Превратности судьбы, или Рейс под Востоком

Чудесным майским утром 1977 года наш самолёт приземлился в аэропорту Шереметьево-2. Настроение у всех было прекрасным, праздничным. Четыре месяца экипаж РПК провёл в трудах праведных в тяжелейших условиях рейда в бухте Аденского залива, ремонтируя рыбо-морозильные траулеры, с очень редкими поездками на берег,  в город, в котором жара была ещё более изнурительной, чем на борту, где хоть после работы отдохнуть можно было в каютах с кондиционированным воздухом. Впереди были долгожданные встречи с семьями.

Москва встретила нас приветливо. Даже таможня – багаж был не большим, а покупки – считанными, по кассетному магнитофону на брата. «Отоваривались» мы по судовой роли в созданном специально для советских специалистов магазине со специфическими товарами: японская аудиотехника и часы, французская косметика.

И погода была под стать нашему приподнятому настроению – весна!  Двадцать семь человек нас было, молодых, здоровых и дочерна загорелых – в начале мая это всем бросалось в глаза. А нам после четырёх месяцев вынужденного воздержания не отвести глаз было от женщин – в открытых летних платьях, в блузках и мини-юбках, таких красивых, таких волнующих, таких притягательных!

Дорога из Шереметьево во Внуково начиналась всегда с родных наших русских берёзок в Шереметьевской роще, мелькающих в окнах бегущего автобуса. В Йемене таких красавиц и близко нет. Коллеги мои шумно переговаривались, делились новостями из дома, полученными по телефону, шуршали свежими газетами, кто-то успел затариться коньяком и угощал соседей. Я сидел в центре последнего ряда, где можно было вытянуть затёкшие в полёте ноги, и мечтал об отпуске.
 
На следующий после возвращения в Одессу день, состоялось, так называемое, «приходное собрание», на котором объявили, что вся ремонтно-подменная команда направляется на три-четыре недели в Херсон для ускорения выхода из ремонта траулеров, работающих в составе экспедиции «Восток». Исключение сделали лишь для начальства: капитана и двух штурманов, не требующихся в ремонте, а также Сергея Авдеенко, последнего нашего стармеха. Мне, как второму механику, предстояло возглавить нашу группу. Ехали в Херсон на «Вихре» на подводных крыльях, затем поселили нас в заводском общежитии в центре города.
 
Утром весь экипаж поделили на группы, влившиеся в состав бригад, работающих на разных СРТМ для ускорения ремонта, только у меня не было конкретной работы, и я слонялся, скучая без дела, то по заводу, то по городу. Через пару дней в заводоуправлении мне сказали, что меня разыскивал приехавший в Херсон групповой инженер «Антарктики» Валентин Алексеенко. Позвонил ему, ожидая разноса, по указанному номеру и услышал: « Бортников, ты где пропадаешь, полдня тебя ищу... на пляж не с кем сходить»!  Валентин оказался нормальным мужиком, правильным, большого начальника из себя не строил.

Месяц в Херсоне пролетел быстро, город ведь замечательный, а май в нём - наверное, лучший месяц. Но вместо отпуска после завершения работ меня неожиданно направили вторым механиком на СРТМ «Тархан».

Да,"Восток" в то время работал удачно, и на СРТМах заработки были прекрасные, но мне в рейс не хотелось совершенно. Спорить, однако, не приходилось, судно было на отходе, назначение – срочным.

Первый мой траулер в «Антарктике», РТМ «Пролив», ловил рыбу тралом, и я привык к тому, что и главный двигатель и четыре вспомогательных работают постоянно, и даже для профилактики их остановить невозможно. Здесь всё было иначе, не так напряжённо. Специфика кошелькового промысла не требует частых замётов, главное, чтобы они были удачными. «Заловившись» накануне, СРТМ лежит в дрейфе и ждёт подходы базы.

Огромный «Восток» подходит к нему таким образом, чтобы «кошелёк» оставался между судами и вычерпывает рыбу из него «стампом», как кипящие пельмени вынимаются шумовкой из кастрюли. Во время такой «выгрузки» база стоит рядом, как скала, а СРТМ подпрыгивает на волне, пытаясь заглянуть хоть на её главную палубу. Моряки «востоковцы» смотрят на нас с пренебрежением.
 
После отхода «Востока» кошелёк вытаскивается на борт специальными «силовыми блоками» и гинь-талями и складывается аккуратно на палубе. Затем СРТМ начинает искать рыбу, а чаще весь день до ночи лежит в  дрейфе, экономит топливо. В машине  работает одна динамка, тишина, спокойствие, можно и профилактикой заняться.

Вечером или уже ночью запускают главный двигатель и начинают поиск косяков рыбы, чаще всего, сардины. Судно движется переменными галсами  с включённым гидролокатором, который подаёт звуковые импульсы и принимает их, отражённых  от рыбного косяка.
 
Главный специалист в этот момент – гидроакустик судна, определяющий направление движение косяка, его скорость и примерную его массу. Но решение о замёте принимает капитан, и именно от его опыта и чутья зависит итог замёта. По его команде сбрасывается за борт кошельковый невод, а судно на полной скорости описывает круг и возвращается в точку замёта, останавливается, затем даёт Самый Полный Задний ход, с тем, чтобы как можно быстрее затянуть нижнюю часть невода, образуя огромный кошелёк.  Мы в таких, между прочим, иногда купались после того, как штурмана уверялись в отсутствии в них акул.
 
Хорошим замёт считался, если в кошельке осталось хотя бы тонн двадцать, а лучше – пятьдесят. Изредка бывали и рекордные замёты по сто-двести тонн в одном кошельке – у некоторых особо опытных и удачливых капитанов, если ему ещё и с акустиком повезло. На «Тархане», не знаю уж почему, не компетентен, мы очень часто были в пролове, и нам приходилось включать морозильные аппараты и морозить жалкие три-четыре тонны в крайне неудобных морозильных аппаратах, так как «Восток» такие уловы не принимал.

Работалось мне, в принципе, не плохо, но постоянные проловы и низкие заработки, которые прямо зависели от пойманной рыбы, заставляли всё больше думать об отпуске, попал ведь я на «Тархан» случайно. Сам «Восток» уходил в рейс на восемь месяцев, но в середине промысла заходил на Канарские острова на десятидневный отдых. Заходили туда и все добывающие суда, которые становились на якорь парами и тройками лагом (бортами)друг к другу, а их экипажи улетали на те же десять дней домой в связи с более интенсивной и тяжёлой работой. Вот я и задумал улететь в Одессу и не вернуться. Отпуск мне был положен давным-давно, в добавок и полсотни выходных дней скопилось.

Может быть и сработал бы мой план, если бы я держал его в секрете. Но случилось так, что мне понадобилась небольшая хирургическая операция, которую можно было сделать на «Востоке». А после операции меня разыскал повар нашей аденской подменки, Лёша Илюхин, возглавляющий одну из двух смен поваров «Востока». Разыскал и сказал, что свободен ближайшие восемь часов, и нашу встречу нужно отметить. Из выпивки у него в каюте оказалось три литра самогона, а закусок было не сосчитать, и все деликатесные, никакой самогон не брал. Так что спать после обеда с Шефом я не стал, а принялся бродить по плавбазе.

Увидев на двери одного из помещений надпись «Профком», решил зайти. Расспросил сдуру, как можно уйти в отпуск после первой половины рейса с флотилии. Через два часа о моём плане доложили уже капитану-дублёру, в подчинении которого находились все добывающие суда и он вызвал меня «на ковёр». Медведев был в ярости:

-Это как понимать? Второй механик СРТМ собирается дезертировать во время десятидневного отдыха, а я об этом не знаю?
- Никто не знает, - пролепетал я, - я и сам ещё не решил, просто спросить в профком зашёл, возможно ли это.

- Так я вам отвечу. У нас так не принято делать. Но раз вам на флотилии не нравится, скатертью дорога. Только домой вы не на самолёте полетите, а пойдёте с попутным судном. И для начала посторожите связку судов в Лас-Пальмасе, чтобы с них ничего не пропало. Обеспечите электропитание и водоснабжение, как положено. Прилетит вам замена, сдадите дела, побудете пару недель пассажиром, а на первом отходящем на Родину судне вернетесь домой. Свободны!

В Лас-Пальмасе после окончания первой половины рейса я всё же побывал. А потом добросовестно две недели исполнял обязанности вахтенного механика группы СРТМ, чередуясь с третьим механиком СРТМ «Кикинеиз». Дни тянулись медленно, а когда наш экипаж вернулся на судно, выяснилось, что замены мне не прислали..
 
- Не прилетел он, Миша. На самолёт опоздал.
- Да бросьте шутить! Как это опоздал? Что же это за разгильдяй?
- Жора Юрков, - сказал стармех, - да ты не расстраивайся. Поработаешь ещё четыре месяца, не так это и долго. Не бесплатно же!
- Ах, Жора!.. Ну, Жора – тот может. (С Жорой в Адене я четыре месяца в одной каюте прожил, и знал его, как облупленного).

Вечером того же дня мы вышли на промысел, а через неделю прибыл с оказией и Жора. Я уж и ждать его перестал. Отправили меня домой с супертраулером «Форос», уходящим домой с промысла. С Мишей Христофоровым, стармехом, попрощались по-доброму, зла он на меня не держал.

На «Форосе» следующим утром я спустился  в машину и познакомился с коллегой. Отрекомендовался другом Володи Каута, которого Витя Литвинов хорошо знал, попросил показать машинное отделение, познакомить меня с центральным постом управления. Две недели перехода в Одессу даром не прошли, кое что в памяти отложилось. А с Литвиновым встретились в 1995 году, когда он меня менять приехал на «Розу». Почти через двадцать лет.