Такая короткая долгая жизнь глава 9-10

     Глава 9

     Собирая, Фима надела на неё две исподние юбки. На Шурин удивлённый взгляд ответила, что так у них полагается. Сверху из самотканого холста синий сарафан. Посетовав, что её сапоги совсем развалились, принесла ботинки из сыромятной кожи, крепко прошитые дратвой. Дала кусок рогожи. От непогоды укрыться, спать не на сырой земле. Узелок с едой. Наказала:
   – Всё, что быстро портится, съедай в первый день. А вот осётр солёный, мёд в туеске, могут месяцами лежать. Ножей-ложек у нас лишних нет. У каждого своя, ну и мирская посуда. Осётр я топором нарубила. Надолго хватит.
   – Рыбу сырую едят? Первый раз слышу.
   – Какую сырую? Солёную. Очень вкусно. Извини, хлеба мало положила. Муж в факторию за продуктами уплыл, пока на вёслах против течения поднимется, у меня вся мука кончится. Всё, давай прощаться. На людях не будем, я тебя и провожать не пойду. Нельзя. Молиться буду. На меня епитимью наложили. Иди так же вниз по Ангаре. Я и на тебя молитву прочту. Для тех, кто в пути. Иди, не бойся.
     Фима подтолкнула её к двери. Когда Шура вышла, увидела всё взрослое население скита. На расстоянии почувствовала насторожённое к себе отношение. И если раньше боялась уходить в неизвестность, сейчас заторопилась. Вспомнила, как Фима говорила, что даже простое касание мирских рук старообрядцы считают поганью. Она была им благодарна за спасение.  До горючих слёз обижена, что люди гонят её, как шелудивую собаку. Но жить среди них изгоем не хотела. Отошла от скита подальше, села, вволю наплакалась и пошла, не оглядываясь.
 
     Ночь провела на берегу, положив рогожу на тёплый песок. Он не остывал. Всходящее после лёгких сумерек солнце торопилось вступить в свои права. Проснулась  Шура от плеска воды. Открыв глаза, с ужасом увидела, что прямо к ней плывёт медведица с двумя медвежатами. Она хотела вскочить и бежать, но только истошно закричала и вжалась лицом в тёплый сыроватый берег. Слышала от местных, что повстречать в лесу медведицу с маленьким – это верная смерть. Смирившись, перестала кричать. Покорно ждала. В это время, наверное, после вчерашней бури, с резким треском упал на землю отживший свой век кедр. Шура машинально подняла голову и засмеялась. Медведица гнала маленьких в гору, шлёпая их по заднице, чтобы не отставали. Примерная заботливая мамаша.
    Смех был недолгим. Ему на смену пришёл ужас и осознание какой-то нереальности происходящего. Звери ушли, но страх погнал её подальше от места встречи. Она бежала, уклоняясь от веток, спотыкалась, падала, снова поднималась, но когда почувствовала под ногами твёрдую натоптанную тропу, резко остановилась. Где-то внизу текла Ангара, а тропа шла вдоль впадавшей в неё небольшой речки. Вода в ней была тёмной. С валунами, обросшими длинными тёмно-зелёными водорослями. Они, напоминая змей, лениво извивались. До этого Шура бессознательно всё время бежала в гору, так как на берегу, где она ночевала, Ангара разрезала скалы, и вдоль берега можно было только плыть. Подумав, решила не возвращаться, а идти вверх по тропе. Видно было, что ей часто пользовались. Даже если это опять скит, спросит дорогу к мирскому поселению.  Уговаривая себя не бояться, Шура набрала в грудь побольше воздуха и, ругая себя, что оказалась такой трусихой, пошла вдоль речки, всё дальше и дальше удаляясь от Ангары.
 
     Ночь, пусть и светлая, застала её в кедровнике. Голодную, ругающую себя на чём свет стоит. Когда побежала с берега, всё бросила. Рогожу, сумку из холстины. Даже когда ещё было видно Ангару, не хватилась. Может, подсознательно не хотела возвращаться. Ей и сейчас казалось, что её на берегу обязательно ждут медведи. Вжавшись спиной в кедр, попыталась хоть немного поспать. Видимо, задремала. Ей даже приснилась Фаниса. Она уговаривала её проснуться, ругалась. Первое, что она увидела, открыв глаза, было двое мужиков, обсуждающих её женские достоинства. Услышав, как они говорят, сразу поняла: урки. Не стесняясь, два грязных вахлака решали её судьбу:
   – Неделю пилим. Думал, с голода сдохнем. А тут на тебе! Не петух лагерный, а курочка! Пощупаем да уроем. Мяска сладенького нарежем и оскоромимся.
   – Не толкай порожняк, жрать охота. Чего её щупать? Так ей масть легла.
   – Ты не гони понты. Гнилой базар. Сначала бабу греем, а потом всё остальное. А ты чего, сука, разлеглась? Раздевайся.
     Вытащив из голенища нож, урка разрезал на груди  сарафан.
   – Эй! Эй! Подол не тронь. В чём мясо понесём?
   – Унесём. Смотри, какое у неё вымя? Вкуснотища! К Ангаре пилить надо. Местные рассказывали, льдины половину лета по берегам тают. На Ангаре рыбака уроем. Лодка будет и курочка не сгниёт.
     На урку с ножом, незаметно подкравшись, бросилась большая собака. Напоровшись лапой на машинально поднятый нож, успела вцепиться в горло. Второй, перепрыгнув через Шуру, в мгновение ока взлетел на кедр. Вслед за собакой на тропе показался мужчина. Глянул на лежавшую девушку, спросил:
   – Это ваши попутчики? – Шура горько расплакалась. Глаза её заискрились страхом. Молча бросилась к своему спасителю. Обхватила  ноги, крепко прижалась. – Понятно. Вьюга, ко мне. – Собака неохотно отпустила ненавистное горло. Пошла, прихрамывая, к хозяину. За ней по траве тянулся кровавый след. Он, глядя с брезгливостью, на урок сказал, – я за вами третий день иду. Вы мою охотничью избушку разорили, даже на стол нагадили. Хотел просто наказать, а теперь извините. Слышал, о чём вы тут договаривались. Нелюдям жить не стоит.
     Шура не слушала, о чём говорили. Уговаривая собаку потерпеть, оторвала подол исподней юбки и бинтовала лапу. Хозяин собаки не нервничал. Вёл себя  деловито и спокойно. Так же спокойно он поднял ружьё и, разрядив оба ствола, убил насильников. Когда отгремели выстрелы, с кедра, пересчитывая ветки, с шумом упало тело. Шура подумала, что так же деловито и спокойно мужчина может убить и её. Но это не было так страшно, как знать, что тебя изнасилуют, и, разрезав на куски, съедят. Она, наверное, правильно поняла, что грудь они решили отрезать ей живой. Утолив голод, натешиться вволю. Вести с собой, пока не упадёт, чтобы мясо раньше времени не испортилось. Ей снова стало страшно. Она внимательно посмотрела на мужчину. Непонятного возраста. На вид лет около тридцати. Национальность Шура не смогла угадать. Но явно не азиат. Отличный русский язык, без акцента. На русского не похож. Высокий, с крупной головой. Прямой лоб. Резкий профиль. На смуглом лице карие глаза. Чёрные, с проседью, слегка вьющиеся волосы.
     Она так долго его разглядывала, что когда он спросил, кто она и куда идёт, Шура, не успев ничего придумать, ответила:
   – Куда иду не знаю. Документов нет. Дома нет. Зовут Шура Гурова.   
   – Меня Тарел. Не бойся, пойдём со мной. Я на заимке живу. Там покосы большие, настоящее раздолье. Прииск сено для лошадей косит, а я охраняю. Охотиться привык, рыбачить. Голодать не будем. Пока поживёшь, а там поглядим. Захочешь, останешься. Захочешь, на прииск отвезу. Там всегда люди нужны. Скажем, паспорт потеряла, новый дадут. Если конечно ты не из лагеря.
   – Нет. Я работала на Весёлом. Так его местные зовут. Оттуда руду железную возят на баржи.
   – Потом поговорим. Давай отойдём подальше, перекусим.  Этих людоедов закапывать не буду. Зверьё растаскает. Что убил, не жалею. Захочешь кому рассказать, неволить не могу. Пусть опять лагерь, зато они по земле ходить не будут.
   – Тарел, после ужаса, что пережила, неужели  погублю? Я молиться на тебя готова. Жалею, что Вьюгу ранили, а этих и мёртвых ненавижу. Диких зверей убил. Верное слово, нелюди. Если правда приглашаешь пожить, пойду с радостью. К людям хочется, устала за дорогу. Старообрядцы от голодной смерти спасли, но у себя не оставили. Я для них поганая. Так и относились. Даже в баню помыться не пустили. А про урок и говорить не хочу. Спасибо, спас.
     Поклонившись Тарелу в пояс, пошла вперёд по тропе, не оглядываясь.
   – Шура, стой! – Тарел показал рукой на огромный плоский камень. Вокруг стояли напиленные чурки. – Стол рыбаки давно облюбовали. Приходят с прииска, хариуса ловят.
     Повесив над затухающим костром котелок, Тарел достал из видавшего виды сидора необходимую в тайге мелочь: спички, соль. Когда выложил на стол заветренный кусок желтоватого сала, Шура задумалась. Интересно, какого он вероисповедования? Спросила:
   – Здесь люди есть?
   – Ты о костре? Я разжёг. Чай попить собирался, да Вьюга затревожилась, кинулась вниз по тропе, я за ней. Остальное ты знаешь. Когда услышал, о чём говорят, хотел их сразу пристрелить. Вьюга помешала. Мы за ними давно идём. А собака молодая, нетерпеливая. – Нарезав толстыми ломтями сало, как ни в чём не бывало, принялся есть. – Шура, без хлеба не можешь? Ты извини, кончился, не думал так далеко уходить.
   – Не беспокойся, всё я могу. С детства не довелось привередничать.
     Хлопнув себя по лбу, Тарел метнулся к костру.
   – Чуть не сжёг, хорошо, костёр погас. Вот она, картошечка! Вьюга, иди поешь. – Когда собака съела несколько картошек с салом, скомандовал, – отвернись. Спи.
     Собака легла и затихла. Шура спросила:
   – Тарел, извини, я спрошу. Они меня съесть собирались. А Вьюга ждала, когда ты покормишь. Собаки мясо любят.
    – Она ест только то, что я  дам. Зайцев носит. Принесёт, ждёт, пока сварю. Ты ещё убедишься, какая она умница. Нам идти надо, как бы лапа не загнила. Дома припарки их трав накладывать буду.
    – Мы сейчас ей трав заварим. Тысячелистник вокруг. – Прямо в смородину Шура накидала тысячелистника. – И ещё: дай нож. Мне отойти надо. – В кустах нарезала полос от нижней юбки. Проткнула ножом дырки на сарафане, зашнуровала на груди. Несколько полос  бросила в котелок с травой. Попросила, – давай с полчаса подождём. Трава заварится, перевяжем. Торопиться нельзя, Вьюга на трёх лапах скачет.
     Через час, залив водой костёр, пошли дальше. Идущая впереди Шура вышла на большую поляну. С удивлением увидела на ней землянку, по всей крыше которой росли спелые арбузы. Из землянки выскочил небольшой мужичок. Остановился и смотрит. Шура тоже остановилась. Спросила у Тарела:
   – Почему ты с ним не здороваешься?
   – С кем?
   – Да вон стоит у землянки с арбузами.
   – Шура, с какими арбузами? Я их десять лет не видел. Никаких землянок здесь нет и не было. Ой! Кажется, понял. Неужели правда? Старики рассказывают, как лет двадцать назад на поляну с неба камень упал. С тех пор здесь появились неведомые силы. Кто верит, ходят сюда, чтобы получить пророчество. Но показывается он только тем людям, что нуждаются в помощи. Кто просто из любопытства ищет, несчастье на себя навлечёт. Ещё говорят, если кто почувствует взгляд, он жизнь в душе порождает. Всё у этого человека хорошо будет. А сейчас забудь. Никому об этом не говори. Тайга много тайн хранит, не любит, когда зря болтают. Ты всё ещё арбузы с землянкой видишь?
   – Нет. На той поляне  цветы были ярче и больше. Понимаешь, это было как праздник.

     Глава 10

     Фаниса, подтолкнув Шуру к лесу, через час горько плакала. Прямо на неё, рубящею ожесточённо сучки, вышла женщина. Спросила:
   – Кто тут Шуру Сычёву искал?
   – А тебе зачём?
   – Я Шура Сычёва. Ты чего заревела? Случилось что? Мне передали: документы пришли. Лишний месяц отмантулила.
     Фаниса, отмахнувшись, побежала к мужикам. Анвар говорил, что охотника знает, из переселенцев. Их бригадир возмутился:
   – Полуголодные все, и так еле норму тянем, ещё и за него надо отработать. К Ангаре, говоришь, побежала? А если нет?
   – А если да? Пусть погибает? Мужики, будьте людьми. Помогите уговорить. Не ему, вам его норму отрабатывать.
   – Правда, Матвей, чего ты упёрся? Девчонка красивая. Жаль будет, если пропадёт.   
   – Ладно, иди. Если до вечера не найдёшь, возвращайся.
     Фаниса еле дождалась конца рабочего дня. Когда пришёл учётчик, её от усталости и голода качало. Сделав замеры, недовольно спросил:
   – А товарка твоя, Гурова, где? В кусты отошла? Полторы нормы сделали, столько и хлеба дадут. Завтра ещё меньше с голодухи нарубите. Всё. Можете идти.
     Ночью в окно постучали. Вышел Анвар. Вернувшись, прижал к себе плачущую жену.
   – Он до Ангары почти дошёл, как там светопреставление началось. По всему берегу лес положило, тропу прорубать надо. Кричал всю дорогу. Охрип. Прости, не нашёл твою Шуру и следов не видел.
     Фаниса шла на работу и ругала себя последними словами. Конечно, Гурова, она всегда знала, что Гурова. Каждый день учётчик писал в блокноте Гурова. И она это слышала каждый день. А Шура? Как заколдовал кто. Может, её деревом в бурю убило? Или ногу сломала? Умрёт от голода. Рысь или медведь нападёт.
     К обеду все знали, что пропала Шура. Ушла за черемшой и не вернулась. Никто её не искал. Вычеркнули из списков, а Фанисе дали другую напарницу. 
     Анвара давно перевели в крепильщики. Небольшая бригада укрепляла брёвнами стенки штольни. Следила за их состоянием. Выработка ушла на несколько километров вглубь горы. Вагонетки с рудой вывозили на аккумуляторных электровозах. Крепильщики в дни взрывов в забое выходили на час позже. Часто мощность прокатившейся по штольне взрывной волны усаживала мужиков прямо на камни. У тех, кто курил на ходу, перекидывала дымящиеся во рту  папиросы из угла в угол.

     Сегодня вышедший из бокового штрека вместе с взрывниками геолог присел на шпалы и увлеченно начал скалывать пробы со стены штольни. Какое-то предчувствие беды заставило Анвара повернуться. Прямо на геолога катились вагонетки. Машинист ехал спиной, что-то привлекло его внимание, и он не поворачивался. Подбежав, Анвар попытался убрать геолога  с рельсов. Ничего не понимая, тот стал отчаянно сопротивляться. Анвар потащил его вперёд. Машинист обернулся на крик боли, который, отталкиваясь от стен, пошёл как взрывная волна на выход из штольни. Ноги геолога уже втянулись под последнюю вагонетку.
     Пострадавшему повезло. Как он ни сопротивлялся, Анвару хватило сил протащить его несколько метров. От вагонетки не пострадал. А кричал от боли в вывихнутой ноге. Вспомнили, что хирург утром уехал в район за медикаментами. Вмешался Анвар:
   – У меня жена вывихи вправляет. Если согласен, можно за ней послать. Она работает на десятой деляне.
     Мальчишка-пробщик сбегал за носилками. Когда привезли Фанису, геолог лежал в конторе. И Фанису, и мужиков, что его держали, между криками боли поносил как мог. Материл, проклинал, просто ругался. Наконец, Фаниса отошла и села на стул, вытирая тыльной стороной ладони струящийся по лицу пот.
   – Всё. Вставать пока не надо, просто пошевели ногой. Часа два полежишь. Что плясать будешь, не обещаю, но домой сам дойдёшь.

     Посёлок, наконец, получил официальный статус и начал строиться. И хотя работали, в основном, женщины, шестого ноября состоялось открытие нового клуба. В фойе на самой большой стене висела картина ссыльного художника, выпускника Парижской Академии Художеств. На переднем плане стоял Сталин, а за ним колосилось нескончаемое поле пшеницы.
     Фаниса видела в бараке картину, подаренную тем же художником Марфе. В телогрейке, дырявых валенках, Марфа курила, сидя на пеньке среди неошкуренных брёвен. Вдали худая заморённая лошадь везла бревно. Тянула его из последних сил.
     Анвар с Фанисой пришли из клуба в приподнятом настроении. Концерт получился замечательный. Чтецы, поэты, музыканты. Особенно порадовали вести с фронта. И то, что создали рыболовецкую артель. Прямо на празднике каждому дали по одному килограмму рыбы.
 
     Никто не знал, как дожить до лета. В питании были большие перебои. Фаниса ещё весной, не веря, что картошка в этих местах не растёт, через шкипера заказала в город семенной. Полведра, не утерпев, съели. Все очистки сохранила. Каждый день до посадки смачивала. Когда сажали, каждую картофелину резала на четыре части. Очистки тоже посадила. Над ней смеялись. Даже когда картошка зацвела. А они накопали десять вёдер. Насушили и насолили на зиму грибов. Сахара не было. Лесную малину Фаниса сушила на крыше, подложив под смятые лепёшки листья лопухов. Набрали черники, брусники. Хлеба на работающего давали по сто граммов в день. Люди вели бесконечную борьбу за выживание. Проявляя нечеловеческую стойкость духа.
   – Анвар, не верится, что завтра не работаем. Ради праздника сварю уху с настоящей картошкой. Сушёная не портится. Весной доедим. Вот ты у меня умный. Не скажешь, почему женщины в посёлке не рожают?
   – Потому и не рожают, что голодают.   
   – Я зря переживаю? Каждый день боюсь: если не забеременею, бросишь.
   – Никогда не брошу. – Взгляд Анвара стал нежнее, мягче. Она упёрлась ладонями ему в грудь.
   – Теперь знаю, что мне ждать от мужчины, который меня, невенчанную, женой зовёт.
   – Я тебе не рассказал? Больше месяца прошло. После ночной смены, утром сходил в поссовет. На паспорт смотри. Фаниса Алпарова.
   – Ну и чего молчал? – Фаниса счастливо засмеялась. В посёлке строили бараки для семейных. Ей, как вольнонаёмной, было положено жильё.