Размышление о наилучшей в мире зависти

     Когда кто-то из наших знакомых, а тем более близких болен неизлечимой болезнью, то есть практически обречен, и часы его – или дни или недели – сочтены, тогда как песок в наших песочных часах еще сыплется и сыплется, убаюкивая нас и дальше сладкой неопределенностью смертного часа, —
     да, в эти моменты мы искренне сочувствуем умирающим, но одновременно и невольно радуемся тому, что нам еще «жить и жить», -
     и хотя драматизм, а пожалуй, и трагизм ситуации налицо, мы все-таки в ней продолжаем оставаться больше зрителями, чем действующими лицами, – 
     но как только эти люди ушли в мир иной, в нас тотчас поселяется довольно странное, неотвязчивое и, я бы сказал, амбивалентное движение души : вот, мол, они главное дело жизни сделали, и сделали в общем-то хорошо, а нам все это еще предстоит, и неизвестно, справимся ли мы с ним или все получится скомкано и кое-как, –
     и тогда какая-то непостижимая добрая зависть к ушедшим закрадывается в наше сердце : мы, с одной стороны, завидуем умершим, но и от нашего положения еще живущих тоже не отрекаемся, - 
     во-первых : оно также представляет кое-какие выгоды, а во-вторых : умереть мы все равно успеем, –
     чем ближе, однако, наш смертный час, тем яснее мы понимаете ту простую истину, что в конечном счете речь шла только о том, чтобы «хорошо умереть» и больше ни о чем, –
     и наша зависть к ушедшим прежде нас усиливается в разы, -
     но усиливается в разы также и наша доброта, лежащая в основе этой совершенно удивительной по своей природе зависти, –
     а наш взгляд в эти минуты будет немного сходен со взглядом человека, пытающегося вспомнить о чем-то очень важном для него и почти уже вспомнившем, но в последнюю секунду опять потерявшем нить воспоминаний.