Жила-была я

Эта история случилась у нас в Кармендии, Хурпатии и Зигуре давным-давно. Но не так-то уж сильно давно, потому что случилась она не с кем-нибудь, а со мной. А началась она и правда давным-давно, так давно, что я даже уже не помню, когда. Ясно одно: была я тогда молоденькая-молоденькая. Хотя я и сейчас совсем не старая, ну вот ни капельки, и даже могу танцевать гавот и петь песенки не хуже других. А тогда я была ещё моложе, чем сейчас. Вы, наверное, не поверите, но это правда.

Была я тогда принцессой Кармендии. А принцессой меня называли, потому что я была совсем молоденькой. Но в Кармендии в то время не было ни короля, ни королевы, так что я всеми и правила. Но, честно говоря – а я всегда говорю честно, и если вы об этом не знали, то теперь знаете, - правила я очень плохо, просто никудышно, просто из рук вон. И не было от моего правления никакого толку, а только одни неприятности. А больше всего неприятностей было у тех, кто попадался мне под горячую руку. Но это всё мы опустим. Особенно от меня доставалось пчёлкам – это такие волшебные существа, полупчёлы, полулюди, которые выполняют у нас всю грязную и скучную работу, как-то: собирают хворост, моют полы, прислуживают за столом, чистят чайники, и всё такое прочее. Вот этим-то милым пчёлкам от меня особенно доставалось, я даже казнила несколько штук, притом безо всякой причины, честное слово, просто так, из-за плохого настроения. Но сейчас я, конечно, в этом горько раскаиваюсь.

А потом так уж получилось, что я попала в плен. Это, конечно, очень плохо получилось, но я тут не виновата, я рассказываю, как есть. Хоть это и сказка, но раз уж это про меня, то надо рассказывать, как есть. И вот, попала я в плен к злым хвучерам – это такие полулюди, полумишки, - и потеряла своё королевство. А самое печальное то, что я потеряла все свои платьица, осталась только одна юбочка и одна кофточка, и то не самые красивые. Вот это уж совсем плохо, но ничего не поделаешь, я рассказываю, как есть. Тогда этот эльф – вы, наверное, не знаете, что за эльф, да это и не важно – сказал:
- В кого бы мне тебя превратить?
Он долго-долго думал и сказал:
- Если уж от тебя особенно доставалось пчёлкам, то превращу-ка я тебя в пчёлку.

Я, конечно, очень испугалась и сказала, чтобы он, пожалуйста, не превращал меня в пчёлку, что я больше никого не буду обижать, а когда снова стану принцессой, то отдам ему всё, что у меня есть, и даже то, чего у меня пока что нет, но скоро обязательно будет. Но он сказал:
- Нет, и всё. Быть тебе пчёлкой.

И превратил меня в пчёлку. Я не знаю, превращали ли вас когда-нибудь в кого-нибудь, но если нет, то вам очень повезло, потому что это пренеприятнейшая вещь, доложу я вам. А по правде сказать, это просто очень больно, как будто тебя тянут в разные стороны за все руки, и все ноги, и за всё, и также за всё остальное, что у тебя есть, и даже за то, чего у тебя нет, а могло бы быть, если б ты был поумнее. И если вы думаете, что я всё время шучу, то сейчас я ни капельки не шучу. И не надо улыбаться, это ни капельки не смешно, а очень больно. Но это всё мы опустим. А вы сейчас, конечно, злорадствуете и думаете, что он совершенно правильно поступил, и мне досталось по делом. А я, честно говоря, совершенно так не думала, а думала, что он поступил совершенно неправильно, а очень плохо, и жестоко, и даже бесчеловечно. Вам, конечно, хорошо потешаться, сидя у себя дома, когда вас ни в кого не превращают. А вот если бы вы были принцессой Кармендии, то я очень сомневаюсь, что вы не поступали бы точно так же, как и я. Потому что нас, принцесс, никто не учил, что казнить нужно только за дело, вот мы и казним всех, кого не лень. А потом, когда нас берут в плен, или отдают на съедение людоеду, или мы оказываемся в логове дракона, или ещё какие-нибудь случаются неприятности – а где это видано, чтобы принцесса, да не попала бы в какую-нибудь страшную и жуткую историю? – то мы горько раскаиваемся в содеянном, сидя на пенёчке. А потом может случиться по-разному. Но очень часто случается так, что прилетает какой-нибудь прекрасный принц, или добрый волшебник, или добрая фея, или ещё кто-нибудь добрый и прекрасный, и вызволяет принцесс, и они снова получают своё королевство, и все свои красивые платьица, и прекрасного принца в придачу. Но когда они снова оказываются принцессами, они напрочь забывают все свои горькие покаянные размышления на пенёчке, и опять начинают казнить всех, кого ни попадя, безо всякой причины, просто так, из-за плохого настроения. Потому что память у нас, принцесс, к сожалению, очень короткая, короче, чем у лягушек. А какая она у лягушек, это вы, конечно, знаете. Так что я говорить не буду. Даже и не просите. А может случиться и по-другому, или ещё по-другому. А как случилось со мной, это вы сейчас узнаете.

Когда я окончательно превратилась, он сказал:
- Если уж от тебя особенно доставалось пчёлкам, то будешь ты теперь пчёлкой, и будешь выполнять всю грязную и скучную работу, как-то: собирать хворост, мыть полы, прислуживать за столом, чистить чайники, и всё такое прочее.

А надо вам сказать, что мне совершенно не нравится собирать хворост, и мыть полы, и прислуживать за столом, и чистить чайники. Гораздо больше мне нравится есть пирожные, и править своим народом, и танцевать, и петь песенки, и чтобы все любовались моими платьицами, и даже кого-нибудь казнить, если у меня плохое настроение. А выполнять всю эту чёрную и грязную работу мне совершенно, ну вот ни капельки не нравится. Вы, наверное, не поверите, но это правда. А ещё я подумала: если я так плохо обходилась с этими пчёлками, и даже казнила несколько штук просто так – в чём я теперь, конечно, глубоко раскаиваюсь, - то меня сейчас тоже, наверное, казнят, или повесят, или сожгут, или четвертуют, или всё это вместе взятое. Вот об этом я подумала, и мне, честное слово, было совсем не весело, ну вот ни капельки.

Но делать было нечего. Так что я горько вздохнула, попрощалась с жизнью, потом ещё раз попрощалась с жизнью, на всякий случай… Потом я засомневалась: попрощалась я уже с жизнью, или ещё нет? Потому что память у меня, как вы знаете, очень короткая. И я ещё раз попрощалась с жизнью, чтобы уж наверняка, горько вздохнула, и отправилась чистить чайники. А чистила я их, надо сказать, очень плохо, просто никудышно, просто из рук вон. И тут вдруг дверь отворилась. Потом ещё немного приотворилась. Потом ещё чуть-чуть приотворилась. Потом совсем отворилась – и зашёл хвучер. И тут я подумала: интересно, меня сначала четвертуют, а потом сожгут? Или, может, сначала сожгут, а потом четвертуют? Или, может, не сожгут, а только четвертуют? Или не четвертуют, а только сожгут? Вот об этом я подумала, и мне, честное слово, было совсем не весело, ну вот ни капельки. А хвучер сказал:
- Не грусти! – и дал мне конфету.
А потом зашёл другой хвучер, сказал:
- Не расстраивайся! – и дал мне булочку.
Потом зашёл третий хвучер, сказал:
- Мы тебя научим, - и дал мне два яйца, одно варёное, а другое сырое – это чтобы зажарить.
Потом зашёл ещё один хвучер, сказал:
- Ты сейчас, конечно, очень медленно чистишь чайники, но ведь ты только начала. А потом ты научишься, и у тебя будет получаться быстрее, - и дал мне кусок тыквы.
 
Потом ещё кто-то зашёл, что-то сказал и что-то мне дал, но это я уже не помню, потому что память у меня, к сожалению, очень короткая. Потом все они ушли, а тот, что дал мне конфету, ещё оставался, а конфету я уже съела, потому что, когда мне дают конфету, я её съедаю сразу – и если вы этого не знали, то теперь знаете. И он дал мне ещё одну конфету. Тут я не выдержала и заплакала горько-горько. А он очень хотел меня утешить, и дал мне ещё конфету, и спросил:
- Отчего ты плачешь?
А я спросила:
- Почему вы такие добрые? – и плакала, и съела конфету, и заплакала.
А он очень хотел меня утешить, и сказал:
- Мы вовсе не добрые, мы самые обыкновенные, - и тут я заплакала ещё горше.

И я плакала и плакала, плакала я и плакала, плакала и плакала, а он угощал меня конфетами, а я плакала и плакала, но конфеты всё-таки ела, плакала я и ела, плакала и ела, и ела и плакала, и ела и плакала, и плакала и ела. А потом, когда конфеты закончились, я перестала плакать, вытерла слёзы и сказала:
- Ну, если вы такие добрые, то я, так и быть, буду чистить ваши чайники, и буду очень стараться, хоть я и принце…

Тут я чуть не проговорилась, но вовремя закрыла рот рукой, и держала крепко-крепко. Поэтому больше я ничего не сказала. А мне хотелось сказать, что они хорошие, нет, очень хорошие, нет, очень-очень хорошие, потому что я так плохо обходилась с пчёлками, даже казнила несколько штук, о чём сейчас горько сожалею, а они меня не казнили, и не сожгли, и не четвертовали, а накормили конфетами, поэтому я, так и быть, буду чистить их чайники, и собирать хворост, и мыть полы, и прислуживать за столом, потому что они очень хорошие… Но ничего этого я не сказала, потому что боялась проговориться. А боялась я проговориться, потому что если бы они узнали, что я принцесса, то они бы, наверное, меня всё-таки казнили, хоть они и хорошие. Хотя, наверное, они бы меня всё-таки не казнили, потому что они очень хорошие. Но я решила на всякий случай помалкивать. Потому что я хоть и принцесса, но очень осторожная – и если вы об этом не знали, то теперь знаете.
 
И вот, стала я собирать хворост, и мыть полы, и прислуживать за столом, и чистить чайники. И у меня ничегошеньки не получалось, и я старалась, и у меня ничегошеньки-ничегошеньки не получалось, и я очень старалась, и у меня ничегошеньки-ничегошеньки-ничегошеньки не получалось, и я очень-очень старалась. И тогда этот эльф – вы, наверное, не знаете, что за эльф, да это и не важно – сказал: я вижу, что ты осознала свои…ну, преступления… нарушения… злодеяния… Но он сказал не так, он сказал другое слово, но это слово я здесь говорить не буду. Вы хоть убейте меня, а я не буду. В общем, я осознала все свои вот эти вот, и теперь он может снова превратить меня в принцессу, и вернуть мне все мои платьица, и отправить обратно домой. А я на это сказала, что если я снова стану принцессой, то обязательно, ну непременно, ну в тот же день кого-нибудь казню, причём безо всякой причины, просто так, из-за плохого настроения. Потому что память у меня, к сожалению, очень короткая, короче, чем у лягушек – а какая она у лягушек, это вы знаете. Поэтому будет гораздо лучше, если я останусь пчёлкой, и буду жить среди хвучеров. Даже и не знаю, зачем я это сказала, и сказанула, и ляпнула, и брякнула, и тут же, конечно, об этом пожалела. Тогда он спросил:
- Ты точно не хочешь стать принцессой?
А я ответила:
- Нет, не хочу! – и опять об этом пожалела.
А он спросил:
- И ты точно хочешь остаться пчёлкой?
А я ответила:
- Да, хочу! – и сильно-сильно об этом пожалела.
А он снова спросил:
- И ты хочешь остаться с нами?
Но тут мне надоело всё время жалеть, и я сказала просто:
- Да, мне у вас очень понравилось!

И я осталась пчёлкой, и теперь уже с этим ничего не поделаешь. Приходится мне выполнять всю эту грязную и скучную работу – собирать хворост, и мыть полы, и прислуживать за столом, и чистить чайники. Ничего не поделаешь. Он же ведь мне сказал, а я сказала, так что теперь ничего не поделаешь, приходится, вот да. Хотя мне это совершенно не нравится, и я бы лучше делала что-то другое. Потому что… ну… это, конечно, большой секрет, но я, так и быть, скажу вам по большому секрету, вы только никому не говорите: в душе-то я осталась принцессой. И хоть я и делаю вид, что с большим удовольствием собираю хворост, и мою полы, и прислуживаю за столом, и чищу чайники, но на самом деле, скажу вам по секрету, это совсем не так. Вы только никому-никому, это секрет.

Так что вот. Осталась я пчёлкой, и хвучеры меня очень полюбили. А за что они меня полюбили, я, право, даже не знаю. Потому что, мне кажется, я довольно злая, и чайники чищу очень плохо, и, скажу вам по секрету (но вы никому не скажете, мы уже сговорились), делать мне это совершенно не нравится. Так что, за что они меня полюбили, это мне не ведомо. Да, наверное, просто так.

А в свободное время я пишу короткие аллегорические – да-да, аллегорические, а если вы сомневаетесь, что я знаю это слово, то я ещё раз повторю: ал-ле-го-рические! – рассказы под псевдонимом Генни Липс. Потому что настоящее моё имя, конечно же, другое.

P.S. А если вы не верите, что я злая, то вы очень хорошо поступаете, потому что я сама в это не верю. Но на самом деле я действительно злая. Ну вот, теперь уже точно всё, до свидания, мои уважаемые читатели, ну и до завтра.