Я буду ждать на темной стороне. Книга 2. Глава 70

На улице шел снег. Он начался с самого утра, и, несмотря, на середину дня за окном, не спешил прекращаться. С такой погодой празднование Нового года действительно могло превратиться в сказку. Без этих надоедливых дождей и туманов, характерных для данной местности.

Разбирая коробки, где лежала всякая мишура, Евангелина отошла от окна, и, рассеянно любуясь украшенной елью, на чью установку они потратили с отцом половину вечера, она снова и снова возвращалась в мыслях к состоявшемуся накануне разговору с матерью Лисова, лишь изредка прислушиваясь к праздной болтовне мачехи, хлопотавшей вокруг семейного ужина. 

«Он совсем плох, но возможно его состояние улучшится, если он увидит тебя», — женщина казалось самым тщательным образом подбирала слова, пытаясь подтолкнуть её к в походу в клинику, где лежал её сын, давя на эмоции. И вообразив себе, что ситуация хуже, чем есть на самом деле, и Лисов лежит там совсем при смерти, едва цепляясь за жизнь, Евангелина слегка разочаровалась, обнаружив на месте другую картину, отличную от того, что наплела его матери, пытаясь ею манипулировать.
 
Она до последнего не хотела идти в эту клинику. По причине его дурацкого поведения на собственных именинах. И убежденная, что он получил по заслугам, оказавшись там, Евангелина все же решилась к нему наведаться, иначе от звонков его матери ей не было бы покоя ни ночью, ни днем. А выглядеть в глазах этой женщины циничной и бессердечной девушкой ей не хотелось.

Выбрав для похода наименее загруженный делами день, (накануне ей надо было ещё раз свозить кошку в ветклинику), она до последнего надеялась, что все обойдется, и Лисов забудет о своих шуточках. От этого коварного парня можно было ожидать всего, даже если тот на некоторое время окажется прикованным к капельнице.

Каким же было её удивление, когда прибыв на больницу, и заглянув к нему палату, где тот должен был, по идее, находиться при последнем издыхании, она обнаружила его в почти хорошем здравии и точно такой же памяти.

На умирающего Лисов действительно не походил. Но и полностью здоровым его назвать было трудно. Выглядел он бледнее, чем обычно, а на его щеках проступал теперь болезненный румянец, придававший его облику особенный шарм. И кажется, у него ещё что-то было со зрачками, напоминавших издали зрачки переболевшего чумой кота. Либо на них так просто падал тусклый дневной свет из окна, делавший его взгляд почти неузнаваемым.

Лисов лежал в постели, с кротким видом всматриваясь в смартфон, который он почти сразу убрал в сторону, едва порог палаты переступила Евангелина.

К руке парня была прикреплена капельница. По этой причине ему следовало оставаться неподвижным, дабы от одного неосторожного рывка не свалить эту конструкцию прямо на пол, и тем самым позволить воздуху ворваться в иглу.

В таком состоянии он находился вот уже несколько дней, подыскивая в уме повод для совершения побега из этой больницы. И пусть дела его шли намного лучше, чем до попадания в это место, выписывать его отсюда не спешили. Ему следовало пройти ещё ряд процедур, связанных с капельницами, что для него, как для человека, не привыкшего так долго находится в обездвиженном состоянии, боясь лишний раз пошевелить рукой, было сущим мучением. И никогда не проводя столько времени взаперти, лишенный нормального общения с людьми, кроме медперсонала и родни, (остальным вход в его палату был воспрещен), Лисов искренне обрадовался, увидев на пороге ту, на чей визит он даже не рассчитывал.
 
Застыв на какое-то мгновение у двери, Евангелина казалось не решалась ступить дальше, моментально поддавшись воспоминаниям о его поведении на именинах, однако окинув небрежным взглядом этого парня ещё раз, поняла, что для неё он пока не представлял особой опасности.

Находясь в полулежачем-полусидячем положении под капельницей, Лисов был слишком слаб, чтобы нанести ей вред, зато он мог вполне вступить с ней в словесную перепалку. На прикроватном столике стояла тарелка с завтраком, к которому тот даже не соизволил притронуться, ссылаясь на отсутствие аппетита из-за высокой температуры, сбить которую удалось лишь во второй половине дня. И почувствовав себя немного лучше лишь после полудня, он понял, что его радость была преждевременной, когда коснувшись лба, обнаружил, что лихорадка никуда не делать, и очень скоро его тело вновь окажется во власти высокой температуры, подтачивающей его силы изнутри, но никак не влиявшей на его способность цинично шутить над собственным состоянием.

В чем Евангелина успела убедиться лично, стоило ей с ним поздороваться и сесть напротив, придерживаясь такого расстояния, чтобы у него не возникло соблазна коснуться её руки со стороны капельницы. Лисов имел ухоженный вид, впрочем, как всегда. И не совсем понимая, как этому парню удавалось следить за собой даже в таких непростых условиях, она не переставала поражаться стойкости его духу, который не могла сломать даже больничная обстановка. Так что если бы не его болезненный вид и странный вид зрачков, она бы приняла его за вполне здорового человека. По крайней мере, такое впечатление производил он со стороны, если к нему особо не присматриваться.
 
Несмотря на неоднозначность своего нынешнего положения, Лисов не утратил своего прежнего пыла и чувства юмора. Так что оказавшись напротив его койки, Евангелина была несколько удивлена, заметив за ним склонность саркастически шутить вопреки лихорадочному состоянию. И наблюдая за ним таким, каким он был сейчас, она пришла к убеждению, что этот парень, с бледностью, придававшей необычайную трогательность его лицу с безукоризненными чертам, умудрялся каким-то образом выглядеть ещё сексуальней и притягательней, вытянувшись в постели во весь рост, и сгорая при этом от высокой температуры, нежели когда имел здоровый вид. Бог весть как это у него получалось… Наверное немалую роль играл его полуобнаженный вид. Однако сравнивая его прежнего с нынешним, который выглядел более беспомощным, Евангелина почувствовала, как защемило у неё сердце от увиденного, когда ранее ничего подобного к этому человеку она не испытывала.

«Пока что ты к нему холодна, но однажды ты его полюбишь…», — всплыли в её памяти слова Сильвестра, и тщетно пытаясь развеять нахлынувшее на неё наваждение, она попробовала переключить внимание на другие вещи. Вспомнив, наконец, что сюда она пришла не с пустыми руками, Евангелина потянулась за бумажным пакетом.

— И что же это за подарок? — улыбаясь, осведомился у неё Лисов, с трудом удержавшись от желания поднять вверх руку, к которой крепилась капельница. — Надеюсь, не твой тест с двумя полосками и счастливым уведомлением меня о том, что через девять месяцев я стану отцом нашего с тобой ребенка, а потому должен буду жениться на тебе во избежание скандала?!

Поджав губы, Евангелина судорожно вздохнула. Лихорадка лихорадкой, а меняться он, по всей видимости, не собирался. Какой высокой не была бы температура у этого парня, и какую слабость он сейчас не испытывал, на его чувство юмора эти два фактора, похоже, не влияли никак.

Намекнув ему о том, что его шутки сейчас неуместны, она тут же вынула из пакета «больничный» набор в виде апельсин и прочих вещей, что обычно берут с собой посетители во время визита к больному. Чуть позже она выяснила, что он был в состоянии самостоятельно передвигаться, но если слишком долго находится в таком состоянии, то его начинало тошнить и у него кружилась голова. Словом, временами Лисов испытывал симптомы, более подходящие для беременной бабы с токсикозом, чем для перенесшего отравление от передозировки алкоголя и травы парня. Внимательно выслушав его, Евангелина с трудом удержалась от улыбки. 

— Как знать, может ты залетел?! — усмехнулась она, заметив, что к ней начало постепенно возвращаться её прежнее расположение духа, нарушенное после незапланированного визита к Сильвестру.

— Ну, да, трахались мы с тобой вдвоем, а «залетел» почему-то только я один! — засмеялся Лисов, не сводя с неё пристального взгляда, от которого ей на мгновение стало не по себе, и, почувствовав, как её щеки вновь заливаются румянцем, Евангелина поспешила перевести разговор в другое русло, пока он вновь не начал плоско шутить на тему «залетов», как всегда любил это делать, намекая на будущих «внуков» для своей матери. 

Она не станет обсуждать с ним то, что произошло у неё тогда с Сильвестром. Евангелина не была уверена, что он правильно поймет её намеки. Также она не станет рассказывать ему о том, что произошло после. По окончанию близости с одногруппником. В противном случае Лисов его убьет, как неоднократно обещал, замечая, какими красноречивыми взглядами эти двое обменивались во время занятий.

Тем более она не видела смысла рассказывать ему, что по возвращению домой от Сильвестра с ней случилась истерика, и, судорожно ища повод выплеснуть наружу накопившиеся эмоции, она почему-то набрала телефонный номер Новаковского, которого всегда воспринимала как своего брата, которого ей хотелось бы иметь рядом.

Правда стоило ему ответить на её звонок, как не стесняясь больше ни своих эмоций, ни крепких выражений, она вылила на его голову все то, что предназначалось Сильвестру, рассказав  одногруппнику обо всем без утайки, в частности, акцентировав внимание на довольно странном поведении Полетаева-Стахорского и его неадекватных требований.

Так что слушая все её излияния в телефонную трубку, Новаковский едва не оглох на одно ухо, впервые в жизни сталкиваясь со столь жестким приступом женской истерии, но не имевший ни малейшего понятия о том, что следовало делать в таких случаях вообще, и как ему подсобить одногруппнице, чтобы облегчить её от душевных страданий. Тем более он не до конца пришел в себя после конфликта с Марком Исааковичем, а тут такое…

Это произошло прямо посреди ночи, когда он как раз собирался отдохнуть после пережитых на днях треволнений и разгрузить свою голову. Евангелина так вопила в телефон, заливаясь слезами, что на утро после этих криков у неё болели легкие, а у самого Новаковского — барабанные перепонки и голова.

Она не могла вспомнить, чтобы кто-нибудь и когда-нибудь доводил её до такого состояния, не зная, как ещё выразить переполнявшее ее ощущение гнева. Так наверное вопили роженицы в пик родов, когда с головой накрывало чувство, будто бы ещё немного и от собственного крика лопнут голосовые связки.
Новаковскому стоило невероятных усилий её успокоить, находя подходящие слова для диалога, если таковым можно было назвать тогда его тогдашнее поведение. Поведение человека, не имевшего ранее никакого опыта в плане погашения девичьих истерик. Ему чудом удалось угомонить Литковскую благодаря своим прагматичным доводам и трезвому взгляду на жизнь.

В тот вечер он оказал для неё своего рода психологическую помощь, всерьёз опасаясь, как бы она не навредила себе, попав под влияние разрушительных эмоций. 

Лисову бросилась в глаза её странная грусть, но посчитав ошибочно, что виной её этого состояния является он сам, не стал ни о чем её расспрашивать, раздумывая, как бы плавно подвести эту девушку к разговору о его прошлом поведении, когда застыв напротив квартиры её отца, он пытался выбить оттуда дверь, упрашивая пустить его самого в прихожую.

Теперь его голова была не просто квадратной, как любил он выражаться после хорошей праздничной попойки, сутками отходя от похмельного синдрома, а «многоугольной». Только в этот раз его выздоровление как будто затянулось. Словно он нарочно пытался себя убить, но его опять вернули к жизни, и он не знал, что ему делать теперь со всем этим дальше и как строить свою судьбу.
 
— Такое ощущение, будто меня стукнули по голове чем-то тяжелым, — прищурившись, признался Артем, касаясь свободной рукой своего виска. — Мозги до сих пор болят...

Это, по всей видимости, и было причиной того, почему за все это время он так и не решился попробовать завтрак, неоднократно принимая попытки нормально поесть, но снова и снова оставляя все как есть, укладывался в постель, укрываясь по пояс легким одеялом.

Понимающе кивнув, Евангелина взяла его за запястье, над которым висела капельница, и, продолжая обмениваться с ним шуточками, намеренно коснулась своей второй рукой его лба, тут же отдергивая руку. Этот участок его головы был горячим подобно поверхности утюга. Похоже, у него вновь была высокая температура, только этого он почему-то не ощущал, ссылаясь на какую-то слабость.

Неудивительно, что у него не было никакого аппетита. Лично она в таком состоянии не смогла бы даже подняться с постели. Её опасения оказались ненапрасными, и, совсем недолго подержав под рукой протянутый ему градусник, Лисов тут же вернул его обратно, ссылаясь на несвойственную ему усталость и упадок сил. Взглянув на градусник при свете дня, и увидев на нем отметку в тридцать девять с лишним градусов, Евангелина озадачено кивнула. 

— Ты, просто придурок, по-другому не скажешь! — не сдержавшись, выругалась она, будто вправду переживала за его здоровье.

— А что такое? — удивился Лисов, поднимая на неё глаза.

Она без сожалений назвала вслух цифры, которые лично ему не показались такими уж страшными. Этот парень принадлежал к числу такого типажа людей, кто спокойно переносил  высокие температуры, лишь чувствуя инстинктивно, что с ними «что-то» не то, за что, конечно, ему следовало благодарить крепкое здоровье и хороший иммунитет, имевший привычку задавливать в большинстве случаев развитие любой болезни в самом начале её стадии, не давая никакой возможности распространиться ей по всему организму. 

— Как можно не ощущать такую температуру! — Евангелина была в шоке с его беспардонного отношения к собственному организму.

Как если бы не её вмешательство, он ничего бы и не заметил, даже не думая проверять температуру. Хотя интуиция ей подсказывала, что если бы Лисов все же соизволил воспользоваться термометром и тот показывал не тридцать девять, а все сорок и больше, он даже тогда бы ничего не заметил, списывая судороги своего тела на побочный эффект от принятых им накануне лекарств.

Книга 2. Глава 71

http://proza.ru/2022/12/26/866