Диптих о Царе Смерти

                1. Не  отворачивайся 

               
      Прочь виноватый свой взгляд неизменно собака отводит,
              если хозяин ее вздумал в крепких словах отчитать.
              Также ребенок стоит с головой, пусть притворно, понурой,
              перед суровым отцом, в пол слезливые вперив глаза,
              если желает отец в справедливом и ласковом гневе –
              право имеет ведь он – преподать сыну важный урок.
              Ну и когда строгий шеф подчиненного критикой колкой
              станет в бюро донимать, будет тот ему молча кивать,
              изредка глядя в глаза, да и то, так сказать, для приличья,
              разве давая понять, что согласен он с критикой той.
              Больше всего же царям, а точнее, восточным тиранам,
              было опасно смотреть в их кошачьи с улыбкой глаза :
              часто жестокая казнь царедворцу за это грозила,
              и не спасала его даже преданнейшая любовь.
              Впрочем, бывает и так, что мужчина и женщина смотрят
              долго друг другу в глаза. Но отводит, как правило, взгляд
              первым мужчина. Ведь он наслаждения в женщине ищет
              прежде всего. Лишь потом в ней он видит любовь и семью.
              Наоборот у нее : она ценит в обратном порядке
              все, что назвали мы здесь. Ее совесть пред богом чиста.
              Выше стремленья ее. И в особом, возвышенном смысле
              взглядом диктует она над мужчиной свою правоту.
              Также и то не забыть : перед мастерским стоя портретом,
              чей в нас внимательный взгляд пронизает до мозга костей,
              долго не можем его мы выдерживать. По той причине,
              что нам понять бытие, в коем жив на холсте человек,
              неизмеримо сложней, чем, к примеру, действительность духов :
              все, что и есть и не есть, недоступно людскому уму.         
              Вот только странно : Тому, от Которого много зависит,
              самое главное : жизнь, посмотреть мы не можем в глаза.
              Смотрим мы вместо Него на свои же о Нем представленья.
              И как в кривых зеркалах, искаженны они и страшны.
              Скрытый таится здесь смысл : кто способен бесстрашной улыбкой –
              изредка, пусть только раз – сквозь естественный ужас и страх
              поступь отметить царя, тот надеяться, думаю, вправе,
              на благодарность его. Это случай как раз тот и есть –
              можно о нем лишь мечтать – когда сторицей вам воздается.
              Людям на Смерти Царя надлежит как на бога смотреть.               
             
               
                2. Малыш  и  Взрослый

               
                Не правда ли, с кем в жизни не случалось  :
                средь будней, по делам своим спеша,
                но также в воскресенье, на прогулке
                иль просто утром мусор вынося,
                а то и с одинокого балкона
                мир машинально взглядом искромсав
                который раз в попытке безуспешной
                дыру найти в нем, чтобы, к ней припав,
                как к женщине в предчувствии оргазма,
                в блаженстве любопытном проскользнуть
                одним глазком в иное измеренье?
                Короче говоря, в конце концов
                и непонятно, по каким законам,
                возможности как будто исчерпав,
                соединить земное с запредельным – 
                хоть и оно совсем не нужно вам –
                ваш взгляд, точно притянутый магнитом,
                на плачущем застынет Малыше.
                Пусть это лучше будет на прогулке –
                последняя там ясность внесена
                в сюжет, который требует пространства :
                его погубят мусор и балкон!
                Итак, Малыш – пусть будет с большой буквы –
                в притворных, как замечено, в слезах.
                И нет для них оправданной причины.
                Его слегка издерганная мать,
                испробовав привычные все средства :
                от сладостей до приторных угроз,
                устав, демонстративно отвернулась :
                газету, может, с шумом развернув,
                а может, сигареткой затянувшись.
                За нею искоса следит Малыш.
                И, тактику ту в корне пресекая – 
                она ему знакома наизусть –
                он плач свой поднимает на октаву,
                Но мать его как памятник стоит :
                изящный профиль с тонкой сигаретой.
                Они в любовной замерли борьбе.
                И, если б их запечатлеть в скульптуре,
                и выставить ансамбль на тротуар,
                как будто это происходит в жизни, 
                любой прохожий, мимо них идя,
                в улыбке изошелся бы умильной.
                В тот самый краткий, но великий миг
                вы мимо них проходите спокойно.
                Конечно, отвернувшаяся мать
                явленье ваше даже не заметит,
                поскольку – и не грех о том сказать –
                она еще в том возрасте гуляет,
                когда в ней вечно женского состав
                над вечно материнским торжествует.
                А вы – и это тоже не секрет –
                не тот, в кого б она могла влюбиться.
                И, мимоходом это осознав,
                вдвойне вы посвящаете вниманье
                смотрящему сквозь слезы Малышу 
                на вас как существо иного мира.
                А почему? Во-первых, вы чужой.
                А это инстинктивно уваженье
                внушает детям даже в наши дни.
                К тому же взгляд ваш странно дружелюбный
                и вместе пристальный. Ведь вы чудак.
                А этого Малыш вместить не может.
                И потому, как вкопанный застыв,
                закрывшись ширмой материнской юбки,
                недоуменно и исподтишка
                он с робким и польщенным удивленьем
                на вас, как на волшебника глядит,
                волшебный ожидая от вас номер.
                В его глазах уж высохла слеза :
                как капелька дождя под ярким солнцем.
                Забыл теперь он начисто про мать.
                И теплота доверчивой улыбки
                вас тоже начинает пронимать.
                А если вы и внутренне созрели,
                то есть у вас в сей судьбоносный миг
                великий шанс одним душевным махом
                постичь искомую загадку бытия.
                Пусть не во всем. Зато хотя бы в главном.
                О жизни и о смерти речь идет.
                Точнее, об их тайном средостеньи.
                А кроме этого что еще знать
                вам нужно? Все ведь прочие предметы
                не больше, чем естественный предмет
                естественного к миру любопытства.
                Но идем дальше : видите вдруг вы,
                что просквозил божественный оттенок
                в типичной той улыбке Малыша.
                Так точно улыбаются святые,
                когда их час последний настает,
                и вместо ожидаемого страха
                при виде приближенья Существа,
                что обратило роковой свой взор
                на них – и уже скрыться невозможно,
                и жизнь земная кончена для них –
                они вдруг с подкупающим доверьем
                встречают тот непостижимый взгляд,
                что, наподобие Медузы древней,
                иных способен в камень обратить.
                Тех взглядов непредвиденная встреча 
                поистине как царская печать,
                скрепленная самой царицей-Смертью.
                В ней для людей содержится залог
                в родительское лоно возвращенья
                после тяжелых и земных трудов.
                И может быть, нет ничего важнее
                для взрослых и сознательных людей,
                чем научиться этой искренней улыбке,
                пока еще часы не сочтены.
                И множество иных и славных мыслей
                у вас еще возникнет в тот момент.
                И вы б хотели их теперь продумать :
                вас не на шутку вдохновил Малыш.
                «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» –
                могли б вы вместе с Фаустом сказать.
                Но мать его, покончив с сигаретой,
                и странно в вашу сторону взглянув,
                берет ребенка за руку. Прощайте,
                о, непонятный взрослый господин!
                и слишком высоко не заноситесь
                в лукавых ваших мыслях. Этот мир –
                разве не видите? – гораздо проще,
                а впрочем... И Малыш исчез в толпе.
                А вы, под впечатленьем этой сценки
                еще глядите долго ему вслед :
                как пушкинский на пире Председатель
                в задумчивость глубокую войдя,
                как выйти из нее уже не зная
                и не желая, если честно, знать.
                Пока какой-нибудь в толпе прохожий
                нечаянно вас больно не толкнет,
                ко всему прочему не извинившись :
                единственно логический финал,
                если смотреть на дело объективно,
                немой беседы вашей с Малышом.
                Когда ж и это сами вы поймете,
                все встанет точно на свои места.