Сэр Чарльз Робертс

Вокруг лагерного костра
АВТОР : ЧАРЛЬЗ Г. Д. РОБЕРТС
Содержание.

Страница
ГЛАВА I. 1 .
Отправляюсь к Скватукам.—Пантера в доме священника.—Медведь против Береста
ГЛАВА II. 27
Лагерь на ручье Бердсли.— Игрушка Тигра.—Битва с Морскими Гончими.— Бык и Прыгающий Шест.—Спасенный Скотом
ГЛАВА III. 66
В Кэмп—де-Скватук.-Ночная встреча.—Бруин и Повар.—Встреча с Пекари.—Идиллия Затерянного лагеря. —Телега перед Быком
ГЛАВА IV. 116
Больше о Камп-де-Скватук.— Кларионет Лу.— Деревянная нога Джейка Димболла.—Опасность среди жемчужин.— Собаки Дрейфа.— Бык Карибу Бена Кристи.—Лабрадорские волки
ГЛАВА V. 177
Река Скватук и Хортон-Бранч.— Потерпел крушение в Бум-Хаусе
ГЛАВА VI. 195
Лагерь на реке Скватук. —Спас осколок.— Неудачное приземление.—Бешеный жеребец.—Приключение с Самцом Лося.—Дэн
ГЛАВА VII. 237
Лагерь на реке Толеди.—Выслежен Пантерой.— Приключение в горах Флориды.— Младшая стипендия по латыни.—Бык и Велосипед.— Логово Серого волка
ГЛАВА VIII. 289
Толеди и Темискуата.— Рубят его.—Грубое пробуждение.— Спасен Осиным гнездом
ГЛАВА IX. 315
Последний походный костер.—Индийские дьяволы.—Боксерский поединок Брюина.— Соперники на плоту
*
ГЛАВА I.
ОТПРАВЛЯЕМСЯ К СКВАТУКАМ.—ПАНТЕРА В ДОМЕ СВЯЩЕННИКА.—МЕДВЕДЬ ПРОТИВ. БЕРЕСТА.

Был конец июля, и во Фредериктоне, маленькой столице штата Нью—Брансуик, невыносимо жарко, когда шестеро преданных байдарочников — Странион, Магнус, Квирман, Сэм, Ранольф и я - одновременно услышали голоса диких порогов, взывающих к ним издалека. Желание леса пробудилось в нас. Бродячая кровь, которая течет в жилах нашей расы, всколыхнулась и отказалась успокаиваться. Уже на следующий день мы сбежали из города и накрахмалили воротнички, ища свободы и прохлады дикой природы.
Наши нетерпеливые лица были обращены к озеру Темискуата и дебрям Скватуков. Мы отправились в путь в рубашках с короткими рукавами и мокасинах. Для удобства мы прошили в нашей одежде множество карманов. Наши три хороших березовых каноэ и другие наши вещи мы погрузили на платформу на станции. И в тот же вечер мы оказались в деревне Эдмундстон, где Мадаваска впадает в Сент-Джон примерно в ста пятидесяти милях выше Фредериктона.
Если вы не опытный гребец на каноэ, умеющий не только управлять веслом, но и шестом и умеющий преодолевать самые сложные пороги, вам следует взять с собой в поездку на Скватуке гида. Вы должны плыть на носу своего каноэ, а верный индеец - на корме; по одному индейцу и по одному каноэ на каждого члена отряда. Искусство плыть берестяным шестом против сильного течения дается нелегко и требует как умения, так и практики. Ваш индеец научит вас в более спокойных водах; а в остальное время вы можете отдыхать в своей тарелке, бросая муху из стороны в сторону и постоянно взбираясь между меняющимися берегами. Но что касается нас, то нам не нужны были индейцы. Мы все шестеро были мастерами гребли на каноэ. Каждый по очереди стоял у белого елового шеста, и мы с радостью побеждали течения.
Темискуата - длинное узкое озеро, расположенное недалеко от границ штата Нью-Брансуик. Он расположен в провинции Квебек, но его истоком является река Мадаваска, приток Нью-Брансуика. Наш план действий состоял в том, чтобы сесть на каноэ в Эдмундстоне и пройти шестом пятнадцать миль вверх по Мадаваске, проделать пятимильный переход через местность до Мад-Лейк, следовать вдоль ручья Бердсли, впадающего в Мад-Лейк, до его впадения в реку Скуатокъ, а затем спуститься по этому быстрому потоку с его цепь спокойных расширений, пока мы не выплывем на воды озера Толеди. Река Толеди тогда приняла бы нас среди своих гневных порогов и каскадов, чтобы, наконец, насильно выбросить нас на великое лоно Темискуаты, откуда мы могли бы легко плыть обратно в Эдмундстон. Это составило бы путешествие туда и обратно, скажем, в сто сорок миль; и все они, за исключением первых пятнадцати, с течением.
В тот вечер в Эдмундстоне мы разбили палатку у ручья, а на следующее утро, хотя было сыро и угрожающе холодно, мы рано отправились в путь. В одном каноэ плыли Странион и Квирмен, во втором - Сэм и Ранольф, в третьем - Магнус и я. Постельные принадлежности, дополнительная одежда и т. Д., Плотно упакованные в квадраты промасленной парусины, превратились в роскошные сиденья, в то время как съестные припасы были уложены в легкие, прочные ящики, приспособленные для каноэ.
Первый день обычно проходит без происшествий, и этот не стал исключением. Когда ищут приключений, они почти наверняка не приходят. Мы добрались до волока, имея в запасе час дневного света, и там нашли старую бревенчатую хижину, которая избавила нас от необходимости ставить палатку. Он был сухим, хорошо проветриваемым, совершенно нецивилизованным. Какой ужин приготовил для нас Странион! А потом какой рой комаров и мошек слетелся поприветствовать нас! Мы окружили себя кордоном медленных костров из кедровой коры, дым от которых оказался для них самым неприятным, и почти в равной степени неприятным для нас. А затем, когда перед открытой дверью ярко потрескивал огонь, а наши одеяла были расстелены на охапках еловых веток, мы роскошно расположились за трубками и пряжей.
Квирмен глубоко и блаженно втянул воздух через кукурузный початок, выпустил несколько колец и пробормотал, как большой шмель:
“Мир - это Бродяжничество
Для того, кто является бродягой”.
“Кто расскажет нам первую историю?” - спросил Сэм, когда его трубка свободно затянулась.
“Начинается Странион”, - тихо сказал Магнус. Магнус был немногословен, но когда он открыл рот, то сказал то, что сказал. Он был склонен делать больше и говорить меньше, чем кто-либо другой в партии.
“Ну, ребята, ” сказал Странион, “ если Магнус так говорит, то поехали. О чем мне с тобой говорить?”
“Кто когда-нибудь слышал, чтобы Странион говорил о чем-нибудь, кроме пантер?” - усмехнулся Ранольф.
“Что ж, - согласился Странион, - в том, что ты говоришь, что-то есть. Прошлой ночью я размышлял о различных приключениях, которые выпали на мою долю в моей преданности берчу и паддлу. Меня удивляет, в какие передряги я попадал с "пантерами". Эти звери, кажется, просто преследуют меня. Конечно, парней, которые каждый год отправляются в леса Скватока, в большей или меньшей степени ждут приключения. Возможно, вас загонит в угол старый лось, или вы побреетесь с каким-нибудь возбужденным медведем, или столкнетесь с необычайно уродливой рысью, или вас выбросит из каноэ, когда вы пытаетесь бежать через водопад Толеди; но в моем случае это каждый раз пантера. Всякий раз, когда я иду в лес, там обязательно крадется одно из этих существ. Я заявляю, что мне очень неприятно думать об этом, хотя до сих пор у меня всегда были лучшие из них. Держу пари на форель, что один или двое сейчас замечают меня в тех черных зарослях на горе; и в один прекрасный день, если я не буду смотреть в оба, они поквитаются со мной за всех членов своей семьи, которых я лишил жизни за их грехи”.
“О, ты продолжаешь!” - воскликнул Сэм. “Ты становишься сентиментальным. Я могу сказать вам, что я убил больше форели, чем вы пантер, и ни один старый патриарх форели не поквитается со мной!”
Практичное замечание Сэма осталось без внимания, и через несколько мгновений Странион продолжил,—
“Видите ли, мальчики, звери начали преследовать меня, так сказать, в самой моей колыбели. Кто-нибудь из вас когда-нибудь слышал, как мама рассказывала эту историю?
“Я видел!” - воскликнул Квирмен, но остальные из нас поспешили заявить о своем невежестве.
“Очень хорошо”, - сказал Странион. - Квирмен проследит, чтобы я придерживался фактов.
“О, ребята, тогда у меня на руках тяжелый контракт”, - воскликнул Квирмен.
Но Странион вежливо проигнорировал его и продолжил,—
“Я назову это сказкой—
- ПАНТЕРА В ДОМЕ СВЯЩЕННИКА.

“Вы все видели старый дом священника в устье реки Кесуик. Это историческое здание для вас! Там я и родился. Тогда вокруг него было больше деревьев, чем сейчас.
“В зрелом возрасте десяти месяцев я уехал из этого района, но не раньше, чем индийский дьявол, как в тех краях называют пантеру, обнаружил меня и отметил как предопределенного противника.
“Одним ясным июньским утром, когда мне было около пяти месяцев, и я еще не мог быть надежной защитой для моей молодой матери, мой отец отправился в одну из своих долгих поездок по приходам, и мы остались одни, — нет, не совсем одни; там была Сьюзен, кухарка, за компанию. Вот что составляло гарнизон дома священника в то богатое событиями утро— мама, Сьюзен и я.
“Я не могу сказать, что помню, что произошло, но мне так часто рассказывали об этом, что я чувствую себя так, словно принимал в этом активное участие. Мы с мамой сидели внизу у открытого окна и смотрели на передний двор, как вдруг мама резко позвала:
“Сьюзен, Сьюзен! Иди сюда и посмотри, что это за существо пробирается через рощу!“ - В голосе моей матери послышался испуганный звон, который быстро привлек Сьюзен к ней.
Как раз в этот момент ‘существо", длинное, низкое и крадущееся, добралось до садовой ограды. Он грациозно взобрался на забор и остановился, чтобы осмотреться.
С испуганным вздохом мать прижала меня к своей груди и прошептала:
“"Это тигр!" - воскликнул я.
“Нет, мэм, - закричала Сьюзен, - это не тигр, это индейский дьявол, а это почти так же плохо". И она подбежала и захлопнула окно.
“Шум привлек внимание зверя. Он посмотрел в нашу сторону, спрыгнул на землю и крадучись пополз к дому.
“На чердак!’ ‘ дико закричала мама. - Все окна внизу широко открыты.
“Едва ли мне нужно уверять вас, ребята, что этим двум женщинам и мне не потребовалось много времени, чтобы подняться наверх. Когда мы поднялись наверх, мы услышали грохот в гостиной, и мама чуть не сжала меня до смерти в своем ужасе за меня; но Сьюзен воскликнула почти радостно:
“Я заявляю, если он не сел не в ту машину! Дверь в гостиную закрыта!
К этому времени мы были уже на чердачной лестнице, и дверь у подножия лестницы — прочная, старомодная деревенская дверь - была надежно заперта за нами.
“Эта дверь была единственным способом попасть на чердак, и на верхней площадке лестницы мы все присели, чтобы перевести дух. Затем в матери снова начала проявляться озабоченная домохозяйка.
“Что это ужасное животное разбило в гостиной, Сьюзен?’ ‘ спросила она.
“Должно быть, это были те тарелки на маленьком столике у окна, мэм", - ответила девушка.
“А потом мы снова услышали грохот, когда зверь, выпрыгнув из окна, отбросил в сторону осколки керамики.
“Через несколько мгновений он нашел другой вход. Мягкое похлопывание, похлопывание его больших мохнатых ног было слышно на нижней лестнице. Он, очевидно, был голоден и очень озадачен нашим внезапным исчезновением.
“Мы слышали, как он шмыгал вокруг, входил и выходил из спален, и наконец эта мягкая, настойчивая поступь добралась до двери на чердак.
“Как он обнюхивал нижнюю часть этой двери, пока кровь его пленников не застыла в жилах от ужаса! Затем он начал царапаться, что было больше, чем они могли вынести.
Ужас придал им изобретательности, и мама положила меня в корзину со старой одеждой, пока помогала Сьюзен тащить тяжелую кровать на верхнюю площадку лестницы. Эта кровать эффективно блокировала узкую лестницу, и когда они поставили на нее комод, они снова почувствовали себя в безопасности.
Однако все эти хлопоты были напрасны, поскольку эта дверь, открывающаяся наружу, была непреодолимым препятствием для пантеры.
“Через несколько минут он беспокойно улизнул. Затем мы услышали, как несколько цветочных горшков, стоявших на подоконнике передней спальни, с грохотом упали на ступеньки внизу. Индийский дьявол вылезал из окна.
Итак, чердак, на котором мы укрылись, освещался двумя окнами: маленьким окошком на фронтоне, выходящим на скотный двор, и другим, очень маленьким окошком в крыше, к которому вело что—то вроде приставной стремянки с чердачного этажа.
“Как только мама услышала скрежет когтей животного по стене дома, она подумала об окошке в крыше и крикнула Сьюзен, чтобы она его закрыла.
“Окно в крыше имело наружную деревянную ставню, которая закрывалась в зимнее время, чтобы сильный снегопад не разбил стекло.
“Теперь этот ставень был откинут на крышу, а внутренняя створка была приподнята на несколько дюймов для вентиляции. Сьюзен буквально взлетела по лестнице и вытащила маленькую палку, которая поддерживала пояс.
“Она едва успела вставить крючок в скобу, когда круглая голова пантеры и большие светлые глаза появились в футе от ее лица. Она испуганно вскрикнула и упала с лестницы.
В этот момент обе женщины сочли себя погибшими, и мать, схватив старый карниз, который лежал среди досок на чердаке, приготовилась продать мою детскую жизнь за довольно высокую цену.
“Все выходы с чердака были заблокированы предметами, которые они так тщательно втиснули в лестницу. Им потребуется некоторое время, чтобы разобраться с этим.
“Они и представить себе не могли, что такого свирепого зверя, как пантера, можно остановить обычной лентой и стеклом, какими бы прочными они ни были.
“Но индийский дьявол осторожен, а этот с подозрением относился к стеклу. Когда, попытавшись просунуть голову в окно в крыше, он столкнулся с препятствием, которого не видел, ему показалось, что он обнаружил ловушку.
“Он обнюхал все стекла, останавливаясь каждую минуту, чтобы сердито посмотреть на нас. Затем он поскреб, но очень осторожно, створку и лишь оторвал несколько щепок. Пояс был прочным и новым.
Наконец он грубо ткнулся мордой в стекло, и его нос прошел сквозь стекло. Сьюзен осела бесформенной грудой, в то время как мать со смертельной целеустремленностью схватилась за карниз, ожидая мгновенного нападения.
“Однако этому не суждено было сбыться, за что мир заслуживает больших поздравлений. Пантера довольно сильно порезала нос о разбитое стекло и отпрянула, злобно рыча.
“Он был более чем когда-либо убежден, что окно в крыше было ловушкой, и не хотел снова доверять своей морде в отверстии.
“Наблюдая за осторожностью зверя, мать загорелась новой надеждой. Она вспомнила, что где-то читала, что львы и тигры боятся огня, и тут же придумала поистине блестящий выход.
“Вставай, Сьюзен, - приказала она, - и будь хоть чем-нибудь полезна. Иди, зажги лампу на умывальнике и принеси ее мне.
Сьюзен с готовностью подчинилась, приободренная мыслью, что еще можно что-то сделать. Когда принесли лампу, мать отложила трубу в сторону и прикрутила фитиль, чтобы получилось яркое, дымное пламя. Затем она вернула лампу Сьюзен.
“Возьми это, - сказала она, - и положи на верхнюю ступеньку лестницы, прямо под разбитым стеклом’.
“Это было слишком для бедной Сьюзен.
“О, я не... никогда!" — захныкала она, поспешно отступая подальше от своей госпожи.
Мать посмотрела на нее с испепеляющим презрением, затем повернулась и посмотрела на меня, где я лежал рядом с ней в корзине со старой одеждой.
Убедившись, что пантера не сможет добраться до меня в ее отсутствие, она схватила лампу и поднялась с ней по лестнице. Пантера угрожающе зарычала и сунула морду в отверстие; но когда дым и пламя оказались у нее под носом, она зарычала и отпрянула.
“Мама поставила лампу на самую верхнюю ступеньку, где она горела прямо сквозь разбитое стекло. Когда она спускалась по лестнице, послышался скрежет когтей пантеры по черепице, неохотно отступающей.
“Через минуту или две он был услышан в сарае, а затем мама открыла окно в крыше, протянула руку и захлопнула деревянную ставню. К Сьюзен вернулась смелость.
Теперь, когда опасность миновала, мама вынула меня из корзины и снова прижала к груди, в то время как Сьюзен начала размышлять о том, что пантера будет делать дальше. На этот счет у нее недолго оставались сомнения.
“В углу скотного двора был загон для свиней, в котором в то время жила трехмесячная свинья. Вскоре бедный поросенок издал ужасающий визг, и мама со Сьюзен бросились к окну на фронтоне.
- Как я уже говорил, из этого окна открывался вид на скотный двор. Пантера была на крыше загона, заглядывала вниз сквозь щели и энергично царапалась, чтобы пробраться внутрь. В ребенке ему было отказано, но свинину он твердо решил съесть.
Свинья завизжала так, что, по мнению мамы, переполошила бы соседей, и попыталась спрятаться в соломе от взгляда этих бледных, жестоких глаз. Наконец пантера спустилась с крыши и нашла дверь загона. Здесь он остановился на минуту или две, подозревая еще одну ловушку. Затем, не обнаружив ничего подозрительного, он скользнул внутрь. Раздался один ужасный визг, и все стихло.
“Я представляю, как мама и Сьюзен плакали, думая о том, как хорошо сложилась бы судьба бедного Пигги, их собственная — и моя.
“Долгое время две женщины наблюдали за окном. Наконец пантера появилась снова, ступая очень ленивой походкой и облизывая свои отбивные. Он добродушно взглянул на дом, как будто не держал на нас зла; вытер свою большую морду одной лапой, задумчиво понюхал воздух в разных направлениях, а затем направился к лесу; и мы знали, что наша свинья пошла с ним.
“Когда он скрылся из виду, мама и Сьюзен убрали баррикады и покинули чердак. Вы можете быть уверены, что они запирали все окна, следили за внешним видом и выполняли свою работу в страхе и трепете.
“Когда мой отец вернулся домой в середине дня, он услышал эту историю еще до того, как успел распрячь лошадь. Он тотчас же снова отправился в путь и организовал охотничью вечеринку среди соседей. Отряд был вооружен всевозможным оружием; но пантеру поймали еще до захода солнца, чем моя мать была очень утешена. А теперь, придерживался ли я фактов?” - сказал Странион, поворачиваясь к Квирмену.
“К моему удивлению, так и есть!” - ответил тот.
“Что ж, - невозмутимо продолжал Странион, - поскольку ”пантеры“ напали на меня так рано, нет особых причин удивляться, что они продолжали в том же духе”.
В этот момент странный, неземной, булькающий крик нарушил ночную тишину, и мы невольно вздрогнули.
“Теперь есть один из моих древних врагов”, - сказал Странион. “Я уверен, что завтра столкнусь с ним, и один или другой из нас пожалеет об этом дне!”
“Ну, ” сказал Сэм, - мы все знаем, что это будет не Странион!”
Закончив рассказ, я встал и подбросил дров в огонь, пока Магнус передавал по кругу жестянку с горячим кофе. Козодой, — “Молотящий летние сумерки
С его золотым цепом песни”, —
послышалось в зарослях на склоне холма, и Кью Эрман крикнул:
“Слушайте его, ребята!”
“Нет, - сказал Странион. - Теперь мы будем очень внимательны, пока Сэм рассказывает нам одну из своих старых историй о медведях”.
“В самом деле, - сказал Сэм, возмущенно фыркнув. - Я расскажу вам то, чего никогда раньше не рассказывал, и притом правдивую. А теперь не перебивай, потому что я намерен изложить это в несколько литературной манере, чтобы избавить Старика от необходимости записывать.
“ Большое вам спасибо, ” сказал я. Я был официальным писцом партии и был известен как Старик, или просто О. М., для краткости.
“МЕДВЕДЬ ПРОТИВ. БЕРЕСТЯНОЙ,”

Сэм продолжил: “это название моего повествования. Именно в верховьях реки Оромокто рассматривалось дело " Медведь против Было решено использовать бересту. Туда мы с Алеком Хэммондом отправились на нашем каноэ, чтобы добыть форель оромокто.
“Оромокто по большей части гораздо менее быстра, чем другие форелевые реки Нью-Брансуика; на самом деле, на больших расстояниях ее течение довольно вялое, что хорошо соответствует нашему праздному настроению. Тихо гребя или отталкиваясь шестом, когда вода была быстрой, мы вскоре оставили позади все следы цивилизации. Вместо красивых открытых луговых берегов, затененных то тут, то там могучими вязами или ясенями, мы попали в самые труднопроходимые уголки первоначальной дикой природы, где почва была слишком бесплодной и каменистой, чтобы соблазнить даже скваттера, и где берега были покрыты темным болиголовом до самой кромки воды. Иногда эти мрачные леса отступали, и их место занимала дикая смесь многих видов деревьев: сосны, ясеня, березы, липы, лиственницы и бука вперемешку с поваленными стволами и вытаращенными белыми валунами. Иногда, опять же, посреди самого непроходимого леса перед нами открывался восхитительный маленький участок промежутка или сухой прибрежный луг, приглашающий нас разбить палатку среди его густой, мягкой травы. В траве были разбросаны пучки высоких диких лилий, их оранжевые цветы светились на фоне зелени; а вокруг величественных головок дикого пастернака, наполнявших воздух густым ароматом, трепетали и цеплялись серебристогорлые боболинки. Каково же было наше удивление, когда мы пришли в эти дикие сады, обладание которыми никто не мог оспорить у нас! Мы обнаружили, что, как правило, мы можем рассчитывать на наличие поблизости ледяного ручья. Где бы ни протекали такие ручьи, там была бы глубокая заводь, или водоворот, покрытый гроздьями пены, или галечный музыкальный порог, что означало день активности для наших удилищ, катушек и мух.
“Однажды, после такого утра с форелью, от которого наши запястья изрядно устали, мы были склонны дать нашим удилищам передышку. День был душный и сонный — это было в конце июля, — и наивысшей мечтой Алека было провести долгую сиесту у входа в палатку, где нависающий бук защищал от солнца, а приятный ветерок, казалось, стал его штаб-квартирой. Насколько я мог различить, нигде не было ветра, но вокруг нашей палатки весь день витало его мягкое дыхание.
“Что касается меня, то мне не хотелось бездельничать или есть лотосы. Меня охватила жажда образцов. Как вы знаете, я испытываю непостоянную страсть к различным разделам естественной истории и время от времени увлекаюсь коллекционированием птиц, растений и насекомых. Сегодня днем в моем мозгу теснились видения великолепных бабочек, редких пернатых птиц и разных других удивительно красивых вещей, поэтому я погрузил в каноэ свою сетку из марли и двуствольное казнозарядное ружье и отправился вверх по течению в смутных поисках чего-нибудь новенького.
“Позвольте мне признаться, моему вкусу было суждено быть удовлетворенным сверх моих надежд.
“Выше нашего лагеря река на некотором расстоянии была быстрой и глубокой. Дальше она расширялась и становилась почти такой же неподвижной, как озеро. Вдоль этих тихих берегов берега были сравнительно низкими и менее густо поросшими лесом, то тут, то там виднелся небольшой уголок луга, кусочек влажного болота, покрытого флагами из кошачьих хвостов, или густые ароматные заросли индийской ивы. Прямо поперек ручья широкими полосами росли листья водяных лилий, а воздух был полон зеленых и пурпурных стрекоз, которые садились на мой планшир и сверкали на солнце, как драгоценные камни. Не было слышно даже шелеста листьев, нарушавшего тишину.
“Наконец, когда я бесшумно обогнул низкий заросший кустарником мыс, прямо впереди я увидел великолепную голубую цаплю, которая внимательно наблюдала за пескарями на мелководье. Он расправил свои широкие крылья и мгновенно поднялся в воздух. Я едва успел дать ему один ствол, как он исчез за зарослями ольхи, пролетев так низко, что его длинные ноги задевали их верхушки. Я был уверен, что попал в него, потому что сразу же поднялся сильный треск и борьба среди кустов за ним. В спешке я не заметил, что это беспокойство было слишком сильным, чтобы исходить от какой-нибудь раненой птицы, если только это не был дронт.
Вытащив свою березу на берег рядом с гнилым стволом, который наполовину упал в ручей, я с ружьем в руке пробрался сквозь подлесок, не останавливаясь, чтобы зарядить пустой ствол. Там, где, как предполагалось, упала моя птица, не было никаких признаков голубых цапель; но, к моему безграничному изумлению, я увидел черного медвежонка, убегающего со всех ног, сильно напуганного.При моем внезапном появлении он издал странный тревожный звук и удвоил свои усилия, чтобы убежать. Однако у него было мало причин для беспокойства, поскольку я не хотел использовать его в качестве образца; и если бы я хотел его когда-нибудь так сильно, я не смог бы подстрелить его ничем более тяжелым, чем дробью для птиц. Я наблюдал за его полетом с каким-то сочувственным весельем, когда с самой неприятной внезапностью и полнотой все повернулось ко мне лицом. В подлеске позади меня я услышал сильный треск; и там, к моему ужасу, была старая медведица, в ярости бросившаяся на помощь своему потомству. Учитывая, что опасность для потомства не была непосредственной, я подумал, что ей не нужно было так сильно спешить.
***
*
Around the Camp-fire
BY CHARLES G. D. ROBERTS
CONTENTS.

PAGE
CHAPTER I. 1
Off to the Squatooks.—The Panther at the Parsonage.—Bear vs. Birch-Bark
CHAPTER II. 27
The Camp on Beardsley Brook.—A Tiger’s Plaything.—A Fight with the Hounds of the Sea.—The Bull and the Leaping-Pole.—Saved by the Cattle
CHAPTER III. 66
At Camp de Squatook.—A Night Encounter.—Bruin and the Cook.—An Encounter with Peccaries.—Idyl of Lost Camp.—The Cart before the Steer
CHAPTER IV. 116
More of Camp de Squatook.—Lou’s Clarionet.—Jake Dimball’s Wooden Leg.—Peril among the Pearls.—The Dogs of the Drift.—Ben Christie’s Bull Caribou.—Labrador Wolves
CHAPTER V. 177
Squatook River and Horton Branch.—Wrecked in a Boom-House
CHAPTER VI. 195
The Camp on Squatook River.—Saved by a Sliver.—Skidded Landing.—A Mad Stallion.—An Adventure with a Bull Moose.—Dan
CHAPTER VII. 237
The Camp on the Toledi.—Tracked by a Panther.—An Adventure in the Florida Hummocks.—The Junior Latin Scholarship.—A Bull and the Bicycle.—The Den of the Gray Wolf
CHAPTER VIII. 289
The Toledi and Temiscouata.—Chopping him Down.—A Rude Awakening.—Saved by a Hornets’ Nest
CHAPTER IX. 315
The Last Camp-fire.—Indian Devils.—Bruin’s Boxing-Match.—The Raft Rivals
*
CHAPTER I.
OFF TO THE SQUATOOKS.—THE PANTHER AT THE PARSONAGE.—BEAR VS. BIRCH-BARK.

It was toward the end of July, and Fredericton, the little New Brunswick capital, had grown hot beyond endurance, when six devoted canoeists—Stranion, Magnus, Queerman, Sam, Ranolf, and myself—heard simultaneously the voices of wild rapids calling to them from afar. The desire of the woods awoke in us. The vagrant blood that lurks in the veins of our race sprang up and refused to be still. The very next day we fled from the city and starched collars, seeking freedom and the cool of the wilderness.
It was toward Lake Temiscouata and the wilds of the Squatooks that we set our eager faces. In shirt-sleeves and moccasins we went. For convenience we had our clothes stitched full of pockets. Our three good birch canoes and our other impedimenta we put on board a flat-car at the station. And that same evening found us at the village of Edmundston, where the Madawaska flows into the St. John at a point about one hundred and fifty miles above Fredericton.
Unless you are an experienced canoeman, skilled not only with the paddle but with the pole, and expert to run the roughest rapids, you should take a guide with you on the Squatook trip. You should go in the bow of your canoe, with a trusty Indian in the stern; one Indian and one canoe for each man of the party. The art of poling a birch-bark against a stiff current is no easy one to acquire, and needs both aptitude and practice. Your Indian will teach you in the gentler waters; and the rest of the time you may lounge at your ease, casting a fly from side to side, and ever climbing on between the changing shores. But as for us, we needed no Indians. We were all six masters of canoe-craft. Each took his turn at the white spruce pole; and we conquered the currents rejoicing.
Temiscouata is a long, narrow lake just outside the boundaries of New Brunswick. It lies in the Province of Quebec; but its outlet is the Madawaska River, a New Brunswick stream. Our plan of proceeding was to take to the canoes at Edmundston, and pole fifteen miles up the Madawaska, make a portage of five miles across country to Mud Lake, follow Beardsley Brook, the outlet of Mud Lake, to its junction with the Squatook River, and then slip down this swift stream, with its chain of placid expansions, till we should float out upon the waters of Toledi Lake. Toledi River would then receive us among its angry rapids and cascades, to eject us forcibly at last upon the great bosom of Temiscouata, whence we should find plain paddling back to Edmundston. This would make a round trip of, say one hundred and forty miles; and all of them, save the first fifteen, with the current.
At Edmundston that evening we pitched our tent beside the stream; and next morning, though it was raw and threatening, we made an early start. In one canoe went Stranion and Queerman; in the second, Sam and Ranolf; in the third, Magnus and myself. The bedding, extra clothing, etc., laced up snugly in squares of oiled canvas, made luxurious seats, while the eatables were stowed in light, strong boxes built to fit the canoes.
The first day out is usually uneventful, and this was no exception. When adventures are looked for they pretty certainly fail to arrive. We reached the portage with an hour of daylight to spare, and there found an old log cabin, which saved us the necessity of pitching our tent. It was dry, well-ventilated, abundantly uncivilized. What a supper Stranion cooked for us! And then what a swarm of mosquitoes and midges flocked in to bid us welcome! We hedged ourselves about with a cordon of slow fires of cedar bark, the smoke of which proved most distasteful to them, and almost equally so to us. And then with a clear blaze crackling before the open door, and our blankets spread on armfuls of spruce boughs, we disposed ourselves luxuriously for pipes and yarns.
Queerman drew a long, blissful whiff through his corn-cob, blew a succession of rings, and murmured like a great bumblebee,—
“The world is Vagabondia
To him who is a vagabond.”
“Who’ll tell us the first yarn?” inquired Sam, as his pipe drew freely.
“Stranion begins,” said Magnus quietly. Magnus was a man of few words; but when he opened his mouth, what he said went. He was apt to do more and say less than any one else in the party.
“Well, boys,” said Stranion, “if Magnus says so, here goes. What shall I talk about?”
“Who ever heard of Stranion talking about anything but panthers?” jeered Ranolf.
“Well,” assented Stranion, “there’s something in what you say. The other night I was thinking over the various adventures which have befallen me in my devotion to birch and paddle. It surprises me to find what a lot of scrapes I’ve got into with the panthers. The brutes seem to fairly haunt me. Of course fellows who every year go into the Squatook woods are bound to have adventures, more or less. You get cornered maybe by an old bull-moose, or have a close shave with some excited bear, or strike an unusually ugly lynx, or get spilled out of the canoe when you’re trying to run Toledi Falls; but in my case it is a panther every time. Whenever I go into the woods there is sure to be one of these creatures sneaking around. I declare it makes me quite uneasy to think of it, though I’ve always got the best of them so far. I’ll bet you a trout there are one or two spotting me now rom those black thickets on the mountain; and one of these days, if I don’t look sharp, they’ll be getting even with me for all the members of their family that I have cut off in their sins.”
“Oh, you go along!” exclaimed Sam. “You’re getting sentimental. I can tell you, I have killed more trout than you have panthers, and there’s no old patriarch of a trout going to get even with me!”
Sam’s practical remark went unheeded; and in a few moments Stranion resumed,—
“You see, boys, the beasts began to haunt me in my very cradle so to speak. Did any of you ever hear mother tell that story?”
“I have!” ejaculated Queerman; but the rest of us hastened to declare our ignorance.
“Very well,” said Stranion. “Queerman shall see that I stick to the facts.”
“Oh, boys, I’ve a heavy contract on hand then,” cried Queerman.
But Stranion blandly ignored him, and continued,—
“I’ll call this tale—
‘THE PANTHER AT THE PARSONAGE.’

“You have all seen the old parsonage at the mouth of the Keswick River. That’s a historic edifice for you! Therein was I born. There were more trees around it then than now.
“At the mature age of ten months I moved away from that neighborhood, but not before the Indian devil, as the panther is called in that region, had found me out and marked me as a foreordained antagonist.
“One bright June morning, when I was about five months old, and not yet able to be much protection to my young mother, my father set out on one of his long parochial drives, and we were left alone,—no, not quite alone; there was Susan, the kitchen-girl, for company. That constituted the garrison of the parsonage on that eventful morning,—mother, Susan, and myself.
“I cannot say I remember what took place, but I have so often been told it that I feel as if I had taken an active part. Mother and I were sitting by an open window, down-stairs, looking out on the front yard, when suddenly mother called out sharply,—
“‘Susan, Susan! Come here and see what sort of a creature this is coming through the grove!’“There was a frightened ring in my mother’s voice which brought Susan promptly to her side.
“Just then the ‘creature,’ which was long and low and stealthy, reached the garden fence. It mounted the fence gracefully, and paused to look about.
“With a horrified gasp, mother caught me to her bosom, and whispered,—
“‘It’s a tiger!’
“‘No’m,’ cried Susan, ‘it ain’t no tiger; but it’s an Injun devil, which is pretty nigh as bad.’ And she ran and slammed down the window.
“The noise attracted the brute’s attention. He glanced our way, dropped to the ground, and crept stealthily toward the house.
“‘The attic!’ cried mother wildly. ‘All the windows down-stairs are wide open.’
“I need hardly assure you, boys, it didn’t take those two women and me very long to get up-stairs. As we reached the top we heard a crash in the parlor, and mother nearly squeezed me to death in her terror for me; but Susan exclaimed almost gleefully,—
“‘I declare, if he ain’t got in the wrong winder! Parlor door’s shut!’
“By this time we were on the attic stairs; and the door at the foot of the stairs—a solid, old-fashioned country door—was safely bolted behind us.
“That door was the only means of access to the attic; and on the head of the stairs we all sat down to take breath. Then in mother the anxious housewife began to reappear.
“‘What was that the horrid brute broke in the parlor, Susan?’ she queried.
“‘Must a’ been them dishes on the little table by the winder, ma’am,’ responded the girl.
“And then we heard a clatter again, as the beast, in springing out of the window, knocked the fragments of pottery aside.
“In a few moments he found another entrance. The soft pat, pat of his great furry feet could be heard on the lower stairs. He was evidently hungry, and much puzzled at our sudden disappearance.
“We could hear him sniffing around, in and out of the bedrooms, and at last that soft, persistent tread found its way to the attic door.
“How he did sniff about the bottom of that door till the blood of his prisoners ran cold with horror! Then he began to scratch, which was more than they could stand.
“Terror lent them invention, and mother put me into a basket of old clothes, while she helped Susan drag a heavy bedstead to the head of the stairs. This bedstead effectually blocked the narrow stairway, and when they had piled a chest of drawers on top of it they once more felt secure.
“All this trouble was unneeded, however, as that door, opening outward, was an insurmountable barrier to the panther.
“In a few minutes he stole away restlessly. Then we heard some flower-pots, which stood on the window-ledge of the front bedroom, go crash on the steps below. The Indian devil was getting out of the window.
“Now, the attic in which we had taken refuge was lighted by two windows,—a small one in the gable, looking out upon the barnyard, and the other, a very small skylight, reached by a sort of fixed step-ladder from the attic floor.
“As soon as mother heard the animal’s claws on the side of the house, she thought of the skylight, and cried to Susan to shut it.
“The skylight had an outer shutter of wood, which was closed in winter-time to keep the heavy snowfall from breaking the glass.
“This shutter was now thrown back upon the roof, and the inner sash was raised a few inches for the sake of ventilation. Susan fairly flew up the ladder, and pulled out the little stick that supported the sash.
“She had barely got the hook slipped into the staple when the panther’s round head and big light eyes appeared within a foot of her face. She gave a startled shriek, and fell down the ladder.
“At this juncture the two women gave themselves up for lost; and mother, seizing an old curtain-pole, which lay among the attic lumber, prepared to sell my infant life at a pretty high figure.
“All escape from the attic was blocked by the articles they had so carefully wedged into the stairway. This it would take them some time to clear.
“They never imagined that so fierce a brute as the panther could be stopped by an ordinary sash and glass, however strong.
“But the Indian devil is wary, and this one was suspicious of the glass. When, on attempting to put his head down through the skylight, he met with an obstacle where he did not see any, he thought he detected a trap.
“He sniffed all over each pane, stopping every moment to eye us angrily. Then he scratched, but very gingerly, at the sash, and only tore away some splinters. The sash was stout and new.
“At last he thrust his muzzle over roughly against the pane, and his nose went through the glass. Susan sank in a heap, while mother, with deadly purpose, grasped her curtain-pole, expecting instant attack.
“It was not to be so, however; for which the world is much to be congratulated. The panther cut his nose pretty severely on the broken glass, and shrank back, snarling viciously.
“He was more than ever convinced that the skylight was a trap, and would not trust his muzzle again in the opening.
“Observing the beast’s caution, mother plucked up new hope. She remembered having read that lions and tigers were afraid of fire, and forthwith she hit on a truly brilliant expedient.
“‘Get up, Susan,’ she commanded, ‘and be of some use. Go and light that lamp on your washstand, and bring it to me.’
“Susan obeyed with alacrity, cheered by the thought that there was anything left to do. When the lamp was brought, mother laid the chimney aside, and turned up the wick so as to give a flaring, smoky blaze. Then she handed the lamp back to Susan.
“‘Take it,’ she said, ‘and set it on the top of the ladder, right under the broken pane.’
“This was too much for poor Susan.
“‘Oh, I dasn’t—never!’ she whimpered, backing hastily out of her mistress’s reach.
“Mother regarded her with withering scorn, then turned and looked at me, where I lay close behind her in a basket of old clothes.
“Assuring herself that the panther could not get me in her absence, she seized the lamp and marched up the ladder with it. The panther growled most menacingly, and thrust his face down to the opening; but as the smoke and flame came under his nose, he snarled and drew back.
“On the very topmost step did mother deposit the lamp, where it blazed right up through the broken pane. As she turned down the ladder, the panther’s claws were heard along the shingles, beating a reluctant retreat.
“In a moment or two he was heard on the shed, and then mother opened the skylight, reached out, and clapped down the wooden shutter. Susan’s courage revived.
“Now that the danger was over, mother picked me out of the basket, and gathered me again to her bosom, while Susan began to speculate on what the panther would be up to next. On this point she was not long left in doubt.
“In the corner of the barnyard was a pig-pen, inhabited at the time by a pig three months old. Presently the poor little pig set up a terrific squealing, and mother and Susan rushed to the gable window.
“As I have said before, this window commanded a view of the barnyard. The panther was on the roof of the pen, peering down through the cracks, and scratching vigorously to gain an entrance. Baby had been denied him, but pork he was determined to have.
“The pig squealed in a way that mother trusted would alarm the neighborhood, and tried to hide himself in the straw from the reach of those pale, cruel eyes. At last the panther quitted the roof, and found the pen door. Here he paused a moment or two, suspecting another trap. Then, finding nothing suspicious, in he glided. There was one terrific squeal, and all was still.
“I fancy mother and Susan both wept, thinking how well the fate of poor piggie might have been their own—and mine.
“For a long while the two women kept watch at the window. At last the panther reappeared, walking very lazily, and licking his chops. He glanced at the house in a good-natured fashion, as if he bore us no grudge; cleaned his great face with one paw, sniffed the air thoughtfully in various directions, and then made off towards the woods; and we knew that our pig went with him.
“When he was well out of sight, mother and Susan removed the barricades and forsook the attic. You may be sure they fastened every window, kept a keen outlook, and went about their work in fear and trembling.
“When my father got home, in the middle of the afternoon, he heard the story before he could unharness the horse. Straightway he set out again, and organized a hunting-party among the neighbors. The party was armed with all sorts and conditions of weapons; but it bagged that panther before sundown, whereby was my mother much consoled. And now, have I stuck to the facts?” said Stranion, turning to Queerman.
“To my surprise, you have!” responded the latter.
“Well,” went on Stranion, unruffled, “since the panthers got after me so early, it’s not much cause for wonder if they’ve kept it up.”
At this moment a strange, unearthly, gurgling cry broke the night’s stillness, and we started involuntarily.
“There is one of mine ancient enemies now,” said Stranion. “I’m sure to fall foul of him tomorrow, and one or the other of us will rue the day!”
“Well,” said Sam, “we all know it won’t be Stranion!”
The story done, I rose and replenished the fire, while Magnus passed around a tin of hot coffee. A whippoorwill,—“Threshing the summer dusk
With his gold flail of song,”
was heard in a hillside thicket, and Que erman cried,—
“Listen to him, boys!”
“No,” said Stranion; “we’ll now give our very best attention while Sam tells us one of his old bear stories.”
“Indeed,” said Sam with an indignant sniff; “I’ll tell you one I never told before, and a true one at that. Now don’t interrupt, for I intend to do it up in a somewhat literary fashion, to save the Old Man trouble in writing it down.”
“Thank you kindly,” said I. I was the official scribe of the party, and familiarly known as the Old Man, or simply O. M., for short.
“BEAR VS. BIRCH-BARK,”

continued Sam, “is the title of my narrative. It was on the upper waters of the Oromocto River that the case of Bear vs. Birch-bark was decided. Thither had Alec Hammond and I betaken ourselves in our canoe to kill some Oromocto trout.
“The Oromocto is for the most part much less rapid than other trout rivers of New Brunswick; in fact, for long distances its current is quite sluggish, a characteristic finely suited to our indolence of mood. Paddling quietly, or poling when the water was swift, we soon left behind us all traces of civilization. Instead of beautiful open meadow shores shaded with here and there a mighty elm or ash, we entered the ruggedest parts of the original wilderness, where the soil was too barren and stony to tempt even a squatter, and where the banks were clothed with dark hemlocks to the water’s edge. Sometimes these sombre woods gave back a space, and a wild confusion of many kinds of trees took their place,—pines, ash, birch, basswood, larch, and beech, mixed with fallen trunks and staring white bowlders. Sometimes, again, in the midst of the most impenetrable forest a delightful little patch of interval, or dry waterside meadow, would open up before us, inviting us to pitch our tent amid its deep, soft grasses. Scattered through the grass were clumps of tall wild lilies, their orange blossoms glowing amid the green; and around the stately heads of the wild-parsnips, which made the air heavy with rich perfume, fluttered and clung the silver-throated bobolinks. What wonder we rested when we came to these wilderness gardens whose possession there was none to dispute with us! We found that as a rule we might count upon an ice-cold brook near by. Wherever such brooks flowed in, there would be a deep pool, or an eddy covered with foam-clusters, or a pebbly, musical rapid, which meant a day of activity for our rods and reels and flies.
“One day, after such a morning with the trout as had left our wrists well tired, we were inclined to give our rods a resting-spell. The afternoon was sultry and drowsy,—it was toward the close of July,—and Alec’s highest ambition was to take a long siesta in the tent-door, where an overhanging beech-tree kept off the sun, and a sweet breeze seemed to have established its headquarters. There was no wind elsewhere that I could perceive, yet round our tent a soft breath of it was wandering all the day.
“For my own part I didn’t feel like loafing or lotus-eating. The fever for specimens was upon me. I have an intermittent passion, as you know, for the various branches of natural history, and am given at times to collecting birds and plants and insects. This afternoon I had visions of gorgeous butterflies, rare feathered fowl, and various other strangely lovely things thronging my brain, so I put into the canoe my gauze net and double-barrelled breech-loader, and set off up stream in a vague search after some novelty.
“Let me confess it, my taste was destined to be gratified beyond my hopes.
“Above our camping-ground the river for some distance was swift and deep. Beyond this it widened out, and became almost as motionless as a lake. Along these still reaches the shores were comparatively low, and less heavily wooded, with here and there a little corner of meadow, a bit of wet marsh covered with cat-tail flags, or a dense fragrant thicket of Indian willow. There were water-lily leaves in broad patches right across the stream; and the air was gay with green and purple dragon-flies, which lit on my gunwale, and glittered in the sun like jewels. There was not even a rustle of leaves to break the silence.
“At last, as I noiselessly rounded a low bushy point, right ahead I saw a splendid blue heron, which was watching intently for minnows in the shallow water. He spread his broad wings and rose instantly. I had just time to let him have one barrel as he disappeared over a thicket of alders, flying so low that his long legs swept their tops. I felt certain I had hit him, for straightway arose a great crackling and struggling among the bushes beyond. In my haste I failed to notice that this disturbance was rather too violent to be proceeding from any wounded bird, unless it were a dodo.
“Running my birch ashore alongside of a mouldering trunk which had fallen with half its length in the stream, I made my way, gun in hand, through the underwood, without stopping to load my empty barrel. There was no sign of blue herons where my bird was supposed to have fallen; but to my unlimited astonishment I beheld a black bear cub making off at his very best speed, badly scared.“At my sudden appearance he gave a curious bleat of alarm, and redoubled his efforts to escape. He had little cause for alarm, however, as I did not want him for a specimen; and had I wanted him ever so much I could not well have bagged him with no heavier ammunition than bird-shot. I was watching his flight with a sort of sympathetic amusement when, with a most disagreeable suddenness and completeness, the tables were turned upon me. In the underbrush behind me I heard a mighty crashing; and there to my dismay was the old she-bear, in a fine rage, rushing to the rescue of her offspring. Considering that the offspring’s peril was not immediate, I thought she need not have been in such a tremendous hurry.