Елена

Рассказ написан для конкурса «Неправильный вампир».
Организаторы конкурса:
портал «Литмаркет»;
творческое объединение «Паллада» на «Литмаркет»;
сообщество ВК «Писательский паб»;
писательский клуб ВК «Академия».


Елена
1.
– Елена-Ванна-а-а! Ну Елена-Ванна! Ну пожа-а-алуйста! – Лиза канючила уже минут пятнадцать. – Ну Елена Иван-на, ну укуси, а!
– Отстань ты! – отмахнулась от Лизаветы Елена, ну ладно, Ивановна. Не поворачивался язык обращаться к ней по отчеству. Стройная, невысокая, но с королевской осанкой, она двигалась легко, как девчонка. Одежда непонятного покроя, напоминающая стиль бохо, придавала ей вид знаменитого кутюрье на отдыхе в деревне. Только Елена Ивановна в деревне не отдыхала, она здесь жила.
– Ну Елена-Ванна!..
– Нет, сказала! – и закрыла небольшую дубовую дверь перед самым носом Лизы.
– Почему-у? Ну пожалуйста-а!
Настойчивая гостья ныла уже в окошко цокольного этажа, низкое, маленькое, с перекрестьем белых рам и геранью на узком подоконнике. Тут у Елены, пардон, Ивановны внутри была натуральная изба с бревенчатыми стенами, сундуком и печкой.
– Е-ле-на И-ва-нов-на! —скандировала молодая женщина со слезой в голосе.
На краю деревни Лиственка, в маленьком аккуратном двухэтажном домике, в самом низу, на широкой некрашеной лавке сидела миниатюрная Елена Ивановна. Сложив на коленях узкие ладошки, она терпеливо ждала, когда же эта заполошная угомонится.
А Лиза и не собиралась. Она ныла, стучала, упрашивала. Черный пёс Полчок с любопытством смотрел на неё. Вот он склонил голову на бок, длинное ухо повисло как тряпочка.
– Ну Елена Ивановна-а… У-у-у-и-и…
  Лиза завыла, слова уже не получались. Шурша, она беспомощно осела по стене прямо на землю. Полчок подошёл, ткнулся чёрным носом ей в плечо и стал потихоньку подвывать в унисон:
– У-у-у-и-и…
Елена Ивановна шумно втянула воздух точёными ноздрями, вставая, решительно стукнула лёгкими ладошками по коленям и, не оборачиваясь, крикнула:
– Заходи. Только в бочке умойся сначала.
Дуэт перестал выть. Елена, подняв глаза к небу, вздохнула и покачала головой.

2.
Каждое утро перед рассветом он приходил сюда – к забору терема воеводы. Там, позади амбаров, было приготовленное место. Он толкал гладкое, острое наверху, бревно и пробирался в щель внизу. Собак он мог заговаривать, но здешние уж давно его знали, молчали.
Всё это: и осторожность с собаками и забором, и утренние минуты – всё это было ради неё. Будь его воля, давно бы увёз скрадом, венчался бы в потаённой церковке и никому бы не отдал. Никому.
Но она не хотела так, без родительского благословения. Надеялась уговорить батюшку –воеводову ключника. Хотя и просватана, и отцом уже всё решено, а всё ж таки набралась хоробрости, сказалась, что люб её другой. Леонтий зло хмыкнул, вспомнив ключников ответ:
– Прибью! Меня не позорь. Я слово давал. Какая любовь издаля? Али выходила куда одна? Нет? То-то. Вот замуж выйдешь, спознаешь, что за любовь, – благословил и запер.
 
И вот теперь только и можно её увидеть, что в серый предрассветный час, когда выглянет она из открытого слюдяного оконца светёлки, под которым стража почти не дремлет. Тёпло нынче в апреле. А ведь он их всех вместе с караульными ратниками один вмиг бы раскидал. Один. Да он бы терем расшатал в два счёта. Теперь-то он сможет.
Но она не хотела. Не хотела против воли отца. В груди у него заныло, заболело от неизбывной тоски по ней, от беспомощной злости.
Вспомнил, как выходила к нему на погляд, как кралась по ступеням крыльца, мягко ступая такой маленькой ножкой. Как быстро осматривалась посторонь, на ходу закидывая чёрную косу-змею за спину. Как струился под толстой льняной свиткой, обнимая её ноги, белый шёлк сорочицы.
Вся она, такая ладная, звонкая, хрупкая, что боязно было схватить: не сломать бы. И не схватить тож никак – тянет, из самой души тянет. А уж после, как поцеловала, жарко да радостно… По сю пору ноги подкашиваются и сердце дрожит, как вспомнит он это! Ох, ладо моё, ладо, как уговорить мне тебя?..
Не уговорил. Не упросил. Подослал перед свадьбой грамотку, что ждёт и готов. На всё готов! Из-под венца заберёт, сможет. Нет. Никакого знака не подала. Только смотрела из окна мокрыми глазами, жарко-жарко. Как целовала. Как будто прощалась.

3.
Она думала, что одолеет эту тоску, что забудет ладо её.  Думала, что смирилась. Уж она мужняя жена, уж четыре месяца как в своём дому хозяйка. Хлопоты, заботы, муж. И вой, надрывный молчаливый вой души в серый предрассветный час.
– А и хватит дома от сиднем сидеть, – сказала двум девкам-чернавкам, весело притопнув – пойдём, что ли, за ежевикой. Вон, бабы на воеводином дворе сказывают, нынче её хоть косой коси, хоть в туесок тряси.
Отпросилась на завтра у мужа. Пошли.
Ежевика – ягода с норовом, любит места дальние да густые, потемнее да покрапивистее. Разбрелись кто куда, только аукают иной раз страха ради.
В лесу ей дышалось легче, свободнее. Будто и не замужем она. Забралась в самую дальнюю гущу. И – вся вдруг поняла, почуяла: он! Тут, рядом. А потом услышала его тихое:
– Ладо моя…
 Вмиг обернулась, ещё миг – и уже не ясно, чьё сердце стучит, кто шепчет «Ладо», где чьи руки, губы…
 И вдруг резкая боль пронзила её шею.
– А!!! Что ты деешь?! 
– Прости, ладушка, не могу я без тебя! Вот теперь ты моя будешь.
– Ты укусил меня?
– Да, родная, –  и через секунду он делал её «своей» по всем правилам вампирского племени. Сам он был совсем недавний кровосос, год назад его обратили, не спросили. И вот теперь она будет с ним, его. На долгие, долгие годы. Не надо было тогда слушать её, не надо.
Тихий шорох, осторожный взгляд из-за кустов и пронзительный удаляющийся девичий визг. Он не взглянул даже, пусть убегают, не до них. Она того гляди очнётся, вон, открыла глаза:
– Что ты… Что ты надеял?
– Ты теперь моя. Ты теперь как я, – любовал он её взглядом.
– Упырь?
– Вампир. Никогда не захвораешь, твоя кровь вылечит. И жить мы с тобой будем долго, очень долго. Ладо моя…
С невыразимой нежностью он смотрел на неё, бледную и слабую, и гладил, гладил её узкую руку. С его бороды и усов падали капли крови.
Она всё ещё лежала, приходя в себя, а он сидел рядом с ней, прямо на земле, и говорил, говорил о том, как хорошо они заживут вместе, как много она теперь может, умеет. Кое-что она стала понимать:
– Лечить смогу? Так я и раньше лечила. Отец Никон благословил до замужества людям помогать, дар, говорил.
– Ныне больше сможешь!
    Она посмотрела на его большие руки. На них подсыхала её кровь. Посторонь валялся деревянный кол.
–  Мне без крови нельзя теперь? – она не могла отвести взгляда от окровавленной палки.
Он улыбнулся жалостливо:
– Нет.
– А… А… как?
– Совсем немного. И не всё у людей. Ты поймёшь. Я помогу, – улыбка его была уже не такой пугающей, клыки стали короче, почти как у людей.
– Донюшка, – сказал он мягко, – ладо моя, не бойся. Я буду рядом. Я…
Резкий шелестящий свист перебил его речи. Он внезапно выпрямился, и огромный серебряный наконечник стрелы заблестел, выступил из его груди. Вокруг, как большущий мак, стало расцветать кровавое пятно.
Немой крик-шёпот расцарапал её горло.
– Ладо моя… Еленушка… — только и успел прошептать он.
Что-то молнией рассекло воздух над ними, его голова покачнулась на широких плечах и скатилась на землю, прямо к ней. Их глаза встретились. Он рухнул навзничь.

4.
Она почти не помнила, что было потом. Очнулась в дальнем заболотном скиту у двух монахинь-травниц. Они и дитя мёртвое приняли, они и кровь остановили, отмыли её, обиходили.
Целый год она ходила как неживая, с выжженной душой, поблёкшими глазами. Муж приезжал, прогнала. Не знала, как дальше будет жить, но знала, что не по пути им. Училась у монашек в травах понимать. Развела коз да овец, перебивалась их кровью. Училась жить, мучаясь без руды – крови людской. Однажды ей стало плохо, до трясучки плохо. Она поняла, что звереет. На глаза набежала красная пелена. В голове звенело и гудело. И она решилась. Ушла подальше в лес и укусила сама себя.
Долго недужилось ей потом. Но с тех пор у каждого болящего сразу видела, что за хворь на него напала.
Как-то весной привезли к ним ратника после боя лечить. Еле убежала от раненого, так несло от него кровью, так манило. Снова её затрясло с такой силой, что чуть не обмерла. И снова – в лес. Шла почти наощупь, шатаясь и спотыкаясь на слабеющих ногах.
В этот раз хворала недолго. А потом – новое диво.
Мужик да баба привезли мальчишечку. Он был весь в жару. С горячкой управились, а Елена понимать начала, чувствовать: не их это сын, приёмыш. А женщина понести может. Может.
– Что, милая, сама не рожаешь?
Ту, будто по щеке ударили, побледнела, построжела, закаменела вся. Но целительнице ответила:
– Не могу, сестра, не плодна я.
Мужик вздохнул, глянул на бабу ласково, глаз не опустил. «Любит», – поняла Елена. И ещё поняла кое-что.
– Я смогу тебе помочь. Ты понесёшь.
 
Ах, какой надеждой засветились их глаза! Мужик радостно приобнял жену, и сторожко посмотрел на лекарку: уж больно строгая она стала вдруг.
– Что, дорого? Ты скажи, я соберу, займу ни то, отработаю.
– Нет! Денег не возьму. Привезёшь нам с сёстрами снеди на прокорм днёв на десять, и хватит, – помолчала. – Тут другое. Больно будет. И смотреть нельзя. И… – она глянула на мужика, – одну седмицу не трожь её.
Они дружно смутились и закивали.

В келье занавесила оконце, завязала глаза бабе от соблазна да от сплетен. Перекрестилась, помолилась и сама себе усмехнулась: на что благословения прошу, вампирша!

И впервые в жизни вонзила клыки в человеческую плоть. Кровь сладка! Жажда её кажется неутолимой, призывной. Тяга к ней всё сильнее. Закружилась голова. Келью заволокло прозрачно-бордовым густым туманом. Кровавый дух забил ноздри. Она трепетала, сглатывая тёплую, липкую вологу. Сколько прошло времени? Сколько она выпила крови? Кажется, справиться с этим призывом невозможно…
Но это только кажется. То ли молитва помогла, то ли её воспоминания о своём ребёночке, но она смогла остановиться. Увидела, как доверчиво баба подставила свою белую шею, как терпит и молчит, надеется на неё, на чудо от неё. Чудо – желанный ребёнок. Сама она никогда уже не станет матерью, но сможет сделать так, что на свет появится много, очень много детей. Лад пришёл в её душу. Вот что станет теперь ладом её.
Елена куснула себя и влила несколько капель своей крови женщине. Та стояла смирно, обнажив шею и откинув в сторону голову с плотной повязкой на глазах. Лекарка знала, чувствовала, теперь неведомая хворь отступит. И будет у них свой сыночек, толстенький да ладненький карапуз.

5.
Лизавета, умытая, но с ещё опухшим от слёз лицом, зашла в дом к Елене Ивановне. Та строго посмотрела и спросила холодно:
– Зачем тебя кусать? Ты хоть знаешь, что это?
Лиза кивнула и зачастила:
– Знаю. Чтоб не рожать больше. Люди говорят, вы ещё с перестройки тут живёте и… –  она замялась, но продолжила решительно, – и кусаете. Вместо противозачаточного или вместо аборта.
По мере того, как Лизавета говорила, глаза у Елены Ивановны становились всё больше и больше. Наконец, она встала и негромко засмеялась.
– Что, неправда что ли?
– Слушай их больше! Аборт – это не ко мне, – она внезапно посерьёзнела. – Я за это и проклянуть могу.
Молодая женщина с опаской сделала шаг назад. Но не сдавалась:
– Мне Наташа, соседка, рассказала, что её коллега к вам ездила, и вы помогли.
– Чем помогла?
– Так с детьми.
– Так с детьми я помогаю. Если не плодна женщина, могу помочь.
– Бесплодна?
– А то! Но не всегда. Против судьбы не пойду. Если судьба, я не кусаю.
– Бесплодна. Бесплодна. Бесплодна, – как заводная игрушка, повторяла Лиза, – а я – плодна. Только у меня судьба – умирают они. Все. Прямо тут, – она бережно положила руку на живот, лицо её сморщилось как у старушки, слёзы покатились по щекам, по носу, по подбородку…
– А ну, не реви!
Елена Ивановна обнюхивала её, как овчарка в аэропорту. Лиза всхлипывала, не в силах сдержать слёзы.
– Не реви, говорю, – мягко сказала лекарка и стала вытирать её слёзы вышитым носовым платком, – не плачь. У тебя не судьба, а сбой в системе.
– Что-о?
– В твоём организме сбой. Нечего было что ни попадя глотать. Ну-ка, ну-ка…
И она снова принюхалась, потом прислушалась и всё трогала и трогала спину, уши, плечи Лизы.
– Ох! Вон оно что, — пробормотала она себе под нос задумчиво, – ладно, ладно…
И громко уже Лизе:
– Да не со всеми ругаться можно, за языком-то надо следить. Ну, с этим ты потом сама разберёшься. После расскажу.
– После чего?
– После того, как покусаю. Ты родить хочешь?
Ух, какие глаза у травницы – озёра!
– Хочу, – ошарашено сказала Лиза.
Елена Ивановна протянула ей чёрную повязку.
– Тогда на, завязывай. И потерпи, будет немножко больно.


 
Словарь устаревших слов к рассказу «Елена»:
 
амбАр – почти всегда деревянная постройка для хранения зерна, муки, иногда непродовольственных предметов

болЯщий – болеющий; больной; страдающий от болезни, боли, в том числе, душевной

воевОда – коротко: начальник; ратный воевода – военный начальник, командир; местный воевода —администратор, глава

волОга – влага

горЯчка – высокая температура

грАмотка – письмо в виде свернутого рулончика листа бумаги/пергамента или бересты

дЕешь, надеял – делаешь, наделал

днёв – дней
 
дома от – дома-то, вот дома; частица, в современном языке заменяемая – то, вот, уж

дОнюшка – ласковое обращение мужчины или пожилой женщины к девочке, девушке, женщине

жар – высокая температура
 
здЕшний – тот, который находится здесь, местный

издалЯ – издалека

канЮчить – долго и настойчиво упрашивать, ныть

клЮчник – человек, ведавший запасами дома или поместья и владевший ключами от мест их хранения: амбары, погреба, схорОны (тайные места) и т.п.

лад – гармония, в первую очередь с самим собой, в отношениях с другим(и)

люб (мне, ей) – она его любит, он для неё – любимый

любовАл – примерно: любовался; как гладил, ласкал взглядом, душой

лАдо моя, мой, моё – ласковое обращение друг к другу любящих людей. Их души в ладу, в гармонии

нАвзничь – на спину. Упал навзничь – упал на спину быстро, резко, сразу рухнул

на поглЯд – на короткое свидание; чтобы увидеться

недУжила, хворАла – болела

не плОдна – бесплодна

не трожь –  не трогай

ни то – или, может. Здесь: соберу, или/может займу, отработаю (долг)

нОров – нрав – характер

обихОдили – привели в порядок, помогли со всем, что нужно телу

обмерлА – упала в обморок

пОсторонь – в сторону, в стороне

по сю пОру – до сих пор, до настоящего времени, и сейчас

построжЕла – стала строгая, серьёзная

потаённая – тайная, скрытая

просвАтана – был договор между семьями о свадьбе, приданном и сотрудничестве

рудА – (здесь) кровь
 
светёлка – небольшая светлая комната в верхней части дома

свИтка – верхняя летняя одежда

седмИца – неделя

сИднем сидЕть – мало двигаться или долго быть в одном месте.
скит — уединённое место жительства монахов или монахинь.
Иногда так именуют и поселения, подчинённые монастырям и располагающиеся вдали от них, но в достаточной доступности от храма

скрАдом взять, увести – украсть; увезти тайно, без договора; в понятиях того времени увезти девушку тайно (пусть даже и жениться) – значит, поступить без ответственности со стороны мужчины

слюдяное – вместо стёкол слюда – пропускающие свет небольшие минералы. Они были совсем небольшие, поэтому (но не только) окна были маленькие

снедь – еда

сорОчица – сорочка, ночная рубашка, нижняя рубашка, та, что была вместо белья. Шёлковая была только у богатых

спознАешь – узнаешь, поймёшь, познакомишься

сторОжко – осторожно

стрАха рАди –  из-за страха; аукали, т.к. боялись потеряться или/и боялись зверей и отпугивали их криками: «Ау!»

тЕрем – верхний жилой ярус дома или отдельно стоящий дом выше одного жилого этажа

тож – тоже

туесОк – небольшой круглый короб с тугой крышкой для хранения и перенося мёда, икры, ягод и т.п., обычно берестяной или лубяной

хворАть, хвОрый(ая), хворь – болеть, больной(ая), болезнь

хорОбрость, хорОбрый – храбрость, храбрый.


Рецензии