Глава 18. Дома

Синвирин вернулся ранним, ранним утром, когда мир еще спал. Ирвин с сигаретой в дрожащих руках сидел на крылечке и нервно курил, глядя в светлеющее небо, и когда серебристая Звезда прорезала небосклон, упав к самой земле, на сердце у Кубика стало и пусто, и тепло в одно и то же время: Синвирин прилетел домой, и ноша Старшего спала с плеч духа. Юльванд весь дышал энергией - кажется, в политической игре Он одержал победу. Что ж, может, эта радость хоть частично убережет Его от удара, ждущего дома? Ирвин знал, что нет.
Синвирин буквально летел, едва не подскакивая от пьянящего чувства гордости за свою силу, но, завидев одиноко сидящего на ступенях Кубика, напрягся и нахмурился: раньше тот никогда не курил в открытую, не жалея показывать младшим дурной пример. Но теперь… Он быстро подбежал и лучезарно улыбнулся, не желая верить в свои недобрые предчувствия – в конце концов, может, Ирвин просто устал? Небо еще больше посветлело и окрасилось розовым, звезды потухли, и первый луч рассвета пробился из-за горизонта. В тишине дом, потухший, притихший, будто опустевший, казался мертвым.
- Привет! – Синвирин едва ли не навис над Кубиком, с жадностью всматриваясь в опущенное лицо и пытаясь догадаться о том, что же произошло. – Как дела?
Ирвин выпустил струю дыма и не ответил поначалу, потом хмуро пробормотал:
- Привет. Твое отсутствие стоило нам двоих.
Юльванд отшатнулся было, но потом взял себя в руки и тихо спросил:
- Кого?
Сейчас было не время плакать и паниковать, сейчас нужно было успокоить и утешить перепуганных защитников и поддержать Ирвина – тому явно было худо, иначе он бы не сидел тут в одиночестве, опершись о высоко задранные колени и потерянно ссутулившись. Иначе он был бы среди младших, вселял бы в них надежду и уверенность, но он ушел, чтобы упасть в одиночестве, чтобы не показывать остальным, что не знает, как быть дальше.
- Мульвари и Джулиан, - прошелестел дух и содрогнулся, сжав голову руками. – Прости меня, Синвирин, я ничего не мог сделать, а если бы мог, то, клянусь, жизнь бы отдал…
- Все в порядке, - мягко оборвал его Юльванд. – Прекращай курить и иди отдыхать. Или, хочешь, я отнесу тебя? Как тогда, когда ты был совсем маленьким, помнишь?
Кубик молчал – он помнил все. И хорошее, и плохое. Он не мог забыть, как на заре мира по дури растратил все силы и не смог даже встать, и как тогда пришел Синвирин и с ворчанием отнес его, непутевого, домой. Но также он не мог забыть, как совершенно молча на его глазах умер Джулиан. И как тихо ушел Мульвари. Без пафоса, без взрыва, как было с Ветром, а просто исчез и все. Ирвин мотнул головой, отгоняя воспоминания - они резали, как битое стекло.
- Ты чего? – Синвирин присел рядом на ступеньки и обнял Кубика, на лице Создателя не было ни страшного горя, ни гнева – ничего.
Ирвин больше всего боялся, что Юльванд психанет, как следует, закричит или молча сойдет с ума, но нет, никаких признаков безумия не наблюдалось. Синвирину было словно все равно – как будто Мульвари с Джулианом просто ушли в соседнюю комнату, а не сгинули навечно. И почему, почему Он улыбался? Грустно, несколько растеряно, но улыбался?
- Ты что, знал? – ошарашенный своей догадкой, пробормотал Ирвин, во все глаза уставившись на Старшего.
- Знал что?
- Что они мертвы, - это казалось невозможным. Неужели, Он все чувствовал? Так почему тогда…
- Нет, не знал, но догадывался, что Джулиан сиганет на тот свет, как только я уйду, а вот с Мульвари… ужасное известие. Ты думаешь, почему я тебя за Старшего оставил, а не Джу? У него уже давно глаза были мертвыми… это было делом времени. Когда он впервые пришел, помнишь, после смерти близнецов, он уже тогда был мертв. Я поговорил с ним и понял, что его уже не вернуть, - Он помолчал, давая Ирвину осмыслить все сказанное, потом спросил: - Как там младшие? В особенности Виллайто и Аукори?
- Они-то как раз ничего, - вздохнул Кубик. Так вот о чем в ту ночь умолчал Синвирин… - Хуже всего с Доран – она любила Джулиана, и когда он умер, умер у нее на глазах… Сам понимаешь… Она в ступоре сейчас, ни на что не реагирует и больше не плачет, только лежит с открытыми глазами и все. Я ее положил в твоей комнате…
- Любила Джулиана … - задумчиво повторил Юльванд и поглядел куда-то в даль, где уже показался диск восходящего солнца. – Бедная девочка. И ты был в курсе? Вы об этом с Искрами говорили в тот день, когда я ушел?
Ирвин молча кивнул – вспоминать все это было просто невозможно. Он знал обо всем с самого начал, с их первой встречи, но выбрал политику выжидания и проиграл. Проиграл, потому что ошибся в самом-самом начале, когда надо было железной рукой развести этих двоих, ведь была тысяча возможностей, и теперь он их прекрасно видел. Только теперь было уже поздно: Джулиан умер, Доран… хорошо, если встанет.
- Еще с Ифрэ беда: она была ранена, - тяжело продолжал Ирвин, - потом провалилась в кому, до сих пор лежит, не вставая, я уже не знаю, что делать…
Синвирин не стал больше ничего спрашивать, только осторожно погладил Кубика по плечу – тот никак не отреагировал: как сидел, сжавшись в комок и подперев лоб руками, так и продолжил сидеть. А вместе с сигаретным бычком догорала его уставшая душа.
- Я пойду, - Юльванд поднялся, - посмотрю, что для них можно сделать.
Ирвин почему-то отказывался принимать помощь, и Синвирин хорошо это чувствовал, а вот Доран с Ифрэ… они были девчонками, все-таки, может, Он мог для них что-то сделать.
- Спасибо, - едва слышно прошептал Кубик. – И прости, что не сказал тебе про Джулиана и Доран: я думал, что справлюсь сам, я возомнил себя Старшим, хоть и не являюсь им…
- Все в порядке, - ласково проговорил Юльванд и вошел в дом.
Гостиная была совершенно пуста, и судя по слою алой пыли, севшей на все возможные поверхности, тут давно не убирались. А раньше тут кто-то постоянно был – то читал, то играл… мертвая тишина повисла в коридорах и комнатах, совсем как тогда, в день гибели близнецов. Юльванд не был удивлен: раз был напуган и потерян Ирвин, значит, о младший вообще говорить не приходилось. Что ж, придется провести серьезную работу по возвращению солдат в строй… Но для начала надо было разобраться с Доран и Ифрэ.
Синвирин поднялся наверх, решив начать с Искорки, и, тихонько постучав на всякий случай, вошел в свою комнату. Все было так, как и описывал Ирвин: Доран лежала на кровати, сжимая в руках склянку с энергией – подпитку, не дававшую ей умереть. Свет клубился, но не привлекал внимания духа, ее глаза были открыты, но она ничего не видела, даже потолка, в который пялилась уже многие, многие дни. Воздух в комнате был сперт и удушлив, но никто не потрудился открыть окно, и Синвирин, распахнув ставни, надолго застыл, вдыхая влажный, утренний туман. Ночью, судя по всему, прошел дождь, и холод внезапно пронзил Владыку до костей, но Он не стал закрывать окна, только слегка содрогнулся и отступил к кровати, поглядывая ласково на осунувшееся лицо гэльфорда, затем подвинул стул и присел рядом с ней.
- Доран, - тихонько позвал Синвирин и положил ладонь поверх ее маленьких ручонок.
Она никак не отреагировала, даже не вздрогнула: она была далеко-далеко отсюда, она была в ужасе того дня, когда Джулиан умер, ей не было дела до реальности.
- Доран, - повторил Владыка и снова замолк, ожидая, что дух шевельнется хотя бы, но она не двигалась. – Я обо всем знаю, - тихо, но ясно произнес Синвирин, и из распахнутых глаз девочки потекли слезы. Они скатывались по щекам и искрами срывались, погасая в воздухе.
- Я знаю, каково тебе сейчас. Я все понимаю и скорблю вместе с тобой… - Он запнулся. Можно было сказать тысячу банальных слов, но разве она смогла бы услышать их сейчас? Вряд ли… вместо этого…
Синвирин снял с шеи кулон, подаренный Ирвином в тот роковой день рождения, который ознаменовал год потери Южени, и вложил его в руку Доран.
- Это тебе от меня. Джулиан будет жить в твоих воспоминаниях теперь. Только помни его, как буду помнить я.
На последних словах голос ощутимо дрогнул, и Синвирин был вынужден замолчать и даже отвернуться: спокойный снаружи, он буквально разрывался изнутри от боли. Пять месяцев отсутствия… пять месяцев всего лишь! И больше нет ни Мульвари, ни Джулиана, никого… зато есть толпа перепуганных младших, с которыми надо разгребаться, которых надо успокоить и поддержать, но как, как это сделать, когда внутри самого тебя ураган эмоций, не выплеснутых, не пережитых эмоций… Синвирин поднялся и пошел прочь из дому, четко решив, что с Ифрэ разберется позже – для начала надо было привести в порядок самого себя, потом уже заниматься всем остальным.
Он никого не встретил, пока выходил во двор и шел к порталу – Ирвин куда-то исчез, может, послушался и пошел спать? Хотя, в сущности, это было не важно. Владыка долго стоял перед порталом, раздумывая, куда бы Ему пойти: видеть никого не хотелось, но и в одиночестве бродить по полям и лесам тоже. День так и не успел разгореться, и серая, унылая пелена накрыла все вокруг, на небе клубились тучи, собирался дождь… середина весны, что еще взять… Выбор пал, естественно, на Счастливый: Юльванд любил этот город, хоть с ним и были связаны не самые приятные воспоминания. Пробормотав коротенькое заклятье, Владыка шагнул в единственные ворота в энергетической стене и вынырнул в тупичке в Счастливом, где уже давно обустроил проход. Портал специально вел в глухую часть города, чтобы им никто не воспользовался по ошибке – какой дурак станет бежать лбом в стену?
Спустившись вниз по проулку, Синвирин вынырнул на большую улицу, и, чуть пройдя по ней, уселся на каменный бордюр мостовой, плащ с алой подбивкой упал в пыль, еще не прибитую приближающемся дождем. Тут погода тоже была не лучшей, небо хмурилось, хоть пока что было сухо – ночная гроза, видимо, ползла сюда. Ему казалось, что он попал в печальный, нескончаемый сон, голова была как в тумане, сердце внезапно потухло и перестало рваться на части, оно теперь глухо ныло, хотелось закричать, чтобы выплеснуть из души весь этот яд… но крик бы не помог. Надо было проснуться в реальность, ощутить время здесь и сейчас, почувствовать кожей, что мир не рушится, а страх душил, воспоминания о Джулиане накатывали, мешая дышать. Мульвари было жаль, но не более: Тень как не присутствовал в жизни Юльванда, так и прошел мимо, сгинув в небытии, со Старшим же было по-другому. Но Синвирин уже свыкся с мыслью, что ближайший товарищ умер, поэтому подтверждение этого не стало неожиданностью, а слегка укололо старой, уже пережитой болью.
А в реальности ничего не происходило, и, как бы ни было страшно, установившийся порядок никуда не падал, надо было только и всего, что проснуться и вспомнить об этом.
Синвирин стал внимательно оглядывать все, что только мог увидеть, вслушиваться в звуки, наполнявшие город, стал полной грудью дышать, чувствуя запахи, задействуя все функции восприятия, которые только мог. Вот, стуча каблучками по мостовой, прошла девушка в бордовом платье, открывавшем ее тоненькие щиколотки. Она изумленно посмотрела на высокого серебряноволосого мужчину, сидящего на бордюре, и едва ли не с испугом прижала к груди корзинку со свежим хлебом, ускорив шаг, и коса за ее спиной качнулась из стороны в сторону, алая ленточка блеснула и снова скрылась серди каштановых прядей. Вслед за девушкой пробежала толпа ребятишек – и чего они не спали? Утро стояло совсем раннее, и город еще дремал, но им, видно, было не до сна. Некоторые из них несли деревяшки для игры в городки, а у одной из девочек в руках было яблоко в карамели на длинной шпажке. Гладкие, глянцевые бока поблескивали, и смутные блики дрожали на поверхности. Дети смеялись, руша тишину, девчушка хрустела яблоком, и карамель крошилась на мостовую, а с неба уже посыпалась мелкая, дождевая крупа, и компания с визгом бросилась вдоль по улице. Они радовались миру и не знали, какой ценой он добыт, а до защитника, сидящего на бордюре, им вообще дела не было.
Толстый немолодой мужчина пробежал мимо, громыхая тачкой, полной разноцветных овощей – ему надо было успеть отвезти урожай на рынок, потому что дождь активно переходил в ливень. Холодный ветер пронесся по улице, заставив Синвирина поежиться, где-то хлопнул не закрытый вовремя ставень, и ливень хлынул с неба. Холодные струи лились за шиворот, и одежда вмиг стала мокрой и прилипла к телу, но Юльванд не ушел, наблюдая, как вода бежит по желобкам между камнями. Все вокруг посерело и потеряло цвет, небо опустилось так низко, что стало задевать печные трубы, а Синвирин все сидел и сидел, потихоньку успокаиваясь. Растерянность сменилась безразличием, и печаль заполнила сердце. Не тоска, рвущая и режущая на части, а тихая, теплая грусть – все остальное было заперто на замок в глубине сознания. Он оболгал сам себя и про Джулиана, и про Мульвари, которого любил не меньше других своих созданий, но это было не важно. Все было в порядке теперь. Все было хорошо.
***
Энвелир стукнулся в дверь, но не получил ответа – он и не рассчитывал особенно. Дух вошел и огляделся: он еще ни разу не был в комнате Хозяина, но пришел сюда не к Нему, а к Доран. Та лежала на кровати, слепо пялясь в потолок, в том же положении, в котором Синвирин и оставил ее, на щеках остались дорожки от слез.
- Эй, Доран, - в своей обычной слегка презрительной манере позвал дух и, затворив за собой дверь, прошел внутрь и остановился, нависнув над Искоркой. Она никак не отреагировала, даже не пошевелилась, как и во время прихода Владыки.
- Доран, выбирайся, - безразлично повторил Энвелир, - хватит себя жалеть. Ты солдат или кто, в конце концов? Залезай ко мне на спину и пошли походим.
Она никак не пошевелилась, даже не заплакала, будто умерла. Лава вздохнул и заносчиво проговорил:
- Ты же знаешь, мне все равно. Не хочешь вставать – я уйду, мне пофиг.
Доран шевельнулась и села, огромными сиими глазами уставившись как будто на товарища, а как будто и сквозь него. Она осторожно положила на смятую простынь энергетическую склянку, сжала в пальцах подвеску – подарок Синвирина, и тонкими, длинными ручонками обхватила Энвелира за шею, прижавшись щекой к щеке. Тот согнулся, вставая, поудобнее закинул девочку на спину и пошел виз, к порталу в большой мир. Бронзовая цепочка болталась на ходу, Доран не смотрела по сторонам, уткнувшись в плечо Лавы – ей было, по выражению Энвелира, совершенно пофиг на все вокруг.
Они не встретили ни одного обитателя дома, пока шли по коридору и гостиной, и даже вездесущий Ирвин куда-то пропал. Дух выбрал берег Великого моря и уже через мгновение зашагал по бледно-зеленому, мелкому песку побережья. Гроза, накрывшая, казалось, весь мир от края до края, уже отгремела, но всклокоченные водные глубины все не могли успокоиться и продолжали вздымать черные от гнева волны, разбивая их о землю и далекие, смутно виднеющиеся скалы. Усталое небо тяжело повисло над сердитым морем, ветер жалобно плакал и налетал порывами, то стихая, то ударяя с такой силой, что даже рослый Энвелир пошатывался. Дождь, мелкий, надоедливый, смешивался с брызгами и пеной, глухой, недовольный ропот не смолкал ни на минуту, словно естественная колыбельная. Доран снова расплакалась, горько, навзрыд, содрогаясь всем телом, она плакала, и со слезами уходил ужас, парализовавший ее на долгие дни, а Энвелир молча шел, сам не зная, куда и зачем. Он шел, только чтобы идти, чтобы девочка на его спине, наконец, поняла, что в большом мире нет опасности, чтобы она впитала в себя звуки моря и запах грозы и соли, чтобы почувствовала брызги на коже и, наконец, проснулась из зацикленного сна воспоминаний, чтобы очнулась в «здесь и сейчас», чтобы пришла в себя. А цепочка медальона все качалась в такт с его шагами, неостановимая, как само Время…
Спустя многие часы, Доран затихла, выплакав все, что к нее было, и слепыми глазами уставилась на серый пейзаж вокруг: у нее было ощущение, что настали глубокие сумерки, хоть день был в самом разгаре. Энвелир все шагал по кромке моря, песок под его ногами уже давно сменился мокрыми скалами, о которые лениво бились успокоившиеся волны.
- Эй…
Он остановился, услышав ее голос, и тогда девочка слезла с его спины и взялась за большую, грубую руку. А у Джулиана были совсем другие ладони. Костлявые и колкие, холодные, как снег, и крепкие, как камень…
- Не реви только, - грубовато пробурчал Энвелир.
Потом вытер ее щеки и осторожно, неуклюже обнял девочку. Ветер свистел в скальнике и рвал бежевую тунику и длинные рыжие косы, босые ступни Доран побелели от холода.
- Он не умрет, пока ты помнишь его, - тихо произнес Лава.
Он не сам придумал это и тем более не почувствовал – ему было не додуматься до такого, но в дурацких, скучных книжках, которые Ирвин все же заставил его прочитать, так говорили. Вот дух и повторил, не особо задумываясь, на автомате. Но на удивление он достучался до сознания Доран лучше, чем Синвирин, лучше, чем Ирвин и Урия, которые раз за разом приходили и говорили в пустоту, пытаясь вытащить Искорку. Она отстранилась и разжала ладошку, посмотрев на медальон – на строгие, родные черты лица.
- Ты правда так думаешь? – тихонько спросила она, и ее слова потонули в свисте ветра, как шорох в грохоте.
Энвелир не думал – он вообще не любил это занятие – его невыразительные глаза даже не расширились из привычных щелочек, когда он едва ли не раздраженно проворчал:
- Не думал бы, не сказал.
Выдохнул тяжело, взял Доран за руку и повел ее домой: ему было совершенно все равно, но впервые он почувствовал что-то, похожее на человеческую жалость. Доран сжала его ладонь и внезапно поняла, что пальцы гордеца – теплые… он все-таки был Лавой… неудивительно…
***
- Можно? – Урия стукнулся в дверь и просунул голову в комнату.
Маленькие черепашьи глазки оббежали все и остановились на поникшей фигурке Вэнэльям та сидела на полу, уняло глядя на гору фантиков перед собой.
- Ты… чего? – Искра с удивлением и жалостью поглядел на девочку.
- Я объелась, - понуро объявила та, - но вкуса так и не почувствовала. Дрянь, а не еда эти ваши конфеты. Они теперь в желудке друг о друга бряцают: чего это они не растаяли?
Н-да… каждый из гэльфордов по-разному переживал поочередно прошедшие трагедии, но чтобы так…
- Ирвин велел собраться внизу, идем, - позвал Урия.
- Не пойду, - надулась Вэнэльям, - карамельки гремят, как будто я мешок с деньгами. Все смеяться будут, а тут нет ничего смешного.
- А новое тело…
- Я не пойду! – злобно прошипела дух. – Ты что, дурак что ли, Урия? Не понимаешь, зачем он зовет? Хрень будет нести про то, что мы солдаты и должны сражаться, а я не хочу больше, я боюсь, боюсь, что мы умрем, как Мульвари! Он ведь так тихо ушел, что никто не понял сначала, мы все ждал и ждали его дома, а он не приходил, потому что умер. Я темноты боюсь, я боюсь выходить из дому, я никуда не пойду! – она оскалилась, показав акульи зубки, и едва не зарычала от злости.
Урия прошел внутрь и присел на ковер, разложенный в комнате Льдинок.
- Я тоже боюсь, - он опустил глаза, не желая показать отразившиеся в них воспоминания. – И Ифрэ боялась, когда впала в кому. Но Синвирин пришел и вытащил ее, она теперь здоровая сидит, она теперь готова сражаться…
«Забирай ее и уходите!» Ветер, рвущий длинные, черные волосы, руки, распростертые, точно крылья, и медленно опускающиеся вниз. Бреши в виде разорванного лица и лес под ногами. Темнота взрывов и белое пламя. Рвущаяся назад Доран. А потом пустота, в которой больше не было Джулиана.
- И он не боялся, хоть знал, на что идет, и Мульвари не боялся, хоть понимал, что добром затея не кончится. Помнишь, Вэнэльям, мы всегда спорили, кто из нас сильнейший? Вы, Льдинки, или мы, Искры, или Лава? Я или Энвелир? Ты или Яксон? А самым сильным-то оказался Мульвари, который за этим никогда не гнался. И я хочу стать хоть чуточку похожим на него, понимаешь?
- А я не хочу, идеалист хренов! – оборвала Льдинка. – Я жить хочу, я не хочу больше воевать, я хочу, чтобы карамельки таяли, но я изо льда… вот же ты тварь, Урия!
Глаза Вэнэльям потухли – она покинула тело, и ледяная фигурка осталась мертвой статуей сидеть перед горой фантиков.
- Идешь? – буркнула дух от двери. – Ирвин, поди, уже заждался.
Когда они спустились, остальные были уже в сборе, за исключением Энвелира и Доран – их вообще дома не было, и их не стали дергать. Все выглядели помятыми и напуганными: сегодня они впервые собрались вместе, с того дня, как умерли Джулиан с Мульвари, и явно никто не был доволен этой сходкой, ведь каждый хорошо помнил смятение того дня, когда они искали и не могли найти… Урия мотнул головой, отгоняя мысли и рефлекторно пересчитал товарищей. Ифрэ сидела на диване, обхватив себя руками и старательно смотрела в угол, где никого не было, словно боялась поднять глаза на своих – она только-только вышла из комы, сковавшей ее на долгие месяцы. Вэнэльям пискнула, бросилась в объятия сестры и глухо разревелась, прижавшись к ней. Виллайто не выражала никаких эмоций, но явно пребывала где-то в своих мыслях, и три ее глаза светились тусклее обычного. Ольвэрин и Дольви играли в гляделки, пронзая друг друга ненавистными взглядами, Дайзур был подле сестер, кресло-качалка Ирвина ходила сама по себе, наполняя комнату раздражающим скрипом. Яксон вообще физически отсутствовал, но был тут, растворенный где-то в воздухе, он явно давил всем на нервы, но не показывался. Жальче всех выглядел Аукори: его словно подменили – он так и не сказал ни слова с того времени, как погиб Мульвари. Он сидел в углу и глядел в пол, и его молчание было самой жуткой переменой во всех младших.
- Все в сборе? – Ирвин, бледный, полупрозрачный, как и всегда, вышел с кухни и светлым взглядом окинул комнату и своих поникших товарищей. Совсем не таким он был утром, в его облике больше не было страха и растерянности, он снова стал тем Ирвином, которого невозможно было ни напугать, ни рассердить.
- Доран с Энвелиром отсутствуют, - неохотно заметил Яксон и сформировался физическим образом – это он скрипел креслом-качалкой.
- Я знаю, - Старший кивнул, - их и не должно быть. Тогда перейдем к делу.
Он сел в кресло Синвирина во главе стола и подпер подбородок руками, собираясь с духом, а затем спокойно заговорил:
- Я хорошо чувствую, что вы напуганы, не спорь со мной, Дольви, я сам в том же состоянии. Но некоторым из нас сейчас тяжелее, чем нам. Доран, например. И Синвирину. Мы должны их поддерживать…
- Кому это мы должны? – бестактно оборвал Ольвэрин – Лава никогда вежливостью не отличалась.
- Дай ему договорить, грубиян, - ощерилась Вэнэльям.
- Мы семья, - ответил Ирвин, ничуть не смутившись того, что его перебили, - а в семье каждый должен поддерживать каждого, когда тому плохо.
- Извини, конечно, но где была Доран или же Хозяин, когда нас убивали? – зло спросил Дольви.
Он был не доволен даже тем, что его вытрясли из комнаты и заставили встретиться с остальными, поэтому был готов спорить по любому поводу и даже без него.
- Синвирин решал вопросы на уровне Звездной Империи, - невозмутимо отозвался Ирвин, - а Доран всегда приходила на помощь, рискуя собой. Могу продолжать?
Ему никто не ответил, и тогда Старший продолжил без дозволения:
- Мы должны им помочь, а сделать мы можем немногое – защитить мир и, собственно, все. Нет смысла делать это из чувства долга или амбиций, нужно…
- А что с Синвирином-то? – внезапно взвился Яксон. – Он хотя бы смертный, Ему-то что?
Урия замер в дверях: подобного от брата он никак не ожидал. Бирюзовые, спокойные глаза Ирвина буквально пригвоздили младшего к креслу: страшный, безудержный гнев поднялся в глубине души Старшего, и каждый в комнате содрогнулся, вспомнив, как Ирвин показывал свою силу в прошлый раз. Он ведь тогда и не сердился сильно, просто за младших испугался, а вот теперь… он был в бешенстве. Но буквально через секунду гнев утих, так и не вылившись ни во что. Ирвин устало выдохнул и просто сказал:
- Они были братьями.
Повисла неловкая тишина, во время которой каждый желал сквозь землю провалиться, а потом дверь скрипнула, открываясь, и в гостиную вошел Синвирин собственной персоной. За Его спиной виднелись фигуры Энвелира и Доран.
- Все в сборе, - Владыка кивнул и вошел, оставляя за собой дорожку из мокрых следов – Он был мокрым насквозь, одежда прилипла к телу. – Отлично, сейчас обговорим один вопрос.
- Синвирин, - неуверенно начал Ирвин, - иди переоденься, простынешь еще…
- Спасибо, но ты мне не нянька. Мне около семи тысяч лет, уж как-нибудь решу сам, - оборвал Тот и сел напротив гэльфорда, жестом велев младшим рассесться за столом.
Ослушаться никто не посмел. Ирвин склонил голову, выражая подчинение: его еще никогда в присутствии младших не ставили на место подобным образом.
- Итак, - живо начал Синвирин, - слушайте. В связи с последними событиями, а именно, в связи со смертью двоих наших товарищей, я принял решение, что вы больше не выйдете на войну, если не настанет критической ситуации. А ее не настанет – я сумел на время скрыть мир, Звездный Суд поддержал мою просьбу о защите от Йорсундов. Все, война окончена.
Он обвел радостным взглядом гэльфордов, но увидел не ответную радость, а удивление и даже отрицание.
- А кто тогда будет уничтожать тварей? – недоверчиво нахмурился Дайзур. – Ты ведь не думаешь, что монстры перестанут лезть сюда?
- Люди, эльфы, гномы… мне перечислить все расы или достаточно? – Синвирин блеснул глазами в сторону духа, и хитрая улыбка зазмеилась по Его лицу.
Мгновенная тишина повисла между собравшимися, потом Ирвин тихо, но весомо спросил:
- Ты собираешься обучить физические народы боевой магии?
- Так точно, - кивнул Юльванд.
Ирвин вытаращился на Него, потом нахмурился, отдернулся назад, строго покачав головой:
- Ты же говорил, что не втянешь младшие народы в войну, что не покажешь им боевую магию.
- Я…
- Ты обещал это Джулиану! – продолжал Старший, хмурясь все сильнее. – Это не просто слова, это одна из непреложных истин этого мира: научи существ магии – и они встанут друг на друга, начнется в лучшем случае выяснение, кто способнее, а в худшем – война не с монстрами, а между друг другом. Мы, гэльфорды, за тем и созданы, чтобы это предотвратить.
Синвирин слушал молча, потом холодно спросил:
- Ты закончил?
Ирвин, пораженный, осекся и замолчал, и тогда Владыка вязко произнес:
- Все, о чем ты говоришь, верно, но я поменял свое решение. Ты считаешь, что я ошибся? А, Кубик?
Он никогда, никогда не называл духа этим детским прозвищем в присутствии младших, не желая ронять его авторитет воспитателя. А теперь… Казалось, в воздухе сейчас прогремит взрыв: Старшие еще ни разу не спорили так открыто, и гэльфорды с затаенным страхом глядели на внешне спокойный разговор, грозивший окончиться разрывом отношений.
- Ты подрываешь мой авторитет! – хором проговорили Старшие, при этом Ирвин сказал слова спокойно, ничуть не поменявшись в лице, а Синвирин закричал, резко поднявшись.
Стул с грохотом упал на пол, но Юльванд не заметил этого. Он перегнулся над столом, словно пытаясь дотянуться до гэльфорда, и зеленые глаза сузились до бешено горящих щелочек, Он тяжело дышал, едва сдерживая гнев, Его противник же был невозмутим, как камень.
- Ты зазнался, Ирвин, - сквозь зубы процедил Синвирин, - слишком много о себе возомнил. Ты – солдат, я – твой Хозяин, ты не можешь оспаривать мои решения. Ты забыл, что ты – просто сгусток энергии, видящий себя бирюзовым кубом, ты никто, и мне лучше знать, что будет хорошо для МОЕГО мира, а что плохо!
Ирвин слушал молча и слегка улыбался печальными глазами, словно все горькие слова его не касались, поток брани словно разбивался о какую-то невидимую стену, не доходя до него. Когда Юльванд на мгновение прервался, чтобы вздохнуть, Кубик неспешно поднялся, именно поднялся, а не вскочил и опустил голову, чтобы не встречаться взглядом с Владыкой.
- Прошу прощения, Хозяин, - в голосе гэльфорда не было и тени обиды, только бесконечное спокойствие, - я не прав. Я плохо себя чувствуя, позвольте мне откланяться.
Он склонился еще ниже, а затем пошел к выходу. Синвирин несколько мгновений смотрел ему вслед, а потом прошептал:
- Остановись, пожалуйста…- и крикнул отчаянно: - не уходи!
Ему живо вспомнилась ссора с Джулианом, произошедшая здесь же, в этих же стенах. Дух реагировал вчера столь же злобно, как и сам Юльванд, а после того дня все пошло наперекосяк, потом Джулиан и вовсе ушел, и где-то в большом мире умер сначала душой, а потом и телом, если так можно было сказать о духе. И то же самое могло произойти и с Ирвином… Тот остановился в самых дверях, и Синвирин, выдохнув, рухнул обратно в кресло и упал бы, если бы Энвелир не вернул сидение обратно в стоячее положение.
Владыка сжал голову руками, запустив пальцы в мокрые от дождя волосы так, будто хотел их
выдрать, и содрогнулся:
- Вернись, пожалуйста, - проговорил Он тихо, изо всех сил стараясь скрыть дрожь в голосе, - я… мне нужна твоя поддержка сейчас…
Ирвин спокойно сел на место, оббежал глазами младших: на всех лицах читалось одно и то же выражение – запоздалое понимание того, что происходило с их Владыкой. Неловкое молчание повисло над столом, но Ирвин не держал обиды:
- Продолжай, пожалуйста, - мягко улыбнувшись, попросил он и ласково посмотрел на Юльванда.
Тот подпер лицо ладонями и заговорил уже менее уверенно и живо:
- Я знаю, что не планировал знакомить младшие народы с боевой магией, но тогда я еще не знал, что у вас нету смерти. Теперь же все поменялось, и я не имею права рисковать вашими жизнями, потому и вывожу вас с поля боя. Но мир не выстоит на одних только Встроенных Защитниках, следовательно, мы должны обучить физических существ самостоятельно расчищать свои земли. Каждый из вас, - он обвел младших тяжелым взглядом, - получит народ, который обучит магии как бытовой, так и боевой. Я позже поговорю с каждым из вас лично, расскажу, куда идти и что делать, но сейчас самое важное, это не задание, а жизнь. Берегите себя, пожалуйста, следите друг за другом, чтобы больше не было смертей. Вы не младшие больше, вы – древний народ, вы многое видели и многое знаете, но все равно будьте осторожны. И всегда помните, что здесь ваш дом, где вам всегда помогут.
Синвирин выглядел измученным и уничтоженным, в мешках под Его глазами лежали густые тени.
- Мне непросто отпускать вас, но так будет лучше для нас всех, - Юльванд поднялся, тяжело опершись о стол, у Него закатились глаза, и Он рухнул, как подкошенный, потеряв сознание.
Но упасть Ему не дали: Ирвин исчез со своего места и подхватил Юльванда на руки, заставив младших поежиться: они так и не привыкли к тому, что добрая нянечка, вырастившая их – первоклассный боец, способный обратить половину мира в пепел.
- Постарайтесь отдохнуть - Он ждать не будет, - предупредил Старший и, поудобнее перехватив безвольное тело Синвирина, пошел наверх.
- Так значит, мы будем жить? – вслух спросил Аукори, не обращаясь ни к кому конкретно.
Это были первые его слова с момента смерти Мульвари.
- Мы будем жить, - подтвердила Доран и сжала в руке бронзовый медальон.