Искушение

     Моя мама - учительница младших классов, за сорок два года своей работы открыла интересную закономерность: через каждые – если не ошибаюсь – три года на четвёртый случался явный подъём интеллектуального уровня детей. Три года подряд в первый класс приходили «середнячки» с  небольшим естественным разбросом в способностях, а на четвёртый – являлись «орлы», тоже с разбросом внутри «стаи», но на порядок выше остальных, непоседливые, любознательные, одарённые.

     Я попала к орлам. Кроме них в классе ежегодно появлялось по одному записному второгоднику, которые через год-два опять отставали, а их место занимали очередные великовозрастные обломы.

       И был ещё один, совсем отдельный персонаж женского полу. Видимо у персонажа был безалаберный ангел-хранитель, который, во-первых, допустил в своей подопечной большущий перевес отрицательных качеств над положительными, а, во-вторых, позволил  этому заурядному нелепому ребёнку появиться на свет в один год  с одарёнными детьми, а, значит, и учиться с ними в одном классе. Училась она кое-как, хотя недоразвитой не была и хронических заболеваний не имела. Тощая, угловатая с дёргаными птичьими движениями. На бледном, засиженном бледными же веснушками, лице выпирающий треугольником нос, мелкие  серенькие глазки. Косичка а-ля мышиный хвост оставляла неприбранными по всей голове серые немытые перья. Школьная форма всегда мятая, с болтающимися нитками по подолу; учебники и тетради – в сальных пятнах. А ещё, пахло от неё гнилыми зубами, что лично для меня было самым неприятным. Вообще-то имя у девочки было Валька, но к ней намертво прикипела кличка Устя. По матери, которую звали Устинья. Вела себя Устя смирно, и мы её просто не замечали: сидит в углу какое-то недоразумение, ну и пусть сидит.

       В третьем классе всех, кроме второгодников, приняли в пионеры. Это событие было обставлено со всей торжественностью, какую могла себе позволить сельская школа: посреди самой просторной классной комнаты задрапировали красной тканью электрический светильник, долженствующий изображать костёр; вокруг этого сооружения расселись на полу «старшие товарищи»  – пионеры со стажем и комсомольцы. Был приглашён дедок, видевший живого Ленина.

     Устя видимо страшно боялась, что из-за плохой успеваемости в пионеры её могут не принять. Приняли. На радостях она едва сдержала слёзы. И при всём при этом, вожделенный галстук уже на следующий день болтался на ней непотребной тряпицей.

     Однако внутри юной пионерки явно произошёл какой-то качественный сдвиг. Она перестала красться бочком вдоль стеночки. Теперь свой широченный шаг с подскоком она правила на самый фарватер бурных ребячьих потоков. А когда однажды мой друган Женька отчудил на уроке очередной дурашливый финт, Устя встала в проход между партами и вдохновенным фальцетом пропечатала: «Женя, как тебе не стыдно так себя вести?! Ведь ты же пионер! Ты должен пример показывать!» Весь класс, включая учительницу, прифигел.

     В своём нежном возрасте мы уже прекрасно усвоили, что любой лозунг с любой трибуны – это пустое сотрясение воздуха. Ну, положено начальникам нести околесицу в угоду каким-то другим начальникам, вот и несут. Традиция у них такая. Но ведь ни одному нормальному человеку не придёт в голову к этим лозунгам прислушиваться, а тем более употреблять их в обыденной жизни. А тут – такое!

     Уязвлённый Женька попытался на переменке взять реванш. Подойдя к Усте, он выкрикнул: «Никак сегодня кто-то в лесу сдох!» А когда все затихли, презрительно процедил: «Гром-то не из тучи – из навозной кучи». Устя только глянула на него. Победительно. Как плюнула.

     Теперь мы не замечали её уже умышленно. Тщательно скрывая зародившееся любопытство. Но до конца учебного года поводов оттопыриться у Усти больше не появилось. И мы, вернувшись к состоянию былой безмятежности, убыли на заслуженный отдых.

       Больше двух месяцев Устя мне на глаза не попадалась. Вдруг. Одним погожим августовским днём я занималась самым противным делом – полола грядки. В связи с чем, была, так скажем, не в настроении. Тут на меже вырастает мелкая соседка и заявляет, что на лавочке возле нашего дома меня ждёт Устя по какому-то важному делу. Ооо! Сжалились небеса, послали громоотвод для моего скопившегося душевного электричества!

     Устя сидела, напыжившись, в позе, которая по её мнению, видимо, должна была выражать горделивость. Подле неё подобострастно шебуршилась стайка мелюзги.
– Экое диво – подумала я, а вслух рыкнула – Чё надо?!
– К нам приехал дядя из Москвы, привёз в подарок всяких фруктов. Я вот принесла, тебя угостить.
– Чего ради?! 
– Ну, ты же моя одноклассница.
– Нашла родню!
– Не отказывайся. Всё очень вкусное. Из Москвы! Бери чё хошь.

     Устя растопырила невиданный пёстрый пакет, который бережно держала на коленях. И меня закружил хоровод запахов. В нашем роду по женской линии передаётся повышенная обонятельная чуткость, и я уже давно уловила какую-то волшебную истому, витающую в воздухе. В пакете лежали: ярко-красное яблоко, ярко-жёлтый апельсин и крупный бледно-жёлтый стручок сантиметров пятнадцати длиной, весь в бурых пятнах разной конфигурации. Ну, яблоки и апельсины время от времени привозили городские родственники. Иногда эти плоды попадали в новогодние подарки. Так что ими меня не удивить. А вот с пятнистым стручком нам пересекаться не доводилось. Это же он так зазывно пахнет горячими дальними странами…
– Чё я фруктов не видала?! – дёрнула я плечом, стараясь не шевелить ноздрями.
– Ну, хоть банан спробуй.

     Устя сноровисто ободрала стручок и, погрузив в перезрелую мякоть свои неопрятные пальцы, сунула его мне под нос. Я и сама не заметила, как отхватила добрую половину. Рот заполнился сладкой негой – продолжением и материализацией чудного запаха.
 
– Дрянь – буркнула я угрюмо и вернулась к своим грядкам.

     Но мы обе понимали, что я проиграла. И долго после того я себя презирала, а на Устю потаённо злобствовала, правда, без эксцессов. А вот на бананах это моё посрамление никак не сказалось – всю жизнь их люблю, грешница.