как неизменно кончаются все большевистские предпри

ИВАН СОЛОНЕВИЧ О БОЛЬШЕВИЗМЕ И О СОВЕТСКОМ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ

Большевистская революция, взятая в целом, есть попытка согнуть стальную пружину в бараний рог. Ежели на эту попытку посмотреть извне, то вы увидите стальную полосу, согнутую во что-то, внешним видом напоминающее выше указанную баранью принадлежность, если вы всмотритесь и вдумаетесь во внутреннюю сторону всей этой временной конструкции, то вы увидите, с одной стороны, колоссальное накопление и напряжение внутренних, так сказать, молекулярных сил и, с другой стороны — панический ужас власти перед тем неизбежным моментом, когда эта пружина разогнется. Если бы этой паники у власти не было — незачем было бы ей, на двадцатом году победоносной революции, расстреливать свои же собственные верхи. Если бы власть о накоплении этих молекулярных сил ничего не знала — то неоткуда было бы взяться и панике. ("Голос России" № 105, 1938 г.).

***

Сталин не является вождем русского народа, как об этом говорит советская пропаганда, а является деспотом, как об этом говорят факты.
Самый заклятый и самый беспощадный наш враг, — враг, впившийся во все артерии русского, народа, враг, по капле выпивающий русскую кровь, — это есть большевизм.
Все остальное, это вопрос цены и вопрос о цене, которую нам платить придется совершенно неизбежно. Совершенно независимо от того, о чем мы будем галдеть. ("Наша Газета" № 3, 1938 г.).
Каждый год большевизм все выше подымает эту цену, которую России придется платить за его свержение, и ту цену, которою придется расплачиваться после его свержения.
Советская власть грабит мужика, закрепощает рабочего и расстреливает интеллигенцию, но не может сталинский режим истребить всю страну. ("Наша Газета" № 4, 1938 г.).

***

Советская власть выросла из поражения и измены, и она идет по путям измены и поражения. Она была рождена шпионами, предателями и изменниками, и она сама тонет в своем же собственном шпионаже, предательстве и измене.
На двадцатом году революции, революционное поколение сходит с исторической арены, облитое грязью, кровью и позором: более позорного поколения история еще не знает. Очень небольшим утешением для нас может служить то обстоятельство, что русских людей в этом поколении очень мало. Это какай-то интернациональный сброд с преобладающим влиянием еврейства — и с попыткой опереться на русские отбросы. ("Наша Газета" № 6, 1938 г.).

***

На пространстве одной шестой суши земной установлен противоестественный экономический режим, нацеленный на мировую революцию. Для насильственного поддержания режима создан политический строй, основанный на угнетении, насилии, шпионаже и терроре. Для поддержания этого насильственного строя соз-дан сколоченный из сволочи аппарат партии актива и ОГПУ. В результате всего этого страна находится в состоянии непрерывной гражданской войны.
С каждым годом становится все более глубоким советский хозяйственный кабак.
На краю своей гибели большевики будут делать отчаянные усилия. Они будут и резать друг друга, и вспоминать Суворова. И бросать бомбы в нас, и вопить о русском патриотизме. Будут резать и врать так, как никогда еще не резали и не врали за всю их белоснежную историю. Ко всему этому мы должны быть готовы. Мы должны быть готовы и к тому, что перед окончательной гибелью большевизма многие, очень многие из нас струсят и под лозунгом защиты Родины станут на защиту Сталина.
Миллионы русских душ борются в СССР, отстаивая бытие свое против страшной тьмы и кровавой грязи, которыми большевизм пытается закрыть и замазать и свет, и солнце русской жизни. Миллионы и миллионы русских мужчин и русских женщин погибли в этой борьбе, мучительно и страшно.
Мне страшно думать о судьбах миллионов, медленно и заживо сгнивающих в концентрационных лагерях.
Мне страшно думать о том лже-патриотическом словоблудии, которое яркими лозунгами прикрывает самое страшное, что было в нашей истории: попытки убить и тело, и душу нашего народа.
В рядах коммунистической партии всегда боролись — борются и сейчас две тенденции. Первая — это мировая революция, и вторая — это социализм в одной стране. Победа или поражение одной из этих тенденций не мотивируются и не вызываются никакими принципиальными соображениями. Здесь спор идет только о технической возможности. Возможно или невозможно нести в мир знамена мировой коммунистической революции.
Сталин выбрал компромиссную линию — укреплять на базе крепостного труда и беспримерного обнищания массы военную мощь отечества трудящихся, и в то же время делать все, что только было технически возможно, для мировой революции.
С лозунгами мировой революции или без лозунгов мировой революции, большевистская власть в совершенно одинаковой степени является врагом русского народа. ("Наша Газета" № 30, 1939 г.).

***

В лице коммунистического правящего слоя нынче погибают верхи всей материалистической культуры современности.
Этот правящий слой сколотил блестящий, вероятно, еще невиданный в истории аппарат власти. Если из этого аппарата "перпетум мобиле" все-таки не получается, то тут не вина "изобретателей", а вина принципа: того, чего добиваются коммунистические изобретатели, — построить вообще нельзя.
Большевизм отдает себе совершенно ясный отчет в том, что его цели могут быть достигнуты только насилием. Поэтому все его внимание сосредоточено на организации аппарата насилия.
Однако агитация советской власти не ограничивается одними обещаниями — она пытается использовать, и отчасти использует, те "рабочие" инстинкты, инстинкты работы, которые живы в душе каждого русского человека, не изуродованного веками барского бездельного житья.
Использует также и боевые инстинкты этого народа. Если Сталину для защиты его власти и его территории понадобится сыграть на религиозном инстинкте народных масс, то, возможно, мы увидим митрополита Сергия, благословляющего, христолюбивое воинство на победу. Словом, кроме всяких словесно плакатных обещаний, советский режим, непрерывно балансируя на самых невероятных противоречиях, использует и ряд глубинных инстинктов народа.
Служилый слой СССР все время мечется между этими противоречиями.
В одних слоях — среди работников исполнителей — они создают целый ряд личных тупиков, в другом слое — в творческом — они приводят людей к принципиальной безвыходности.
Исполнительный слой страдает, работает и пытается лично извернуться в принципиально безвыходной обстановке. Творческий слой или пускает себе пулю в лоб, или гибнет в застенках.
Подсоветская жизнь окрашена в два основных цвета: личного героизма и принципиальной безвыходности. ("Наша Газета" № 45, 1939 г.).

***

Ленинская национальная политика — создание культур — "национальных по форме и пролетарских по существу" — окончилась не только провалом, как неизменно кончаются все большевистские предприятия. Она дала результаты прямо противоположные намеченным.
Общенациональное сознание русского народа, выковано не только общностью всей нашей исторической судьбы, но и общностью наших революционных испытаний.
Если французская революция сплавила бретонцев, провансальцев, гасконцев и прочих в единую французскую нацию, то в пламени большевистской революции все эти "мы рязанские", полтавские, тифлисские, минские и прочие переплавились тоже в одну нацию. Переплавка эта началась уже давно — задолго до революции. Всероссийский концентрационный лагерь, согнав в одни и те же бараки и великороссов, и грузин, и малороссов, и чеченцев, переплавил этот конгломерат в одну и ту же семью.
Даже при большевистской интернациональной революции единство страны в общем все-таки удержалось. Неужели можно себе представить, что оно не удержится при национальной контрреволюции... ("Голос России" № 105, 1938 г.).