Детство какое оно было часть 1

Детство. Какое оно было.  Часть 1
Лето 1954 года. Пос. Дмитриевка , основанный староверами-кержаками, где проходило Витькино раннее детство. От рождения и до 5ти лет. Витькина  семья состояла из восьми человек: отец Ефремов Петр Ефимович, мать  Арина Васильевна Ефремова (в девичестве Хавкунова) Дети: Иван, Михаил, Мария, Зинаида, Николай и Витька. Самое раннее воспоминание из детства, что он очень-очень смутно помнил - это то, как его чуть не ужалила змея. Мать только на минутку отошла от него в огород, как услышала испуганный крик шестилетнего Кольки: «Мама, к Витьке большой червяк ползет!» Витька, сидя у плетня на земле с интересом наблюдал, как змея в полуметре от него то вытягивалась почти вплотную к нему, то поднимала голову к верху. Мать подоспела  вовремя. Сначала  отбросила, а потом и изрубила лопатою этого «червяка»  Второй такой случай,
 о котором  он тоже смутно помнил, произошел с ним в то же лето, буквально через неделю. Так как все семейство так или иначе было занято работой в колхозе, то с Витькой нянчился его брат, старший на четыре года. В тот день он был оставлен на попечение старой бабки Елунихи. Мать прибежала на обед и хотела уговорить няньку посидеть с ребенком до вечера. Та замахала руками: « Нет-нет Арина, намаялась я с ним. Везде лезет, не дай бог не догляжу. – Попроси  вон Ефима». Ефим Ермилович  Хавкунов жил по соседству и приходился дальним  родственником Ефремовым. Тот копал яму под погреб. « Ермилыч  поглядишь за ребенком часок, он сейчас должен уснуть».  Тот, стоя в яме, не сразу, но согласился.  « Арина, посади его в телегу, там борта высокие кинь вон свежескошенной  травы, а я пока за игрушкой схожу». Игрушкой была самодельная свистулька, вырезанная из ветки тальника. Мать показала, как нужно свистеть, сунула  Витьке в рот и тот сразу успокоился. Убедившись, что все нормально Ермилыч  спустился в яму и продолжил работать. Через некоторое время дудочка затихла. Из ямы не было видно ни телеги не Витьки, поэтому ему пришлось подняться наверх, посмотреть, что там. « Приморило мужика» глядя как Витька заснул, сказал вслух Ермилыч. Осторожно положил на борта телеги две палки и на них бросил свою рубаху, закрыв от солнца своего подопечного, и снова спустился в яму.  Толи легкий ветерок, толи сам Витька сбросил эту рубаху с палок и  увидел, как откуда- то вылетает земля.  Ему было интересно, сон пропал. Спустившись с телеги  он сел как раз на то место куда падали комья земли. И хорошо, что это была не холодная глина, а осыпавшаяся  теплая  земля с краёв ямы.  Вообщем  когда Витькина  мать подходила к своему дому, то увидела своего сына на половину засыпанным. «Стой Ермилыч!!!» истошно закричал она.
Эту историю он  слышал последний раз, когда ему было лет 13 в Барнауле. Тогда они с матерью были, проездом у родственников Хавкуновых и в тот же день туда случайно заехал Ефим Ермилович со своим пяти или шестилетним сыном Ванюшкой. Посмеялись. Удивились, что Витька тоже этот случай помнил и уточнял некоторые детали того происшествия. И еще он помнил, как, тем же летом, за деревней остановились на некоторое время цыгане. Пять или шесть больших повозок, запряженные,  каждая  парой лошадей. Витькин отец брал гармонь и уходил туда к ним вечером. « Отец  то ваш играл на гармони- словно вышивал, а уж плясал, то земли не касался!» Так о нем говорила бабушка. Однажды он остался у них на ночь. Что бы вытащить на следующий день хмельного отца домой, мать взяла Витьку на руки, зашла в шатер, где на матрацах восседали и хозяева и гость и отдала сына на руки  отцу. Витька от страха крепко обхватил его шею. Бородатые, косматые  с колечком в ухе, они казались до того страшными. «Эй, Петря- мора задушит тебя парень то!» В первый раз тогда Витька увидел гитару, которая висела в центре шатра на деревянном колу. На  другой, такой, же гитаре у стенки, кудрявый и седой цыган перебирал струны. Отец нехотя взял свою гармонь  и вместе с Витькой вышел из шатра.
Далее к трем годам у него  не то, что детали, а все дальнейшие события уже прочно поселились в его памяти. Отец часто уезжал на своей машине ЗИС-5 в командировки от колхоза. Два-тря дня, а то и неделями не бывал дома. Когда приезжал обязательно вытаскивал из мешка что-нибудь от «зайчика». Приезжал простуженный, какой то весь закопченный, в полушубке, больших валенках и ватных штанах. Отмывался, отпаривался в бане, одевал белую солдатскую рубаху и начинал править опасную бритву на солдатском ремне. Мыльной пеной помазком  мазал  бороду, усы. Выбривал все до синевы. Потом ужинала вся семья, не было только старшего из братьев Ивана. Тот в это время служил в армии на Байконуре. Когда не было отца, то Витька спал все время с матерью, положив свои ладошки на ее щёки, так и засыпал все время. И тогда ему казалось, что лучше его мамы не было человека на всем белом свете. Когда приезжал отец, то спальное место у него было на русской печке вместе с братом Колькой, а сестры спали на полатях, под потолком.
Родители всегда вставали рано. Зимой ещё темно было, зажигали керосиновую лампу, электричества в колхозе им. Молотова не было. Мать щепала лучины для растопки, отец, кашляя постоянно по утрам, собирался заводить машину. Витька тоже вставал рано. У матери для него всегда в кармане ее фартука находился кусочек колотого сахара. А когда уже начинало рассветать он «прилипал» к окну и смотрел, как отец пытается завести машину. Было это так. Отец подходил к машине, вставлял кривой стартер (рукоятку) снимал шапку, кланялся, и со словами : «Ну, здравствуй Захар!» начинал вращать кривой стартер. Получалось это далеко не сразу. Подкидывал или дрова или тряпку в бензине между задними колесами, где горел всегда костер, отогревая машину, и потный заходил в дом. Мать уже к этому времени успевала и со скотиной управиться и согреть в чугунке  завтрак. Отец садился, нога на ногу, доставал кисет с табаком , закручивал из газеты большую самокрутку и начинал дымить. «Петро, ну ты курил бы на улице, хоть топор вешай!» Всегда возмущалась мать. Попив чаю, отец снова выходил крутить рукояткой. Когда машина заводилась, то он тушил костер под ней, наливал ведро бензина из бочки,( которая была привязана в кузове )и заливал в бак. Мать уже знала, куда он едет, и собирала узелок ему в дорогу. Витька, конечно, не мог тогда знать, что во взаимоотношениях отца с матерью было не все так гладко. По соседним деревням после войны было много одиноких  женщин, у кого частенько останавливался отец.
Старшие две сестры Мария с Зинаидой учились в школе после четырех классов сначала в Пеньках, потом в П.Сёмино.  В П.Сёмино возили школьников каждый день на лошадях , а в Пеньках они жили на квартире у знакомых. Михаил к тому времени окончил 7классов и работал в колхозе на конюшне. Ну а Колька только в 1955году пошел в 1 класс в Дмитриевке. Ученики 1ого и 4ого класса могли сидеть вместе на уроках.  Учитель был один на два класса. А ещё раньше в конце тридцатых , в начале сороковых Витькин старший брат Иван учился у Данилы Петровича Сторожева , бывшего церковного понамаря, который частенько за баловство и не послушание ставил Ивана на горох на коленки в угол, приговаривая : «Ванюшка то сам отмеришь гороху или то мне насыпать!» А у Михаила во время войны была учительница, которая во время уроков поджаривала на печке в сковородке горох и помаленьку всех подкармливала.
 Зимой, особенно в феврале у северной части скотного двора наметало снега аж под самую крышу. Ребятишки катались на санках и самодельных лыжах . Все это утаптывали. А потом ребята, по взрослее, закатывали сани на эту гору и дружно с криками скатывались вниз. Однажды в этой свалке  в санях у Кольки оказалась рука не там, где надо. Долго ходил с переломом , но слава богу все зажило и срослось. Скотники на лошадях из силосной ямы возили силос в коровник. Делали они это так, загрузив вилами силос, понукали лошадку и, она сама легкой рысью бежала одна до скотного двора. Там сани опрастывали вилами и таким же образом отправляли в обратный путь. Так ребятишки в пять-шесть (а Витьке и того меньше было) катались туда-сюда. Приходили домой пропахшие силосом. На масленицу наряжали коней и катались всей деревней. На пасху ребятишки ходили с крашеными  яйцами по деревне, и со словами «Христослав, Христослав меня батюшка послав…» «славили» по домам. Ребятишкам в каждом  дому, что то перепадало из съестного, надо было только не постесняться и зайти в дом. Так проходило Витькино детство.
Летом ребятишки бегали на перегонки на прутиках , изображая будто бы всадников на лошадях. Из всех сверстников Витьке больше всех нравился Петька Юст. Это был такой озорной пацан. Сын Поволжской немки Эммы Юст, сосланной во время войны в Дмитриевку, и местного шалопая Митьки Зудилина. Жил Петька вместе с матерью ,и ее сестрами Марией и Крэйдой в такой полуземлянке, с одним окошком. И была у Петьки ещё бабушка Маргарита Александровна, которую он звал «мама-стара» Все они, кроме бабушки работали на ферме. Митька Зудилин не отказывался от отцовства, но и ничем абсолютно не помогал. Петьку привечала и любила Митькина мать-Зудилина Евдокия, вступившая одной из первых в этот колхоз, и была сердечной подругой у Витькиной матери. Кроме семьи Юст, были семьи Генш, Фишер, Эрфурт. Витька помнил, что все эти тётеньки-немки, на праздники, которые были очень редки в колхозе, отличались одеждой от всех остальных. Скромные, но очень красиво пошитые платья и обязательно вышитые белыми нитками подворотнички. Постепенно Хавкуновы, Ефремовы и другие местные ребята стали создавать семьи с переселенцами. Так Витькин брат Иван, уходя на службу в армию, уже был отцом Аньки, матерью которой была Мария Юст.
Однажды, как то так получилось, что Витька с Пейдером (так его называла бабушка) оказались вдвоём на краю деревни. «Витька-титька догоняй!» Но догнать тогда Петьку было не возможно .Он был почти на два года старше. Да и обзывалка для Витьки была обидной. Для Петьки, ни какой обзывалки не было, кроме как мать за  проступки называла его Митей Зудилиным, как бы подчеркивая принадлежность к непутёвому отцу.
Отставая от Петьки метров на пять, Витька вдруг остановился и в сердцах сказал : «А я вот зато летать могу!»  Петька подождал пока Витька поравняется с ним : «Врешь ты всё, люди не умеют летать!»  « А я вот умею!» парировал он!» Витька в самом деле  верил, что, когда  нибудь,  взлетит в небо, вот только подрастёт немного, разбежится сильней и полетит далеко-далеко, туда, где служит его братка Иван. Побудет у него немного в гостях и прилетит обратно. « Ну, давай, покажи, как ты летаешь!» Подзадоривал Петька. Витька разбежался, замахал руками как крыльями. Петька бежал вслед за ним. Витька радостный от того, что хоть здесь он бежит впереди, выдохнул: «Петь, что то не получается, руки сегодня болят!»
Потом они долго лежали на траве, глядя как плывут по небу облака. Стояла такая тишина, аж звенело в ушах. Послышался звук приближающейся машины со стороны П.Сёмино, которая остановилась от них неподалёку. Это было то место, где недавно какие-то люди копали глубокую яму, потом что-то закопали туда, а сверху поставили деревянный знак. В первый раз туда сбежалась вся ребятня из деревни. На вопрос, что они делают, взрослые дядьки говорили им, что якобы здесь  нашли нефть и в этом месте будет скважина. Старший Витькин брат Михаил только посмеялся над этой новостью: «Это для того, чтобы измерять землю в разные стороны» Витька тогда ничего не понял и вот второй раз они с Петькой снова подошли к тем дядькам. Беловолосый парень вытащил из ящика прибор, прикрутил к трём ножкам и поставил под деревянным  знаком. «Дядь, а что это такое?» Спросил Петька.  «Ну- это вроде бинокля, хотите посмотреть?» (Витька потом с 18 и до 60 лет смотрел в такой прибор, но то, что увидел в него первый раз, помнил всю жизнь) Толстолицая Нинка Ковалёва сидела на завалинке с дедом, верх ногами и до них было так близко, что можно было рукой подать. Потом они побежали к Ковалевскому дому, чтобы рассказать деду об увиденном.
Немного погодя наступила пора сенокоса. Витькин брат Колька уже вовсю возил верхом на лошади волокуши с сеном, не смотря на то, что учился только в 1ом классе. Работы всем хватало. Вечером ребятишки с удовольствием гоняли купать лошадей  до  Степановского  озера на солонцах. Осенью была такая же жаркая пора-уборка урожая пшеницы. Отец на машине возил зерно на элеватор. Кроме Витьки вся семья в то горячее время трудилась на зернотоке. Редкий раз отец брал его с собой покататься.
В конце ноября демобилизовался из армии Иван. Как - это было Витька, помнил до мелочей. Мать штопала  какую то одежду. Уже темнело, послышался стук обуви об порог (валенки так громко не оббивали от снега) «Не Иван ли?» то ли сама с собой, то ли обратившись к Витьке, обронила мать. Иван зашел, громко хлопнув дверью. Не успел поставить свой чемодан на пол, как мать уже обнимала его. «А это что за мужик, беря Витьку на руки , шутя спрашивал брат?» Весть сразу облетела всю деревню. Прибежал Колька, сестры. Позже всех пришел Михаил. Вытаскивая всем подарки из чемодана, Иван спросил про отца. «Да в Пеньках он! Тарасенко повез туда продавца, обратно поедет, заберет его оттуда» Через много лет, Витька узнал от этого же брата Михаила, что отец часто погуливал на стороне.
Зиму Иван жил у тещи Маргариты Александровны Юст в землянке. Петька с матерью, Мария с дочерью Анькой ютились тоже здесь. Крейда Юст в то время вышла замуж и перебралась из землянки к своему мужу Анатолию Хавкунову.  Анька долго не признавала сначала отца и звала его дядей. Весной «швогар», так на немецком теща звала зятя, определил себе место под строительство дома. Помогала вся деревня. Конём месили глину с соломой, добавляя туда конских  гавёшек и утрамбовывали это месиво в специальные формы. Из этих высохших глиняных блоков и выложили стены дома, потом эти же стены забросали глиной с песком и затерли. К осени Иван с женой и дочерью уже перебрался туда жить. Дом считался добротным и, когда в Дмитриевку приехала новая учительница, то ее определили туда  на постой.
Тем временем отец часто жаловался на свой желудок, но в рейсы ездил до последнего. Мать думала, что это от частого курения табака, а когда его положили в больницу в Зимино, то было уже поздно. Последний раз Витька видел своего отца живым, когда их с матерью привезли на лошадях к нему в больницу.  Там уже был старший брат отца Павел, приехавший из Сталинска (Новокузнецк). Отец очень сильно похудел и как то осунулся. «Ну вот, скоро Кольку ростом догонишь», прижимая Витькину голову к своей щеке, болезненно проговорил он. Потом они долго разговаривали с матерью, с дядей Пашей. В свои пять лет Витька знал, что люди умирают и, с тревогой замечал, как мать украдкой, отвернувшись, вытирает свои глаза.
Отец умер через несколько дней. Рак желудка, врачи сказали, что  шансов выжить у него не было. Хоронили всей деревней. Витька не помнил, что бы он плакал у могилы. В мозгу у него застряли  слова, которые произнес прошлым  летом цыган: «Петря мора, не уходи, играй». Одной рукой  Иван прижимал Витьку к себе, другой  поддерживал  мать. «Как же мы без тебя отец, как нам дальше то Петя?» Всхлипывала мать.
А дальше было совсем не весело: колхоз посчитали не перспективным и народ помаленьку начал разъезжаться кто куда. В ту же осень в Дмитриевке появилось первое радио на батареях. Иван привёз из города новенький «Рекорд». И вот вечером, при свете керосиновой лампы, собиралось пол деревни, и слушали концерты по заявкам радиослушателей. А Витька приходил к брату с утра и вместо того, чтобы сказать «здравствуйте» всегда говорил всем «здорово», и как бы его не поправляли он стоял на своём.
Кино привозили редко и чтобы посмотреть «Чапаева» Колька, с разрешения матери нес продавать куриные яйца в магазин, и на  эти деньги они могли  посмотреть фильм.
После смерти отца, Витькина семья в Дмитриевке уменьшилась. Сестра Зинаида уехала с тетушкой Марией на север Томской области, туда, куда были  высланы в тридцатых годах  Витькины бабушка и дед. Старший брат Михаил служил срочную в армии. Иван с семьёй жил отдельно и прикидывал куда в какую сторону податься на дальнейшее жительство.
По совету сестры Арефия Ивановича Сибирина,(местный настоятель староверов-кержаков) Клавдии, Витькина матушка перевезла остаток семьи в Георгиевку. Тётя Клава запомнилась Витьке, как добрейшая и бескорыстная женщина.  Жили все бедно, но она делилась последним. Присмотрела в деревне заранее избушку, сошлись в цене и семья в составе четырех человек: мать, Витька, брат Колька и сестра Мария начали новую жизнь. Мария устроилась работать на ферму, Колька помогал старым кержакам по хозяйству: полол в огородах, таскал из колодца в бочки воду, поливал грядки. Расплачивались с ним в основном продуктами. Мать по осени мяла лён на самодельном станке. Из разноцветных тряпок ткала половики. Как то к ним заглянула в избу, не знакомая Витьке, женщина. Посмотрев, как они живут, сказала: «Арина, ты бы ребятишек своих, что ли ко мне присылала. У нас ведь в огороде ульи стоят. Мой то сладкое  не шибко любит, а детей у нас сама знаешь, нет».  Кузьмовна, так её звали, была женой колхозного механика. Молчаливый, даже какой-то угрюмый, он приезжал домой обедать на автомашине с будкой. В больших штанах галифе, вильветке с замками на карманах, фуражке, натянутой на лоб, он сильно отличался одеждой от деревенских мужиков. Витька даже как то побаивался его, но это только было внешне. В душе он был таким же добряком как жена, только к разговорам тянулся не особо. Однажды, когда Витька « уплетал» в очередной раз мед, то услышал в свой адрес : «Этот больше на мать походит, а вот тот постарше вылитый отец Петро» На что, кивая головой, соглашалась Кузьмовна. Уже, будучи взрослым, Витька так и не удосужился спросить у своей матери ни имя, ни фамилии этого дядьки.
А мать также зимой  ткала половики, пряла шерсть на пряхе и все переживала за старшего сына, как там он в Дмитриевке. Из Дмитриевки Иван с семьей, как бы не было  жаль покидать родные места, дом, уехал одним из последних. На железнодорожной станции Ребриха устроился работать вместе с женой на нефтебазу, где им сразу выделили жилье. Обосновавшись немного на новом месте, пытался уговорить мать тоже переехать туда, но тут пришло письмо от дочери Зинаиды из Томской области. Материны сёстры Татьяна, Мария, да и сама Зинаида звали туда. Витькина бабушка тоже жила вместе с ними. Витька помнил тот разговор Ивана с матерью и не все понимал «Ваня, да хоть к тебе, хоть к Зине, кто Марию из колхоза то отпустит?! Документы то у них. А без них, куда ты поедешь? Да я без неё и никуда не поеду!» Мария работала на свиноферме, как и все работники за трудодни (палочки), которые им каждый день проставлял учётчик. Зинаида  же, устроенная на шпалозавод, получала зарплату наличными деньгами и помаленьку отсылала матери. Письма приходили ещё и ещё и  мать решилась.
Была середина лета. Однажды утром она сказала Марии, что отлучится на сутки и вернётся. Через сутки вернулась и на следующий день под вечер, объявила, об отъезде. Подошла машина. Сосед и  водитель загрузили большой деревянный сундук, оббитый полосками жести. В этом дедовском сундуке находилось все то имущество,
 что они имели в жизни. Водитель поторапливал, чтобы  быстрее прощались. Через сутки ему надо было вернуться назад. Дорога показалась Витьке длинной,  они ехали в кузове всю ночь. В одном населенном пункте машина остановилась на железнодорожном переезде и он впервые увидел так близко огромный паровоз, который не спеша тащил за собой вагоны. Это была станция Ребриха. Их там встретил старший Витькин  брат Иван. Сестра Мария осталась у него, а они втроем поехали дальше. Уже рассветало, как машина заехала в большую деревню, нашли дом, где должны были выгрузиться. К Витькиному большому сожалению мать расплатилась с водителем отцовским ружьём, на которое он имел виды.
«Арина, ты бы рабетишек  положила вот сюда поспать, намаялись за ночь от! До парохода то далёко ишшо!» суетилась хозяйка. Витька уснул сразу же.  Проснулся, когда хозяин с сыном загружали снова сундук в телегу. Хозяйка в дорогу собрала им два узелка с едой. Мать хозяйки, опираясь на посох и вытирая глаза фартуком, давала наставления: «Арина, ты уж кланяйся от меня Феклистовне да Василию Савосьяновичу».  «Да тебе же говорят, нет его, помер он ишшо в сорок втором», замечает дочь. « От беда, память то на вовсе отшибло», вздыхает старушка. (Витькин дед Василий Севостьянович Хавкунов, умер после того, как пришла «похоронка» с фронта на его сына Ивана.)
Пристань села Шелаболиха, куда они приехали на лошади, была не так уж многолюдна. Через некоторое время над рекой послышался протяжный гудок парохода. Витьке было все в диковину и огромный пароход, шлёпающий плисами по воде, и Обские просторы и зычный голос капитана, который командовал с верхней палубы через железный рупор. А самое забавное – это то, что на задней части парохода  был медвежонок, в просторной железной клетке.
Дядьки, которые привезли их на пристань, затащили сундук по широкому трапу и поставили в проходе на железный пол, под которым было машинное отделение парохода. Еще несколько групп, семьями по нескольку человек, разместились так же. Мать сразу же заварила кипятком смородиновые листья, достала хлеб, вяленую рыбу. Путешествие началось. Витька с Колькой, сначала робко, а потом все смелей начали обследовать все от трюма и до верхних палуб. Так выяснили, что в трюме тоже едут люди, и, что там спальные места из окрашенных досок расположенных в три яруса. Постелями  служили личные вещи пассажиров. На верхней палубе, где тетка прибиралась в каюте, они увидели обстановку иную. Длинный коридор был застлан ковром-дорожкой по всей длине. По обе стороны коридора каюты. В каюте аккуратно застеленные постели, а на них белоснежные подушки. На столе графин, стаканы и свежие полевые цветы.  Тетка для острастки прикрикнула на них, и они побежали на то место, откуда было видно как кочегары с платками на шее, подбрасывали уголь в топки, потом бежали на корму парохода, где всегда был народ у клетки с медвежонком. Бегали, играли с другими ребятишками в догоняшки. Вечером мать доставала из сундука Витькино и Колькино пальто и стелила на теплый железный пол. Набегавшись за день, спали крепко. Не слышали шум двигателей, которые находились прямо под ними. Как- то, выйдя с матерью на палубу, Витька спросил: «А сколько денег стоит ехать наверху отдельно в каютах?» Мать только посмеялась и сказала: «Вот вырастешь большой, будешь  там ездить».
Так они проехали Новосибирск потом Томск. На этих пристанях мать не разрешала бегать по пароходу. На третьи сутки, уже отойдя прилично от Томска, Колька пошел в очередной раз за пирожками в буфет. Отдавая сдачу в копейках сказал: « Вот мам там толстый дядька в галстуке  набирал столько вкусной еды, сколь же он на все это потратил?» Витька ждал ответа и смотрел то на брата то на мать, которая внимательно всматривалась глазами на приближающуюся женщину с мальчишкой. «Паша!!!» Вскрикнула мать. Женщина выпустила из своей руки руку мальчишки «Оря, Арина!!!» Это была старшая материна сестра с внуком, а «толстый дядька в галстуке» которого видел Колька в буфете, был ее муж. Люди, находившиеся рядом, с интересом наблюдали за сценой. После того, как успокоились и вытерли слезы (они не виделись 19лет) тетя Паша повела всех к себе. Они ехали из города Анжеро-Судженск туда же, и пересели с поезда на пароход в Томске. Дядя Яша вполне серьезно предложил перетащить сундук  к ним в каюту и ехать дальше всем вместе, на что мать категорически отказалась. Так и ехала до конца над машинным отделеним, охраняя свое богатство. Матросы ,свободные от вахты, подшучивали над ней: «Что ж ты там везешь тетка в этом «рундуке», небось золото, что не отходишь даже от него!» Мать как могла, отшучивалась. Четырех местная каюта, где ехали родственники,  была оплачена полностью, а значит,  одна кровать на двоих принадлежала теперь Витьке с братом. Тети Пашин внук Валерка был старше Витьки на два года, и носились они втроём уже по всему пароходу под названием «Дмитрий Пожарский» как угорелые. В один такой момент Витька налетел на работницу ресторана, которая несла в кастрюле кипяток. Левая рука от ладони до локтя была сильно ошпарена и его быстрым шагом увели к судовому врачу. С забинтованной рукой, он так и просидел возле матери, до конца путешествия. На пристани в городе Колпашево их ждали родственники. Там с парохода снова перетащили семейный сундук  на речной трамвай, на котором и добрались до конечного пункта. Поселок Усть-Чая, где жила Витькина бабушка находился в семнадцати километрах от города Колпашево ниже по течению реки. Это было второе место  их проживания, после высылки из Алтая по « классовому признаку». Тетки, двоюродные братья, двоюродные сестры и родная сестра Зинаида - все жили одной дружной семьей вокруг бабушки. Избушка на улице Трудовая № 7 стала Витькиным пристанищем на следующий год. От окошек до ограды два-три метра, дальше вдоль ограды на земле лежали «боны». «Боны» - это толстые брёвна, лежащие на земле, с прибитыми к ним поверху досками. Вся улица Трудовая располагалась вдоль крутого берега протоки Чувор, который делил поселок на две части. Избушка, в которую вселилась Витькина семья, стояла в одной ограде с избушкой бабушки, жившей вместе с дочерью и внуком. Внуком был двоюродный Витькин брат Санька, непоседа и шкодливый мальчуган. За стенкой у бабушки жила сноха с сыном Николаем его женой и двумя детьми – Петькой и Танькой. А дальше через одну избушку в финском четырёх квартирном доме жила материна сестра тётушка Татьяна  с взрослыми детьми – Александром,  Лидой, Анной. Старший сын Федор жили с семьёй отдельно на другом берегу. «Ишо бы Анну из Хабаровска да Прасковью с Анжерки суда поближе как бы хорошо было» поговаривала бабушка. Хавкуновы, Молоковы и Ефремовы жили одной дружной семьёй. Основной едой была рыба, которую приносили почти каждый день старшие братья и которую солили, сушили на зиму. Ближе к осени из соседней деревни привезли несколько мешков картошки и ссыпали в подполье. Запаслись дровами: « Ну, ребятишки, теперь переживем как-нибудь!» говорила мать.
В сентябре Колька пошел в школу и тогда же приехала Витькина сестра, которая оставалась на Алтае в Ребрихе. С первым снегом засуетилась ребятня, вытаскивали свои «лотки»- это такие самокаты, изготовленные из дерева. С первыми  морозами нижнюю часть  остроганной доски обмазывали коровьей лепёшкой и поливали водой. Все это за ночь покрывалось льдом и вот на таких самокатах катались с гор всю зиму. А поскольку катались с крутого берега, то Витька неоднократно приходил домой с разбитым носом. Другим развлечением у ребятишек было проводить сражение улица на улицу с деревянными мечами и щитами, стенка на стенку. От борьбы да беготни телогрейки с внутренней стороны сильно нагревались от тела, не смотря на морозы. Пока шли до дома эти же телогрейки замерзали и становились колом. Дома снимали все «доспехи», ставили сушить одежду и лезли греться на русскую печь.
За огородом Витькиного дома метрах в ста была пилорама, где распускали большие брёвна на доски. И почти каждое утро Витька брал свои санки и шёл туда за обрезками досок. Работали там четверо дядек. Когда они выключали пилораму на перекур Витька подходил к ним и спрашивал, что можно взять.  «Ты давай –ка устраивайся к нам, нам как раз не хватает человека! Ну, садись,  покурим!» Витька серьезно отказывался. «Уж больно ты стал большие «хлысты» возить, бери вон срезку, она легче!»   «Дядь, я из них дом буду строить. Я уже один ряд зарубил по углам»  «А, ну тогда конечно», сдерживая улыбку, серьезно поддерживали его дядьки. Витька правда выложил один ряд полтора на полтора в ограде за домом. Когда матери сказал, что рубит «венцы» та засмеялась от души. « Ох! ты мой помощник, топор то больше тебя!» 
Весной в конце марта жители поселка долбили проруби в устье протоки и на Оби. Рыба от нехватки кислорода сама всплывала в них и тут ее ловили сачками. Витька тоже стоял с ведром, ожидая, когда уйдут взрослые, чтобы потом когда останутся одни пацаны зачерпнуть самому. Получилось так, что не поделили сачок, кто будет первый и в процессе делёжки Витька и Панов Толька чуть не оказались сами в проруби. (Этот случай они вспомнили через 13 лет, когда нечаянно встретились при поступлении в Топографический техникум) Пол ведерка рыбы тогда Витька все-таки домой принес. Радость от того, что принес домой столько чебаков, омрачилась тем, Сашка двоюродный братец нечаянно проговорился про борьбу возле проруби и на следующий день Витьку не выпускали из дома. Он сидел и смотрел в окно, как ребятишки на дороге пинали замерзшую конскую гавёшку. Игра была такая : чьей ноги коснётся гавёшка, тот и «голит».
По словам старожилов снег в ту весну таял очень «дружно». Затрещал лед на реке, вода стремительно прибывала. Протока, подпираемая поднявшейся водой на Оби, тоже вся вздыбылась льдом, который подняло к бонам. Кое где затрещали заборы. Люди по крепким деревянным трапам поднимали скот на сеновалы. Витькину избенку затопило вровень с окошками. Пустой сундук сначала плавал по комнате, потом, наполнившись водой через щели, осел на пол. Картошку и все съестное из погреба подняли на крышу бабушкиного дома, где и жили сами во время наводнения. Тёте Тане нравилась такая стихия. Смотря на приунывшую Витькину мать говорила: «Арина, да ты посмотри какой простор, уж недельку как нибудь переживём! Давай зови сюда своих Ивана да Михаила, смотри, сколько уже нас здесь!» Мать как то не особо соглашалась с ней, а как только вода ушла в свое русло и вовсе заговорила об отъезде. Иван в письме, увидев на фото такой простор и скот на сеновале, корил мать за то, что она не послушала его и не осталась в Ребрихе. 
Однажды, как то Витька решил похвалиться пойманным окунем, которого он поймал на удочку прямо в погребе. Зайдя в дом услышал от матери: «Ну, сынок собирайся в обратный путь»  Сестра читала письмо из Ребрихи от Ивана. Сборы были не долгими. Семья соседей Мухиных (тоже из сосланных) через несколько дней уезжала на свою родину. Вот им то и доверила Витькина мать своё чадо. Так с дружком Вовкой Мухиным и его братом Мишкой они бегали на том же пароходе до г. Томска, потом пересели на поезд до Барнаула, где Витьку встретил старший брат. (Почему его одного отправили с чужими людьми ни он, ни его брат Николай так и не могли вспомнить, уже будучи взрослыми) Через месяц приехали всё с тем же сундуком все остальные - мать брат и две сестры. Здесь на нефтебазе им выделили в бараке комнату, сестёр устроили на работу, Кольку в школу. Ждали вот- вот со дня на день должен был демобилизоваться из армии Михаил. К Витькиной радости сюда же на нефтебазу переехал жить из Топчихинского района его Дмитриевский дружок Петька Юст. Его бабушка, мать и сам он обосновались здесь еще с весны. Жизнь продолжалась.
                Конец первой части.