Shalfey северный роман. Глава 2. Тринадцать лет..

Глава 2
Тринадцать лет спустя

Настроение: Chris De Burgh «Lady in Red»


  Не много повидал я в своей жизни городов, но достаточно, чтобы выразить свое отношение к некоторым из них. В основном это были города центральной части нашей страны. Каждый со своим лицом, историей, преобладающей народностью. Но с самого детства и до сих пор все они сливаются в моем сознании в один тоскливый серо-бетонный монолит нашего индустриального советского прошлого. И в какой бы город среднерусской возвышенности ни заносила меня судьба, где бы ни коротал я свои дни, всюду лицо мое выражало досаду и омрачалось судорогой сбывшегося ожидания от созерцания привычной картины неизбывной нашей российской действительности, вновь окружившей меня безликими бастионами стен внешнего кольца городских спальных районов.

  Всюду я видел одно: серые кирпичные бараки высотою в пять стандартных этажей; железобетонные жилые конструкторы панельных многоэтажек, прошитых темными ходами обшарпанных коридоров с тусклыми просветами окон и тупиковыми отстойниками для любителей несвежего воздуха, пропитанного дымом сигарет и жаренного картофеля; изъеденные вечными ямами дворы, разбросанные по принципу остаточного благоустройства, до которых никому нет дела; вытоптанные газоны, чудом успевшие проклюнуться из постстроительного суглинка, в месиве которого и через десятки лет продолжают отчаянно утопать офисные мокасины новых поколений квартиросъемщиков; торчащие из земли старые трубы, арматура и обломки бетона и вся эта уродующая наши автомобили безжалостная дворовая геометрия, с выщербленными полвека назад высоченными бордюрами или новыми, но уже разбитыми на пятидесятилетие в будущее поребриками; заваленные мусором полуразвалившиеся контейнеры, изъеденные ржавчиной да крысами, — эти отхожие места городской цивилизации, смирившейся с непредсказуемыми упаковочными вихрями и сочащимися из дыр соками пищевых отходов; бесполезные пустыри непонятной чахлой растительности, соответствующие своей размежеванной квадратурой принятым градостроительным нормам, но соседствующие с издевательски узкими придомовыми разъездами и одиночными парковочными карманами там, где должен быть их добрый десятичный ряд. Всюду одно и то же.

  Бывал я в разных городах. Архангельск, Вологда, Ярославль, Череповец, Нижний Новгород, Новгород Великий, Мурманск, Можайск, Белгород, Брянск, Вязьма, Гагарин, Киров, Кострома, Тверь, Владимир, Липецк, Санкт-Петербург, Псков — лишь некоторые из них. Но нужно мне выбрать три, к которым можно было бы привязать главные события этой книги, и остановлю я свой выбор на тех из них, которые волею случая знаю немногим лучше, нежели все остальные.

  Итак, в конце июня две тысячи восемнадцатого — вернулся я из Москвы в Смоленск. Так вышло, что пришлось мне жить и работать в столице более двух лет. Никогда не думал, что смогу выжить в этом душном и шумном мегаполисе. Но, как известно, предполагает человек, а располагает Бог. За полгода до возвращения я влюбился, если можно так сказать. Влюбился заочно. Звали ее Аиша.

  Впервые я услышал ее в ноябре семнадцатого. Случилось это в то время, когда я познакомился с другой девушкой, о которой может быть расскажу вам позже, но именно у нее на страничке в соцсети я увидел видеозапись, сделанную на небольшом концерте, завершавшем собой ежемесячную вегетарианскую ярмарку. Аиша исполняла одну из своих лучших песен.

  В тот вечер мы с сыном ушли с ярмарки пораньше и концерта Аиши не дождались. Да мы и не знали о нем.

  Я влюбился в Аишины песни. Они ласкали мой слух. Я чувствовал, что со мной разговаривают на уровне души и сердца, и не было сомнений, что с человеком, который пишет такие песни, можно говорить открыто и свободно, без этикетных шаблонов, не было сомнений — что с таким человеком можно просто говорить. В меня проникало каждое ее слово, каждый звук, а голос звучал именно на той частоте, которая легко, не встречая преград, преодолевает все пороги твоего восприятия, наполняя теплом, покоем, умиротворяя тебя и исцеляя чувственной нежностью прекрасной женской души, выразившей себя в таких же прекрасных словах и музыке.

  Аиша стала для меня откровением. Я слушал ее и не мог наслушаться, испытывая даже некоторое чувство вины перед той, другой девушкой. Мне казалось, что слушая Аишины песни, я как бы изменяю нашей зарождающейся дружбе.

  В голосе Аиши передо мной раскрывался целый мир — новый, волшебный, прекрасный. Мир, который я уже не мог позабыть. Я чувствовал ее глубину и видел в ней проявление Вечной женственности, мудрость которой присутствовала в Аише изначально, для обретения которой ей не пришлось идти тернистыми дорогами мира сего. Так мне тогда казалось. Я чувствовал, что девушка эта выросла в чистоте и в свете и стала их воплощением. Аиша осветила собой весь мир, а с миром осветила и всю мою жизнь.

  В начале декабря я не удержался и написал ей. Удивительно, но Аиша ответила. Удивительно — потому что моя страничка в соцсети была юна, девственно чиста и не имела никаких признаков социальной жизни, за исключением, разве, нескольких Аишиных песен, недавно мною добавленных.

  Скучно сейчас рассказывать все это и не интересно, но рассказать надо. Послание мое было воплощением тактичности и вежливости — в моем понимании этих явлений. По привычке я обратился к Аише на «ты». Мне вдруг очень захотелось сходить на ее концерт, которые она регулярно устраивала в одном заведении общепита где-то на центральных бульварах столицы. Я поинтересовался, обязательно ли там делать заказ или можно прийти и просто послушать, так сказать «не причащаясь»:
  — Привет! — улыбнулся я и, улыбнувшись еще дважды, написал слитно «моепочтение», обозначая этим легкий шутливый тон. — Подскажи пожалуйста, если идти на твой концерт, там кушать все будут, или можно просто прийти посидеть-послушать? Уместно ли будет неедение? — уточнил я. Не хотелось сидеть одиноким сычом, когда все вокруг жуют.

  — Приветствую! — ответила Аиша, тоже мне улыбнувшись, и утвердила: — Конечно же это личный выбор каждого. Заведение предлагает меню, но многие ребята предпочитают просто чаек или даже ничего (снова улыбка), так что здесь надо поступать исключительно по своему желанию. — И еще две скобочки.

  — О! Отлично! — обрадовался я и сразу определился: — Значит, надо идти! В качестве комплимента хочу сказать, что у тебя очень красивая душа, вот прямо очень-очень красивая, и это очень-очень чувствуется.

  Аиша снова мне улыбнулась, я же в свою очередь удивился, как это она, имея четыре с половиной тысячи друзей, может так оперативно отвечать еще и «не друзьям». Заключил, что для меня это совершеннейшая загадка и добавил, что мысль эта риторическая и отвечать на нее не нужно, допустив этим некоторую необходимую слабину. Еще поинтересовался, можно ли пригласить ее на прогулку и на ужин после концерта?

  Аиша тоже была вегетарианкой, и я планировал отвести ее пожалуй в лучшее для таких встреч место — кафе «Авокадо» на Чистых Прудах.

  — Понимаю, что у тебя уже планы скорее всего, но я должен был это озвучить, — дал я еще больше слабины, поставил необходимую скобочку и тут же спохватился: — Ах, да! Я же непонятно кто… Но у меня нет информативных аккаунтов в соцсетях, так уж сложилось, — объяснился я и напомнил, что как раз для таких случаев у Аиши имеется интуиция. Поставил после всего еще две скобки. Шутить я умею.

  Как обычно, я опять сильно поспешил. Думал, Аиша сердцем почувствует родную душу, и тогда лишние разговоры нам будут просто не нужны, думал, мы как бы «увидим» друг друга, и тогда все остальное станет совершенно не важным и незначительным. Тут уж ничего не поделаешь, если ты неисправимый романтик и мечтатель — твоя реальность отличается от той реальности, которая существует вокруг тебя, и существует от тебя независимо.

  — Добрый вечер! — ответила Аиша позже, вновь появившись в сети. — Но согласитесь, это же странно. И выглядит все довольно сомнительно, — все же улыбнулись мне.

  И я понял, что ничего она не почувствовала, что для нее я всего лишь очередной почитатель среди вероятного множества других таких же. Я вежливо согласился с ней, тактично заметил, что адекватная девушка вряд ли даст положительный ответ в такой ситуации, и еще заметил, что сам не знаю, чего хочу больше — отказа или согласия.

  — Поэтому для меня любой ответ будет хорош, — обобщил я, продолжая разглагольствовать о том, что «отказ (наиболее вероятный вариант) будет значить, что я просто пойду дальше своей дорогой, согласие же может означать, что эта дорога может стать светлее». — А свет — это жизнь, и это всегда хорошо, — выдал я оригинальное и добавил, что именно поэтому не мог не попытаться, потому что «так или иначе все мы тянемся к свету, и я в этом деле не исключение».

  Завершил, как видите, совсем уж непрезентабельно. Не знаю, на что рассчитывал, но точно не на согласие. Сказать честно, даже побаивался его. Хотя и хотелось.

  В общем, я опять слегка увлекся, вообразив себе женщину, ради которой стоило бы жить, тогда как для нее я был лишь очередным контактом в одной из социальных сетей и выделялся может быть только тем, что даже не пытался изобразить хотя бы какую-то жизнь в своем персональном аккаунте. Моя личность ограничивалась вымышленным именем, да несколькими сообщениями, на которые можно было по-быстрому отвечать в череде прочих.

  Аиша больше не стала тратить на меня время, я тоже занялся своими делами. Следующим вечером, 4 декабря, я устроился за столиком уютного ресторанчика на одном из бульваров в центре Москвы и принялся рассматривать публику.

  К началу выступления небольшой зал вместил в себя всех желающих, оставив, однако, половину мест свободными. Меня это удивило. Сперва я не понял, почему так, но позже выяснилось, что почти все присутствующие — друзья и знакомые Аиши. То есть, по сути, такие концерты она устраивала в основном для своих.

  Полупустой зал заставил меня задуматься, что же не так и чего не хватает для полного его заполнения? Почему другие исполнители способны собирать большие залы и даже стадионы, а сюда пришло так мало, несмотря на то, что вокальные данные и талант певицы бесспорны? Позже я сделал несколько предположений на этот счет.

  Тем временем, в зал влетела сама Аиша, запыхавшаяся и краснощекая. Проскочив в гримерку, минут десять спустя она деловито, я бы даже сказал наступательно вышагала на сцену в высоких черных ботфортах.

  Аиша была в ярко-красном дамском костюме, именно «дамском», с юбкой чуть выше колена, который подчеркивал особенности ее невысокой фигуры. В руках она несла гитару.

  Имея комплекцию классической русской барышни, у которой нет явных избытков, но которая, впрочем, не отличается и особенной худосочностью, вместо длинных волос она теперь носила каре, губы красила в цвет костюма алой помадой, талию наряда имела завышенную, что вместе с ботфортами создавало впечатление некоторой диспропорции. Румянец покинул ее лицо, оставив по себе явный избыток белил, и все вместе — высокие, с разведенными голенищами сапоги, завышенная талия, широкий, почти под самую грудь черный ремень, короткая юбка и такая же короткая стрижка поднимали центр тяжести Аиши, делая ее фигуру неуравновешенной и не симпатичной. Это сильно отличалось от привычного мне сетевого образа. Казалось, в этот раз Аише изменил вкус. На видео, которые мне особенно нравились, она имела красивый вьющийся волос, носила платья в пол, использовала минимум косметики или совершенное ее отсутствие, демонстрируя природную грацию неспешной русской красавицы, которая знает себе цену, никуда не торопится, не разменивается по мелочам, в том числе на мимолетные модные тренды. По крайней мере, на сцене. По крайней мере, так мне тогда казалось.

  Сказать честно, я расстроился. Я не увидел на сцене ни зрелой женственности, ни самодостаточности, ни приветливой самоуверенности, ни спокойного женского достоинства. Я увидел напряженную, напускно-самоуверенную девчушку, опоздавшую на очередное свое мероприятие, которая, к тому же, неудачно поиграла с образом. Может быть, с помощью этой внешней метаморфозы она пыталась что-то изменить во внешних своих обстоятельствах… Не знаю. Но эта метаморфоза мне не понравилась.

  Аиша исполняла как знакомые, так и новые песни. Исполняла прекрасно и вдохновенно, как прежде. Это сразу видно, когда человек занимается своим делом и занимается им с душой. Аишу я видел именно таким человеком. Думаю, с юных лет она понимала, чем именно хочет заниматься в жизни, жила музыкой, росла вместе с ней, взрослела в своих песнях, проживая печали, радости и свои мечты. Это всегда интересно — прослеживать становление личности поэта через его тексты, видеть в них его переживания, взлеты и падения, изменения настроений. Не секрет, что большинство поэтов, если не все — автобиографичны. И думаю, что многие поэты согласились бы со словами Валентина Гафта: «Это не стихи, это моя жизнь», — сказал он о своих. Уверен, слова эти можно смело выносить эпиграфом к большинству стихотворных сборников.

  Вернувшись домой после концерта и все еще находясь под впечатлением прекрасного музыкального вечера, я вспоминал Аишу, ее вдохновенное исполнение и несокрушимую веру в мечту, образ которой она воплотила в словах и музыке. Мне подумалось, что так или иначе все мы во что-то верим всю свою жизнь, мы лишь выбираем, во что именно мы верим. И тоже всю свою жизнь.

  Я записал эти слова и не раз вспоминал их впоследствии, общаясь с Аишей. Почему? Потому что она верила. Верила в мечту, в свою звезду, верила в судьбу, и еще она верила в нечто большее и верила несомненно. Что значит это большее? Попытаюсь объяснить.

  Как я успел заметить, Аиша общалась с людьми разными, в том числе с представителями различных неформальных течений. Друзьями ее были этнические музыканты и классики, последователи ведической культуры и славянофилы, вегетарианцы, йоги, духовные практики иных традиций, просто домашние эзотерики и целое множество других интересных персонажей, общим знаменателем которых, по моему впечатлению, было то обстоятельство, что все они что-то «искали» и искали не только в мире проявленном. Что находили, это вопрос. Но многие из них держались на приличном расстоянии от религии официальной. И мне это понятно.

  Эти люди ломали стереотипы, шаблоны, привычные модели поведения, устремлялись в будущее, а не в прошлое, сомневались, бежали от догм, расширяли границы познания и сознания, физические границы, имели открытое мировоззрение, стремясь к новому, практикуя медитации, астральные путешествия, осознанные сновидения, нестандартное питание, голодание и многое другое, о чем я не знал или вовсе уже успел позабыть. Если, конечно, все это можно вообще называть новым.

  Без мудрых советов, отеческих наставлений, запретов и богословских умствований, они стремились к истине, жили этим стремлением, жили сердцем, и сердце направляло их по жизни дорогой любви и добра. И пусть я идеализирую, пусть. Но такие люди мне нравятся, они того стоят, я хочу, чтобы такие люди были, и могу себе представить, как такие «неверующие» волею случая становятся свидетелями того, как какой-нибудь священник, вид которого вызывает немалое смущение, служит или отправляет обряд, очевидная цель которого… очевидна. Я сейчас не говорю о священниках от бога — таких всегда видно. Я говорю о тех, чей холеный вид, манера речи и манера себя держать говорят о многом, но совсем не о том, о чем говорить следовало бы. Я говорю о тех, о ком не скажешь, чем именно занимается человек в рясе — служит он в храме, работает или вовсе дает концерт.

  Взгляните глазами современных молодых людей на таких служителей, на их напускную важность, на богатые облачения, дорогие кресты, сделанные на заказ эксклюзивные панагии, прислушайтесь к неестественным голосам, витиеватым речам, просто взгляните им в глаза. Что вы увидите? При этом все они говорят о смирении, о воздержании, о скромности. Что самое удивительное, все это поощряется высшим иерархом нашей церкви, да и всей церковной традицией, поскольку апофеозом всего этого «великолепия» является именно патриаршая служба. Известное дело, в храме можно служить не только Богу, но и мамоне.

  Я могу представить, как все это воспринимается современными «неверующими», потому что сам воспринимаю так же. И могу позволить себе говорить об этом, потому что могу говорить обо всем, о чем думаю, ибо я лицо неофициальное.

  И я знаю, что большинство этих «неверующих» все равно живет в вере. Уверен, приди сейчас Иисус снова на землю, представители именно этого народа стали бы Его первыми и самыми верными новыми апостолами, потому что несут истину в своей душе изначально. Они узнали бы Его и пошли бы за Ним. Освободившись от заблуждений, наивных фантазий и дремучих предрассудков, они пошли бы за Ним, потому что верят в ту Высшую силу, что созидает и пронизывает собой все сущее, верят в добро, стремятся к нему, стремятся к свету и стремятся осознанно, по внутреннему велению, свободному от страхов, догматических учений и ханжеских запретов. Без мистических ритуалов, обрядов, человеческих останков в алтарях, золотых чаш и денежных подносов они пошли бы за Ним, как пошли бы за Истиной, которую узнали бы, приняли и сохранили бы в своем сердце.

  Аиша тоже была из таких, из неверующих. Но это не мешало ей быть чище, искреннее и добрее многих тех, воцерковленных, которых мне довелось наблюдать в своей жизни. Однако, я опять увлекся, и я снова идеализирую. Оставим.

  Между тем, концерт продолжался, гости с удовольствием подпевали Аише любимые песни, иногда она читала свои стихи — простые, но красивые и глубокие. Один из них удивил меня своей концовкой — неожиданной и не очень гармоничной. Я решил, что надо обязательно сообщить Аише об этом, чтобы она могла сделать стих лучше.

  Закончив выступать, она сбегала в гримерку, вернулась в зал и начала общаться с друзьями. Я наблюдал до тех пор, пока не понял, что расставаться они не собираются и судя по всему куда-то пойдут вместе, а значит, Аиша не останется сегодня одна, и какая-либо инициатива с моей стороны будет просто бессмысленна, так как в такой веселой компании я буду совсем не к месту, даже если меня позовут с собой.

  Я оделся, вышел на свежий воздух, но возвращаться домой мне совершенно не хотелось. Остаток вечера я провел на бульварах и любимых московских улочках.

  Ночью я слушал Аишины песни, читал стихи и опять написал ей. Сперва, рассказал о впечатлении от концерта, потом, что имею мнение насчет некоторых неровностей в ее текстах. Есть у меня такая привычка — как бы тестировать людей, проверять, скажем, на подвижность восприятия. Иногда это приводит к неожиданным последствиям.

  — Голос волшебный, — писал я, — не могу наслушаться, вот прямо туда куда надо попадает, бывает же… И слова в песнях все хороши, но в стихах некоторые хочется поправить, однако это не показатель, иной раз и у Пушкина поправить хочется, возможно, просто нужно слушать в авторской интонации, — смягчил я. В детали вдаваться не стал, не обозначил ничего конкретного, полагая, что если ей будет интересно, она сама и спросит, если нет, то и незачем. Не люблю навязываться. Да и судил я как всегда по себе, думал, Аиша хотя бы поинтересуется в чем там дело и где оно, собственно, это дело, в каких текстах, может быть, даже захочет обсудить, и тогда нам будет о чем поговорить. Лично я захотел бы.

  — И откуда только эти славянские и русские темы появляются в наши дни, — удивлялся я между тем. — Видимо, в крови все это сохраняется и проявляется в нужный час. Очень душевно и красиво. Видел на стихире один читатель даже поругался на «русские рассветы» и фашизм припомнил. Очень странно это, — размышлял я. — Вот ты была у байкеров, там действительно все позитивно и по-настоящему? Главный у них, Хирург, и косноязычен, и резок, и популизмом занимается, ты с ним общалась? Тет-а-тет он такой же или другой? Хотя, какая разница, каждый встраивается в систему как может, — спохватился я и поставил скобочку.

  Лучше по ночам мне писаниной вообще не заниматься, как прорвет, да потащит куда-нибудь в сторону, и совсем не в ту. Вот и сейчас опять.

  Особого интереса всем этим я у Аиши, сами понимаете, не вызвал, понимания тоже не нашел, получив довольно резкий ответ. Аиша выразила неудовольствие и, кажется, на меня даже немножко обиделась. Я понял, что критику от людей незнакомых она, скорее всего, не воспринимает. Что неудивительно. Мне ответили, что все это не мое дело и неплохо бы мне сперва научиться грамотно писать, потом уже делать какие-то замечания. Но лучше я процитирую:
  — Доброго дня! — написала Аиша следующим утром. — При всем уважении не вижу корректным вести с вами беседы, так как совершенно не ясно с кем имею честь говорить. Но так же, было бы не плохо, вам исправить свои грамматические ошибки в письмах прежде, чем говорить о коррективах в моем творчестве. Поймите правильно, — попросила она.

  «Также» и «неплохо» она написала раздельно, «было бы неплохо» выделила запятыми, а «Вам» второй раз написала с маленькой буквы — это если втыкаться и тоже вредничать.

  Сказать, что я был удивлен — не сказать ничего. Такой ответ меня поразил, и некоторое время я пребывал в ступоре. Это не укладывалось ни в моей голове, ни в сердце, ни в моем представлении об Аише. Но главное, это совершенно не соответствовало духу ее песен. Словно бы ответила мне не она, а совсем другой человек. Однако не думаю, что я ошибся в Аише, скорее, я опять ошибся в себе. И такое вполне могло случиться, что где-то я написал неправильно — в школе я учился так себе. Поэтому на всякий случай проверил все свои сообщения на предмет наличия ошибок, но не заметил ничего вопиющего. «Вряд ли» написал слитно, да и только. Но если честно, и сейчас написал бы так же, не знаю я слова «вряд».

  Я прогнал все сообщения через редактор, редактор тоже ничего не увидел. Кроме, разве, отсутствия заглавных в начале предложений: я писал с ноутбука, а заглавные там автоматически не проставляются, как это обычно бывает в смартфонах. Заглавные я в переписке вообще не употребляю, дабы избегать грамматического формализма. Так проще, и так быстрее.

  Сообщив Аише, что редактор не выявил у меня никаких проблем, я уточнил, неужели она в самом деле имела в виду отсутствие заглавных?

  — Согласен, беседа некорректная и бессмысленная для Вас, — писал я, перейдя на формальный тон и обращаясь к ней на «Вы». — Однако насчет грамматических ошибок не совсем ясно. Прогнал в редакторе свои сообщения и, да, две-три запятые не поставил, остальные проблемы — строчные/заглавные и многоточия. Но это сделано умышленно. Странно… Я понимаю, что любое указание на несовершенство авторского текста автором воспринимается болезненно, тем более, если критик непонятно кто. Слова в текстах выношены, выстраданы и, часто, рождены в муках, и это нельзя не уважать, как минимум. Но я не говорил про несовершенство, я говорил про специфическую ритмику, которая присуща певцу, но может отсутствовать у обычного поэта, а я не являюсь даже обычным. Прошу прощения за критику. Не думал, что это будет болезненно. Еще раз прошу простить. Думал, это вызовет интерес. Виноват.

  Отвечать мне не стали. И с горя я отправил еще несколько сообщений.

  — Критик для автора становится врагом на уровне подсознания, — сообщил я. — Но я не враг, это совершенно точно. И мне очень жаль, что мои сообщения Вас отвлекают и заставляют тратить время на бессмысленное общение. — Я поставил грустную скобочку и написал постскриптум: — И еще в защиту стихов: именно на них я среагировал и решился написать. Стихи замечательные. Желаю Вам удачи, творческих взлетов и желаю найти то, что Вы ищете и ждете.

  Мне опять не ответили, и я перестал. Но полторы недели спустя сходил, однако, еще на один концерт, а на следующий день, наслушавшись снова песен и не удержавшись, написал ей. В числе прочего сообщил, что в жизни достаточно сочинить хотя бы те две песни, которые считал лучшими в ее репертуаре, чтобы жизнь уже была прожита не зря, и в ней был смысл, писал, что хотя бы ради этих двух песен стоило бы жить и творить на этой земле. Не так размашисто написал, но в том же духе. Но лучше я опять процитирую:
  — Добрый вечер, — начал я самой своей вежливой улыбкой. — Вчера присутствовал (неподходящее слово, ну да ладно) на Вашем концерте. Было очень… душевно. И слова звучали добрые, хорошие и глубокие. Не могу не задать последний вопрос. И связан он с тем, что в свое время я неправильно понимал песню БГ «Я родился на севере». К своему стыду, не смотря на то, что песня всегда была одной из любимых, я не очень вслушивался в текст и всегда думал, что песня адресована женщине, но через многие годы я вдруг осознал, что песня эта про другое. И слушая Вашу песню (я указал название), я понимаю, что по тексту она вроде как адресована человеку, но по смыслу, в самой своей сути, она может быть адресована и Ему, — написал я местоимение с большой буквы, намекая на Бога (меня, как видите, опять унесло куда-то в сторону). — Итак, вопрос, — продолжал я свою викторину. — Песня лирическая или религиозная? Или два в одном? Вопрос, возможно, наивный и вызовет раздражение, но за ответ буду благодарен, ибо две Ваших песни, эта и… (я указал название второй песни), сейчас мои самые любимые. На мой взгляд это шедевры. Можно было только ради них прожить жизнь. Прошу простить за ошибки если они снова есть, но я старался соблюдать все условности, — поставил я дружелюбную скобочку и сразу начал работу над ошибками: — После «и» не поставил запятую в середине текста, пардон! — извинился я.

  В общем, дурак дураком, но я и правда очень старался, даже писал с большой буквы везде, где надо. Поставил, правда, пару лишних запятых и «несмотря» все-таки написал раздельно, хотя и долго сомневался, никак не мог сообразить. Думаю, именно это меня подвело, даже уверен в этом.

  Комплимент мой Аиша не оценила и опять мне не ответила. Поразмыслив, я решил, что она вообще-то могла на меня снова обидеться, посчитав, что подобными заявлениями я принижаю значение остального ее творчества. Не знаю этого наверняка, но точно знаю, что мнительность присуща многим авторам. Тем не менее, упорное ее молчание было весьма показательно, и я вздохнул спокойно. Слушать Аишины песни мне больше не хотелось.

  Прошло несколько месяцев, я по-прежнему продолжал слушать любимые Аишины песни, хотя и делал это гораздо реже. Со временем воспоминания о неудачном общении притупились, потеряв остроту, я привык к мысли, что Аиша — не мой человек, и когда в сыроедном кафе увидел афишу очередного ее концерта, решил пойти, чтобы просто посмотреть на нее и послушать голос чисто из любви к искусству. Еще захотелось поддержать ее своим присутствием, вернее, билетом на ее концерт.

  Неплохо зная специфику Аишиной аудитории и плотность заполнения зрительного зала, заранее бронировать билет я не стал, пополнил кассу по факту прибытия и занял место в самом конце, рядом со входом, поскольку задержался на кассе, ожидая своей очереди, — нерешительная пара никак не могла определиться со своими желаниями и культурными предпочтениями.

  На этот раз зал был заполнен на три четверти и это при том, что вместимостью он превосходил предыдущий примерно вдвое. Я порадовался за Аишу и попытался представить, каково это, имея такой талант, репертуар и голос, наблюдать немало пустых мест в довольно скромных залах.

  Аиша сегодня выглядела как надо. Она снова отпустила волосы, минимум косметики на ее лице подчеркивало то, что подчеркнуть следовало, а длинное легкое платье черного шелка с большими алыми цветами безукоризненно сидело на фигуре, обрамляя ее женственность. Выглядела Аиша превосходно.

  Публика внимала песням, дружно сливаясь с ней в единый хор, когда сама Аиша этого хотела. Залом она владела.

  Концерт отзвучал, Аиша вновь растворилась в компании своих почитателей, а я, выждав необходимое время, покинул зал, прошел без очереди через гардероб и вышел в полумрак апреля, в котором увидел элегантный мужской силуэт в легком полупальто светлого полуоттенка.