Такая короткая долгая жизнь глава 5-6

     Глава 5

     Внизу засуетились охранники. Завербованных выпускали первыми. Шуру толкнули к ссыльным, не дав попрощаться с Фанисой.  Когда выводили с баржи, Шура всё пыталась её увидеть, но на причале никого не было. В комендатуре на вопрос, за что осуждена, Шура ответила, что суда не было. Районный особист  довёз до полустанка. А там посадил в товарный поезд с высланными из Поволжья немцами. В Новосибирске их вагон отцепили, а её отправили дальше на восток. Офицер комендатуры, недолго думая, решил:
   – Поезжай строить посёлок. Поработаешь с завербованными. Подъёмные не обещаю, но работой и жильем обеспечат. Давай, шагай на причал. Сейчас машины с рудой будут подходить, с любой уедешь.
     Подойдя к первой приехавшей  машине, Шура спросила:
   – Можно с вами доехать? Я до посёлка. Меня из комендатуры прислали.
   – Да что вы все заладили: посёлок да посёлок. Мы его давно Весёлым зовём. Место там такое. Едешь сначала по гати. Деревья чахлые, один чапыжник растёт. После болот тайга начинается, кедры, сосны огромные. Дорога в гору поднимается. На самой вершине поворот. Откроется долина необыкновенной красоты. Широкая, со всех сторон просторная. Кончается в необъятной дали горизонта. А под горой  строят посёлок Весёлый. Место там такое, душа радуется. Полюбишь, навсегда останешься. Открыв дверцу, позвал:
   – Ванюшка, вставай, у нас пассажирка. –  В открытой двери показалась взлохмаченная голова мальчика лет девяти. Он подвинулся, освободив Шуре место. Откинул голову на сиденье и сразу уснул. Шофёр, садясь за руль, попросил, – Девушка, вы не могли бы со мной в дороге поговорить? У меня недосып. Напарник на фронт ушёл. Пообещали напарницу. Жду, когда из декрета на работу выйдет. Давайте знакомится. Я Максим, а это мой сын Ваня.
   – Шура. Только я не знаю, о чём мы будем разговаривать? Жила в деревне. Даже в районе не была. Пока в Сибирь ехала, ни с кем, кроме Фанисы, не познакомилась. Плыли вместе от Красноярска. А в товарняке ехала, немцев с Поволжья до Новосибирска везли. Они больше на своём языке общались. 
   – Жила же ты где-то до Сибири? Вот и рассказывай. Увидишь, клевать носом  начну, толкай. А там и Ванюшка выспится. Мы с ним по очереди машину ведём.
     Шура в ужасе спросила:
   – Этот маленький мальчик шофёр?
   – Ты не смотри, что он до педалей, не достаёт. Ему стоять приходится. Со многими сыновья ездят. Мой Ванюшка росточком не вышел, а шофёр от бога. Сейчас серпантин пройдём, я часика два посплю. Не бойся, ничего не случится. Как ребят на фронт забрали, я его научил машину водить. Ни разу не пожалел.
   
     Шура не заметила, когда они начали подниматься по серпантину. Глянув вниз, ей от страха захотелось завизжать. Дорога превратилась в тропинку, зигзагами поднимающуюся по горе. Стала видна голубая узкая лента Ангары. Всё это с высоты птичьего полёта смотрелось огромным ковром с вытканным на нём сказочным пейзажем. Когда мальчик стал за руль, Шура, устав бояться, уснула.
   – Тётенька, вставай! Отец разбудить велел, чтобы ты на Весёлый сверху посмотрела. Сейчас под горку спускаться будем. 
     Подошёл Максим, пошутил:
   – Думал, ты нас развлекать будешь, а ты сама на пожарника весь день сдавала.
   – Тоже сутки не спала. С девушкой на барже познакомилась, всю ночь на палубе проговорили. Она сюда ехала. Теперь, надеюсь, встретимся. Я хотела про ночь спросить. По Ангаре плыли, солнце закатилось, и сразу с востока небо заалело. Здесь всегда так? Будет ночью светло, не уснёшь.
   – Ещё как уснёшь. За день наломаешься, не успеешь голову до подушки донести. Всё, поехали вниз. Сейчас тебя в женский барак завезу, и в баню успеешь.  Каждый день топят, тоже помоешься. Пока доехала, наверное, вши бельевые завелись. Ты ничего не сказала: как тебе наш Весёлый? Правда, красиво?
   – Красиво, только страшно. Боюсь, не примут меня в бараке.
   – Примут и накормят, чем бог послал. Люди в Сибири хорошие, в одиночку в этих краях не выжить. Сейчас ручей Тёплый переедем. За ним первый барак женский.
   – Такое странное название. Почему Тёплый?
   – Не замерзает. Мороз -50*, а у него только забереги появятся. Говорю, у нас места необычные. Всё, приехали. Хорошо тебе устроиться. Утром сразу в контору, здесь опозданий не любят.

     Машина ушла, оставив на дороге растерявшуюся Шуру. Она стояла, уговаривая себя переступить через страх и дойти до брёвен. На них сидели, суша волосы, девушки, с любопытством оглядывая вновь прибывшую. Наконец, решилась:
   – Вы не подскажете, где переночевать можно? На работу только завтра оформят.
     Старшая пошутила:
   – Что, так пить хочется, что переночевать негде? Сразу в барак не заходи. Пока народа мало, сходи помойся. В баню так и так идти придётся. Специально бак стоит, вшей выпаривать, всю одежду в него скинь. Вещей у тебя нет, придётся на себе сушить. Дустом голову не забудь промыть, у нас с этим строго. Там всё есть, и дуст, и щёлочь. Помоешься и постираешь. Иди, на ручье только наша баня, женская. И не бойся нас, не кусаемся. Звать-то тебя как?
   – Шура. Можно Сашей, а полное имя Александра.
   – Шура подойдёт. Я Тоня, она Галя. Вот и познакомились. Иди, а мы пока придумаем чем тебя накормить. Тут магазинов нет, продукты повара на складе получают. А столовая в избушке на деляне.
 
     Шуре не верилось, что, наконец, она вытравит вшей, к возне которых в голове начала привыкать. Выстирает свою вонючую одежду. Когда Фаниса, на палубе, взахлёб рассказывала, на что потратила подъёмные, Шура за неё радовалась, стараясь встать так, чтобы ветром относило запах пропахшей потом одежды. Все, с кем она ехала эти долгие недели, как и она, пахли нечистотами.
     Шура перестирала одежду, кинула её в кипяток и пошла мыться. Намазав волосы дустом, долго сидела в парилке, задыхаясь от запаха. Потом скребла тело травяной мочалкой. Когда кожа начала скрипеть, ополоснулась и подошла к баку. Белья в нём не было, вода только закипала. Оглянулась, услышав:
   – Что девонька, исподнее потеряла? Там столько вшей выплыло, что я воду сменила, а твоё белье на ветерок вывесила. Пока народу мало, иди, побудь в бане, пусть подсохнет. В углу бочка с дёгтем стоит, если что болит, намажь, он быстро заживляет.– Она показала на стоящую в предбаннике кадушку. – Тебя как звать-то? Меня Шурой, я тут банщицей работаю.
   – Меня тоже Шура. Я только сейчас приехала.
   – Тёзки, значит. А то, что ты только приехала, мне объяснять не надо, мы все вшей навидались, пока сюда попали.

     Когда Шура открыла дверь барака, к ней кинулась Фаниса. Обнимая, радостно заговорила:
   – Так и знала, ты. У тебя глаза серые с синим ободком. Никто не верил, что так бывает. Шурочка, а почему тебя с нами не было? Я все глаза проглядела. Думала, не увижу. Сказали, ссыльных дальше повезут.
   – Меня комендатура сюда направила. Суда не было, никаких документов нет.  Даже фамилию не записали, когда на полустанке в вагон со ссыльными немцами подсадили. В Новосибирске нас отделили, на восток отправили. А в Красноярске офицер ткнул в меня пальцем и приказал выходить. Одно знаю, особист, когда в товарняк садил, сказал: «Езжай отсюда к чёртовой матери, без тебя болтунов хватает». У нас Сибири боятся. Я с тобой познакомилась, не поверишь, рада, что так получилось. Из колхоза не вырваться, а тут сами выгнали. Завтра на работу устраиваться, комендант сказал, паспорт нужен. Хороший мужик, пока справку дал, пообещал с документами помочь. 
     Встала женщина лет сорока. Представилась:
   – Я Марфа, староста барака. Всем спать! Завтра, пока сучки  рубите, наговоритесь. Мы, Шура, деревья на конях до машины вывозим. Грузим вручную. Устали все. Давно спят. Занимай пустые нары. Завтра травы свежей нарвёшь, а сейчас ложись. У нас женщину на пилораму перевели, место освободилось.
 
     Глава 6

     Шуру определили в одну бригаду с Фанисой. Первую неделю девушки намучились. Не умели работать топором. Долго не приходила сноровка. Всё тело болело. Намаявшись за день, засыпали, как и предрекал Максим, не донося голову до подушки.
     Лошади волочили с деляны брёвна, закреплённые цепью. По бездорожью волокуша застревала. Помогая животным, женщины шли до дороги, вручную загружали машины. 
     Фаниса с Шурой загорели. Мышцы окрепли. В тайге поспевали ягоды. Всё чаще хотелось остановиться, поесть вволю черники, смородины. В обеденный перерыв решили сбегать посмотреть чернику. Если есть, попросят у поварихи ведро.
     Когда углубились в лес, в недоумении остановились. Все сосны за деляной были увешаны железными баночками.
   – Фаниса, что это такое?
   – А я откуда знаю, никогда не видела. На деляне все деревья без баночек.
   – Но ты же местная.
   – Нашла местную. Я в таком хвойном лесу никогда не была. Не заморачивайся, вечером у девчат спросим. – Когда укладывались спать, Фаниса, вспомнив про баночки, спросила, – Марфа, что за железки в тайге на соснах висят?
   – Железки эти чумичками прозвали. В них живицу собирают. Наберут полное ведро, несут в химлесхоз, он недалеко. В бараках мужики, сосланные на поселение, живут. Живица тяжелая. Женщине ведро не поднять. Сосны, после того как их подсочат, никуда не годны. Срубишь избу, грибок заведётся. Даже одно бревно попадёт, больше пяти лет жильё не простоит. Плесень жёлтая поползёт по  стенам, в подполье, полы пожелтеют. Грибок деревья в труху превращает. А чего ты заинтересовалась? Смотрите, мужиков в тайге увидите, на глаза не показывайтесь, сразу убегайте. Они в этих местах оголодавшие. Всякое может случиться.
   – Что, и по ягоду после работы сходить нельзя?
   – Почему нельзя? Нужно. У нас в сенях яма под чернику с брусникой выкопана. Под ягоды корзины плетёные стоят. Чернику вместе с брусникой собирайте, она ей портиться не даст. Надо корзины до снега наполнить. Цинги не будет. Картошку сюда везут сушёную. Прошлой зимой у мужиков зубы выпадали. Пришлось спасать. – Утром Марфа дала Фанисе с Шурой по небольшой корзинке, проворчала, – совков не хватило. Все как с ума сошли. После работы в лес собрались. Сегодня руками рвите. Закажу вам личные совки. Есть у нас умелец. Так центр тяжести распределит, что как ковшом будете ягоду черпать. Рука не устанет. Только наклоняйтесь.    
   – Зачем они нам? Пока рвать совками ягоду научимся, зима придёт.
   – Всё, хватит языком мести. Пошли быстрее, опаздываем. – Вечером, когда нагрузили последнюю машину, Марфа ещё раз всех предупредила, – от мужчин в лесу держитесь подальше. Как начнёт темнеть, все домой. Далеко не уходите. Черники нынче полно. Шура с Фанисой, вы тайги не знаете, за гору не переваливайте. Пусть наш барак всегда будет на виду.
   
     Черничные поляны не кончались. Фиолетово-чёрные ягоды свисали гроздьями, напоминая по запаху хвою, перемешанную с мёдом. На пеньках попадались кисточки брусники, имеющей терпкий кислый вкус. Шура уже поднялась на вершину горы, когда, посмотрев вокруг, не увидела Фанисы. Увлёкшись сбором ягод, они давно не разговаривали.
   – Фаниса, ты где!? Ау! 
   – Ты чего орёшь? Я с человеком разговариваю. Лучше познакомься. Это Анвар.  Под кедром сидел молодой мужчина. Рядом стояло ведро с живицей. Мужчина был красив, чем-то неуловимо походил на саму Фанису. Колдовские яркие глаза. Голову венчала шапка кудрей. Было странно видеть чёрные как смоль волосы с абсолютно белыми висками. Ну, Фаниса, подумала Шура, ничего ей не страшно, а ведь Марфа предупреждала. – Не бойся, он нас не обидит. Садись с нами. Смотри, какая смола красивая, на янтарь походит. У тёти Нади были бусы из янтаря.
     Анвар усмехнулся:
   – Когда сосновая смола окаменеет, это и будет янтарь.
   – А ты откуда знаешь? Вы что, смолу в камень обращаете?
   – Нет, из неё чаще скипидар получается. Чтобы она окаменела, надо сотни лет ждать.
   – Откуда ты такой умный взялся? В школе работал?
     Анвар ответил не сразу. Он не любил рассказывать, как он жил в чудовищных условиях, работая до седьмого пота. Надеялся, что это ошибка, приговор пересмотрят. Думал, личное знакомство с Орджоникидзе повлияло на то, что расстрел заменили десятью годами Колымского лагеря. Необоснованные, выдуманные обвинения в троцкизме. Арест и долгий путь на Колыму. Как можно дальше от любого центра. Как можно дальше от людей. Враги народа. Громкие процессы. Ягоду сменил Ежов. Ежова Берия. А в лагерях ничего не менялось. Анвар давно наплевал на настойчивость и трудолюбие. Голодные, разутые. Всегда в одной лагерной форме. Штаны и прохудившаяся в лохмотья телогрейка. Устал и решил: жить – куда кривая вывезет. 
     Перед самой войной строили гать через болото, туда же складывали умерших. Конвоиры не возражали, не хотелось возиться с трупами. Просто записывали их фамилии. Брёвна для гати трелевали лошади. Кто-то сумел разжиться лошадиным пайком. У тех, кто наелся овса, разорвало желудки. Их тоже похоронили под брёвнами. Анвару овса почти не досталось, но работать из-за жутких болей он не мог. Когда конвоиры сменились, его увезли в лагерь. Там, как лицо, ограниченно годное к труду, Анвара отправили на материк. В пересыльном лагере в Иркутске, посмотрев на доходягу, сократили срок заключения. Рассудив, раз работать не может, пусть сам себя кормит. В сопроводительных  документах написали: «Осужден к ссылке на поселение в Красноярском крае. Может работать по вольному найму». В комендатуре, отметив прибытие, дежурный обрадовался:
   – По разнарядке сегодня десять человек в химлесхоз. Поедешь живицу собирать.
   – Там написано: по вольному найму.
   – Конечно, по вольному. Зарплату будешь получать. А ты куда хотел? На фронт тебя не возьмут. К труду ты ограниченно годен.
   – Говорят, рядом посёлок строится? 
   – Строится. А ты что, строитель?
     Может, и удалось бы особиста уговорить, но обозлившись, Анвар ответил:
   – Нет, работал в Народном Комиссариате тяжелой промышленности Башкирии.
     И услышал ехидное:
   – Ты, может, ещё и звание дворянское имеешь?
   – Не имею, но дедам моим даровали дворянское звание за служение Государству Российскому.
   – Заткнись. Иди во двор. Там враги народа сидят, ждут отправления в химлесхоз. – Открыв окно, окликнул шофёра, – подойди. Вот тебе документы на отправку. Увози их благородия, пока не перестрелял.

     Молодой организм Анвара за два месяца, что он добирался из Колымского лагеря, окреп. Переварился колючий овёс, зажила слизистая оболочка желудка. Когда он поднял в первый раз тяжёлое ведро с живицей, понял, что справится.  Ходить по бору можно было не спотыкаясь. Под соснами в этих северных краях вместо травы росли разнообразные мхи и лишайники. Особенно хорош был ягель. Мягкий, ползучий. Когда по нему идёшь, создавалось впечатление, что ноги  ступают по большому мягкому пушистому ковру.
     Увидев удивлённый взгляд Фанисы, Анвар понял, что молчание затянулось. Хотел отшутиться, сказать, что да, в школе, учил детей химии. Но ему так хотелось, как любому нормальному мужчине, приукрасить перед девушкой свою жизнь, что он ответил почти как особисту:
   – Народный Комиссариат тяжёлой промышленности. Башкирия.
     Фаниса едва сдержала слёзы, осознав, что этот человек явился из другого мира. Из жизни, которую она совершенно не знала. Расстроившись, позвала рвавшую ягоду Шуру:
   – Шура, пойдём, скоро темнеть начнёт. Прощай, Анвар.
     Когда Фаниса подошла к Шуре, та с удивлением увидела, что она молча плачет.
   – Что, что случилось? Он тебя обидел? Говорила Марфа, в тайге ни к кому не подходить.
   – Да при чём здесь, Марфа? Я когда его увидела, сразу решила, будет мой. А он в каком-то Комиссариате работал. Сказал, смола в янтарь превращается. Умный. Я-то  ему зачем, дура деревенская?
   – Ну и чего разнылась? Может, больше никогда его не увидишь. Всё, идём, наверняка давно полночь. Я к этим белым ночам никак не привыкну.