Мои медведи

                М Е Д В Е Д И

         МЕДВЕДЬ - какую гамму эмоций рождает у меня это слово. Здесь и страх, и восхищение, и умиление, и улыбка. Проработав 20 полевых сезонов в медвежьих районах, я мог бы написать о них целую монографию, но ограничусь рассказом.

   СТРАХ. Страх перед медведями чувство подсознательное, ибо каждый геолог знает:  неспровацированно медведи на людей не нападают, а при встрече убегают и, чаще всего, очень резво. Судите сами. 8 лет проработал я в Якутии и Хабаровском крае, 8 лет в Амурской области и 4 года на Камчатке. Каждый год в нашей экспедиции в маршруты отправлялось около ста рабочих пар (по 6 пар в 15 партиях). Каждая пара сталкивалась с медведями несколько раз за сезон, иногда до десятка раз, и очень редко «поле» проходило «без медведя». Возьмём в среднем две встречи за сезон. Итого при мне произошло около 4000 встреч с медведями. При этом известен только один случай нападения медведя на человека со смертельным исходом. Это не чаще, чем при переходе улицы в неположенном месте.

     Однако погиб замечательный человек, начальник партии Яша Шенкман. Он возвращался из маршрута со студентом в сумерках по лиственничному редколесью. Как это часто бывает, более молодой и сильный студент «приустал» и тащился метрах в 40 сзади. Неожиданно между ними возник медведь, по-видимому, лежавший рядом с тропой, и без звука бросился на геолога. Яша успел выхватить эвенкийский нож, но медведь сбил его с ног, разорвал зубами нижнюю часть живота и быстро убежал. Остановить сильное кровотечение было невозможно. Подоспевший студент не мог решить бежать ему в лагерь или оставаться с начальником. Решил остаться. Яша умер от потери крови. Спасти его было нельзя, какое бы решение не принял студент.

    Позднее удалось установить, что за несколько дней до трагедии на этом месте эвенки подстрелили дикого оленя. Взяли только мясо, а голову, кости, внутренности оставили. Через пару дней, когда появился запах, медведю, обладающему отличным нюхом, не составило труда обнаружить это место. Насытившись, он лежал вблизи, охраняя остатки. Вероятность того, что маршрут Яши пройдёт точно в это время, точно через эту затерянную в таёжном море точку, была ничтожно мала, но она реализовалась.

    Все другие экспедиционные рассказы об агрессивности медведей мало достоверны – ведь мы так любим придумывать страшилки. Никаких реальных свидетельств в виде травм мне не известно. Учитывая силу и резвость медведей, я думаю, рассказчикам вряд бы удалось отделаться «лёгким испугом».

    Однако, не смотря на убедительную статистику, страх перед медведями был у меня всегда. Человек, выросший в городе, оставаясь наедине с безбрежной тайгой в сотнях километров от жилья, всегда испытывает напряжённость, которая и выражается страхом. А чего можно бояться? Заблудиться, подвернуть ногу и, конечно, медведей. О них помнишь постоянно где-то в глубине сознания. И каждый неожиданный звук, например шум взлетающего глухаря, воспринимается в первое мгновение, как знак опасности медвежьей.

     В этой связи расскажу о многочисленных маршрутах, которые мы проделали с геологом Т.Дугиной и её большим пуделем Лордом. В маршруте он сразу же исчезал из поля зрения и челночил где-то впереди. Время от времени давал о себе знать лаем или выскакивал из кустов, чтобы проверить, не наступило ли время чаепития, когда он получит свой законный кусок лепёшки, помазанный сгущённым молоком. Если мы преодолевали за день 15 км тайги, то он выбегивал не менее 40. Такой спутник, конечно, вспугивает все виды дичи, не исключая и медведей, и внушает идущим вслед изрядную храбрость. Хотя издержки тоже имеются. Обычно в тайге царит полная тишина, и каждый шорох слышен издалека. Это создаёт уверенность, что внезапное столкновение с таким шумным объектом, как медведь, исключено. Другое дело, когда ты садишься на корточки у ручья минут на 15, чтобы отмыть шлих. Шум ручья делает тебя совершенно беззащитным: за это время подойти может кто угодно. Это минуты максимального подсознательного «медвежьего» страха. И вот в этот-то момент вдруг раздаётся страшный треск кустов, шумное дыхание и вываливается бурый лохматый немалых размеров Лорд, о котором ты на минуту вообще забыл. Делает очередную проверку. Комментарии излишни.

    И всё-таки мой  «медвежий» страх, по-видимому, частично восходит к нескольким реальным происшествиям первых лет работы.

    Середина июня 1957г. Караван вьючных оленей движется по тропе к кратерообразному гольцу Кондёр – месту нашей работы. Оленеводы с оленями трусят впереди. Мы с рюкзаками, ещё не втянувшиеся в нагрузки, изнывая от жары и комаров, тянемся метрах в 200 сзади. Неожиданно раздаётся лай всех каюрских собак. Видно, что оленеводы сворачивают с тропы и спешиваются. Поддаём ходу и вскоре останавливаемся перед следующей картиной. На площади примерно 15 х 15м кусты стланика переломаны, травяной дёрн перепахан, всё заляпано бурой кровью, усеяно клочьями шерсти, а под одним из кустов лежит бесформенная куча костей, бурого мяса, медвежьей  шкуры и дёрна. Из разъяснений оленеводов становится ясно, что большой медведь («однако, шибко большой») в результате свадебной драки (гон у медведей длится примерно до 20 июня) насмерть задрал другого медведя поменьше. Побеждённого врага он частично съел, а остатки закопал, для чего затащил на них кусок дерновины. «Однако ещё придёт кушать, близко ходит». Зрелище произвело на меня сильное впечатление своей мощью и жестокостью. Особенно огромный кусок дёрна и позвоночник убитого медведя, толщиной в руку.

      Второй случай, стимулировавший мой «медвежий страх», произошёл осенью того же 1957 года. Прежде, чем описать его, следует сказать о растительной зональности в Восточной Сибири. На высотах до 700-800м от уровня моря горы и долины покрыты здесь лиственничной тайгой. На высотах свыше 900-1000м (гольцах) развита горная тундра. На высотах же от 700 до 1000м господствует кедровый стланик. В урожайные годы верхушки веток усеяны шишками с мелкими, но очень вкусными и питательными орешками. Медведи приморских районов, по рекам которых поднимаются на нерест несметные косяки лососёвых рыб, именно на рыбе нагуливают свои зимние запасы. «Материковые» же медведи запасы жира нагуливают на орешках кедрового стланика. В урожайные годы они благоденствуют, в неурожайные голодают и иногда даже не ложатся в берлоги, превращаясь в шатунов. Так вот, Юдомо–Майское нагорье имеет высоты 700-800м и почти не имеет плодоносящего кедрача. Посреди нагорья возвышаются отдельные гольцы (Юна, Дань), а также гигантский голец Кондёр. Здесь в изобилии растёт стланик, а Кондёр это просто медвежий рай. Когда созревают орешки, все медведи нагорья дружно устремляются на гольцы, главным образом на Кондёр.

     В маршрутах мы почувствовали это сразу – многочисленные свежие следы, тотально объеденные кусты, свежие экскременты. Садишься записывать наблюдения, выше тебя треск, ниже тоже треск; нервы не выдерживают, вскакиваешь и бежишь дальше, чтобы сделать записи в более спокойном месте. В один из таких дней я спускался в ручей, отыскивая проходы среди зарослей стланика. Смеркалось. В этом ручье я должен был встретиться с другой маршрутной парой для совместной ночёвки. Они  не имели оружия, а я ходил один с пистолетом «вальтер»  калибра 9,2мм. Остановившись, чтобы отбить очередной образец, я заметил, что сзади за мной идёт медведь. Пробегаю вниз две-три поляны и оглядываюсь. Медведь следует за мной, но пока я стою, приближается очень осторожно по краю кустов, периодически привставая на задние лапы и принюхиваясь. Поняв, что он явно направляется ко мне, я дрожащими руками достаю вальтер и готовлюсь стрелять в упор, чтобы наверняка не промахнуться. При расстоянии метров в 15 перевожу рычажок предохранителя, который в полной тишине щёлкает неожиданно громко. От металлического звука медведь отпрыгивает назад и скрывается за ближайшими кустами. Воспользовавшись этим, я бегом достигаю относительно чистого подножья склона. Всё это время периодически кричу, призывая своих напарников, и стучу молотком по звонким роговикам. Пытаюсь развести костёр и для быстроты даже выдёргиваю не начатую плёнку из фотоаппарата. Костёр не разгорается, на крики не отвечают. В это время медведь снова появляется из кустов, движения его более резкие, он поднимается и движется прямо на меня на задних лапах. Деваться некуда. Я встаю над не разгоревшимся костром, ловлю на мушку белое пятно на медвежьей груди, спускаю курок и сразу же готовлюсь стрелять ещё, предполагая, что раненый зверь должен броситься на меня. Однако медведь с рёвом падает в невысокий куст, крутится там несколько секунд, царапая грудь когтями, а затем вскакивает и мчится в гору в сплошные заросли стланика. В тишине слышно его шумное дыхание и треск кустов. Метрах в 50 треск прекращается, а дыхание слышно ещё несколько минут. Постепенно оно затихает. Или умер, или просто залёг, а дыхание успокоилось после бега.

    Дрожащими руками я, наконец, развёл костёр. На мои крики начали отвечать, а затем в полной темноте подошли мои товарищи. Под начавшимся не сильным дождём недалеко развели костёр, поставили тент, сварили ужин. Ночь прошла беспокойно.  Наутро дождь утих, пошли смотреть медведя. От моего костра до куста, в который упал медведь, намеряли 7 м. Попытались проникнуть в заросли мокрого стланика. Прошли метров 20, полностью вымокли и решили не рисковать. Кто знает, как поведёт себя раненый медведь, если он жив, в густом кедраче, где наши движения скованны, а в обойме только три патрона.

    По возвращении из маршрута я всё подробно рассказал эвенкам-оленеводам. Их заключение было однозначным: «Однако, медведь нападать не хотел. Молодой, любопытный, человека не видел, поиграть хотел». Наверное, они были правы, но к чему могли привести эти «игры» неизвестно. Позднее я всегда брал к вальтеру полную обойму, а в кармане рюкзака носил кусочек сухой берёсты для срочного разведения костра.

  ВОСХИЩЕНИЕ. Восхищение вызывает удивительная сила и приспособленность зверя. Чего стоит одна зимняя спячка. Надо же так приспособиться к тяжелейшему периоду бескормицы, стужи, снежной непроходимости. А удивительная всеядность? Медвежье меню прекрасно определяется по продуктам его, так сказать, жизнедеятельности, на которые постоянно натыкаешься в маршрутах. Они часто напоминают варенье, свидетельствующее, что хозяин отдал должное прошлогодней клюкве (весной), бруснике или голубике (осенью), или пюре из шпината (значит, поглощалась сочная трава, типа борщевика), или козинак из плотно спрессованных муравьиных панцирей, либо раздробленных шишек кедрового стланика. Поражает дотошность в сборе пропитания. Если идёшь по участку обитания медведя, то все муравейники полуразрушены, все камни на водоразделах перевёрнуты, все норы бурундуков раскопаны. Особое уважение вызывает метод поглощения кедровых шишек. При обилии кедрача медведь не лезет в сплошную чащу, а движется по полянам вдоль её края. Так же поступает и геолог, с той лишь разницей, что медведя ведёт знание своих угодий, а геолога – аэрофотоснимок. В таких случаях двигаешься по медвежьему следу – сплошной дорожке обработанных шишек. Не съеденным остаётся центральный стерженёк с шишечкой на конце, а все орехи и некоторая часть чешуек дробятся и проглатываются. Дорожка из таких стерженьков прерывается крутой кучей; все скорлупки и чешуйки  спрессованы в ней в плотную сухую массу, а всё питательное тщательно высосано медвежьим организмом.

     Замечательно медведи ловят рыбу, что многократно показано по телевизору. Расскажу только об одном случае. Осенью 1987г мы с Т.Дугиной и Ф.Лёвиным сплавлялись по камчатской реке Вахиль. Речка эта весьма рыбная; по ней последовательно поднимаются и горбуша, и кета, и кижуч. В этой связи все берега её истоптаны медведями, а речные косы, прежде чем поставить на них палатку, приходится изрядно почистить лопатой. Причалив к одной из кос, я уже хотел привычно крикнуть: «Федя, неси лопату!» - когда увидел метрах в 30 в узкой боковой протоке медведя, который ловил рыбу.
    Медведь стоял по пузо в воде и шарил под водой лапами. Оглушённый шумом переката, он не почувствовал нашего прибытия и некоторое время позволил мне наблюдать. Наблюдения прервал Федя, который неожиданно схватил палку и, размахивая ею, пошел к медведю, громко указывая на плохое санитарное состояние речных кос. Медведь минуту ошалело смотрел на трёх человек и ярко-красную лодку, затем резво выпрыгнул из заводи и скрылся в шаломайнике. Осмотр места рыбной ловли показал, что наш рыбак был не так уж прост. Выше по течению, над заводью располагалось притопленное бревно, над которым глубина воды не превышала 10 см. Кижучи, как поднимающиеся на нерест, так и лощалые, сносимые вниз течением, над бревном появлялись практически на поверхности, что и привлекло сюда умного медведя.

  Из многих приспособлений к жизни среди сурового ландшафта, особенно восхищает меня движение медведей в густых непроходимых зарослях кедрового стланика. Как часто не хватает этого дара нам геологам. Однажды удалось мне наблюдать это с совсем близкого расстояния - 5-10м, не приведи господи больше никогда. В 1988г мы проводили ревизию нескольких кольцевых структур на западе Камчатки. Оставался самый длинный маршрут, в который я отправился один, для облегчения не взяв с собой даже оружия. Около полудня, сверяясь с аэрофотоснимком, я заканчивал преодоление полосы густого кедрача, после которого мне должен был открыться южный безлесный склон сопки. Уже появились просветы. Пересекаю чистую зону шириной 8-10м. За ней такой же ширины полоса густого кедрача и, наконец, вываливаюсь (для стланика это самый подходящий глагол) на абсолютно чистое травяное пространство в «объятия» сразу трёх медведей. Все они старательно «шишкуют» вдоль края зарослей. Ближайшая ко мне (15-20м) очень крупная седоватая медведица смотрит в упор и начинает двигаться в мою сторону. Справа  метрах в 30 крупный медвежонок. Слева от неё и от меня, метрах в 50 небольшой медведь (возможно пестун) также начинает двигаться ко мне.
    Страх очень сильный, парализующий. Мысль: «Что делать? Что делать?». Автоматически, почти задом ретируюсь сквозь полосу стланика, пересекаю чистую восьмиметровую полосу и останавливаюсь перед сплошными зарослями. Оглядываюсь. Ни медвежонка, ни пестуна я больше не увидел. Однако прямо по моему следу узкую полосу стланика преодолевает медведица. Обострённым зрением с расстояния 8-10м  вижу каждую её шерстинку, каждое  движение. Ради этих движений я и описываю эту сцену. В переплетениях стланика она двигалась абсолютно плавно, мягко, эластично, быстро, как бы перетекая под, над и между его толстыми стволами-ветками. Полная удивительная приспособленность.

    Между тем, расстояние сокращалось. «Что делать?». Почти в беспамятстве я повернулся к медведице спиной и в меру своих скудных возможностей двинулся в заросли кедрача, каждую секунду ожидая затылком и всей спиной удара её лапы. Но всё было тихо. Она за мной не последовала. По-видимому, медведицей двигало любопытство, однако оно не было столь глубоким, чтобы бросить своих детей и вкусные орешки.

    Ещё надо сказать о необыкновенной любознательности медведей. Любой новый объект неизбежно привлекает их внимание. Геологам необходима немалая изобретательность, чтобы уберечь своё снаряжение и продовольствие. В Восточной Сибири для этого используют лабазы особой конструкции, а на Камчатке геологи изобрели особый способ отработки территории – маршруты с бочками.

    Прежде чем приземлиться на новом лагере, вертолёт разбрасывает вокруг него на расстоянии 10-20 км, в заранее намеченные точки, несколько стандартных железных бочек. В бочках палатка, посуда, топор и запас продуктов. Отработав территорию, доступную с первого лагеря, геологи переходят на первую бочку, перенося в рюкзаках только личные вещи и лёгкие спальные мешки. Так, переходя от бочки к бочке, удаётся исследовать большой район. Основным элементом этой методики являются именно бочки, так как другого способа сохранить груз от медведей на Камчатке не существует. Днище бочки вырезается и после укладки груза прикручивается толстой стальной проволокой. Ставится бочка вскрытым днищем на землю и, таким образом, не имеет «ни звука, ни цвета, ни запаха». Тем не менее, и такую бочку медведь обычно обнаруживает, валит на бок и, судя по следам, долго катает, пытаясь извлечь содержимое.

    УМИЛЕНИЕ. Умиление, естественно, связано с медвежатами. Я думаю, со мной согласятся все, кто видел медвежат в кино или на телеэкране. Однажды на Камчатке мы с Тамарой и её верным Лордом вышли к подножью открытого склона и увидели, как вверх по нему резво удирают медведица с тремя маленькими медвежатами. По-видимому, Лорд спугнул их ещё до нашего прихода. Метрах в 50 выше по склону начиналась сплошная стена кедрового стланика. Медведица нырнула в кусты, медвежата за ней. Через минуту, почувствовав себя в безопасности, мамаша вернулась к открытому пространству и, стоя на его границе, стала вглядываться в нас, а скорее, «внюхиваться» и «вслушиваться» (медведи близоруки), периодически привставая на задние лапы. И вот тут из-за её спины и полезли умилительные в своём детском любопытстве зверята. Они вылезали справа, слева от неё и даже, кажется, между ног. И каждый раз она молча заталкивала их лапами обратно в кусты. Продолжалось это 2–3 минуты, затем звери исчезли, так и не обнаруженные нашим лопоухим охотником.

   Другой случай произошёл так же на Камчатке. Вечером две наши надувные лодки пристали к берегу. Быстро поставили палатки. Я занялся устройством ночлега, а один из геофизиков отправился покидать блесну. Считается, что лососёвые рыбы во время нереста перестают кормиться и на блесну пойматься не могут. Однако при некоторой настойчивости нам всегда удавалось склонить пару кижучей к нарушению этого правила и украсить наш стол. Неожиданно в той стороне, куда пошёл рыбак, раздался душераздирающий рёв медведя. Сомнений быть не могло, зверь напал на геофизика. Все выскочили, кто откуда, и столпились у воды. Я бросился к ружью, но заряжать его не пришлось. У всех на глазах метрах в 70 ниже по течению, из кустов появилась медведица с двумя медвежатами. Столь жуткий рык предназначался лишь для того, чтобы загнать детей в холодную воду для переправы на нашу сторону. Медвежата лезть в воду не хотели, и пришлось рыкнуть ещё два раза, а также пустить в ход лапу, чтобы умилительная процессия преодолела речку частично вброд, а частично вплавь.

     УЛЫБКА. Улыбку вызывают многие истории о медведях. Расскажу две. В 1961г молодой геолог Зина Гаврилова решила ехать в поле в «интересном положении». Здоровье было отменное, да и супруг, техник Аскольд Вестергольм, должен был сопровождать жену в маршрутах. Первые маршруты проводились со стационарного лагеря, без перебазировки. Оленеводы сидели по палаткам, и большой каюрский пёс по кличке Тарзан увязался за геологами в маршрут, привлечённый ружьём на плече Аскольда. В начале маршрута пёс пропал, решили, что он вернулся на лагерь. Однако часа через два, уже на водоразделе, геологи услыхали собачий лай, а затем близко столкнулись с крупным запыхавшимся медведем. Учитывая Зинино положение, а также дробовой состав своих боеприпасов, ситуацию решили не обострять, маршрут свернули досрочно и вернулись в лагерь. Афишировать событие не стали. На следующий день история повторилась. В лагерь припустились бегом, а Тарзан ещё долго лаял на склоне. Вернулся вечером злой и начал рвать зубами вьючные сумы. Историю пришлось рассказать. Хозяин Тарзана прокомментировал её философски: «Однако, хороший медвежатник, медведь всегда прямо на охотник выгоняет. Если не стрелял, шибко сердится. Дерётся». На третий день перед маршрутом пса пришлось привязать.

   С улыбкой долго вспоминали в экспедиции и вторую историю, случившуюся с Н.Шпак. Нина Самойловна до преклонного возраста не изменяла геологии и ежегодно выезжала в поле вместе со своим мужем техником В.Мануйловым. Однажды ночью супруги проснулись от звуков со стороны кухни. Звякали пустые вёдра, рассыпалась поленница дров. «Опять однорогий олень пришёл. Шугани его, Вася!». Из тёплого мешка вылезать не хотелось, и Василий Борисович ответил: «Да ну его! Походит и уйдёт. Соль я спрятал». Один из вьючных оленей, по словам каюров «шибко китрый», был неравнодушен ко всему солёному и часто ошивался у палаток. Однако звуки не прекращались, поскольку «шибко китрый» продолжал запинаться о туго натянутые растяжки палаток. Наконец, он с шумным вздохом улёгся, привалившись снаружи к стенке палатки и изрядно потеснив Мануйлова. Этого Вася выдержать не смог и, схватив лежащий в ногах геологический молоток, в одних трусах выскочил из палатки с криком: «Ах ты, зараза однорогая!». Здоровый медведь, «ибо это был он», как писали в старых романах, от шума тоже вскочил, и они оказались лицом к лицу. Кто был резвее, я сказать не могу, но теперь проснулся весь отряд, разбуженный шумом пронёсшегося через лагерь зверя. Кстати, утром обнаружилось, что медведь выпил оставшийся от ужина компот и вылизал ведро.

      «ЧУВСТВА МИСТИЧЕСКИЕ». Эти чувства свойственны скорее эвенкам; мне же, агностику и рационалисту они интересны чисто этнографически. Выражаются они в сложном ритуале «похорон» убитого медведя. Опишу, как это происходит.

    В 1961г с нами работали замечательные оленеводы с бригадиром Андреем Егоровичем, этаким эвенкийским Дерсу Узала. Однажды, вернувшись из маршрута, я узнал, что бригадир убил медведя. «Однако, Капроновись, завтра кочевать не будем,   медведя хоронить будем». Почему-то моё отчество «Аронович» казалось эвенкам неестественным (орон – по эвенкийски олень), и они называли меня «Капронович», так как капрон слово знакомое по рыболовным снастям.

    Взаимоотношения с оленеводами могут строиться только на взаимном уважении. Если выполняешь все их заявки на продукты и спецодежду, учитываешь интересы оленей при выборе стоянок, советуешься при упаковке неудобного груза, отдача не заставит себя ждать. Когда одновременно с маршрутами каюры перебазируют лагерь, вечером застанешь аккуратно уложенный на жерди груз, поставленные палатки, горящий костёр и кипящий чайник. В дороге ничего не пропадёт, любой предмет тебе помогут быстро отыскать среди десятков одинаковых сум. Если же возникает конфликт, у оленеводов всегда есть своеобразное «право вето». Утром ты узнаёшь, что олени «однако потерялись». Проверить это невозможно, и вся работа останавливается. Поэтому мне ничего не оставалось, как выразить полное согласие на внеочередную днёвку для медвежьих похорон. На вопрос, зачем надо хоронить медведя, Андрей Егорович спокойно ответил, что все медведи уже знают о смерти своего товарища и, если не оказать ему почестей, будут очень сердиться. «Нехорошо однако».

    Итак, ритуал. Во-первых, медведь не считается личной добычей; мясом надо поделиться со всеми окружающими. Этакая круговая порука, переложить часть вины на возможно большее число людей. Во-вторых, медведя нельзя разделывать топором, только ножом. В-третьих, ни одного кусочка нельзя выбросить или потерять. Все кости и внутренности складываются на небольшой лабаз, опоры лабаза затёсываются и расписываются углём из костра. Очищенный череп одевается на высокое, выше лабаза, также затёсанное и расписанное дерево. К черепу привязываются заранее отрезанные уши, в глазницы вкладываются глаза. И лабаз, и шест с черепом украшаются разноцветными тряпочками, для чего очень подошли наши мешочки для образцов, производящиеся из отходов швейных фабрик. Позднее я неоднократно встречал в тайге подобные захоронения разной сохранности. А на окраинах эвенкийских посёлков таких захоронений много.

   В заключение, о моём отношении к охоте на медведей. В 1956г, когда я прямо из института пришёл в Алданскую экспедицию, охота на медведей была общепринятой. Для эвенков это традиционный промысел. Некоторые геологи и техники, которых вооружали тогда трофейными немецкими карабинами «Маузер», тоже не упускали возможности «украсить свою биографию». Встречались и одержимые, для которых охота на крупную дичь (оленя, сохатого) и, особенно, на медведя была главной целью поездок в поле. Таким был геофизик Володя Шумилкин – мой главный наставник в первый полевой сезон. Володя был опытным таёжником и даже участвовал в перегонах оленей от зимних пастбищ к местам встречи с геологами. Для этого радисты ранней весной забрасывались в оленеводческие колхозы или прямо в стадо, участвовали в многокилометровом перегоне, а затем ожидали в условленном месте свою партию, поддерживая радиосвязь с базой. Подобные «одиссеи» зимой и весной (пока не вскрылись реки) в одиночку среди эвенков длились до трёх месяцев и являлись несравненной школой таёжной жизни. В маршрутах Володя стал основным моим напарником, от него и удалось набраться разных таёжных премудростей, которые помогали мне потом многие годы.

    Абсолютно всегда Володя носил с собой личное оружие - трёхстволку с нарезным стволом под патрон маузеровского карабина. Главной целью его было встретить и убить медведя. В 1956г это удалось ему в самом конце сезона. Была убита медведица и медвежонок. Разделаны по правилам: взяты шкуры и целебная желчь, натоплено несколько фляжек целебного жира. Порядком отощавшие геологи подкормились жирной медвежатиной. Особых эмоций, кроме интереса, это событие у меня тогда не вызвало. Лишь убийство медвежонка оставило неприятный осадок.

    В 1958г мы опять работали вместе, опять я «смотрел ему в рот», но на медведей ему не везло. 9 сентября мы с Володей отправились в последний двухнедельный маршрут. Сопровождал нас каюр Михаил со старой уже плохо слышавшей лайкой по кличке Угадай.

    Утром перед маршрутом, посмотрев аэрофотоснимки, Володя сокрушённо сказал:  «Всё. Последние стланиковые места. Если сегодня или завтра не встретим медведя, считай, сезон пропал зря. Давай возьмём в маршрут Угадая». Я не возражал, Михаил тоже. Угадай был взят на ремень от радиометра, вначале сделал несколько попыток вернуться к хозяину, но затем смирился и шёл покорно. На водоразделе пёс был отпущен, принюхиваясь, сделал небольшой круг и бесследно исчез. Решив, что он вернулся к оленям, Володя крепко выругался. Вскоре ругаться пришлось ещё, так как везде отмечались свежие медвежьи следы – перевёрнутые камни и недавно раскопанные норы бурундуков. Но делать было нечего.

    Пройдя около километра, мы сели на поляне, чтобы записать наблюдения. Сидим минут 10. Вдруг среди осенней тишины раздаётся громкий треск сучьев и шумное дыхание. Звуки быстро приближаются. Володя вскакивает и хватает ружьё. Через поляну мчится небольшой медведь. Вплотную к нему, без лая, так же шумно дыша, мчится Угадай. Медведя он выгнал на нас очень точно, расстояние не превышает 20м. Осознав, что происходит, я тоже выхватываю свой вальтер. Стрелять я не собирался, а хотел лишь подстраховать Шумилкина. Когда медведь был прямо против нас, Володя выстрелил. Зверь резко остановился, сел на землю и начал с рычанием отмахиваться передними лапами от Угадая, который норовил забежать сзади и вцепиться ему в зад. Казалось, что Володя промахнулся, а посадил медведя под выстрел  Угадай. 
     Шумилкин переламывает ружьё, гильзу от нарезного ствола кладёт в карман (дефицит!), вставляет другой патрон, вскидывает ружьё, нажимает курок. Осечка. Всё это время медведь сидит и отмахивается на одном месте, собака крутится вокруг, я топчусь с вальтером в вытянутой руке. После второй осечки я понимаю, что настал мой час. Нажимаю курок. Выстрел. Медведь падает грудью в мох и быстро затихает. Угадай, наконец-то, намертво вцепляется в медвежью шкуру и начинает драть её. Шумилкин с недоумением рассматривает на ладони три целых патрона без следов бойка. Ни одной стреляной гильзы. Постепенно он восстанавливает картину произошедшего.

    Рычажок ружейного боя стоял не для стрельбы из нарезного ствола, как думал  Володя, а для стрельбы из гладких стволов. Первый выстрел был из гладкого ствола жаканом. Будучи уверен, что выстрелил нарезной ствол, Володя машинально заменил патрон и снова нажал спуск. Боёк ударил по стреляной гильзе, что выглядело как осечка. Затем всё повторилось. И тогда выстрелил вальтер.

    При разделке медведя Володя установил, что жакан всё-таки попал в цель и застрял в позвоночнике. Вероятно поэтому Угадай так «плотно» посадил медведя; у того были парализованы задние ноги. Пуля из вальтера пробила медведя насквозь. Вид освежёванного медведя был ужасен, он слишком напоминал человека из анатомического атласа. С тех пор мне неоднократно приходилось есть медвежье мясо, но я никогда не получал от этого удовольствия.

    С годами моё отношение к охоте на медведей стало резко отрицательным. Вообще отношение ко всему живому стало гораздо мягче. Мне жалко и оленей, и лосей, и уток, и всех остальных. К сожалению, глубоко укоренившиеся традиции не позволяли мне вообще запретить охоту в своей партии, но всегда я старался минимизировать потери животного мира, предпочитая лишнее время «поголодать» на консервах. Во всяком случае, целенаправленная охота камчатских геологов на медведей для питания  партии кажется мне кощунством.





.