Индиго

1. Клок тумана, похожий на кривую безносую маску с прищуренным глазом, заглянул в заклеенное скотчем стекло, скривил и без того бесформенный рот и скользнул мимо, открыв скучные рассветные сумерки.
Саша оделся, взял сумку и, стараясь не дышать вязким, липким от перегара воздухом, быстро прошёл из своей коморки через большую комнату к двери. Отец, как всегда, не раздеваясь, спал на топчане, уткнувшись лицом в потерявшую цвет комкастую подушку. Рядом с кроватью лежал единственный в комнате стул, передняя ножка у него была отломана и валялась в стороне. Саша постоянно и безуспешно пытался навести порядок в доме, но отец с каждым своим приходом приносил новые разрушения и грязь…
Саша на ходу сдёрнул с гвоздя  дождевик, поискал глазами фуражку, не нашёл и стащил с полки дедов картуз. В сенях он захватил приготовленный с вечера пакет с завтраком и выскочил во двор. Уже рассвело, но было ещё по ночному прохладно и сыро. Саша перебросил через плечо плащ и с сомнением посмотрел на картуз. Он давно истёрся и потерял форму, козырёк посередине был сломан, подкладки не было вовсе. По-хорошему, его давно пора было выбросить, но что-то, какая-то ностальгия удерживала Сашу, хотя деда он почти не помнил и не питал особого почтения к его памяти. Насколько он успел понять, дед был пьяницей и лентяем, оставив эти качества в наследство сыну.
- Доброе утро, пастушок! – крикнула через забор соседка Таня.
Она стояла на крыльце, потягиваясь плечами и кулачками вверх и сладко, во весь рот зевала.
- Привет, - отозвался Саша. – Красивые у тебя зубы. Всё видно, насквозь.
- Кто зевает утром, тот не зевает ночью, - усмехнулась Таня.
- Ага, небось ухайдокала мужика – будет теперь спать до обеда.
- Я ему посплю. Ну что, выгонять что ли? 

2. Коровы привычно разбрелись по лугу. Саша давно заметил, что у каждой было своё любимое место, где они долго кормились, а потом укладывались и с безразличным видом перемалывали  свою жвачку. Сонный ночной туман уполз в лесок, полукругом огибавшим пастбище, и затаился там, запутавшись в деревьях.
Предстоял ещё один скучный день. Впрочем, Саша научился не терять времени впустую. Сочетая скудные фрагменты школьной физкультуры со спортивными телепрограммами и фильмами, посвящёнными боевым искусствам, Саша изобрёл свою систему тренировок. Проследив за коровами, он сбросил плащ, разделся до пояса и провел длинную серию упражнений. В ней он соединял Сурьянамаскар – приветствие солнцу, элементы  бокса, Кунг-фу и йоги.
Единственно ценной вещью в доме, которую Саша не давал пропить отцу, был телевизор. Он был для него основным источником информации, не всегда достоверной, но иногда неплохо дополняющей скудные знания, которыми словно нехотя делились в школе старенькая Анна Стефановна и молоденький, направленный по распределению, Арнольд Аркадьевич. Он люто ненавидел Козельцы, «козлячую» школу, скудную жизнь в глуши и в охотку делился своими чувствами с учениками. Несколько школьных компьютеров позволили Саше понять основы информатики. Техничка баба Клава иногда по вечерам пускала его в компьютерный класс пустой школы, за что ему приходилось мыть полы во всех коридорах. Несмотря на краткость достававшегося ему компьютерного времени, Саша всё-таки получал кое-какой опыт работы и информацию с иностранных сайтов. У него получалось соединять корявый английский Анны Стефановны с живым языком, который он научился выхватывать из телевизионного дубляжа, сочетать скучную школьную программу с информацией из книг, телевизора и старенького транзисторного приёмника, сопоставлять её с ядовитыми замечаниями Арнольда Аркадьевича, который охотно «заводился», насыщая уроки по обществоведению критикой существующей политической системы и деятельности правительства. В результате у Саши складывалось собственное мироощущение, очень не схожее с тем, которое часто пытались навязать по телевизору «дяди» с умными лицами. Он с детства понял, что образ жизни и поведения людей с рождения обусловлены шаблонами, которым их научили, и примером окружающих. Но Саша не хотел в этом участвовать, тем более подражать сверстникам и взрослым.
Солнце  лениво, словно нехотя подглядывало за ним из-за редких облаков, как будто ожидая продолжения. Саша взял кнут, который нарастил до трёх метров, и начал сбивать розовые верхушки бодяка.
- I  am a warrior!  I am a knight! Beware of my anger! – грозно выкрикивал он. Кнут свистел и щёлкал, головки бурьяна летели в разные стороны, но единственные свидетели его удали - коровы, привыкшие к чудачествам своего пастуха, только искоса поглядывали на него и продолжали равнодушно шевелить челюстями. Когда солнце поднялось повыше и высушило росу, Саша прилёг на плащ, перекусил картошкой с хлебом и молодым огурцом и, подложив под голову сумку, стал по памяти повторять неправильные глаголы… Над пастбищем низко прошла тройка МИГов. Привыкшие коровы не обратили на шум никакого внимания, лишь одна лениво проводила самолёты взглядом.

Саша стал замечать неправильности мира с раннего детства, когда первые самостоятельные мысли, перестали соглашаться с окружающей действительностью - с пьянством отца, с грязью и неустроенностью в доме, с бедностью, старьём, которое ему приходилось носить, вызывая сочувствие учителей и насмешки одноклассников. Он быстро понял своим детским умом, что нужно быть ловким, чтобы вовремя уклоняться от пинков и подзатыльников отца, сильным, чтобы постоять за себя в школе и на улице, не расслабляться и реветь, а держать удар и быстро вставать, если приходится падать. С возрастом в нём возникало всё больше маленьких несогласий с устройством окружающего мира – со всем укладом жизни в Козельцах. Они постепенно росли и крепли, превращаясь в уверенность, и незаметно вылились в почти бессознательную систему неприятия, требующую противодействия.

3. Ближе к вечеру солнце ушло в тучи, и заморосил мелкий почти невидимый дождик, который в Козельцах называли «мыгычкой». Саша набросил плащ, осторожно надвинул на лоб дедов картуз и, с сомнением оглядывая безрадостный пейзаж мокрой степи, стал решать, не погнать ли стадо по домам раньше срока.
В это время он уловил со стороны автобана, расположенного в десятке километров от Козельцов, звук приближающейся машины и, присмотревшись, увидел быстро приближающийся микроавтобус. Ярко раскрашенный, с  флажками на фасаде, он выглядел инородным телом среди унылой пасмурной степи, как яркая заплатка на старом одеяле.

- Это же местный ковбой! – закричал Джонни Барнс. – Остановите, мистер Роджерс, пожалуйста!
- Это пугало, молодой человек, - проворчал водитель, снижая скорость. – Местные фермеры ставят такие отпугивать птиц.
- Да нет, вы шутите, - это настоящий ковбой, только без лошади. Но ведь он пасёт коров. Видите? Остановимся на минутку. Ведь ради такого мы и свернули с автобана!
В автобусе поднялся шум. После однообразной серой степи стадо коров под предводительством похожего на чучело пастуха в облезлом плаще и странном сооружении на голове, к тому же – с пугающе длинным кнутом на плече, было хоть и не большим, но развлечением. Автобус остановился рядом Сашей, и из него высыпало полтора десятка тинейджеров.
Первым выскочил улыбающийся подросток в звёздно-полосатой куртке и фирменной бейсболке. Он бросился к Саше с восторженным «Вау!», и Саша вдруг ощутил исходящую от него доброжелательность. И ещё у него возникло чувство схожести и непонятной связи с этим пареньком, который вдруг перестал быть чужим, едва сделав к нему несколько шагов. Хотя ничего о нём Саша не знал, паренёк как-то вдруг перестал быть незнакомым, случайным. Саша не успел разобраться в своих ощущениях.
 - Hello, dudе! Зрастуй! Прифет! – закричал Джонни, хлопая  его по мокрому плечу. - I am John. And you... Are you village cowboy?
Остальные ребята топтались вокруг, торопливо снимали Сашу, коров, опушку леса и невзрачный пейзаж.
- Hi, – растерянно ответил Саша. – No… Cowboys - in America, but I am herdsman, country shepherd, пастух.
- Fantastic! You speak American!
- No, - усмехнулся Саша. - No American. I speak English, and very bad.
Окружившая их компания захохотала.
Водитель, куривший у двери автобуса, бросил сигарету.
- Guys, it's already dark. Iet's go. No time.
Ребята полезли в автобус.
- Wait, wait! – заторопился Джонни. - I want to exchange something to remember by. Do you like my baseball cap?
Он стащил с головы бейсболку и продемонстрировал её со всех сторон.
- New…
- I like it, -  Саша развёл руками, - but I have nоthing…
- And what about your cap?
Саша невольно взялся за сломанный козырёк картуза.
- It’s very old …, - неуверенно сказал он. -  It’s my grandfather's cap.
- Wow! Great! It's a relic! – воскликнул Джонни. - Want to change?
- O'key…
Он отдал Джонни картуз, а тот со смехом натянул ему на лоб свою бейсболку.
- Thanks! Bye, cowboy! You are indigo! – успел крикнуть Джонни в закрывающиеся дверцы, и автобус, качаясь на рытвинах, двинулся в сторону Козельцов.
- Бай, бай, Джонни, - пробормотал Саша. Неожиданное / контрастное вторжение инородного элемента в его жизнь произошло удивительно вовремя. Появление американцев и короткий разговор с Джонни, как подзатыльник, подтолкнули его мысли, которые пробуксовывали, уткнувшись в невидимую и, возможно, несуществующую преграду.
Саша поправил под себя ремешок бейсболки и повернулся к стаду. Сумерки только начали мутной пеленой выползать из леса, но коровы уже забеспокоились, стали подниматься с травы, оставляя за собой облачка кислого, налёжанного пара, переходить с места на место. Саша щёлкнул кнутом, обошёл стадо, собирая его в кучу, и погнал коров в село. Издалека узнавая голоса своих коров, хозяйки выходили из дворов, и коровы ускоряли шаг, чувствуя близкие стойла…

4. Последнюю корову пришлось гнать в дальний конец села и даже загонять во двор, потому что ворота были закрыты. Здесь жила спившаяся семья Кондаковых, которые, если и бывали дома, то в невменяемом состоянии или просто спали …
Домой Саша брёл в том же странном настроении, которое возникало в нём последнее время, вызывая жалость к окружающей действительности. Про себя он называл это состояние прощальным. Казалось, сам он вроде бы ещё находился в настоящем, но в то же время, словно наблюдал его из другой, будущей жизни, как прошедшее, пережитое, жалобно протягивающие ему свои мелкие, нерешаемые вопросы. Почему и зачем появились и живут вот такие Кондаковы или его отец? И кто в этом виноват? Для чего и почему так устроены и живут эти несчастные  Козельцы - остатки нищего колхоза, серая убогость быта, поездки в город, как на праздник, отчего пьянство – непременный атрибут любого события – свадеб, поминок и даже искусственных мероприятий колхоза в честь 1 мая или 8 марта,.., О происходящем в стране Саша старался не думать. По телевизору бодренько сообщалось об процветании экономики, усилении военной мощи, успехах культуры и спорта, но никакого процветания в Козельцах Саша не замечал, в магазинах на полупустых полках красочно выделялись импортные коробки и бутылки, которые никто не покупал. Зато из каждой поездки в город козельчане приезжали с сумками, набитыми сахаром, палками колбасы, диковинной рыбой и всевозможным импортом из стран, которые телеведущие сдержанно, но постоянно ругали непонятно за что. Никакой опасности от этих стран Саша не видел, и почему против них нужно было «наращивать военную мощь» не представлял. И новенькая танковая часть, что  появилась в степи между Козельцами и Потаповым, приносила только неприятности, отхватив у колхоза под полигон изрядный кусок пашни. Танкисты нередко захаживали в село за самогонкой тёти Аси.
Всё это совпадало с ядовитой критикой Арнольда Аркадьевича и собственными Сашиными наблюдениями…
Так не должно быть! Кондаковы, Козельцы и колхоз, да и вся страна с её нищим народом и «военной мощью» – это только неправильные кусочки правильной жизни, которую Саша себе смутно представлял…
И вот эти трое хулиганов, что вышли из переулка, не иначе как поразвлечься на свой лад, не только не были индиго, это были неправильные кусочки этой жизни, её худшей, глупой частью. Но почему-то и зачем-то они есть? Что им нужно? Чего хотят? Неужели самогонка тётки Аси, анаша из обильно разросшейся в лесу конопли, тупые приставания к хихикающим девчонкам на танцах и драки – это для них вся жизнь?
На перекрёстке под фонарём его поджидали Васька Хмырь с вечно перекошенным от злости ртом, жирный Сева Коровяк и маленький, похожий на крысёнка Шустрик – три второгодника из выпускного класса. Обычно они выходили развлекаться позже, и Саша успевал добраться до дома. Теперь же ему предстояло слушать их дурацкие шуточки и вытерпеть несколько обидных пинков. Компания Хмыря не упускала случая поиздеваться над малолетками, к которым относила и Сашу, хотя особого энтузиазма в отношении его не проявляла. В отличие от малолеток, Саша не проявлял перед ними ожидаемого страха / трепета и сопротивлялся попыткам его унизить.
- То-то я чувствую говном запахло, - лениво заговорил Хмырь, - а это оказывается наш пастушок идёт и воняет.
- Гы-гы-гы, - подхватил Коровяк. – Он весь день под коровами спит.
- А что это ты на башку напялил? – Хмырь рассмотрел бейсболку и шагнул вперёд, протягивая руку. – Украл где?
Саша понял, что будет дальше, и это понимание странным образом соединилось в нём со всеми раздумьями и сомнениями и превратилось в одно большое несогласие, нежелание, чтобы и дальше продолжалось так, как раньше, так, как он не хочет, так, как не должно быть.
Саша шагнул назад и сдёрнул с плеча кнут.
- Ах ты, козявка, бля! – удивлённо воскликнул Хмырь. – Ты чего это возбухаешь?!
Разговаривать было бесполезно. Саша развернул, широко откинул кнутовище в сторону и щелкнул им в воздухе со звуком ружейного выстрела. Хмырь разразился угрозами, но приостановился, а Саша стал со свистом вращать кнутом над головой и, приметившись в двинувшегося вперед Коровяка, сбил у него с головы кепку. Коровяк взвыл. Кончик кнута больно зацепил его по макушке. Следующий «выстрел» Саша по-снайперски произвёл под самым носом Хмыря так, что, кроме звука тот почувствовал у лица хлопок воздуха.
- Ах ты, ****южонок! – крикнул отскакивая Хмырь. – Да я тебя с говном смешаю!
Шустрик стал заходить сбоку на безопасной, как ему казалось, дистанции. Саша отступил ещё на шаг и рассёк ему рукав куртки, зацепив при этом предплечье. Шустрик вскрикнул и отступил, схватившись за руку.
Дверь ближнего дома открылась, и вышел агроном Павел Кузьмич.
- Эй, парни, а ну, кончай шуметь! – крикнул он.
- Что ж ты делаешь, сука?! – сказал Хмырь, не рискуя однако приблизиться. – Да мы тебя на куски порвём.
Саша снова щёлкнул кнутом у него над головой.
- В следующий раз ухо отобью, - сказал он. – Можешь потом жаловаться участковому.
- Я  кому сказал: кончайте! – повысил голос Павел Кузьмич.
При всей своей наглости Хмырь оценил обстановку.
- Ладно, сопля. Никуда ты от нас не денешься. Пошли парни.
Троица двинулась в переулок. Шустрик обернулся и показал Саше кулак.

5. Отец был уже дома. Обычно он приходил поздно, и Саша наскоро поужинав, запирался в своей коморке или шёл тренироваться в сарай. Но сегодня отец сидел напротив телевизора, был привычно пьян и щёлкал каналами. Телевизор был его единственным собеседником и предметом порицания. Отец тупо реагировал на любую программу, матерно ругал дикторов и ведущих, спорил с ними и крутил дули выступавшим политикам. Саша опасался, что в порыве пьяного гнева отец может запустить в экран чем-нибудь тяжёлым. Отец не заметил, как он вошёл, он в это время грозил кулаком какому-то министру и крыл его беспорядочным матом.
На столике у печки лежала курица со свёрнутой набок шеей. Отца уже несколько раз били и сдавали участковому за воровство домашней птицы, но это не помогало.
- А-а, явился, - сказал отец, оторвавшись от экрана. – Ты чего долго? Жрать нечего… Вон, приготовь там…
Он кивнул на курицу. Саше приходилось кое-как кухарить в доме, так повелось после того, как ещё до школы отец исхлестал его ремнём …
- Я не буду готовить краденую курицу, - сказал он. - Доиграешься, что тебя снова заберут в милицию. Мало тебя били?!
- Ах ты…, - дальше последовала обычная ругань, напоминание о том, кто в доме хозяин, который кормит и поит, смутные угрозы …
- Нет! – сказал Саша. – Не буду. Где ты её украл? Я отнесу.
- Я тебе отнесу, щенок! – отец тяжело поднялся и двинулся на него.
Ещё вчера Саша ушел бы из дома, чтобы не отбиваться от его кулаков. Но сегодня всё было иначе. Сегодня, сейчас, Саша чувствовал, что в нём происходит какой-то перелом, изменение, которое больше не допускает непротивления этой тупой, несправедливой грубости…
- Не смей! – крикнул он, когда отец поднял кулак. – Я уже не маленький, и не позволю!
Он напрягся и сжал кулаки. Мелькнула мысль, что становиться в боевую стойку против пьяного отца было бы глупо.
- Он не позволит, - презрительно сказал отец, однако остановился и опустил руку. – Они не позволят, видите ли! Кормлю его, пою…, а он приготовить  уставшему отцу не может…
В голосе его вдруг задрожали слезливые нотки. Он махнул рукой и плюхнулся на табуретку у телевизора.
- Сейчас картошки поджарю, - сказал Саша.
- Ты вот не понимаешь…, - отец вытер кулаком грязную слезу, - не понимаешь…
Саша не стал с ним разговаривать. Тема непонятой личности отца возникала почти каждый раз, когда он напивался, а пил он постоянно. При этом он никогда не мог сформулировать, чего именно в нём не понимают люди, и только бил себя кулаком в грудь или, вот как сейчас выл и размазывал по лицу слёзы и сопли.
- А что это ты напялил? – спросил он, разглядев бейсболку. – Откудова?
- Парень один подарил. Экскурсия приезжала, - Саша не хотел вдаваться в подробности…
- Брэшешь. Кто станет такую … дарить. Это ж заграница. Сто;ит, небось денег…
- Как хочешь, можешь не верить.

6. Саша проснулся, когда солнце уже заглядывало в окно. Сегодня у него был выходной, и можно было поваляться и подремать. Но сон тут же пропал, когда  обведя сонными глазами свою коморку, он не увидел на полке бейсболки Джонни. И снова ощущение, что всё происходит неправильно, не так, как должно, охватило его. Натягивая на ходу куртку, он выскочил из дома и помчался на рыночную площадь. Так назывались в Козельцах несколько навесов с прилавками, куда в базарные дни селяне приносили свои овощи, фрукты, мёд, вязаные веники и ненужное барахло. Рынок был недалеко от центра села. Саша бежал и успокаивал себя тем, что продавать бейсболку отец будет армяшке Хачику, а Хачик отличался исключительной жадностью. Отец с похмелья тоже бывал тупо упрям и жаден. Поэтому по-быстрому, без торга и криков сделка едва ли состоится. Лишь бы успеть.
Саша успел и угадал всё правильно. Отец стоял перед прилавком Хачика и что-то орал, размахивая бейсболкой. Хачик лениво отругивался.
Не останавливаясь, Саша пробежал сзади отца, на ходу выхватив у него из руки бейсболку. Отец покачнулся и едва не упал…
- Ты что делаешь, сучёнок?! – крикнул он, с трудом сообразив ситуацию. Он уже успел опохмелиться. Тётка Ася, местная самогонщица, не особенно скрываясь, торговала самогонкой из-под прилавка с самого утра.
Торговцы и редкие покупатели приостановили свои дела, ожидая представления. Саша остановился и  надел бейсболку. Ему стало противно… Как всё это неправильно, мелко, гнусно. Одному, несмотря ни на что, нужно опохмелиться, другим интересен мелкий скандал, третьи были бы не прочь увидеть драку отца с сыном. А потом они будут с удовольствием рассказывать об этом за обедом. И ничего более значительного в их жизни сегодня, возможно, не произойдёт, потому что вся их жизнь состоит из таких вот мелких, жалких событий, а после обеда с выпивкой, будет телевизор, потом сон до сумерек, может быть немного копошения в огороде, а вечером, как положено по выходным, мужики, затоварившись у тётки Аси, пойдут к единственному в селе кафе-буфету «Ива» запивать самогон пивом, закусывать сушёной таранкой, и разговор пойдёт о рыбалке и может быть об утреннем скандале на рынке. Кто-то обязательно напьётся и начнёт буянить, может быть случится маленькая драчка и скоро все разойдутся по домам с чувством хорошо проведённого воскресенья и будут смотреть какую-нибудь дрянь по телевизору пока не расползутся по постелям.
- Это моя бейсболка, - сказал Саша. Он не собирался тешить односельчан спорами и руганью с отцом.
- Нет, подож-жи! – отец шатнулся ему наперерез. – Всё в моей хате – моё. И не тебе, щенок, мне указывать…
Так не должно быть и не будет! Решение пришло сразу, как будто разделило настоящее на прошлое с пьяным отцом, и хихикающим Хачиком, и этим убогим базаром и Козельцами, - и на новое настоящее, которое наступило в этот момент. Увернувшись от руки отца, Саша побежал домой. Хватит с него Козельцов! Хватит с него пьяного отца и грязного, разваливающегося дома, хватит колхоза, коров, хмырей и Арнольда Аркадьевича…
В углу своей коморки он снял две половицы и вытащил джинсы и кроссовки, которые прятал от отца. Колхозную зарплату пастуха Саше, как несовер-шеннолетнему, на руки не выдавали. Отец полдня трудился, составляя заявление. И хотя колхозные правленцы знали, куда пойдут эти деньги, им было проще «не связываться» со скандальным пьяницей. Поэтому уже несколько месяцев Сашин зарплату забирал и пропивал отец. Но Саша знал в селе несколько семей, у которых в сезон можно было подзаработать на приусадебных участках. В результате нескольких таких заработков Саша смог купить ношенные, но вполне приличные джинсы и почти новые кроссовки. Куртка у него была отцовская, кожаная, ношенная, но складки и потёртости придавали ей крутой, почти кинематографический вид. Отец в порыве пьяной сентиментальности подарил ему эту куртку на семнадцатилетие, о чём потом долго жалел.
Саша вынул из своего тайника пакет со свидетельством о рождении и ещё какими-то бумажками из роддома и школы, спрятал в потайной карман куртки, туда же сунул старый сотовый телефон, который заработал, перетаскивая армяшке Хачику поступившую партию товара. Телефон не работал, наверное поэтому Хачик его и отдал, но ребята в городском центре обслуживания за копейки привели его в порядок и подключили к сети. Однако денег на оплату у Саши систематически не хватало, и поэтому от телефона пришлось временно отказаться. Да собственно и звонить ему было некому.
Переодевшись, Саша сунул в сумку смену белья, пару картофелин и кусок  хлеба. Больше ему здесь в этом доме и в этой коморке ничего было не нужно и не интересно. Никакого сожаления от расставания с родным гнездом он не испытывал, наоборот, он вдруг почувствовал освобождение и отчуждение от этого места и от всего в нём. Никакие вещи, предметы обстановки, никакие мелочи не вызывали воспоминаний и сожаления. Прощальное настроение на мгновение вспыхнуло и пропало.
7. Саша знал короткую дорогу к автобану через лес и заброшенное пшеничное поле. Ему не хотелось ехать от Козельцов автобусом – не хотелось встречать знакомых, с кем-то говорить и врать будто едет по делам.
Сегодня у него выдался удачный день. Его подобрал первый же грузовик и водитель оказался добрым и разговорчивым предпенсионного возраста мужиком. Он не стал вдаваться в подробности Сашиной поездки – по делам, так по делам – но живо заинтересовался его семейными проблемами и планами на жизнь.
- Да, у меня папахен тоже был пьянью, похлеще твоего, - охотно рассказывал он. - Из-за него мать умом тронулась и у меня жизнь пошла кувырком. А потом у него «белочка» началась, а от неё психоз и всё, кончился папахен. Так что мне эти дела знакомы. А ты того, если надумаешь… Тебе сколько лет-то? Семьнадцать? Значит уже можно работать неполный день. Документы с собой?
Саша похлопал себя по карману.
- Хорошо. В общем, если надумаешь, могу устроить тебя к нам в гараж подсобником, а там, глядишь, выучишься на механика. Как тебе?
- У меня сегодня счастливый день, - сказал Саша. – Вас мне Бог послал! Лучшего варианта не придумаешь.
- Зовут меня Алексей Петрович. Можно просто Петрович. Если устроишься к нам, часто будем пересекаться, может, тоже что-нибудь подскажу.
Петровичу и самому понравился его план, и он с удовольствием стал его развивать. Завгар его уважает и не откажет, а механики – свои ребята, конечно, поработать заставят, но чему надо, научат, а заночевать пока можно там же в гараже в каптёрке, а там посмотрим…
- Только мне сейчас не в город, надо заехать на пару часов в Макеевку, а потом ещё… Короче, сегодня тебе со мной нельзя. Мы сейчас заправимся, перекусим. А отсюда до города десяток км, как-нибудь доберёшься. Я тебе дам адрес гаража и телефон, это почти в центре, около площади Лаврова, найдёшь. Я там буду вечером. Придёшь или позвонишь, договоримся.
На заправке, как Саша не отнекивался, Петрович купил ему гамбургер и стакан какао, потом заторопился, написал на салфетке номер своего мобильника,  адрес и телефон гаража и уехал. Часы над стойкой буфета показывали без минут одиннадцать, и Саша вдруг ощутил себя владельцем огромного времени. Убегая из Козельцов, он не имел никакого плана, и теперь весь день до вечера принадлежал ему. Добраться до города оставалось всего ничего, и можно было не торопиться. Дожёвывая гамбургер, Саша пересчитал свою наличность. Если на попутке запросят денег, у него, пожалуй, хватит, или будет ловить другую. Не проблема. Пряча деньги, он нащупал в кармане куртки свой мобильник, вынул его и осмотрел. Надо бы зарядить, тут и розетка есть, а в городе пополним счёт… И тут он вспомнил, что забыл зарядку дома. Саша поднял голову от телефона, и видимо было в его лице что-то такое, отчего сидящий за соседним столиком паренёк улыбнулся и кивнул головой.
- Зарядку забыл, - сказал он.
- Надо же, - отозвался Саша, - а день начинался так удачно.
- Считай, что он так и продолжается. У меня в машине найдётся, как подзарядить.
- У тебя машина?
- У отца. Мы в город едем.
- Ну, если вы ещё меня и в город подкинете, то день в самом деле удался.
- Конечно подбросим, нет проблем. Тебя как зовут.
- Саша.
- Меня – Костя. Тебе в город срочно?
Костя выглядел Сашиным ровесником, только очки на круглом лице, делали его немного старше. Он был хорошо сложён, тёмные волосы свободно падали на  широкий лоб и слегка курчавились. Мягкие очертания губ и овал подбородка вмести с очками придавали его лицу добродушное и слегка беззащитное выражение. Он человека с таким лицом едва ли можно было услышать грубость или глупость, однако и положиться на него в трудную минуту, пожалуй, не стоило.
Они почти одновременно кончили завтракать, и вышли из буфета станции. Костя подвёл Сашу к матово светящемуся «Лексусу» на стоянке и огляделся. Саша не слишком разбирался в автомобилях, но тут по солидной осанке и неброскому, по насыщенному тёмно-кофейному цвету сразу определил, что машина дорогая и надёжная. Через пару минут подошёл Костин отец, крупный, спортивного вида, с лёгкой проседью в короткой стрижке. Саша невольно подумал, что внешней основательностью и надёжностью он очень подходит своему автомобилю.
- Мой отец – Андрей Ильич, - представил Костя.- А это Саша. Мы только что познакомились. Можно он поедет с нами до города?
- Конечно. Здравствуйте, Саша. Садитесь, ребята, поехали.
Андрей Ильич говорил немного хриплым баритоном, похожим на голос Высоцкого. Он не стал задавать вопросов, …
- Извини, - сказал Костя, - я сяду вперёд, займусь твоим телефоном.
В машине он сразу полез в «бардачок», достал какие-то провода и минут двадцать возился, что-то проверяя, подключая и подкручивая. Саша сначала немного робко устроился на заднем сидении, но скоро убедился, что оно, как и всё в машине, приспособлено для удобства пассажиров, и  расположился поудобнее. Лексус плавно и мощно катился, почти неслышно гудя сильным мотором, тонированные стёкла создавали в салоне приятный полусвет.
- Готово, - сказал Костя, протягивая ему телефон. – Я там поставил новую «симку» и забил тебе свой номер. Можем созваниваться.
Саша осмотрел и проверил телефон. Кроме Костиного номера в нём были только телефоны Арнольда Аркадьевича, председателя колхоза, бригадира Бурова и одноклассника Серёжки Киревича, с которым он более или менее сдружился в школе. Саша стёр номер Бурова и внёс в память телефон гаража Петровича.
- Слушай, Костя, ты что положил мне деньги на счёт?
- Ну да. У тебя было пусто, и я перевёл с карточки, а то, когда ещё доедем.
- Я отдам…
- Конечно, не бери в голову. А тебе в городе куда надо?
- Да брось, выйду у первого метро.
- И всё-таки?
- Ну знаешь, может быть, площадь Лаврова?
Костя расхохотался. Вслед за ним рассмеялся отец.
- Ну знаешь, у тебя же сегодня действительно удачный день, - отсмеявшись сказал Костя. – На площади Лаврова Дворец спорта, где я тренируюсь. И живём мы недалеко.
- А чем ты занимаешься?
- Конг-фу.