно спустилось оно и из глаз наших быстро исчезло,
       хоть был совсем неглубок в тех местах полноводный наш Ганг.
       Долго не мог я забыть левитации опыт чудесный,
       хоть мне учитель не раз объяснял все законы ее,
       что точно так же просты, как любые законы Вселенной,
       ибо в основе всего лишь единственный принцип лежит :
       правит материей дух, так имеющий уши – да слышит!
       Но мне, однако, пора мой правдивый закончить рассказ,
       времени много уже на меня мой читатель потратил.
       Час мы еще провели, потрясенные зрелищем тем,
       что даже в этих местах есть не правило, но – исключенье.
       Ну а потом – разошлись. Путь лежал мой на юго-восток,
       в округ приморский Ассам, и в долину реки Брахмапутры.
       Вовремя прибыв туда, я в бамбуковой роще осел.
       Странные мысли пришли мне на ум в медитациях долгих :
       что, если предупрежден человек будет тот молодой
       мною – а кем же еще? Все должно совершиться ведь завтра.
       И на моих же глазах... ну а что если есть и семья
       у человека того, есть жена, есть и малые дети.
       Всю в размышленьях таких я провел и последнюю ночь.
       Утром в назначенный час я разбужен был рокотом трубным :
       стадо большое слонов в предрассветной плескалось воде.
       Тут же я встал и пошел, уязвленный предчувствием скорбным.
       Скоро дошел до реки и не мог облегченья сдержать :
       видно, еще не пришел тот, кто нынче придти будет должен.
       Вдруг из-под низких кустов, влево, ярдов в семи от меня
       кто-то с испугом вскочил : я лицо его в страхе увидел.
       Может, явленье мое в этом месте и в этот момент
       он совершенно не ждал... следом вопль его страшный раздался :
       резким движеньем своим потревожил он рядом змею.
       В шею пришелся укус. Через три он минуты скончался.
       Горько тогда пожалел я о замысле гордом моем.
       Плача, пошел я к реке. Там, как свойственно нам, искупавшись,
       сел медитировать я. В час закатный же снова пришел
       к месту, где труп возлежал. Тот сидел как ни в чем ни бывало,
       жестом, известным лишь мне, поприпетствовав скромно меня.
       Также улыбка и взгляд показались мне странно знакомы.
       Стал он со мной говорить, точно были приятели мы :
       просто меня он спросил, не напрасно ли время в пещере
       с ним я когда-то провел. А на прежнего свами теперь
       был он совсем непохож. Я ж тогда мои странные чувства
       так и не смог побороть : чтобы тот, кого близко я знал,
       вновь предо мною стоял, но в другом, непривычном мне теле.
       Видя смущенье мое, распрощался тот садху со мной.
       Наши с ним жизни пути так ни разу потом не скрестились,
       хоть и по нынешний день о нем думаю я с теплотой.
       Так вот единственный путь избежать с Царем Смерти свиданья
       гуру мне мой подсказал : это был его главный урок.