Моя семья

С последним вдохом я вспомню о Вас

Было время, когда, то, что я затеял сейчас, можно было написать и быстро и легко. Можно было спросить, уточнить, проверить. Но все откладывал, то из-за работы, которой отдал сорок пять лет жизни, то из-за лени, то еще из-за чего-нибудь. Все казалось: вот-вот наладится жизнь, и можно будет посетить места своего детства, юности, походить по приискам, тайге, где жили мои родные и уж тогда оставить письменную память о них. Увы…, время идет, а лучше не становится, и вряд ли станет. У власти бездари и прохвосты. Сегодня утром, дочитывая воспоминания В. Лаврова о незабвенном И. А. Бунине, твердо решил начать эти воспоминания, и сразу легче стало.
         А кому собственно нужна эта память? Моим детям и внукам она мало что даст. У них совсем другие ориентиры и ценности. Если бы порядочность их предков давала сегодня дивиденды в этом проклятом, навязанном прохвостами обществе, тогда бы, может быть, они искали бы  в моих воспоминаниях ответы на вопросы, возникающие  в их постоянных проблемах. Предполагаю наступление некоторой душевной успокоенности, если изложу на бумаге то, что еще осталось в памяти. Возможно,  я и не закончу, но меня греет мысль, что я все же начал их  ради памяти любимых мною. Они не будут против. Ведь в моих воспоминаниях, несомненно, отразится любовь к ним  и искренняя радость, что происхожу от этих достойных уважения людей.
1.Генеалогическое дерево   
    Возможно, оно строится впервые, и даже мысленное представление говорит о слишком куцей его кроне. В прошлое оно распространяется с уверенностью только до середины девятнадцатого века. Причина тут одна - ни моя мать, ни кто-либо другой из большой семьи не отваживался открыто говорить о своих предках. Слишком рьяно большевики преследовали публику, если она своим трудом имела что-то больше, чем  положено по их меркам было иметь. Я не могу точно воспроизвести всю статистику и точные даты. Это нехорошо, но уточнять негде, да и времени для этого нет. Обращение к архивам ничего не дало. О дедушке и бабушке не сохранились ни ЗАГСовские, ни церковные записи. Поэтому строю «дерево» по памяти, и где не знаю или  сомневаюсь, ставлю вопрос, который никто никогда не станет уточнять. Да это и не важно.
Что-то очень серьёзное произошло с семьей моего деда. Он очутился в Восточной Сибири, хотя происходит из Польши. Зачем из Польши ехать в Сибирь? Мама доказывала мне, что ее дедушку сослали за участие в восстании Костюшко. Вряд ли так, но до определенного времени душу подобный факт грел - быть предком революционера было не только модным. Теперь для меня все революционеры скопом ненавистны и презираемы. К такому выводу надо было идти почти всю жизнь.
Сомнения вызвало случайное знакомство с однофамильцем, когда переехал жить в Москву. Удивительно, но все в один голос отмечали наше внешнее сходство. Он мне поведал, что происходит из семьи поляков и родился на Урале, где осел его дед. В их семье точно знали о брате деда, который якобы попал в Сибирь, но связи с ним не имели. Дальнейшие выяснения ничего не дали, поэтому я предположил, что мы родственники и дерево строю, исходя  из приведённого факта.

 

Вот и все дерево. Но из него можно узнать, что мой дедушка (скорей всего польский еврей) женился на дочери богатого купца Оглоблина, который в Иркутске был известной личностью, но рано умер. Бабушка воспитывалась в приюте, вышла  замуж в 16 лет. Деду тогда уже было 34, но бабушку (бабусю - так мы с Лилей ее звали) он пережил на три года. Скупая статистика. Восемь детей бабушки и дедушки воспроизвели только семерых детей, а мы уже имеем восьмерых их правнуков. В лучшем случае семья не исчезает, но и не увеличивается. На сегодня только трое наших детей носят фамилию прадеда.
2. Иосиф Абрамович (мой дедушка)
У большинства людей есть сведения об обоих дедушках и бабушках, но у меня и об отце-то никаких особых сведений нет, не говоря уж о его родителях. Так уж получилось, и я возможно и виноват перед ними, что не могу ничего сказать. Но вряд ли они были недостойными памяти, поскольку воспитали моего отца, о котором я расскажу ниже.
Итак, дедушка был по специальности маркшейдером. Учился и закончил ли он Томский университет, о чем говорила мама - не знаю. Да это и не важно. Видимо он был хорошим спецом, поскольку мог безбедно содержать такую кучу детей, иметь собственный огромный дом в Бодайбо, два или три летних на приисках, домработниц и даже Ваньку-китайца в качестве повара.
Он был высоким и худощавым, любил верховую езду. Его любимой лошадью был иноходец "Бурчик". Правилом его жизни была строгая дисциплина во всем: и в работе, и в быту. Ежедневно он за обедом принимал мерзавчик смирновской водки. Раз в неделю засиживался всю ночь за картами в компании таких же спецов. Эта многие годы не меняющаяся компания умела весело отдыхать, выезжая на природу, рыбачить, охотиться.
Все годы бабушка, мама, а теперь и я храним две его личные вещи- гранитный чернильный прибор и тот самый серебряный "мерзавчик". С прибором связана следующая история. Его деду подарил хозяин   после успешной сбивки штреков золотоносной  шахты. В набор входила пластина с жилой рудного золота из этой шахты, и ее уже во время войны то ли в 42, то ли в 43 поменяла мать на мешок картошки. Все же остальные атрибуты сохранились.
Дед дружил с горным инженером Тульчинским, который в историю нашей страны вошел как провокатор в связи с Ленским расстрелом. Возможно, где- то честно описаны те далекие события, но я их не встречал, поэтому излагаю по памяти детских лет. Известное изречение Ленина (Ульянова) на эту тему - сплошное вранье и клевета, как и все прочее, что он нам принес. И страна до сих пор не оправилась от действий этих "пламенных" революционеров под его руководством.
На бунт рабочих нескольких приисков подбили проходимцы-революционеры, используя факт порчи солонины в бочках. Собственно, никакой порчи-то и не было. Просто одна из "мамок" не уследил, и в бочках завелись личинки мух, которых ныне в некоторых цивильных странах держат за деликатес. Но повод был налицо. Надо пояснить кто такие "мамки". Уже тогда на заре двадцатого века работа велась вахтовым методом. Семьи рабочих жили в поселках, а они по несколько зимних месяцев работали на приисках, до которых порой и добраться было невозможно зимой и весной. Вот на приисках и работали "мамки", которые кормили рабочих, стирали белье, топили печи и т.п. Это были, как правило, могучие женщины до сорока лет, которые могли и за себя постоять и тяжелую физическую работу исполнить. Им хозяева приисков неплохо платили, и эта должность была престижной.
Бунт приобрел масштабы, и власть была настроена решительно подавить волнения силой. Прибыл отряд солдат во главе с ротмистром, у которого на руках был приказ стрелять в случае неповиновения. Тульчинский, который пользовался огромным авторитетом среди рабочих, решил их уговорить  не делать глупостей и прекратить забастовку. Со слов самого Тульчинского, так никто и не выяснил, что случилось в итоге. Рабочие его выслушали и не проявляли агрессии, вдруг раздались выстрелы, и несколько человек упало. Тогда толпа кинулась через мост на солдат, но была остановлена залпом последних. Погибли десятки человек, но кто первый стрелял, осталось неясным. Зная теперь какими мастерами-провокаторами были большевики и их предшественники, можно с большой долей вероятности предположить, что там не обошлось без их подлости. Совсем недавно я  все же прочел у В.Лаврова, на мой взгляд, правдивые слова о тех событиях. Они в принципе подтверждают и мои слова, правда, там нет ни слова о Тульчинском. Каково оказаться в роли провокатора кристально чистому и честному человеку знает только он да его близкие. Но мой дедушка не сомневался в его невиновности и не отвернулся от него.
Самым страшным приговором человеку у моего деда было изречение "гнида недостойная". Если он произносил эти слова в отношении кого-то, тогда такой человек с этим клеймом переставал для него существовать навсегда. И никакие доводы им потом не принимались, никаких фактов он не принимал и, видимо, страдал от такой  упёртости, но ничего не мог со своим характером поделать. Его жизненная позиция в итоге привела к крушению не только его самого, но и всей семьи.
Золотой цех империи исправно работал до самой революции, и его успешной работе способствовали предприниматели, спецы и рабочие, и можно совершенно определенно сказать, что даже в самых глухих местах Сибири никто не жил в нищете. Если часть рабочих  и  пропивала свой приличный заработок, то происходило подобное в межсезонье. Ведь на приисках существовал сухой закон, который строго соблюдался. Конечно, уровень дохода у всех был разный, но владельцы приисков не теряли чувства меры и ответственности. Специалисты и приказчики знали свое дело и честно его выполняли.
Но разве может успокоиться какой-нибудь неудачник или прохвост, от природы таким рожденный, в подобной ситуации? Ведь предельно ясно для них, что в цепочке хозяин-специалист-рабочий, первое звено лишнее, а второе хотя и нужное, но вредное. Хозяина вполне может заменить настоящий хозяин, который и добывает, и создает, и выращивает. Столь примитивное представление на самом деле лежит в основе всех теорий, в том числе и марксистско-ленинской, которой заразилась наша родина на многие десятки лет. Излечение обошлось нам в 50-60 миллионов погибших соотечественников, но рецидивы и сегодня налицо.
Прогнав хозяев с приисков, посадив оголтелых  комиссаров в кожаных куртках, большевики-правители оттопырили карманы для потока золота, а поток не образовался. Что делать? Искать вредителей.  Поотрывали часть голов у неуспевших спрятаться бывших хозяев и части второстепенных спецов, но опять нет результата. Придумали НЭП (новую экономическую политику). Тут же на приисках появились иностранные концессии и начали хищнически добывать золото. Что делает мой дед? Он гонит во все инстанции петиции, обращая внимание властей на растущие безобразия, безответственность и разграбление. Как он мог предполагать, что сама новая власть преступна в основе, что у нее в сейфах давно лежат заграничные паспорта на всякий случай. А мог хотя бы проанализировать поведение ее в гражданскую войну. Ведь победить-то смогли только благодаря жесточайшему террору в отношении собственного народа.
Получив от властей намек на расправу и звание склочника, он вспомнил, что несколько лет назад открыл прииск "Надеждинский", названный  в честь родившейся дочери. С сыновьями и частью рабочих, которые с ним трудились  раньше, начал собственное дело - стал предпринимателем. И он, и все остальные, кто поверил этой власти, в несколько лет преобразили страну, преодолели разруху. И быть бы России опять великой и доброй матерью всех наций, но опять страшный рецидив коммунистической болезни все круто изменил, и  на многие десятилетия погрузил страну в пучину сплошных страданий.
Концессионеры  англичане, бельгийцы, датчане с почестями и украденным капиталом вернулись на родину, а доморощенные "буржуи" согласно теории классовой борьбы стали преследоваться, а многие и лишились жизни только за то, что были патриотами.
Деда арестовали вместе со всеми сыновьями. Сначала ему "шили" шпионаж в пользу англичан, что грозило скорой расправой. Потом из жалости следователя, ранее служившего у деда нормировщиком, оставили статью за присвоение золота и с этим обвинением этапировали в Иркутск, где и осудили на десять лет лагерей.
Но вскоре у правителей созрела идея индустриализации страны. Мировая революция требовала воссоздания мощной армии, а армия нуждалась в вооружении. Бредовая идея многие годы сосала из тела страны последние соки, но для деда оказалась спасительной. Ему, как специалисту, предложили поехать в Кузбасс и заняться строительством шахт. Он выторговал освобождение из- под стражи двух сыновей, Георгия и Николая. А дядю Володю ему разрешили взять с собой. Моего тезку, дядю Виталия, еще в Бодайбо убили в застенках, но к этому трагическому факту я еще вернусь. Так мой дед оказался в Кузбассе, власти снизошли до его расконвоирования, и они с д. Володей честно отрабатывали свою "вину" перед властью, да еще и были благодарны за кусок хлеба и нары в бараке. Ведь могли и голову оторвать просто так. Кто за это кого спросил?
Инженерные знания деда и его умение делать все добротно и быстро сыграли свою роль. Ему разрешили через несколько лет привезти семью, которая продолжала мыкаться в Иркутске, и он уже собрался ехать, как его разбил паралич, и бабушке теперь нужно было ехать за парализованным мужем. Правда первый удар вскоре ослаб, позволяя деду с трудом передвигаться, но речь восстановилась полностью. Он уже был пенсионного возраста, но его продолжали удерживать на работе, хотя к этому времени д. Володя его мог вполне заменить. Вскоре так и случилось, он был полностью  оправдан и уволен с работы. Все его обязанности взял на себя д. Володя, которого тоже оправдали. Он собрался в Иркутск, но тут опять судьба отвернулась от нашей семьи. Вместо Иркутска дедушка попал в Бийск и через года полтора  уже полностью стал инвалидом, прикованным к постели. В этот период мы с сестренкой жили с ним и бабушкой, общаясь каждый день. Я хорошо помню его и могу сказать только одно - ни за какие провинности дедушка ни разу на нас не поднял голоса, ни разу не шлепнул или стеганул прутом. Но с момента смерти бабушки он практически уже не вставал.
Запомнил я один эпизод, когда дедушка плакал. В наших краях обитал, как все полагали, слегка тронутый рассудком мужик. Однажды уже во время войны этот человек пришел к нам под вечер и попросил есть. Его посадили за стол. Во время беседы он, хотя и был бывшим офицером у Деникина, в споре с одним  из сослуживцев мамы горячо защищал советскую власть. Дедушка из соседней комнаты позвал его к себе и сказал слова, которые я запомнил на всю жизнь, поскольку они были сказаны сквозь слезы, которых я никогда у дедушки ни до, ни после не видел. Он проронил их тихо, но четко.
- Сынок, эта власть хотя и загубила многих безвинных, но она подняла народ на войну с супостатом, значит она наша. Спасибо тебе. Ты настоящий русский человек!
Вскоре дедушка умер, а тот человек донашивал его одежду, поскольку пропивал все и мог заявиться совершенно голым в лютый мороз.
Я горжусь своим дедушкой, хотя от его жизненной позиции пострадали его дети, пострадал он сам. Если бы он "спрятался", как сделали многие его знакомые, то лозунги типа "грабь награбленное" нашей семьи бы не коснулись, и, возможно, все было бы по  другому. Но хорошо умничать задним числом. Он, несомненно, был патриотом и не мог проходить мимо дури новых властителей. Может быть, помня о судьбе деда, я не кинулся в бизнес в Ельцинскую пору и теперь пребываю в положении тех, кто мешает своим присутствием всяким Хакамадам, Чубайсам и прочей дряни. Но некоторые мои сослуживцы уже давно не считают копейки. Хотя, какую бы удачную историю с обогащением не анализировать, всегда найдёшь обман, подлог, взяточничество и прочее. А во времена НЭПа предприниматели были на порядок честнее, потому и смогли поднять страну себе на горе.
Похоронен мой дедушка рядом с бабушкой в Бийске, которому не хватало места для новых домов, и кладбище снесли, и мы, будучи тогда уже далеко от Бийска, слишком поздно узнали об этой акции и потеряли место их  захоронения навек.               
    3. Анна Павловна (бабуся)
Анна Павловна Оглоблина так в девичестве она звалась. Приютское воспитание видимо в отличие от нынешних детских домов было значительно основательней и целенаправленней.
За бабусей не было никакого приданого, кроме юности, доброго характера, порядочности и умения находить мудрые решения. А ведь ее отец был купцом первой гильдии, владел десятками домов, барж и пароходов на Енисее и Лене. Но бабушка рано лишилась матери и жила при мачехе, которая сразу после смерти  отца бабушки сплавила ее в приют.
Бабуся пришла к деду в одном платье и туфлях. Уверен, что до конца дней они любили друг друга искренне и глубоко. Тому множество фактов. Они  уважали мнение друг друга. Однако бабуся никогда не перечила деду, если тот принимал решение. Видимо, с самого начала у них были строго распределены обязанности. По дому дед ничего никогда не делал, все эти заботы лежали на бабусе. А ведь она почти с интервалом в полтора - два года нарожала девятерых (один из сыновей, Павел, умер во младенчестве) ребят. И все же она успевала следить за заготовками провианта, одежды, дров и многого другого. Никто никого не воспитывал специально, никто не контролировал поведение. Но бабуся всегда распределяла обязанности, и не дай Бог, если ей приходилось обращаться к дедушке за помощью. Тот не ругался, не бил, но его авторитет бабусей поддерживался на таком уровне, что прибегать к его вмешательству считалось крайней и недопустимой мерой.
Она и до замужества была в теле, но после первых родов раздалась совсем и весила около ста кг, но дедушка от этого не страдал и никогда ей не изменял. Эта семья питалась всегда очень хорошо до революции. Самой любимой пищей у бабуси был омуль с душком. Она шла по рыбным рядам на рынке и нюхом определяла, какой продукт брать. В ее кладовых в изобилии хранилась лососина, замороженные таймени, мешки кедровых орехов, грибы, варенья из лесных ягод и прочее. Все дары тайги заготавливали сами. Сыновья (кроме д. Володи) уже в 13-14 лет охотились, рыбачили. У каждого ребенка с трех-четырех лет была своя собака, и бабуся строго следила, чтобы хозяин пса усердно и правильно ухаживал за ним. На дворе всегда было две-три коровы, бычки и телки, несколько свиней и куча кур. Были даже козы. За всем этим хозяйством ухаживали дети и домработница. Бабуся успевала и пряжу плести и носки вязать, постепенно приучая к этому и дочерей.
Так они постепенно приближались к трагедии страны и своей собственной. Революция, конечно, сделала их жизнь более скромной, но  хозяйство, которое бабушка наладила, кормило всех исправно даже тогда, когда исчезнувшие предприниматели перестали платить деду зарплату. Несомненно, благодаря политике бабушки они успели накопить некоторые средства. К тому же революция в тех местах зверствовать начала не сразу. Подрастая, ребята отправлялись в гимназию, но лето проводили на приисках с родителями.
К моменту ареста дедушки только т.Оля успела окончить гимназию,  выйти замуж, сменив фамилию, и уехать в Иркутск. Это ее и спасло от репрессий. Бабуся осталась с тремя дочерьми, всех их тут же выгнали из гимназии. Дядя Володя был исключен из университета, а дядя Николай из реального училища. У семьи отобрали дом и всю живность. Бабусю приютили рабочие прииска и бывшая домработница Нюра. Слово лишенец на многие годы приклеилось ко всем Лазовским. А это означало невозможность получить достойное образование, устроиться на хорошую работу, быть полноправным человеком. Несколько легче становится от мысли, что таких лишенцев, пораженных в правах, в стране насчитывалось миллионы. Последними в этом списке оказались немцы из Поволжья. Я в институте дружил с одним из них и понаслушался  о советской демократии.         
Пока у бабуси было что поменять на продукты они жили более менее сносно. Много денег уходило на взятки охранникам в застенках ЧК, которые иногда позволяли передать продукты дедушке и сыновьям. Они  и сообщили о сроке этапирования дедушки в Иркутск. Бабушка решила следовать за ним и стала искать способы попасть на пароход или хотя бы на баржу. За эту услугу она и три дочери вынуждены были в течение трех недель трелевать лес из замерзающей воды на берег, зарабатывая возможность ехать за дедушкой. Но их обманули, и они не смогли в навигацию попасть в Иркутск. Всю зиму дочери работали прислугой за кормежку, а бабуся проболела, простыв в ледяной воде.
Она в эту зиму потеряла сына Виталия, тело которого ей даже не отдали, чтобы похоронить. Каково ей было, ведь там же и теми же сволочами  подвергались пыткам еще три сына и муж. И кто мог сказать, выйдут они живыми или последуют за Виталием. Твердость духа бабуси  спасла дочерей от голодной смерти, поскольку она им постоянно внушала, что вот-вот все исправится, что опять они все будут вместе. Главное, она ни разу в те страшные периоды не связывала их несчастья с властью. Она постоянно твердила, что все придумал Яшка, которого когда-то выгнали из гимназии, и он подался в революционеры. Он учился в одном классе с Виталием и последний часто ему давал по морде за издевательства над кошками и собаками.      
Как не пыталась бабуся поспеть за дедушкой и сыновьями, но не успела. Она приехала в Иркутск и знакомые передали ей записку от дедушки, где он сообщал, что как только устроится, то постарается вызвать ее к себе. Он строго настрого просил бабусю не делать попыток искать Георгия и Николая, которым он приказал уехать подальше после освобождения на несколько лет. Бабуся, видимо, и сама поняла, что не Бодайбинские Яшки виноваты, а московские Яковы Михайловичи (Свердлов) и иже с ними. Она категорически запретила дочерям на людях говорить, что у них есть братья. Она также запретила упоминать о т. Оле, и последняя через вторые, третьи руки передавала им иногда съестное. Ее муж был хорошим врачом, имел собственную клинику, но успел свернуть предпринимательство и "спрятался".
Бабуся устроилась на квартиру у своих знакомых, вернее у подружки по приюту, и пока был жив муж т. Оли, они не испытывали особых проблем с питанием. Видимо, бабуся, следуя дедушкиной просьбе, решила растолкать всех детей подальше от Иркутска. Она заставила мою мать выучиться на счетовода, тетю Лиду на радистку, а младшую т. Надю опять же через знакомых устроить в няньки в Магадан. Оставила она при себе только мою мать.
Так за несколько проклятых лет большая дружная семью, которая бы могла принести отечеству много пользы, исчезла, растворилась. Только можно предполагать, сколько пережила эта мужественная женщина, которая не ожесточилась, не опустила руки, а продолжала делать все возможное и невозможное, чтобы сохранить своих детей. И ей это удалось. Первым внуком, которого она увидела, была Лиля- дочь тети Лиды, которую бабуся доращивала в русской печи, поскольку та родилась шестимесячной. Потом был я. С момента моего рождения и до ее смерти в 1940 году мы были неразлучны. Она меня выходила, хотя я родился вполне здоровым. Вероятно, при ее участии мне дали имя в часть погибшего Виталия. Правда, мама никогда не говорила, что не сама была инициатором так меня назвать.
За несколько дней до ареста моего отца, который как и вся моя семья был вне закона у советской власти, мы втроем в спешке отбыли в Бийск, где к тому времени т. Оля купила полдома, следуя рекомендациям умного мужа, утверждавшего, что от этой окаянной власти можно спастись, убегая от прохвостов, которые забавы иногда ради накатают на тебя донос. Этот период жизни я помню очень хорошо. Бабуся занималась хозяйством, а мама работала уже бухгалтером. Вскоре к нам присоединилась дочь т. Лиды Лиля, которая на год была старше меня и значительно умнее. А вскоре приехал и дедушка, и мы дружно зажили, имея собственную корову, свинью, кур и собаку "Сатана", с которым я иногда делил общую миску с картошкой. Бабуся узнавала об этом от Лильки, сокрушалась и кормила меня тыквенными семечками, опасаясь за мое здоровье. Но молоко, творог, кедровые орехи, овощи с собственного огорода, где бабуся постоянно что-то делала, позволяла нам расти здоровыми и упитанными. Правда, в округе на нашей Кольцовской улице все жили с собственных огородов вполне прилично. Да и в войну огороды спасали от голода многих.
В ее хозяйстве жила удивительная свинья. Перед тем как ей опороситься, она уходила в лес и полтора-два месяца не появлялась во дворе. Она приводила потом из леса по четыре-пять упитанных поросёнка. Такие фокусы она устраивала два года подряд. Но в год смерти бабуси ушла и где- то пропала,  скорее всего зарезали волки.
Настали грустные времена. Дедушка все чаще  болел и когда его в очередной раз разбил паралич, бабусе довелось испытать опять много горя. Будучи тучной, она вынуждена была ухаживать за беспомощным мужем, пока моя мать была на работе. Видимо эта чрезмерная нагрузка оказалась причиной ее короткой болезни и смерти от разрыва селезенки. Незадолго до этой трагедии, я ее опять огорчил. Вырезал из ее единственной юбки кусок материи для Лилькиной куклы. Как сейчас помню, бабуся жарила любимые нами оладьи, стоя у плиты, а я сзади пристроился с ножницами и вырезал приличный кусок. Странность заметила мама, придя с работы. Все взрослые долго хохотали, выяснив, что бабуся успела в таком виде сходить на рынок. Отделались мы с Лилькой недолгим стоянием в углу. А хоронили бабусю в этой самой юбке. Как же мне становится всегда тошно от этой истории, достаточно ее вспомнить. Но мне тогда было всего пять лет.
Бабусина жизнь состояла из светлых и черных полос. Первую черную полосу ей устроила мачеха после безбедного детства в отцовском доме. Потом была опять светлая полоса от замужества на протяжении более двадцати лет, а потом сплошное черное до самой смерти, устроенное ей советской властью. Умирала она с болью за всех своих детей: т. Оля одинока, моя мать, т. Лида и т. Надя не устроены. О двух сыновьях ни слуху, ни духу. У д. Володи в личной жизни ничего тоже хорошего. А на поверку вышло, что судьба бабуси оказалась более удачной, чем, например, у моей мамы. Но горя она хлебнула сполна. В моей памяти она осталась всегда улыбающейся, чем-то вечно занятой и зачастую гладящей своей пухлой теплой рукой мои вихры. Прошло  уже  более шестидесяти лет, но ты, бабуся, в моей памяти останешься живой по настоящему русской, чудесной женщиной. И я горд, что являюсь твоим благодарным потомком. Вы с дедушкой надеялись, что ваши дети и внуки будут достойными вас и счастливыми. Последнего для большинства из нас не получилось, но и те, кого вы успели подержать на своих руках, вас не опозорили, прожили достойную жизнь.
4. Николай (дядя)
После застенков ЧК он уехал на Дальний Восток, осел в г. Сучанске, где обзавелся семьей. Все эти сведения описываю со слов его сына Юрия, который объявился у нас с матерью в Борисове под Минском, где мы тогда жили. Шел 1957 год.   Видимо, мама знала адрес д. Коли и переписывалась с ним, но меня не посвящала, поскольку до конца дней не избавилась от страха перед власть предержащими. Иначе откуда бы Юрка узнал наш адрес, и вряд ли обошлось  без просьбы д. Коли устроить сына. А может все это моя выдумка. Просто после смерти отца он самостоятельно поехал в Белоруссию. Дядю Колю я видел только на фото и самый последний снимок относится к периоду его учения в реальном училище. Где покоится его прах, когда он умер, как прожил после освобождения, теперь я вряд ли узнаю. Был ли он счастлив, кто его жена - все осталось за стеной, разделившей мертвых и живых. 
5. Ольга (тетя)
Из всех четырех сестер она отличалась статностью и красотой. Даже в глубокой старости ее красота обращала на себя внимание. Она единственная из всей семьи кого не тронул каток репрессий. Она единственная окончила гимназию и медицинский техникум, а  потом институт. Бог не послал ей детей, но дал два или три года счастья с достойным человеком, фамилию которого она носила всю свою долгую жизнь. Радушинскую Ольгу Иосифовну знали многие в Новосибирском мединституте. Она работала ассистентом у легендарного профессора Ромадановского - человека с мировым именем. Юра Бородин тогда на кафедре нормальной анатомии аспирантом помогал моей тете делать экспонаты. Потом он стал ректором, президентом Сибирского отделения Академии медицинских наук. Но это было уже в семидесятые годы. Тетя Оля в моей жизни сыграла громадную роль, но пойдем по ее жизни в хронологическом порядке.
Я не знаю точно, сколько она прожила в Иркутске после смерти мужа, но она успела окончить медучилище и помогала ему. В Новосибирске она окончила мединститут  уже после войны, но перебралась туда, видимо, еще до войны. В Бийск к нам она приезжала каждое лето и усердно воспитывала нас с Лилькой. Первый акт воспитания помню в подробностях. В то лето нам привезли из Магадана двух сыновей тети Нади, Юрку и Олега. Они были золотушными заморышами  (по сравнению с нами), видимо, причиной их плохого здоровья был авитаминоз. Все взрослые стали крутиться вокруг них, и нам с Лилей такой разворот событий не понравился. По идее Лили я сыпанул им в глаза песок из кучи рядом с домом. Гвалт начался невероятный, и т. Оля решила немедленно везти несчастных в больницу. Моя мать пригнала коляску с работы, и их повезли, а нам с Лилькой захотелось тоже прокатиться. Мы стали цепляться сзади, и т. Оля охаживала нас прутом, что было очень больно и обидно. Ведь нас кроме совсем  не больных шлепков по попкам и углом никто никак не наказывал. Когда, уже будучи взрослым, я напомнил т. Оле эту историю, она начисто все отрицала, хотя созналась, что если бы не ее строгость, то неизвестно что бы из нас вышло.
Хорошо помню как мы то ли в июле, то ли в августе 1941г. дежурили на берегу Бии, ожидая с очередной баржой т. Олю, которую мобилизовали как медика в одну из сибирских дивизий. Войска разгружались с пароходов и барж и дальше на фронт уже ехали по железной дороге. Чудо свершилось - в этом нескончаемом потоке людей, лошадей и машин нашлась наша т. Оля. Она была в офицерской форме, которая ей очень шла. Мы все бегом кинулись  на нашу Кольцовскую улицу, чтобы т. Оля повидалась с дедушкой, который почти не вставал с постели. Смерть бабуси в 1940 лишила его последнего желания цепляться за жизнь. Все плакали и думали, что видим т. Олю последний раз. Нам-то с Лилькой все было просто интересно, и истерика т. Лиды и матери нас даже забавляли. Не плакал только дедушка. На прощанье он тихо сказал:
- Прощай, Оленька. Прости, если можешь.
Все женщины опять заплакали и пошли уже на станцию, где протолклись до вечера, пока в теплушках не отправилась на фронт ее часть. Осенью мы получили от нее единственное письмо, и взрослые поняли, что она находится под Москвой.
С момента отъезда т. Оли на фронт в нашу с Лилей обязанность входило слушать передачи "От советского информбюро". Мы все запоминали дословно и вечером пересказывали родителям про число убитых фашистов, подбитых танках и самолетах. Но каждый день список городов сданных немцам все рос и рос. Когда пал Смоленск дедушка попросил дать ему выпить водки, которую уже давно не пил. Заполнив свой "мерзавчик" он произнес:
- За упокой земли русской. Таля (так он звал мою маму), Оля попала в мясорубку. Каким я был   дураком,  что отказал твоему и ее ухажеру из Англии. Вы бы хоть спаслись.
Мама заплакала и попросила дедушку не вспоминать старое. Больше дедушка не прикасался к серебряной рюмочке и завещал ее мне перед самой смертью. Хотя она хранилась десятки лет у мамы. Я иногда достаю серебряную бутылочку и рюмочку и представляю, сколько приятных минут они в свое время доставили моему дедушке Иосифу, пережили его и конечно переживут меня, но мне есть кому ее завещать - опять же Виталию, сыну моей дочери.
Грусть не покидала нас до весны 43года, пока не пришла весть от т. Оли. Она выжила, а молчала потому, что больше года пролежала в госпитале с полной потерей памяти и полностью парализованной. Она приехала осенью, но не застала дедушку живым. Была страшно худой и какой-то совсем другой. Все о чем-то думала, вздыхала и часто плакала. У нее явно произошел какой-то сдвиг. Примерно месяц она прожила у нас. Дело в том, что по неизвестной мне причине сразу после смерти бабуси дом был продан, и мы переехали в барак при конторе, где работала мама. Корову нашу давно украли, и только мы с Лилей не испытывали голодных дней. Спасал от полного голода и нас, и наших родителей кедровый орех. Он, видимо, и т. Олю хорошо поддержал. Вскоре она уехала в Новосибирск. Но однажды вечером сёстры  ее разговорили, и она поведала следующую историю. В моей памяти остался следующий рассказ.
"Я служила в медсанбате. Однажды нам на нескольких полуторках пришлось вывозить раненых с передовой. Еще при движении в сторону фронта у нас разбомбило две или три машины. Погибли водители и три наших девчонки. Как только прекращалась метель, их самолеты не давали никому ни пройти, ни проехать. Они даже охотились за каждым человеком. Нам поначалу повезло. Быстро еще в темноте погрузив раненых, мы двинулись обратно. Мела поземка и самолеты не летали. Уже примерно проехали полпути как раздались выстрелы и кто то закричал "Десант, разбегайся". Началась паника. Все раненые у нас были неходячие. Я ехала в кабине третьей или четвертой машины. Мой водитель на ходу открыл дверку и выпрыгнул, а машина уткнулась в сугроб и заглохла. У меня был револьвер, и я твердо решила живой не сдаваться. Открыла кобуру и вылезла из кабины. Из под брезента кузова высунулась голова раненого молодого парня, и он  сказал мне: "Родненькая, спасайся. Ты нам все равно не поможешь. Беги в лес, пока они не дошли до нас, а пистолет отдай мне. Хоть одну сволочь, но уложу".
Ничего не соображая, я кинулась через поле к  лесочку и обессиленная упала в первых же кустах. Видимо в меня стреляли. Вокруг веточки кустов взрывались и сыпались на снег. Но я ни разу не оглянулась. Лежа в снегу, я слышала автоматные очереди, одиночные выстрелы и стрельбу пулеметов. Постепенно пальба стихла, и я услышала, что ко мне кто-то идет. Снег заскрипел совсем рядом, и я попрощалась с жизнью, вспомнив всех вас в одно мгновенье. Подошедший отвернул воротник моей шинели и сказал: "Это  военфельдшер наш и кажется живая". Это были последние слова, которые я слышала и провалилась в черноту.
Очнулась я уже через много месяцев в Челябинске, но еще долго не могла ничего вспомнить. Когда вернулась память, сразу же вам написала. После всего этого мне выдали белый билет, а врачи так и не смогли понять, что же со мной произошло".
Вскоре она уехала и побывала в Бийске  только много десятилетий спустя. В 1982 году после работы на Кубе я приобрел "Волгу" и уговорил маму, т. Лиду и т.Олю проехать на новой машине из Новосибирска в Бийск и пройтись по любимым и памятным местам. Они тогда втроем уже жили в Питере. Самолет доставил трех сестер к нам, и мы поехали по знаменитой трассе Новосибирск - Барнаул. Она по тем временам была лучшей бетонной дорогой. Но там, где она проходила рядом с деревнями,  бетон весь выкрошился. Многие, не зная такого положения, зачастую оказывались в кювете. Причину мне объяснил один знакомый. Строители сбывали цемент крестьянам деревень по бартеру за самогон.
Мы нашли многих знакомых мамы и т. Лиды, посмотрели на бывший наш дом. Теперь он мне показался совсем маленьким и невзрачным. Вечером две сестры-подруги т. Лиды собрали застолье и вспомнили многие истории и моменты из жизни. Почему-то все время разговор возвращался к периоду Отечественной войны, как помогали друг другу. Вспомнили и бабусю, и дедушку. Вспомнили и историю, связанную со мной и Лилькой, которую я напрочь забыл.
Дело было так. После кражи нашей коровы, голод  крепко прижал и взрослых и детей. Кто-то из наших сверстников узнал, что в складе "Племзаготконторы", где работала моя мать, хранится подсолнечный жмых. Мы решили сделать подкоп. Склад размещался почти рядом с откосом у знаменитого Чуйского тракта. Прорыв метров пять, мы очутились внутри. Было нас человек пять. Каждый взял по плитке, и мы ретировались. Так продолжалось несколько дней. У нас с Лилькой "пропал" аппетит, и бдительные родители повели заболевших в больницу. Старушка-врач крутила, слушала, но никаких болезней не нашла. Единственное предположение-заразились глистами. Но вскоре все открылось. Дыру в складе заметил завхоз, который заявил, что пропало 150 кг жмыха. Хорошо, что управляющий, зная жуликоватость этого мужика, не дал хода случившемуся. А ведь повернись дело по другому, и у мамы были бы большие неприятности, ведь шла война.
В тот вечер над  этой историей все долго хохотали. Особенно т. Оля. Никто не мог вспомнить, какое наказание мы понесли. Т. Оля под конец меня спрашивает: "Как ты думаешь, Витька, если бы партийные органы знали об этом факте из твоей биографии, рекомендовали бы они тебя в директора?" Опять хохот, и так до самого позднего вечера.
Рано утром мы поехали обратно. Расставались со слезами. Все старушки понимали, что на этом свете уже вряд ли им суждено встретиться. Я ехал и все думал: "Как бы и мне поддеть любимую тетушку?" И случай тут же подвернулся. Около лесочка она попросила остановиться. Видимо у нее расстроился желудок после вчерашней жирной пищи. Она ушла в лес. Я тут же подговорил т. Лиду как себя вести, когда она вернется. Мама и моя жена согласились подыграть. Мы тронулись дальше и тут т. Лида говорит: "Слушайте, что это в машине говном запахло?" Мать и Маша (так звать мою жену) принюхались и согласились. А т Оля  говорит, что ничего не слышит. Но тетя Лида не успокаивается. Я едва сдерживаюсь от хохота. Наша старшая опять просит меня остановиться и быстро-быстро опять идет в кусты. Тут мы не выдержали и дружно расхохотались. Т. Оля все поняла и очень обиделась на младшую сестру, которая меня тогда не выдала. Много лет спустя я признался   в своей инициативе. Но вернусь в те годы, чтобы не нарушать принятую хронологию.
После отъезда т. Оли в Новосибирск из Бийска мы с ней встретились через десять лет. Я приехал к ней и должен был  поступать в сельхозинститут, поскольку там  не надо было сдавать экзамен по иностранному языку. За год до этого я срезался в Питере в лесотехнической академии, не добрав одного балла. Она имела комнатку в коммунальной квартире почти на окраине города. Там я и поселился. За стенкой жил Юрий Назаров, который впоследствии стал известным артистом. Более целеустремленной натуры я не знал.
 Тогда т. Оле было всего 54 года и, возможно, мое присутствие очень ей было некстати. Но она меня приняла, и четыре года мы жили одной семьей. Конечно, я чем то ей помогал и по дому и вне. Но если бы не ее решающее  участие в моей жизни, не видать бы мне высшего образования, и не подался бы я в науку, если бы через нее не общался с интересными, умными и неординарными людьми. Ведь я и в сельхозе не добрал одного балла, и она меня через друга - доцента определила кандидатом. Но в сессию я первый и последний раз завалил один экзамен, что для кандидата смерти подобно. Но и здесь спасла меня т. Оля. Вопреки всем правилам мне позволили пересдать, и со второго семестра я стал настоящим студентом. Освоившись с этой ролью и сдав экзамены по сопромату, я как-то ей заявил, что для учебы в мединституте не нужны ни способности, ни ум, а только прочную задницу. Т.Оля молча достала из шкафа маленькую височную кость человека и спросила, за сколько я изучу ее. Я ляпнул, что мне хватит часа. Тогда она дает мне книгу Анохина, открывает нужную страницу и сказала: "Изучай". Я сообразил сначала посчитать, сколько там этих названий и после 93-го честно признался в своей несостоятельности.
В тот период т. Оля завершала диссертацию и пропадала на кафедре допоздна. От нее вечно пахло формалином, руки выглядели так, как будто с них сняли кожу. Она исследовала седалищный нерв и сделала никому до тех пор не известное открытие. Оказывается, аномально у некоторых индивидуумов он раздвоен, что встречается очень редко. Но такие люди и звери не заболевают такими болезнями как радикулит и прочее. Доказать столь интересное свойство ей помог несчастный случай в городе - сгорел зоосад и множество животных погибло. Она то и препарировала их, начиная от медведей, обезьян, кончая мелкими позвоночными. Все говорили, что за эту работу она получит сразу степень доктора наук.
И вот однажды в трескучий мороз я вернулся вечером из института и вижу такую картину. Сидит моя т. Оля у печки и лист за листом уже отпечатанной диссертации кидает в топку. Я обалдел форменным образом. Ведь последние полгода только и разговоров было о защите, об оппонентах и прочем. Даже я принимал участие в ее диссертации - вычерчивал этот злополучный нерв по ее эскизам.
- Что вы творите! - заорал я и выхватил оставшуюся пачку у нее из рук. Она ничего мне не сказала и ушла на кухню и через некоторое время принесла мне поджаренные макароны. Я опять ее спросил, почему она жжет диссертацию и в ответ услышал:
- Витька, мне хочется еще пожить, а эта защита загнала вчера Веру Александровну в могилу. Я уже профессору сказала, что никакой диссертации защищать не буду, провались она пропадом.
Вера Александровна была ее закадычной подругой и работала доцентом на соседней кафедре. Это была очень эффектная высокая женщина, с красивыми стройными ногами. У меня к тому времени сформировался образ желанной женщины, и она полностью соответствовала ему. На другой день после защиты она скоропостижно скончалась, и  это напугало мою тетю так, что ничьи уговоры не подействовали. Спасенные от огня 40-50 страниц я долго хранил, но и они потом где- то затерялись. Что удивительно, я заметил, что моя тетя очень не переживала за содеянное. Через полтора года она ушла на пенсию и вскоре переехала в Лиепая, разменяв свою комнатушку с какими-то идиотами, добровольно решивших поселиться в Сибири. Мне пришлось съезжать на новое место, ускорив процесс наметившейся женитьбы. Единственным родственником на моей свадьбе была т. Оля, которая меня благословила. Но до этого произошло несколько событий.
Мы по утрам обычно ездили в институтском автобусе, но он вечно ломался. И вот однажды мы сели на рейсовый автобус. Она зашла в переднюю дверь и села на лавку, где пассажиры располагались спиной к водителю. Через некоторое время все пассажиры начали смеяться. Посмотрев вперед, и я взорвался от хохота. Моя тетушка удерживала на коленях лилипута лет пятидесяти,  он  же пытался избавиться от ее объятий. А она возмущалась: "Ну что за беспокойный ребенок! Сиди спокойно, тебе говорят!" Наконец она не выдержала и спрашивает: "Где у этого непоседы родители?" Тут уже народ взорвался таким хохотом, что и она заметила несуразность и отпустила "ребенка". Он стоял к ней спиной, и, конечно, она хотела устроить в толчее человечка. Вечером я  соседям рассказал эту историю, и мы дружно опять смеялись. Комизм положения все представляли живо при моих комментариях. Она сама тоже искренне смеялась.
Я часто знакомился со студентками их института. Тетке тут же докладывали, с кем я общался на танцах или катке, и всех моих избранниц она обычно браковала и говорила:
- Ну почему у тебя такой испорченный вкус. Что ни прости Господи, так ты с ней якшаешься. Давай я познакомлю тебя с дочерью Ромадановского.
 Видимо она имела разговор на эту тему с профессором и как-то мне заявила, что мы должны вскоре пойти к ним в гости. В оставшиеся дни до похода мне пришлось осваивать уроки этики и эстетики, что чем есть, как держать вилку или ложку и т.п. В назначенный вечер мы поехали в гости. Профессорская квартира находилась в центре города и выгодно отличалась от всего того, где мне пришлось обитать. Девчонка оказалась приличной. В меру стройна, умненькая, начитанная и не зануда, как я предполагал. Мы ведь тоже не вчера с дерева слезли, прочли тоже много книг, правда, по стихоплетству у меня были большущие белые пятна. Наконец, мы сели за стол. И тут я впервые увидел три вилки у своей тарелки, которые лежали на серебряных козликах. Зачем три, если тарелка одна с жаркое. Сосредоточившись на технологии правильного поведения и поняв свою некультурность, вдруг решил плюнуть на все этикеты. Съев вкусное жаркое, поднял тарелку и вылизал ее. Когда глянул на хозяйку застолья, то понял, что она на грани обморока. На тетке не было лица. Профессор сделал вид, что ничего не заметил, и только его дочь не могла удержаться от смеха и, прыснув, убежала из-за стола. Больше нас не приглашали. Тетя все допытывалась, что я хотел показать тем безобразным поступком. Я оправдывался одним, заявляя: "Я как подумал, что всю жизнь придется помнить какую вилку на какой козлик положить, так жутко стало!" На что она мне заявила.
- Дурак, ты, дурак, племянничек!
Она очень отрицательно относилась к моему участию в институтской футбольной команде. Мне она часто помогала "зализывать" полученные раны. А когда мне переломали все фаланги на правой ноге, ее терпению пришел конец, и она уселась писать письмо моей матери, что для меня было крайне неприятно. За неделю до этого мы играли с железнодорожниками, а их стадион находился рядом с нашим домом. Тетка иногда с подругой ходила туда посидеть на лавочке, и поневоле наблюдала и за нашим матчем.
Вечером она мне говорит: "Ну что за идиотская игра, носятся туда-сюда в пыли и матерятся. А одному дураку бутсом заехали в голову. Так он перебинтовался и опять бросился в эту собачью свалку". Потом пристально посмотрела на меня и опять говорит: "Так это ты был? То- то я тогда подумала, что тот парень на тебя смахивает. Что ты мне врал, что бровь разбил о косяк? Ну, Витька, плохо ты кончишь! Врешь человеку вдвое старше тебя".
Начав учебу на четвертом курсе, я устроил тетушке большие неприятности, подхватил гепатит да так, что чуть богу душу не отдал. Она выложила все свои скудные накопления на поддержание меня, чуть не каждый день ходила ко мне, оставляя последние гроши на базаре. Ее в белом халате как врача пропускали в наше инфекционное отделение. После выписки через два месяца мы с ней расстались на год, поскольку пришлось мне взять академический отпуск.
Она поселилась в Лиепая рядом с чудесной библиотекой. Город в те времена отличался он наших и интересной архитектурой, и чистотой, и агрессивно настроенными местными жителями к нам русским. Однажды мы заявились к ней всей семьей, у меня уже росла дочь. Квартирка у тетки была уютной, но очень маленькой. Жила она скромно и занималась обширной перепиской с Сибирью. Читать не любила и никакой политикой и экономикой не интересовалась. Ее пенсии хватало на скромное существование. В Лиепае она не обзавелась друзьями и вскоре поняла, что среди литовцев ей не ужиться. Она не могла понять, почему на нее смотрят как на оккупанта или отождествляют с ненавистной для них советской властью. Она не кидалась доказывать, что ее семья пострадала от большевиков, может больше их. Вскоре подвернулся вариант поменяться на Выборг, и опять поехали контейнеры с ее небогатым скарбом на новое место.
Выборг мне запомнился такой же прекрасной архитектурой домов и толпами пьяных финнов, приезжавших на день расслабиться от "невыносимой" жизни при действующем сухом законе на родине. И здесь у нее оказалась малюсенькая квартирка в доме у вокзала. Но все понимали, что старость не за горами и надо съезжаться, чтобы друг другу помогать.
В Ленинград она попала уже в комнатушку в коммуналке. Наконец, все три сестры стали жить в хорошей трехкомнатной квартире на «Песках» у Московского вокзала. Впервые в жизни им  повезло, но это особый вопрос. Оттуда мы и проводили ее в последний путь. Скончалась т. Оля в возрасте 88 лет.
Когда-то я всем жаловался, что она не позволяла мне возвращаться позже десяти часов вечера, что и послужило причиной моей быстрой женитьбы. Я много раз на нее обижался за строгость и кажущуюся предвзятость, а что бы из меня получилось без ее участия? Она отдала мне четыре года  непрерывных волнений и никогда меня не попрекнула, никогда ничего не попросила. Я же покупая свой первый "жигуль" у всех них нахватал денег и отдавал очень долго и не все. Единственное мое участие в ее быте - это какие-то сувениры и вещицы, привезенные с Кубы. Тетя Оля напоминает мне о себе каждый день. В память о ней у меня на кухне висит настенный финский холодильник, старенький и нерабочий, но он будет висеть пока здесь я хозяин.
Этот достойный человек прожил долгую, честную жизнь на скромную зарплату, испытала она и искорку счастья. Но,  больше  это была сплошная борьба за выживание в страхе за себя и сестер, за нас.
Мы с ней встречаемся обычно раз в год. В небольшой нише пантеона стоит вазочка с искусственными цветами и изредка дополняется скромным букетом из живых цветов - это все на что я способен в нынешние времена. Неужели нашим внукам уготовлена еще более убогая жизнь. У т. Оли не было детей, но для меня она больше чем тетка, она была и будет мной любима.
6. Володя (дядя)
Единственный из четырех дядей, с которым я общался и видел что это за человек. Первый раз я его увидел где-то  в 1956-57 году. Однажды сразу после весенней сессии т. Оля обратилась ко мне с вопросом:
- Не хочешь ли перед поездкой в твою любимую Белоруссию заехать на несколько дней к д. Володе? У нас с матерью к тебе просьба внимательно посмотреть на их жизнь, а потом нам рассказать.
- Конечно, поеду, я же в тех краях никогда не был и никого их не видел, - отвечал я.
Несколько раньше я обратил внимание на интенсивную переписку тетки с моей матерью. Они что- то задумали и пытались найти решение.
Так я попал в Сталинск (а, может быть, уже в Новокузнецк, кажется Никита Хрущев, палач со стажем обливал грязью такого же палача, но последний хоть что-то полезное сделал для страны, а первый только ее позорил потом, как и его наследник по партии преступник Ельцин). У семьи Владимира Иосифовича, состоявшей из пяти человек, была огромная квартира в двухэтажном доме в шахтерском поселке. Стояла добротная мебель, и было много книг разбросанных по всем комнатам.
Мой родной дядя был коренастым с великолепной слегка вьющейся копной уже седеющих волос, выдвинутым подбородком, серыми глазами, высоким лбом, который украшал глубокий шрам с голубоватым оттенком, и обворожительной улыбкой. Шрам он получил еще молодым при аварии в шахте. Тогда же еще и эпилепсию на всю жизнь. Ему очень шла шахтерская форма с двумя большими звездочками в петлицах. К моменту нашей встречи он занимал какую-то важную должность в горном  тресте и в шахту теперь спускался иногда только с инспекциями. 
Тетю Шуру - жену д. Володи я видел всего несколько раз. Она прибегала, что-то искала и опять исчезала и даже не ночевала иногда дома. Я общался с дочерью Ириной и изредка с младшим сыном Валеркой. Старшего не было и мне никто не хотел объяснить, где он. Скорей всего он жил отдельно, а возможно сидел в тюрьме за драку, такой намек сделала Ирина. Я бы мог уточнить у брата - Валерки, но специально не делаю этого, ведь пишу воспоминания и так, как они отложились в моей памяти.
Тетя Шура мне сразу не понравилась. Мне было непонятно, почему неработающая женщина не готовит и не кормит семью, почему не ночует дома, почему такая неопрятная? Отважился и спросил д. Володю насчет ее отлучек и услышал следующее:
-Да,  ну ее к черту, стерву! - больше он ничего не сказал и ушел в соседнюю комнату. Присмотревшись, я обнаружил, что все дверки в шкафах, столах и тумбочках выворочены беспощадным образом. Вскоре мои опасения подтвердились. Мы сидели втроем и ели макароны по-флотски, которые приготовила Ира. Валерка где-то носился. Заходит тетя Шура, изрядно выпившая, и начинает требовать деньги у д. Володи. Он пытается увести ее в другую комнату, ему очень неловко передо мной. Она сопротивляется и начинает дико орать: "Убивают, убивают…". Д. Володя со словами "Чтоб ты провалилась, стерва", уходит в другую комнату. Тогда т. Шура обращается ко мне и говорит: "Вот ты видел, как он со мной обращается, я  голодаю, а они мне копейки не дадут никогда. Я знаю, зачем ты приехал. Передай этой своей тетке, что развода я ему не дам. Он мне жизнь сломал. Я его убью скоро". Тут не выдержала Ира и погнала ее из дома. С такими сценами раньше я не сталкивался.
Ирина была моей ровесницей. Тогда она уже расцвела невестой, была стройна и обаятельна, и шарм ей придавала примесь шорской крови от матери. По вечерам во дворике у дома собирались парни с гитарой и пели блатные песни. Среди этой компании Ирина пользовалась авторитетом. Домой она возвращалась заполночь, а Валерка еще позже.
После этой сцены она мне призналась, что мать уже несколько лет пьет беспробудно. Она в поисках денег изуродовала всю мебель, и, конечно, была законченной алкоголичкой. В такой обстановке ни Ирина, ни Валерка не имели условий ни для учебы, ни для нормальной жизни. С этими выводами я отбыл на каникулы домой. Напоследок д. Володя подарил мне фибровый чемоданчик, который мне несколько лет исправно служил, храня футбольную форму.
Как же д. Володя пришел к такому финалу? Все сестры как одна отмечали чрезвычайную рассеянность брата с детства. Чего стоил такой факт, который они всякий раз вспоминали. Его отец послал на прииск с десятком мешков овса. Володя прихватил с собой книгу, с которой никогда не расставался, забрался в телегу, уселся на мешки, и лошадка неспешно повезла его по знакомой дороге. На прииск он привез полными два или три мешка. Читая книгу он не замечал, как под тяжестью его тела развязывались мешки, и овес сыпался на дорогу. Почувствовав неудобство под задним местом, он пересаживался на полный мешок и продолжал чтение. Рассеянность он сохранил до глубокой старости. Не было случая, чтобы он не забыл в бане какую-нибудь вещь. А баню с парной он обожал всю жизнь. Но он никогда нигде не забывал книг.
Учился д. Володя хорошо в отличии от т. Оли. (Мне как- то попал в руки ее аттестат об окончании гимназии. Там отличная оценка стояла только по закону Божьему. А так - сплошные тройки). Поступив на факультете горного дела, он хотел пойти по стопам - отца стать маркшейдером.
Была у меня возможность спросить напрямую д. Володю, каково им было в застенках ЧК. Знаю только, что сидели они в разных камерах и только спустя несколько дней узнали, что Виталий уже погиб. Я не спросил и, видимо, правильно сделал. Разве бы он мне признался, что их пытали и издевались. Причем делали это их прежние соклассники и соседи. Их даже судили в разное время, и д. Володя больше никогда не видел братьев. Как представишь, что молодые ребята проведшие детство и юношество одной дружной компанией в одночасье потеряли все, будучи абсолютно невинными, жуть берет. 
Но его после ареста естественно выгнали из университета, и ему не суждено было получить желанную специальность. Еще работая на строительстве шахт вместе с отцом, он попал в аварию и несколько часов был завален породой. Помимо глубокой раны на лбу, его сжало так, что когда его откапали, то не верили, что он жив. С тех пор его всю жизнь мучила падучая - эпилепсия.
Как-то т. Оля обмолвилась насчет его женитьбы так: "Эта стерва  забеременела от него, и он не мог поступить иначе. Надо знать Володю. Всю жизнь благородство показывает". Так или иначе, как только его расконвоировали, но запретили возвращаться в родные места, он попытался восстановиться в университете, но получил отказ. Но работа рядом с дедушкой и без диплома сделали его уважаемым специалистом. Встреться тогда на его пути другая женщина, он бы прожил более счастливую жизнь.
Во время войны он вступил в ВКП(б), что позволило ему занять место, соответствующее его знаниям и способностям. Но семейная жизнь становилась с годами все невыносимей. Он беззаветно любил своих ребят и, видя, что теряет их, обратился к сестрам за помощью. Вот почему я оказался  в Новокузнецке. После моего отчета события развивались быстро. Но все же он не успел и пережил еще одну трагедию. Погиб на шахте старший сын.
В конце лета д. Володя с Ириной и Валеркой оказались в Борисове. Мы тогда жили в малюсенькой хибарке на территории толевого завода. Я должен был вскоре уехать на учебу, но, оставшись вчетвером, они не могли разместиться, практически негде было спать. По инициативе Ирины они недели через три сняли квартирку в частном доме рядом с нами. Я еще успел попробовать устроить Валерку в свою любимую шестую школу, но потерпел фиаско. В его документах оценка по дисциплине значилась двумя баллами - все происки сибирских учителей. Что с ним сталось, расскажу ниже. Ирина устроилась на работу, кажется, на пианинную фабрику, а д. Володя получал по тем временам очень приличную шахтерскую пенсию, и они стали вести свое хозяйство.
Когда я приехал в следующем году, то застал такую ситуацию. Ирина завербовалась и уехала на Дальний Восток добывать и перерабатывать рыбу. Там она вскоре вышла замуж за рыбака, и больше я ее никогда не видел. Она не имела детей и, выйдя на пенсию, поселилась с мужем  на Украине, где и умерла два года назад, изрядно настрадавшись от коварной болезни. Однажды уже совсем собрался на машине посетить ее могилку, но, узнав о порядках в этой "самостийной" стране и как они относятся к "москалям, не решился.
Дядю Володю по партийной линии привлекли в народный контроль, и он с двумя другими правдолюбцами стали терзать партийных ворюг. Их деятельность многим не понравилась, матери стали намекать, чтобы она урезонила брата, ему сыпались угрозы по бытовой линии. Но он всю эту шелуху отметал, ведь в жизни он и не такое видал. Однажды он мне говорит:
- Как ты думаешь хорошо звучит вот эта фраза "У начальника сбыта макаронной фабрики при наличии отсутствия разрешения на поставку продукции …" в справке которую мы должны завтра сдать?
- Как это может быть "наличие отсутствия" - спрашиваю я, - есть отсутствие, а причем тут наличие?
Дядя мой задумался и согласился. Меня обуяла гордость, что могу ему умнице и грамотному человеку чем- то помочь. В тот вечер впервые увидел приступ эпилепсии и страшно испугался. Если никого не было, кто бы держал сотрясающееся тело, то после приступа все его тело было в синяках и ссадинах. Однажды в самом начале приступа мама всунула ему в рот шарик нитроглицерина, склянка с которым всегда был при ней, и приступ прекратился. Сколько раз я говорил всяким врачам попробовать объяснить такой эффект как и народное средство для излечения гепатита, которое отвергла моя тетя - врач. А пара вшей запеченных в булочку и попавших с ней в желудок больного створяют чудо - прекращают болезнь.
Нитроглицерин очень часто помогал д. Володе, если он успевал его принять за несколько секунд до приступа, но иногда и не успевал. Однажды он предстал перед партийными чинушами с разбитым лицом и стал докладывать очередной результат проверки на каком-то предприятии. И тот, кого изобличали в воровстве, заявил, что не допустит, чтобы какой то "алкаш", который не постеснялся прийти на уважаемое заседание народного контроля с разбитой физиономией, очернял его честное имя. Этого прохвоста никто не осадил, а д. Володя не стал оправдываться и больше общественной деятельностью не занимался. Он с головой погрузился в любимое дело - чтение. Его любимыми были Достоевский, Бальзак, Толстой, Чехов (и мой любимый). Их он знал почти наизусть. Еще он любил исторические произведения. На дух не переносил Маяковского, Каверина и особенно Горького. Обожал Бунина, о котором я впервые от него услышал.
Однажды в конце лета, когда я уже собирался опять ехать на учебу, случился курьезный случай. Д. Володя к тому времени женился на одной вдове примерно его возраста. Ничего плохого о ней сказать не могу - приятная женщина, но почему то постоянно жаловалась на него. И вот она приходит к маме и заявляет, что надоевший ей непутевый старик сидит под замком в милиции. Мама кинулась туда и вскоре вернулась вместе с братом.
- Взяла на поруки, - заявила она с порога и прыснула от хохота. Д. Володя был явно растерян и все повторял "Вот стерва, молодая, а уже форменная провокаторша"
Произошла следующая история. Жена послала его в магазин, снабдив списком что брать. Когда он по списку стал выбирать мороженную рыбу, то на глаза ему попалась странная рыба- "простипома". Он решил ее взять и пошел в кассу платить. Пока шел забыл странное название рыбы и на вопрос кассирши что хочет, говорит: "Да вон прости… прости, Господи…" Кассирша ему и заявляет: "Сам ты прости Господи, из ума что ли выжил?"
Слово за слово и д. Володя, недолго думая, огрел кассиршу сумкой  по голове. Ну, его как дебошира, отправили в милицию.  Удивительно, что он поднял руку на женщину. Он в жизни и кошки не обидел. Прежняя жена ему устроила ад на земле, и то он ее ни разу пальцем не тронул.
Я много раз в жизни встречал среди торгашей индивидов, которые умело  провоцировали покупателей и затем обсчитывали их безбожно. Им нравилось наблюдать, как несчастные люди заводились от их наглости и безнаказанности. До сих пор у меня сохранилась способность считать в уме и, стоя в очереди, прикидываю, насколько обманывают впередистоящего покупателя. Если сумма переваливает за десятку, я об этом ему говорю. Продавцы обычно реагируют все одинаково и примерно так: "А твое, какое собачье дело?". Покупателю приличному становится очень неловко, что полуграмотная девка его обманывает, а он и посчитать ленится насколько.
Как же я жалею о том, что не интересовался подробностями жизни семьи в те далекие годы. Нам все не до них. Мы все куда-то несемся, а, прожив жизнь, выясняем, что топтались на месте. Ведь последние годы жизни д. Володи были более - менее благополучными - дети устроились, на жизнь хватает, любимые книги есть. Он наверняка был бы откровенен в воспоминаниях, хотя  вряд ли стал бы распространяться о действиях преступной власти, опасаясь не за себя, а за меня. Как я понимаю, он был коммунистом по убеждениям, ориентируясь на идеи, а не дела этой партии, в которой и я имел честь быть и тоже не считаю себя примазавшимся ради карьеры.
Он имел несколько орденов и среди них два ордена "Трудового красного знамени", но никогда их не носил. Когда его хоронили, то многие были удивлены обилию красных подушечек на церемонии похорон. Он умер от сердечного приступа, не болея и не мучаясь. Его скромная могилка расположена рядом с недавно возведенным храмом. И с ним я встречаюсь раз в году. Прошлой осенью, приехав к нему, был поражен чудной красоты листьями клена,  нависшими над могилкой. Шел тихий теплый дождик, и капли как слезинки срывались с листьев и бесшумно ложились на ковер из уже желтой листвы. Я не мог оторваться от созерцания этой редкой для меня картины. Мы побеседовали мысленно, и я пообещал, что в 2004 году обязательно приду к нему с моими одноклассниками, которые его знали. В этом году исполняется пятьдесят лет со дня окончания школы, конечно, надо собираться, пока потери не достигли 100%.
Завершая свои воспоминания о д. Володе - единственном из четверых моих дядей, с которым общался, могу только одно сказать. Хотя судьба не пожалела и его, он был настоящим интеллигентом, который ни при каких обстоятельствах не скатывался к примитивизму, никому не завидовал, никого не преследовал, никого не обобрал и не предал. Я горжусь этим человеком и горжусь его сыном, который достоин своего отца. Как бы хороша была наша страна, если бы побольше было таких людей, как мой любимый д. Володя.
7. Георгий (дядя)
К сожалению ничего не знаю о нем. Только фото из его детства и юности позволяют как-то о нем судить. Я давно обратил внимание на удивительные лица на старых фотографиях конца 19, начала 20-го века. Они в большинстве случаев одухотворенные и красивые особой кроткой красотой. Вот и все мои дяди на фото в детстве упитанные и со вкусом одетые, а в юности загорелые, обветренные, крепко сбитые с копнами волнистых волос. Даже черно-белые фотографии не могут скрыть, что все они были русыми с правильными чертами лица, в косоворотках и скромных пиджачках.
Скорей всего с д. Георгием случилось несчастье еще раз уже тогда, когда он уехал из Иркутска. Не могу поверить, чтобы он не стал искать возможности связаться с братьями и, особенно, с сестрами спустя какое-то время. Запугать его так вряд ли было возможно, не та порода. Но факт остается, ни разу никто из моих близких не привел ни одного случая из его жизни ни до, ни после трагедии семьи. Только однажды мама сказала, что он очень любил животных и постоянно с ними возился. И сейчас, когда на дворе уже 21 век, не могу о нем говорить в прошедшем времени. Ведь я не знаю достоверно, умер ли он, жив ли. Какое бы для меня было счастье, если бы вдруг объявился 97-летний Георгий Иосифович, и мы бы смогли многое вспомнить и восстановить из летописи семьи. Ведь я всего на тридцать лет младше его, а какая пропасть лежит между этими годами. Если же его нет в живых, то все равно он останется в моей памяти до конца.
8. Виталий (дядя)
От настоящей подлости уже в сознательной жизни меня уводил всегда мой тезка - дядя Виталий. Никто не скрывал никогда, что меня назвали в его честь, в память о нем. Хотя и говорят, что называть в честь умерших плохо, но моя жизнь прошла под знаком этого имени. Я до сих пор горжусь им и не представляю никакого другого имени, которое бы для меня так подходило. Спасибо матери и бабусе, которая находилась рядом с ней, когда я родился, за то, что надолго продлили память о дяде Виталии во мне. При каждом упоминании моего имени наверняка они мысленно общались с ним.   
       Он был самый младший из парней и, конечно, имел возможность общаться с братьями, пользуясь их защитой и поддержкой. Но мне не известно ни одного случая, когда бы он пользовался покровительством старших. Он уже в 14 лет получил в подарок ружье, и все время всяких каникул проводил в тайге. Причем его удачливость была удивительной. Зверь как бы сам шел на него, Виталий никогда не приходил с пустыми руками. Он освоил множество приемов охоты. В этом тотальном увлечении принимали участие все братья кроме д. Володи. Но их охотничье везение было несравнимо меньше.
В 15 лет дедушка приобрел для него карабин, поскольку несколько раз происходили встречи с медведями и особенно часто с волками. У Виталия была целая свора собак: от русских гончих, норных, до лаек. С тремя лайками и в компании с взрослыми охотниками он в одну из зим добыл трех медведей. Когда волки одолевали жителей поселков и приисков, всегда обращались к нему, и он сколачивал бригады для облав и чаще всего выходил победителем с этим коварным и очень умным зверем.
Точно так же удача не отворачивалась от него и на рыбалке. Громадные таймени, которых добывал Виталий в Витиме, кормили всю семью зимой. Я с трудом верил рассказам мамы, которая утверждала, что замороженных тайменей пилили пилой как деревья на дрова. Особую удачу приносило ему осеннее лучение с острогой. Иногда за ночь они добывали до сотни кг.  рыбы.
В те времена никаких холодильников не было, и вся продукция до морозов хранилась в ледниках, лед для которых пилили на реке зимой. Это была очень трудоемкая и опасная работа, но необходимая.  А когда наступали морозы, вся семья по вечерам садилась лепить пельмени. Тут Виталий не имел себе равных. Ловкость его рук была удивительной. Мешки с пельменями и кружками молока отправлялись старшим (Оля, Володя, Николай) для полноценного питания. По инициативе Виталия в каждый двадцать пятый пельмень вместо мяса упаковывался уголек. Еще тогда бытовало мнение, что пельмень с угольком принесет удачу тому, кто его съест. Изготовлялись и особые "сорта" - из медвежьего и лосиного мяса, а также из различных сочетаний.
В период предпринимательства дедушка поручил Виталию вывозить с прииска и сдавать золото, как самому смелому и ловкому из братьев. Даже в тех местах стали появляться банды грабителей, пополняемых дезертирами из красной армии. И по тропам известным только д. Виталию по охотничьему промыслу, он на навьюченной лошади сутками пробирался по тайге. Мне только однажды пришлось в одиночку ночевать в тайге, и сколько страха натерпелся, хотя при мне было и ружье, и отличный пес.
Несомненно, рассказы о дяде Виталии, сопровождавшие меня с раннего детства, стали причиной того, что и охота, и рыбалка на долгие десятилетия стали моей непроходящей страстью. Конечно, я не имел таких успехов как мой тезка, но и "плантации", которые мы эксплуатировали, хотя и находились в Сибири, но не шли ни в какое сравнение с теми, где промышлял дядя. Но скорей всего моя страсть унаследована от него на генетическом уровне. Как вот понять такие вещи. Дилемма  одна и та же. Выбор между прекрасной культурной программой и даже желанной женщиной и охотой всегда был в пользу последней. Мог иногда рыбалке изменить, но охоте никогда. На закате лет ни грамма не жалею об этом и без предела благодарен дяде Виталию, что унаследовал от него эту страсть. А много позже после привязанности к охоте прочел, что рыбак и охотник не может быть плохим человеком и что время, проведенное за этим занятием не входит в общий стаж жизни.
Яшка, которому когда-то надавал по морде Виталий, дождался своего часа и отомстил, лишив моего дядю жизни. Мама дважды пыталась мне рассказать о ее встрече с братом после его ареста и не могла закончить. Ей единственной было разрешено это первое и последнее свидание. Кто-то из сатрапов питал к ней определенные чувства.
С ней случалась истерика. Как сейчас помню ее глаза, когда она начинала рассказ, они белели от ужаса увиденного и страха за остальных. Последний рассказ относится к периоду горбачевской перестройки, когда вроде бы уже нечего было бояться, но она так и не преодолела страха теперь уже за меня и моих детей. Единственное, что членораздельно она произнесла - это фраза, которую едва мог произнести Виталий, на котором не было живого места. Он вроде бы сказал:
- Таля, я уже не жилец, а вы спасайтесь. Эти бесы никого не пожалеют. Прощай…
Мама скрыла от всех, в каком состоянии она увидела брата, даже от сестер. Мне она ее открыла уже в преклонном возрасте, когда  осталась одна из всех восьмерых.
Я часто теперь задаю себе вопрос: "Если бы я достоверно узнал, что передо мной сын или внук того самого Яшки, стал бы я мстить за дядю Виталия?". Скажу откровенно - не знаю! Ведь факт, что ни один палач не понес наказания кроме как при их собственных внутренних разборках. По большому  счету, все это может повториться. Ведь безнаказанность за содеянное и нынешней властью поощряется столь же усердно, как предыдущей.
На Красной площади лежат в большинстве палачи российского народа и их пособники, но "демократы" хотят построить новое общество в тени этих прохвостов. Не выйдет! Пока не наказана тварь, наследник дьявола, лишивший народ лучших - это война против России православной, и здесь заповедь Господа Бога не применима. Он нам указует, прощать врагов и обидчиков, но не дьявольскую силу.
Кем бы мог стать мой дядя? Не знаю, но уверен, что он бы был полезен  нашей стране. Его лишили жизни в 18 лет, и этого нельзя ни понять, не простить. Я пронес его имя через десятилетия и не опозорил, как мне кажется. По крайней мере, специально и продуманно никому не делал подлости, люблю нашу почти замученную всякими "яшками" родину. Как могу, пытаюсь успеть сделать для нее что- то полезное и нужное. В память о тебе, мой любимый тезка!
9. Наталья (мама)
Почти шесть лет прошло с момента ее кончины. Все началось в тот декабрьский день с моих сборов для поездки на дачу. Еще весной какая-то дрянь выбросила прямо на дороге щенка. Он обосновался под кузовом брошенной машины. Когда мы его обнаружили летом, то он уже достаточно одичал и с людьми и домашними собаками общаться отказывался. Он признавал только пастуха - алкаша и то подходил к нему не ближе двух-трех метров. Тот его подкармливал молоком. Нашу пищу он брал только тогда, когда мы уходили от него на большое расстояние. К осени щенок превратился в красивую овчарку. Она не кидалась и не лаяла, если к ее логову кто-то подходил, а уходила в соседний лес, где иногда я встречал разрытые участки земли. Видно она искала мышей или другую живность. Настала глубокая осень, мы уехали с дачи, но каждую субботу   мама варила большую кастрюлю еды для этого несчастного пса, и я вез ее, выгружал рядом с логовом и отойдя на расстояние вместе со своей Терезой-ягдтерьером отгонял ворон, которые разбившись на две группы пытались отвлечь овчарку и ухватить кусок мяса или каши. Овчарка уже знала когда мы приедем и, сидя рядом с логовом, ждала, но ни разу не повиляла мне хвостом. Мы ждали, пока она справится с завтраком и после неудачных попыток подозвать ее, уезжали. Кто-то из соседней деревни тоже ее подкармливал, и она была вполне упитанной. В тот день шестого декабря я поднялся еще затемно и стал собираться. Мама уже возилась на кухне. Позавтракав, стал ее торопить с кастрюлей и последние слова, которые я услышал, были такие: "Мне же. Витька, тяжело с такой громадной посудиной обходиться. Что случится, если ты приедешь на полчаса позже?"
Мы уехали. Стоял чудесный солнечный день с небольшим морозцем. Собака нас ждала и тут же набросилась на еду, дождавшись пока мы отойдем. Погоняв весело ворон мы отправились в обратный путь и, проехав км пять я вспомнил, что забыл кастрюлю. Решил вернуться. Собака встретила нас, но на мои знаки подойти не реагировала. Мы уехали.
Зайдя в дом, не увидел мамы. Она обычно меня всегда встречала. Почуяв неладное, кинулся в ее комнату и увидел мать, которая лежала на кровати с протянутой рукой к двери. Дома была жена, но ничего не слышала и не видела. Мама была еще теплой. Тереза по привычке запрыгнула к ней на кровать и положила голову на ее грудь. Обычно в этой позе они часто лежали к взаимному удовольствию. Сначала собака стала поскуливать, а потом завыла, прибавляя к моему внезапно свалившемуся горю еще жуть невозможную.
Я часто спрашиваю себя,  почему все повернулось так, что я не застал маму живой. Тогда я потерял минут двадцать и, приди я раньше, может быть, и спас бы ее от смерти из-за сердечного приступа. Но Господь Бог так решил и так свершилось. Похоронив маму, я твердо решил забрать к себе овчарку, но нашел ее мертвой в ее логове. Бедное животное не прожило и года, оно не простило людям их подлости и не пошло к ним на поклон. До сих пор вспоминаю это животное, которое наверняка было бы предано своему хозяину, но он оказался сволочью и, несомненно, давно забыл что свершил. Бог ему об этом напомнит, когда призовет к себе.
Маме шел восемьдесят восьмой год, и с ее уходом не осталось никого из этой большой семьи. А начиналась ее жизнь вполне благополучно. Она родилась в год смерти нашего великого соотечественника Льва Николаевича Толстого, в год, когда Россия благоденствовала, развиваясь невиданными темпами, не имела революций и войн, имела такие ресурсы для развития, которых не было ни у одной другой страны в мире. Я уверен, что царский режим привел бы ее к демократии лет через десять-пятнадцать. Все шло к тому, но…
Не мне судить, кто и за что мстит России весь двадцатый век и даже в начале двадцать первого. Все взахлеб славят нынешнего президента, а он допускает пир во время чумы. Посмотрите, как кощунственно выглядят все эти торжества в С.- Петербурге, какие деньги туда вбуханы, а в селах матери кормят детишек комбикормом, исконные российские территории превращаются в пустыню. И только Москва с ее распрекрасным мэром цветет и благоухает, паразитируя на бедном теле России. Как бы мне хотелось оказаться неправым, но будучи хотя и средней руки аналитиком, вижу, куда мы движемся во главе с милыми, говорливыми, но абсолютно не государственного масштаба личностями.
Гены, которые вложили в детей мои бабушка и дедушка обеспечивали их крепким здоровьем, устойчивым нравом и достаточными способностями не быть ниже других. Мама до гимназии не ходила ни в какие детские ясли и сады и не потому, что их в те времена просто не было, а потому, что в любой семье тех времен жены не работали и были заняты только домом и детьми. В нашей семье у бабуси к моменту рождения мамы было уже пять помощников. Девятилетняя Ольга помогала мало, поскольку ей учеба давалась с трудом, и она много времени теряла за уроками. Зато ребята, особенно Владимир, нянчили сестренку Наташу очень усердно. Она постоянно видела перед собой события, формирующие представление  о жизни. Мой дедушка к ней относился с особой симпатией, может потому, что она прервала серию рождения четырех подряд парней, может потому, что сильно на него походила. Но он ее баловал. Никого до и никого после он не сажал к себе на лошадь и не катал по тайге.
Мама росла крепкой, здоровой девчонкой. У нее был пронизывающий внимательный взгляд серых глаз, правильные черты лица и обворожительные ямочки на щеках. Она была очень фигуристой до старости. Только после шестидесяти лет она слегка располнела. Сколько я ее помню, она всегда красила губы яркой краской, не носила никаких украшений и до первого инфаркта всегда курила папиросы. В учебе она не проявляла способностей к каким-либо предметам кроме литературы. Следом за д. Володей она  полюбила  чтение. Эту страсть она пронесла через всю жизнь.
Первое испытание свалилось на ее голову, когда она была изгнана из гимназии, из дома и стала скитаться по чужим углам. Ей оставался неполный год для окончания гимназии, но судьбе было угодно распорядиться иначе. Если бы дедушка чуть раньше разрешил ее венчание с концессионером то ли из Англии, то ли из Бельгии, то вся жизнь ее была бы иной и наверняка вполне благополучной, но, увы…   Мне суждено родиться от русского хотя и бывшего,  но дворянина.
Мама вместе с двумя сестрами и бабусей вынуждены были какое-то время трелевать лес, стоя по пояс в ледяной  воде, чтобы заработать на дорогу до Иркутска. Какие только беды на них не сваливались, пока они добирались до города. Больше всего одолевали пролетарии, превратившиеся во всяких комиссаров, командиров, уполномоченных с правами вершить судьбы над людьми. Сестрам приходилось изображать из себя то убогих, то больных, то просто нерях в вонючих отрепьях. Мама  была в девичьем расцвете, и к ней приставали больше всего. За дорогу они изрядно наголодались, бабуся даже стала пухнуть. Спас их, как всегда, случай уже в конце путешествия. На барже оказался знакомый дедушки инженер. Он им выхлопотал место в трюме и подкармливал, как мог. Он как раз оказался из спрятавшихся и спас и себя, и свое семейство, помог и моим.
В Иркутске по старым связям бабушка устроилась с дочерьми в небольшой клетушке на той самой Громатинской улице, дома которой когда-то принадлежали ее отцу. Но об этом было строго-настрого запрещено говорить. Бабуся никогда больше не увидела ни одного из своих сыновей. Их осудили и разогнали по стране еще до ее приезда. Одно время все жили надеждой встретиться с дедушкой и д. Володей, но и ей не суждено было сбыться.
Видимо с подачи дедушки, с которым бабуся наладила переписку, она стала осуществлять план спасения дочерей от этой власти, у которой пока руки не доходили ими заняться. Она заставила Наталью окончить курсы счетоводов, Лидию курсы радистов, а Надежду через знакомых отдать в няньки в знакомую семью, которая вскоре уехала в Магадан. После окончания курсов отбыла в Магадан и Лидия. Мама либо и не должна была уезжать, оставаясь при бабусе, либо не успела.
В этот период она познакомилась с отцом, вышла за него замуж и сменила фамилию. К моменту моего появления она уже работала счетоводом в пожарной команде города. Что удивительно, но в ту пору эта служба подчинялась милицейскому наркомату, который тесно взаимодействовал с охранкой. Непонятно, как мама могла оказаться в этой организации, скорей всего случайно или по блату. К сожалению, я ни разу об этом ее не спросил.
Примерно через год после моего рождения мы втроем в панике (не я) и спешке уехали в Бийск, и в Иркутск ни мама, ни бабуся уже никогда не возвращались. Матери по большому секрету накануне сказали, что на отца выписан ордер на арест, и она, не ожидая развязки, сбежала, спасая теперь уже меня. За  отцом тянулся большой шлейф "преступлений" против Советов.
В Бийске мы хорошо устроились в доме т. Оли. Туда приезжали все сестры, переехал из Кузбасса и дедушка. Мама устроилась бухгалтером в "Племзаготконтору"- небольшую организацию, которую возглавлял умный и инициативный человек, Яков Никитич Иванов, мой "крестный". Он накануне школьных занятий нечаянно саданул меня по голове топором. К нему должен вернуться в связи с другими событиями.
Года через четыре к нам присоединилась т. Лида, которая из Магадана вернулась с дочерью, и мы зажили безбедно, имея корову, умную свинью, кур и приличный огород. Сначала подорвала наше благополучие смерть бабуси, а потом начавшаяся война. В зиму на 42 год у нас украли еще и корову, и, как оказалось, это организовала лучшая подруга матери, зоотехник конторы. Накануне своей кончины в Ленинграде уже в 80-е годы она призналась в этом матери. Причиной ее поступка была мелочная обида. Вместо нее в командировку в Поволжье отправили мою мать, где она чуть не сложила голову. А дело вот в чем.
Немцы катились по стране, оборону которой строили "гениальные" стратеги и полководцы. Я недавно прочел воспоминания знаменитого Амосова, который всю войну пропахал хирургом в полевом госпитале, и нашел подтверждение своим выводам. Вот его дословные слова:"…Спустя полвека я вспоминаю войну со смешанным чувством. В эти годы я многому научился. Но это были жесткие уроки и для меня, и для всей страны. Позорное начало - на совести Сталина и генерального штаба во главе с Жуковым. В 1941 году сил для обороны было вполне достаточно, не было организации. В ходе войны победы достигались огромными потерями, в 3-4 раза превосходящими потери немцев. Оправдания этому нет, поскольку после 1942 года исход войны был предрешен: оружия у нас делали в несколько раз больше, чем в Германии…". Несомненно, прав и Резун, который утверждает, что Сталин и верхушка страны не планировала вести оборонительную войну. Но гений прохвоста Гитлера оказался проницательней Сталинского. А расплатились за эти авантюры десятки миллионов наших соотечественников и такой же прекрасной нации- немцев,  миллионы евреев, сотни тысяч представителей всех европейских и других наций.
Мама попала в июле 41 года в бригаду, которая направилась в Республику немцев в Поволжье. Многие и не знают, что была такая. Наши правители обеспокоились тем, что наступающим немцам могут оказать помощь соотечественники, ударив с тылу. Все ниже излагаемое воспроизводится со слов мамы, и я  в подробностях помню ее рассказы, поскольку, посвятив себя сельскому хозяйству, очень интересовался тем, что увидела мать. Она была всю жизнь очарована теми хозяйствами, которые в одночасье были разорены и никогда больше не восстановлены.
Так вот мастера провокаций, типа Лаврентия Павловича Берия, переодели сотню солдат в немецкую форму и сбросили с парашютами на территорию Республики. Местные немцы спрятали нескольких человек, что и послужило поводом разогнать эту Республику. Причины были совсем другие. Наши правители никогда не верили народам, на шее которых сидели. Решение было принято, и мама попала в одну из ликвидационных бригад и в спешке уехала на поезде в Саратов. Во главе каждой бригады стоял НКВдешник (воспроизвожу выражение мамы). НКВД - народный комиссариат внутренних дел, народный, видимо, потому что усердно боролся с "врагами" среди народа.
Пока они пробирались среди потока войск и эшелонов идущих навстречу с эвакуируемыми заводами, этот представитель зловещего ведомства вел инструктаж, что и как делать и приводил два аргумента в необходимости их работы. По его утверждению,  немцы  Поволжья приготовили в подарок Гитлеру белоснежного жеребца, отравили все колодцы, чтобы наши отступающие граждане мучались от жажды, построили подземные заводы и вот-вот должны ударить с тыла.
Мама в бригаде выполняла роль экономиста-счетовода, сводившуюся к описи крупного рогатого скота на каждом подворье и выдаче заранее проштампованных расписок хозяевам за сданный скот. Его сгоняли в стада на околице и ждали когда за ним придут люди, чтобы гнать на Восток. Уже в те годы у немцев были коровы с продуктивностью более шести тысяч литров в год, чудесные лошади, беконные свиньи и прочая великолепная живность. Бригада находилась в селе до момента, пока хозяев подворий не увозили на грузовиках  на станцию. Им разрешалось брать ровно столько, сколько могут унести две руки. Хозяйки плакали, расставаясь с живностью. Но трагедия людей, которые только и знали, что честно работали на себя и власть, только начиналась. Их загнали в степи Казахстана и Сибири. Многие погибли от голода и болезней.
  Стояла августовская жара. Недоенные, непоенные и некормленные коровы ревели круглые сутки, и без жути на эту картину нельзя было смотреть. Начался падеж, из-за вони невозможно было нормально дышать. Никакие люди не появились, и тысячи животных в диких муках пали. Советская власть расправилась с Республикой так же жестоко, как когда-то с Тамбовским и Колыванским восстаниями крестьян. Правда, там убивали сразу, а тут постепенно.      
Следуя инструкциям начальника, члены бригады утоляли жажду только арбузами. И когда приехала мама в конце сентября, узнать ее можно было с трудом. Она сильно располнела, и на юбке у нее был вставлен клин из другой ткани. Правда, она и здорово загорела. Тетя Лида и дедушка в разговорах между собой до ее приезда очень беспокоились. Ведь немцы подошли вплотную к Волге, а от мамы не было никаких вестей. Как потом выяснилось, мама попадала в бомбежки несколько раз и, рассказывая о них, обычно сосредотачивалась на пожарах и разбитых паровозах и водокачках. Скорей всего при нас она воздерживалась говорить об убитых. В их бригаде тяжело ранило зоотехника из Барнаула. Так что моя мама побывала рядом с фронтом, видела и бомбежки, и погибших, и расстреливаемых наших солдатиков, которые отстали от своего эшелона. Об этом я, правда, узнал намного позже. История у мамы с выселенными немцами завершилась зимой 42 года, когда в командировке по степным районам Алтая она повстречалась с людьми, которые  молча отдали ей когда-то выданные ею расписки, сказали "спасибо" и ушли. Мама эту историю переживала очень долго, пока Яков Никитич не сказал ей: "Что вы, Наталья Иосифовна, так мучаетесь. Если б они думали, что Вы всю эту авантюру придумали, то просто бы вас пришибли". Как жаль, что не сохранились злополучные расписки, ведь там стояла чья-то печать, по ним обещали несчастным немцам выдать коров в Сибири.
А о жизни в изгнании мне поведал много позже мой сокурсник Теодор Вольф, мой одногодок, несколько раз умиравший, все детство голодавший. Но он выкарабкался и даже стал кандидатом наук. Большинство его родственников погибло в первую зиму в Сибири. Ни у прошлых, ни у теперешних правителей не хватает мужества извиниться перед невинным народом, восстановить Республику немцев в Поволжье, повиниться перед вовлеченными в кровавую авантюру честными людьми, хотя бы ради памяти таких, как моя мама.
Она продолжала работать бухгалтером, а т. Лида занималась нами и дедушкой. После смерти  бабуси мы покинули дом на Кольцовской и поселились в бараке при конторе матери. Дом был продан.  В бараке у нас было две комнатки, а на общий коридор выходили двери шести или семи семей. Жили очень дружно все. Вместе сажали и копали картошку, заготавливали орехи, грибы  и ягоды - ведь мы жили рядом с тайгой, а знаменитый Чуйский тракт проходил сразу за огородами. Мама часто ездила в командировки по краю. В одну из недалеких взяла меня. Мы ехали по тракту на машине "пикап", которую не мобилизовали на фронт из-за ветхости. Я сидел у мамы на коленях. Водитель - дядя Вася с длинными  седыми усами все время напевал песенки, переговаривался с мамой. Вдруг из-за поворота показался караван верблюдов, шедших посредине тракта. Дядя Вася просигналил и вожак-верблюд  остановившись в полутора метрах от машины плюнул в лобовое стекло и двинулся дальше. Зато каждый следующий верблюд считал своим долгом проделать то же. Караван прошел, а мы надолго застряли. Дядя Вася бегал к ручью за водой и дико матерился. Я уже знал, что значит слюна верблюда, но сколько я узнал из слов водителя за каких-то полчаса, хватило мне надолго. Мама все просила,  Василий Семенович, голубчик, ну не материтесь вы. Витька то все запомнит.  После таких слов я и стал запоминать. Она закатала рукава вязаной кофты и помогала смывать липкую зеленую массу. К верблюдам я еще вернусь.
Мама дружила с одной учительницей-любительницей книг. У той женщины был семнадцатилетний сын, высокий, стройный и красивый. Я его запомнил по другой причине. Он однажды принес маме книги и умудрился, не снимая лыж, пройти по коридору к нашей двери. Но самое интересное для меня то, что он ловко в узком коридоре развернулся, перекинув лыжу с ногой задом наперед. Месяца через полтора мама и т. Лида несколько вечеров горько плакали. Оказывается, этот Сережа был срочно мобилизован и погиб в первом же бою. Он был единственным у той несчастной женщины. Я его каждый раз вспоминал, когда по его примеру разворачивался на лыжах. А сколько таких парней полегло в угоду прохвостам?  Сегодня 22 июня 2003 года - день скорби по погибшим, день позора правителей той поры и последующих периодов. И даже сегодня всякие оракулы пытаются исказить историю и трагедию нашего народа, обеляя и ретушируя  "вождей и полководцев", которые пожинали славу простых солдат, миллионами полегших, благодаря головотяпству и преступным действиям.
Как только я вспоминаю того парня, мне становится плохо. У меня растет сын и внук почти одного возраста. Неужели и им уготовлена роль пушечного мяса? Ведь нет правды, значит, и нет гарантии, что очередной "вождь" не затянет нас в подобную трагедию. Кто мешает правителям, которые не отвечают за те преступления,  рассказать  всю правду и откреститься от прохвостов той поры и сделать так, чтобы не повторилась трагедия сорок первого года. Кто им мешал осудить и откреститься от преступника, который в мирное время расстрелял парламент? Больно и страшно за будущее страны.
Вернемся к воспоминаниям. Самыми видимо трудными для нашей семьи были 42-43 годы. Мама работала одна и получала мизерную зарплату. На карточки выдавали только сухари и то с перерывами. Спасал огород и кедровый орех. В конце 43 года у нас появился квартирант - капитан Василий Васильевич Петров. Вскоре они с мамой сошлись. Он очень походил на любимого мною  впоследствии артиста Филиппова. Конечно, я к нему привязался, ведь отца я своего не знал. Видимо, мама очень сомневалась, надо ли  связывать нашу судьбу с В.В.  Он часто вечером возвращался под градусом. Но ведь ей не было и тридцати пяти, а личной жизни никакой. Ее беззаветная любовь к родителям и ко мне мало оставляла времени для устройства своей жизни. Однако она решилась поехать за В.В. в освобождаемые районы Белоруссии. Его после удачного испытания саперной спички, которую он в Бийске делал, назначили директором завода "Коминтерн", и мы к нему приехали в 1944 году. Маму назначили директором заводской столовой, а местные мальчишки тут же присвоили мне кличку "кот столовый". Чего мы только, благодаря В.В., не испытали. Нас бомбили в Гомеле и в Борисове, мы жили в заводской душевой, где кроме "буржуйки" ничего не было. Но, благодаря маме, я уже никогда не испытывал голода. Мой отчим все больше пил и после того как он приехал с репатриационным оборудованием из Германии совсем спился. Мама ушла на другую работу, где и проработала до пенсии, а В.В. еще несколько раз появлялся, но однажды, одолжив у  меня велосипед, укатил навсегда. Опять я остался без отца и теперь уже окончательно. Но к этому человеку мое отношение ни тогда, ни потом не изменилось. Видимо под его влиянием я тоже стал инженером - механиком, но достичь вершин умения моего отчима не смог. Он заслуживает особого рассказа, хотя он испортил жизнь мамы, мне его жалко до слез. Все таланты его загублены водкой. После разрыва с ним мама до самой старости ни с кем не связала свою судьбу. Все же ей улыбнулось на миг счастье. Она прожила с великолепным человеком несколько лет в Ленинграде. Но ему- то было за семьдесят, а ей за шестьдесят. Это был энциклопедических знаний человек. Он писал книги и первый, на мой взгляд, заговорил о промышленной экологии, за что и получал подзатыльники от слуг народа. Одно время он работал в команде Орджоникидзе. Имя этого милого человека  Берг Иосиф Абрамович.
Где-то в 48 году мы получили, наконец, собственный угол, прожив на квартире у завода пару лет. К книжным страстям у мамы прибавилась страсть к вышиванию. Вот посмотрел на великолепные репродукции вышитые ею крестиком и вспомнил, как она добывала "мулине", отстаивая очереди, унижаясь перед спекулянтами, тратя последние деньги, которых  нам никогда не хватало на самые элементарные нужды. Курево, книги и вышивание составляли ее личную жизнь. Подрастая, я ни разу не видел, чтобы она пыталась наладить свою жизнь. Она отвергала все ухаживания после В.В., оставаясь весёлой, стройной и симпатичной. Да даже найди она достойного спутника, как можно бы было устроиться? Одна маленькая комнатка на двоих во все времена ее жизни. Видимо, встретив девушку очень похожую на нее, я невольно увлекся ею. Для меня в юности сложилось мнение, что женщина, с которой я свяжу судьбу, должна походить на мою маму.
Лет через пять мы переехали в отдельную хибарку при толевом заводе, где мама работала. Оттуда я выходил в "люди", туда возвращался зализывать раны и отдыхать летом. У нас был небольшой огородик, сарайчик для кур и свиньи. Буквально за забором проходила железная дорога, и хатка наша сотрясалась от проходящих поездов. Там прошла ее жизнь. Но перед самой пенсией, когда развернулось массовое строительство в Борисове, она, наконец, получила однокомнатную квартиру в доме на месте нашего стадиона, где я в свое время пролил много пота.
Одно событие заставило маму вспомнить, кто мы и что можно ожидать от власти, если вскроются дела минувших лет. Некоторое время мама возглавляла местный профсоюз по совместительству. И когда зимой 52 года стали гореть еврейские дома, сгорел и дом  рабочего их организации Когана. Мать приняла участие в помощи пострадавшему и прошла унизительную и страшную для нее процедуру допроса в МГБ, где ей под подписку приказали помалкивать о причинах пожаров. Но самое страшное заключалось в их знании  многого из ее прошлой жизни. Мама была твердо уверена в продлении преследований нашей семьи, но спасла, вероятно, смерть Сталина, и этим сатрапам уже не до нас было.
Но маме нужно было срочно решать вопрос с моей биографией. Ведь по закону у меня была фамилия Лаврищев. Но в школе я начал учиться под фамилией Петров, поскольку первая принадлежала "врагу народа", а маму не переставал преследовать страх за меня. В пятый класс я пошел уже Лазовским, хотя права на это не имел. Что же придумала моя умница. Она выяснила, не сохранились ли архивы Гомеля, и когда узнала, что их нет, послала запрос на метрики на имя Лазовского Виталия Васильевича. Естественно ответ привел меня на освидетельствование. Так я стал тем, кем являюсь и теперь. С мифическим отцом и новым местом рождения и даже датой. Отчество ношу в честь Василия Васильевича, который три года воспитывал меня и только раз ударил по заднице, когда я взорвал буржуйку и чуть не искалечил маму. С годами во мне зрело желание перейти на свою настоящую фамилию, но мама панически боялась и противилась, и я решил этого не делать. 
Если бы мама знала, что злой гений окачурится так быстро, то удержалась бы от фальсификации. Меня поразила картина, которую я наблюдал, когда объявили о смерти Сталина. Мама плакала навзрыд и повторяла: "Что же теперь будет, Витька?". Конечно, она ненавидела этого человека, но боялась худшего.   
Больше всего в своей жизни она ненавидела ворюг всех мастей. Она их постоянно разоблачала, за что зачастую была бита и рублем, и выговорами. Но ее непосредственный многолетний начальник всегда ее защищал, поскольку тоже был честным человеку. И ему из-за нее зачастую доставалось.
Мама часто приезжала ко мне в Сибирь, когда родилась дочь. Она в ней души не чаяла и на последние деньги покупала ей всякие подарки. Но отношения с моей женой вскоре совсем испортились, и тут я ничего не смог поделать, хотя вряд ли был последователен и тверд.
Мама следом за начальником ушла на пенсию и, живя скромно, умудрялась иногда помогать мне. Но еще до пенсии лет за десять она стала постоянно болеть - сердце не выдерживало, слишком много ему досталось от той жизни в советском государстве. Еще раньше она переболела малярией, сразу по приезде в Борисов. А уже на склоне лет перенесла большую операцию. Но в целом  она и все сестры имели хорошее здоровье, унаследованное у родителей.
Когда я думаю о ее жизни, то  меня постоянно преследует мысль - как мало счастья и благополучия досталось маминому поколению. Как много горя и страха, унижений и несправедливости - и все это результат действий людей самых низменных и оголтелых, самых коварных и преступных. И место им в тех самых застенках, где они мучили и убивали цвет нации. Все хочется понять, а был ли у России иной путь, который бы привел ее к процветанию и счастью ее достойных граждан, таких как моя мама и её братья и сёстры. Вывод, по крайней мере, мой, печален. Мы готовы помогать всякой сволочи, если ее обидели ненароком. Так было с революционерами всех мастей, так есть и сейчас. Додемократились до полного маразма. По радио и телевидению можно услышать любую пакость, и никто не несет ответа. Генералы и чиновники воруют открыто, уничтожают неугодных, строят замки, шикуют, а в деревне взрослые от безысходности спиваются, дети голодают. И им в созданном обществе чистогана места нет.
Я знаю, что мама умирала с мыслью о судьбе внуков, с мыслью обо мне. И мысли эти были невеселые. Но что я еще знаю твердо и утверждаю постоянно - Наталья Иосифовна достойный человек, любивший Родину и родных. К ее нелегкой личной судьбе прибавилась горестная участь проводить в последний путь отца с матерью, брата, трех сестер и горячо любимую племянницу. Она слишком мало слышала ласковых слов и от меня. Я не уберег ее последние годы от несправедливых и хамских поступков. И исправить уже ничего нельзя. Матерей нужно беречь при их жизни - истина, которую мы знаем, но часто забываем. Мама-то мне все простила, но легче от этого не становится.
Ее прах покоится в одной могиле с Лилей и т. Лидой на Большеохтинском кладбище в С.Петербурге. Встречаемся мы раз в год.
10. Лидия (тетя)
Судьба этого милого моему сердцу человека сложилась столь же тяжело, как и у моей мамы. Если не считать трагедии, пережитой мамой при встрече с дядей  Виталием в тюрьме, т. Лида прошла той же дорогой лишений, унижений и страха.
Выучившись на радиста, она попала в Магадан, где служила радисткой закрытой линии связи у начальника всего ГУЛАГа. Шифрованные телеграммы шли лично Сталину, а тот иногда на них отвечал. Т. Лида в силу исключительности такой связи безотлучно находилась день и ночь на станции, тут и спала, и ела. За столь усердный труд получила грамоту за личной подписью вождя всех народов. До сих пор не могу понять, как могли доверить лишенке такую работу, ведь наверняка ее проверяли на тысячу рядов, а может в силу ее юного возраста и не проверяли.
Появилась она в Бийске уже с Лилькой, белокурой девчонкой, с которой и прошло мое счастливое детство. Я не знаю, кто ее отец,  его звали Михаилом, поскольку отчество у Лили такое. Став взрослым и интересуясь судьбой своего отца, я спросил и Лилю о ее отце, на что получил такой ответ: "Никогда больше не задавай этого вопроса, понял?". Я дал слово и даже после ее смерти не задавал этого вопроса и т. Лиде. Вероятно, здесь существовала тайна, о которой я только могу догадываться. Из оставшихся в памяти отрывочных разговоров  взрослых сложилась с годами следующая картина. Т. Лида сошлась с другом моего отца, таким же скрывавшим свое прошлое человеком. Приняв его фамилию она пошла на курсы телеграфистов - бодистов. Т. Лида была жгучей брюнеткой, а Лиля яркой блондинкой. Видимо, смена фамилии, а потом возврат к девичьей уберегли т. Лиду от мобилизации с началом войны. Взрослые очень боялись этого. Она явно относилась по специальности к военнообязанным.  Появление на свет Лили помогло удрать ее матери из той зловещей организации. Ни в предвоенные годы, ни в войну она официально не работала, занимаясь домом и нашим воспитанием. Ко мне она относилась как к родному. Только однажды отшлепала меня мокрой наполовину сгоревшей половой тряпкой за мои "эксперименты" с саперской спичкой Василия Васильевича. Во время войны она сошлась тайно с Яковом Никитичем Ивановым (начальник мамы), у которого была жена - бывшая дворянка. Якову Никитичу в те годы было лет пятьдесят, а может, и больше, а жена, будучи старше его лет на десять, выглядела совсем старухой.
После нашего отъезда в Белоруссию т. Лида с Лилькой и Ивановым, ушедшим от жены, поселились в поселке Майма, тоже на Чуйском тракте. Они там жили хорошо и весело. Яков Никитич играл на балалайке, т. Лида неплохо пела, Лилька танцевала. Он же возглавлял совхоз, а т. Лида обзавелась большим хозяйством. Она с детства любила животных, и они ее тоже. Не зря, как только она стала на ноги, бабуся ей доверила ухаживать за курами, и прозвище ей приклеилось сразу и на долгие годы - курощуп. К удивлению всех т. Лида сдружилась с бывшей женой Я.Н. и всячески помогала ей продуктами, да и Я.Н. не оставлял заботами свою бывшую семью. Те годы были самыми счастливыми в жизни т. Лиды. Оттуда они отправили Лилю учиться в Ленинград, не испытывая особых финансовых трудностей. Они ей часто посылали посылки с салом и копченостями собственного изготовления. Но мне не довелось побывать у них в Майме. Зато я хорошо помню их хозяйство под Фрунзе в горах. Туда Якова Никитича перевели директором крупного совхоза и однажды летом мы все (т. Оля, ее две подруги, мама, Лилька и я) собрались в их домишке. Он стоял на окраине аула, и через усадьбу бурлил арык с холоднющей  водой. Т. Лида держала двух коров, овец, кур и уток. На усадьбе хозяйничали три чудных кошки и собака Жулик дворовой породы - солист и забияка. По вечерам Я.Н. брал балалайку и наигрывал мелодию "Выхожу один я на дорогу…". Жулик садился на стул против него и в такт мелодии подвывал, а кошка Мурка с печи так же в такт мяукала. Как жаль, что в те времена не было у меня магнитофона. Потом начинали подпевать сестры, на что солист лаял и убегал. Концерт заканчивался прекрасным настроением и обильным ужином.
На усадьбе жил дикий селезень, которому охотники подстрелили крыло и отдали т. Лиде. Она его выходила, и он за ней повсюду ходил. Это была какая- то особая птица, голова у нее была покрыта красными перьями, а клюв был желтым. Жулик выказывал недовольство его поведением и, улучив момент, хватал за хвост. И вот однажды этот селезень, увидев Жулика спящим на солнце с высунутым языком, ухватился за него и отволок Жулика в арык. Только вмешательство т. Лиды спасло собачонку от утопления. Но подвиги селезня на этом не закончились. Он потоптал домашних уток и на следующий год т. Лида имела косяк уток, которые поев утром, ставали на крыло и улетали невесть куда  на целый день, возвращаясь только к вечеру. Месяц нашей жизни в этой благодати пролетел мгновенно. Я и не предполагал, что вижу Якова Никитича в последний раз. Вскоре после нашего отъезда он скоропостижно скончался. Надо сказать пару слов об этом удивительном человеке, хотя он заслуживает отдельного рассказа.
Не знаю, как он из Донских просторов попал в Сибирь, но репрессированы они  не были. Его семье на Дону принадлежали конные заводы, акции ипподромов и других прибыльных предприятий. Т. Лида после смерти Я.Н. выбросила целый портфель с ценными бумагами на сотни тысяч царских рублей, которые тот хранил, и все надеялся на конец большевизма. Однако Якову Никитичу хватило ума приспособиться к новой жизни, поднять сына и дочь, помочь Т. Лиде воспитать и выучить Лилю и быть уважаемым человеком в этом чуждом ему обществе. В совхозе под Фрунзе отношение к нему было больше чем уважительное, его любили и русские, и киргизы. Он по разбросанным аулам ездил только верхом, и всем даже при первом взгляде становилось ясно, что этот человек привык к седлу с детства. Яков Никитич возвращался вечером и в обязательном порядке выпивал, как и мой дед, граненый стаканчик водки. Ко мне он иначе как "крестник" не обращался из-за давней истории, когда я получил случайно удар его топором. Высокий,  худощавый с вечно обветренным лицом и обаятельной улыбкой.  Таким он и остался в моей памяти.
Опять т. Лида осталась одна в чужом краю. Лиля уже окончила институт и работала директором областной детской библиотеки на Литейном проспекте. Она уговорила мать уехать в Ленинград, хотя сама жила в общежитии. В то время единственный способ получить угол в Питере - это податься в дворники, что и вынуждена была сделать т. Лида. Раздав и продав живность, она с небольшим чемоданом прибыла в северную столицу. Получив комнатушку в подвале, она почти четыре года  махала метлой, орудовала лопатой и ночью, и днем в любую погоду. Но она не боялась такой работы, была приучена. Живя очень скромно, она умудрялась помогать дочери, ведь та была невестой. А т. Лиде было в то время  всего 45 лет. Фигуристая, с слегка косящими темными глазами, с приятным слегка надтреснутым голосом она была и привлекательной и даже красивой. Но  после смерти Я.Н. ни с кем не сошлась и посвятила свою жизнь  дочери. Не знаю, за какие заслуги, но она получила место паспортистки в жилищном управлении, а вскоре и комнатку уже на втором этаже и постоянную прописку в городе. Однажды я познакомился с этим небольшим коллективом женщин-холостячек. Они не чурались на рабочем месте распить бутылочку, порассказать анекдоты и всласть посмеяться. Ежедневной их забавой была картина, когда знаменитый артист Смоктуновский в обеденный перерыв украдкой прибегал из дома напротив к гастроному, где его ждал грузчик - алкаш. Завидев артиста, он кричал: "Девки откройте дверь, Кешка -друган  идет!" Девки-продавщицы несли бутылку и два стакана. Смоктуновский передавал трояк и сдачи не требовал. Тут же в тамбуре бутылка опустошалась, и они расходились в разные стороны. А мои дамы все это наблюдали из окон своей канторы. И я видел эту картину однажды, но мое восхищение этим человеком не убавилось.
У т. Лиды был такой лозунг: "Если я в этом году ничего не стащила, то зря его прожила". Самой крупной ее добычей были бархатные шторы из конторы, которую принялись ремонтировать. Видимо, от нее и я унаследовал эту страсть. Моей самой крупной добычей был спальный мешок из собачьих шкур, который я удачно списал и потом присвоил. Он долго мне служил на охотах и рыбалках, но  его и  у меня стащили. Как пришло, так и ушло!   
   Жизнь помаленьку налаживалась. Большой радостью для всех стал факт переезда в Питер моей мамы, а чуть позже и т. Оли. Теперь они встречались часто, проводили праздники, даже все вместе ко мне в Сибирь приезжали. Но весной 1973 года погибла Лиля и в т. Лиду поселилось навсегда горе. Она каждый день ходила на ее могилку, много курила и перестала о себе заботиться, потеряла всякий интерес к жизни. Так продолжалось лет пять. И только когда все три сестры съехались в одну квартиру, она немножко согрелась постоянной их заботой, особенно со стороны мамы. Всю свою любовь т. Лида обратила на меня, я чувствовал, что она живет воспоминаниями о нашей тяжелой жизни в Бийске. Ведь мы с Лилей были неразлучны целых семь лет. И какие-то милые сердцу т. Лиды черты Лилиного характера она находила во мне. Так продолжалось до самой ее смерти в 1993 году. Похоронили мы ее в одну могилку с Лилей. Но и смерть ей досталась тяжело, она мучительно болела в последний год жизни, не дожив до семидесяти лет. Из этого срока, данного ей Богом, шесть-семь лет в детстве, пять-шесть с Яковом Никитичем, да пару в Питере были более менее счастливыми и благополучными, а все остальные как у мамы - в страхе, унижениях, голоде и полу-нищете и гор, тоске по единственной дочери.
Каждый раз, открывая маленький холодильник, когда-то принадлежащий ей, я думаю об этом чудесном человеке и благодарю Бога за все хорошее, что дали мне эти женщины.
11. Надежда (тетя)
После такого же благополучного детства, как и у остальных братьев и сестер, у т. Нади наступил период лишений и унижений. Она меньше других проучилась в гимназии, больше скиталась по чужим углам. Но ей повезло потом. Приехав к тете Лиде в Магадан погостить, встретила молодого инженера из Питера и вышла за него замуж. Он приехал в Магадан реализовывать проект видео-связи с Москвой и осел там на долгие десятилетия. Только выйдя на пенсию,  они поселились на Украине. На Колыме у них родились друг за другом два сына, Юрий и Олег, которых однажды еще перед войной привезли к нам в Бийск на поправку здоровья.
С т. Надей я встречался в жизни не более трех - четырех раз. Она в силу объективных обстоятельств почти всю жизнь остерегалась общаться с нами. Да и родственники со стороны мужа не очень нас привечали, вероятно,  им  была известна история дедушки. Можно сказать, что т. Надя прожила благополучную жизнь, хотя характер ее мужа был крутым и суровым. Я запомнил ее последний приезд в Москву к нам в 1995 году. Однажды они стали с мамой вспоминать давние события, и меня поразило ее отношение к ним. Она стала отрицать очевидные факты, защищать преступную власть, и говорить, что такие беседы ни до чего хорошего не доведут. У нее даже в преклонном возрасте так и не ушел страх за детей и за себя. К тому времени она похоронила мужа.
Я ее провожал с Киевского вокзала, и когда осталась минута до отправления поезда она вдруг горько заплакала и произнесла: "Витя, прощай родной, береги маму, она у тебя чудной души человек, передай ей, что если может пусть меня простит. Чует мое сердце, что видела вас в последний раз. Не забывай моих ребят!".
Ее пророчества сбылись. Вскоре пришла горестная весть - ее не стало. Юрий и Олег похоронили свою мать на чужбине. Какой только пакости не придумали "самостийники". Они пытались заставить ее при смене паспорта изменить имя на "Надию".
О чем меня просила т. Надя при прощании не знаю, маме я ничего не сказал. Хранится у меня кассета с ее голосом и память до конца дней.
12. Лаврищев Алексей Сергеевич (отец)
Со слов мамы он из курских дворян, но, где родился, как провел детство, ничего не известно. Год рождения 1898. В 1914 году, с началом войны отец был переведен из университета в Александровское артиллерийское училище и после ускоренного курса в звании подпоручика ушел на фронт. Испытав горечь Брестского "мира" и унижения от подонков, распропагандированных  посланцами немецкого наймита и демагога высшего класса Ленина, он оказался в армии Деникина. Потом уже в звании поручика сражался с большевиками в армии адмирала Колчака. Только сыпной тиф спас его от неминуемой гибели, когда красные докатились до Иркутска. Потом скрывался, меняя постоянно работу. Он был и кочегаром на пароходе, и учителем математики. В должности телеграфиста познакомился с мамой. В моей памяти осталась только одна картинка: мы с ним в лодке едем по Ангаре. Он на корме с веслом, я между его ног на дне лодки. Отец гребет, а я кидаю монетки и слежу как, они играя, ложатся на дно. Ни фото, ни какой либо вещи его у меня нет. Я даже точно не знаю, когда он погиб. Но паническое бегство мамы из Иркутска, постоянный страх за меня и попытка скрыть мою настоящую фамилию заставляют думать, что отец мой был не рядовым "врагом народа".
Мои попытки хотя бы уточнить, где он похоронен, ни к чему не привели. Но я благодарен этому человеку за подаренную мне жизнь и горжусь им. Он не изменил присяге царю, он не пошел на поклон к злодеям. Светлая тебе память, отец. Не довелось мне в жизни говорить это слова живому человеку. Но не наша  вина в этом.
13. Лиля (сестра).
В мае этого года исполнилось тридцать лет как мы остались без нее. Дикое стечение обстоятельств   предшествовало смерти Лили. В годы ее директорства в детской библиотеке набирал силу "Фитиль" Михалкова. Уж не знаю, как случилось, но был снят сюжет о дырявой крыше над библиотекой, о гибели книг, и моя сестренка имела смелость на весь Союз покритиковать начальство за такое безобразие. После этого на нее посыпались неприятности со всех сторон. Чего ей только не приписывали. Мне это очень знакомо. Однажды я попытался схватить за руку высокопоставленных воров и потом не успевал отплевываться от их провокаций.
Гордая моя сестренка хлопнула дверью и уехала с мужем в Германию социалистическую. Там после пустяковой операции у нее оторвался тромб, и спасти ее не успели. Встречали мы Лилю на Витебском вокзале уже в гробу. Смерть цветущей женщины в 39 лет сама по себе нелепа, но Лилька для всех нас была опорой и умной советчицей, а для меня наставницей. Горе в то время, когда вроде бы минули нашу семью всякие напасти, оказалось настолько тяжелым и длительным, что и сегодня не могу вспоминать те годы без слез и содрогания.
Первая картина, которую я помню и где участвовала моя сестренка - это громадная лужа на Кольцовской улице в Бийске после ливня. И мы с Лилькой плывем в ванне по ней, а бабуся бегает рядом и причитает: "Христа ради вылазьте!". Однако сохранились фото, где мы с Лилей, Анной Павловной и Иосифом Абрамовичем запечатлены еще в более раннем возрасте, но в памяти этих картин не осталось. Зато следующий сюжет касается и наших двоюродных братьев, прибывших на поправку к нам. За ними так усиленно ходили, что моей сестренке это показалось несправедливым, и она подвинула меня на акцию возмездия. План ею был придуман и мною осуществлен. В пустой коробок спичек набрали песка и засыпали глаза Юрке и совсем маленькому Олегу. Трепку получили чуть позже от т. Оли, когда пытались прокатиться на коляске в больницу, куда срочно повезли братьев. Потом был подол бабушкиного сарафана - опять ее идея.
Лилька была на год старше меня, способней и умнея. Очевидно, я так ее любил, что сносил все неприятности связанные с ее идеями. Ей настало время идти в школу, в первый класс, но я ревом ревел и просился за ней туда же. И меня в неполные шесть лет взяли вольноопределяющимся. Мы сели за одну парту, и моя сестренка сразу же выдвинулась в отличники. Меня же никто не спрашивал и не интересовался моими успехами. На уроке Лиля могла заявить: "Лидия Степановна, а Витька пукнул". Или попросить: "Лидия Степановна, пустите Витьку в уборную, а то он в штаны написает". Я все мог стерпеть от нее. По окончании полугодия кто-то додумался проверить мои знания и выяснили, что и я тяну  на хорошиста, и меня зачислили в списки первого "Б" класса.
Однажды зимой мы возвращались из школы,  моя сестренка стала драться с девчонкой второго класса. Та была и больше, и сильней. Мне пришлось вмешаться. В результате получил деревянной сумкой по башке и слег с сотрясением мозга. Лилька от меня не отходила, читала мне сказки, танцевала и пела перед кроватью. Мы с ней окончили первый класс с похвальными листами и могли уже читать и писать. Но Лилька этому еще раньше сама научилась.
Во второй класс мы пошли в самые тяжелые времена и на фронте и в тылу. Я пришел с забинтованной головой и на вопрос учительницы о причинах заявил, что ранен на фронте. Лилька тут же уточнила: "Врет он, это Яков Никитич его топором трахнул". После нового года, когда   на двор уже выбросили елки, одна девка стала совать такую елку Лиле в лицо. Я метко с крыльца метнул в нее лопатку и рассек ей бровь. Слезы, кровь на снегу и истошный вопль мамаши той девки сильно меня напугали, а моя сестренка спрятала меня в чулан, и до вечера ключ от него никто найти не мог. И пока моя мать и т. Лида не дали ей слова, что наказывать меня не будут, не находился.
Однажды на детские карточки выдали соевые конфеты. Лилька говорит мне.
- А почему это наши конфеты едят взрослые? Давай от них отделимся  и тогда все конфеты будут наши! - Вечером за ужином мы заявили о своем намерении, на что тут же получили согласие. Нам выдали все оставшиеся конфеты, и мы, забравшись в шкаф, тут же их слопали и были весьма довольны. Утром, усевшись за стол, стали ожидать кашу, а нам вместо ее дали по стакану чая и сказали: "Пейте чай со своими конфетами и собирайтесь в школу" Такого поворота я не ожидал, но Лилька со словами "А раз так, то отдавайте и наши сухари" вылезла из-за стола. Я поплелся голодным за ней. Т. Лида дала нам по два сухаря, которые мы по дороге в школу и съели. Вернувшись из школы, застали наших матерей за столом. Они ели суп, для нас тарелок не было. Я не утерпел и попросил поесть. Мне сказали: "Вы отделились, свое получили. Завтра по карточкам получите по сухарю и делайте с ними что хотите". Я начал скулить, поскольку к еде в те годы был не равнодушен и в отличие от сестренки ел в два раза больше. К вечеру и у нее прорезался аппетит, и на мои постоянные хныканья и просьбы она, наконец, откликнулась, заявив: "Ладно, из-за тебя давай попросимся к ним. Только ты говори". В ужин нам дали только пустой чай, и мы стали просить прощения и заявили, что больше никогда не будем отделяться. Нас простили, но урок запомнился на всю жизнь. Поедая сухари и конфеты в шкафу  мы чувствовали себя хорошо, но родители поступили очень мудро, не стали ругаться и воспитывать. Голод воспитал навсегда.
К осени по Чуйскому тракту сплошным потоком пошли "студари". Лилька организовала человек восемь сверстников, и мы с откоса хором кричали "Привет Америке!". Что за Америка, тогда знала только Лиля. Колонны иногда останавливались у понтонного моста, и тогда водители выходили, подзывали нас и давали сухари, иногда сахар. Все "американцы" говорили по- русски.  Мы им таскали воду из колодца, они наливали ее во фляжки и зеленые емкости.
Весной 1942 года пошли караваны верблюдов с тюками шерсти. И когда в меня плюнул верблюд, только моя сестренка стала меня отмывать в Бие. Там же на берегу кто-то развел бахчу, и за набег мне досталась крупная дробина в попку, и опять Лиля загнала меня ревущего от боли в речку и булавкой выковыривала кусочек каменной соли застрявший довольно глубоко. Почему- то на нас ничего не гноилось и заживало быстро. Родители даже не узнали, что меня подстрелили. Тогда ни одного арбуза мы так и не добыли.
В наши "обязанности" входило гонять коней на водопой на реку. Эти обязанности, правда, нам перепоручил конюх, который в армию не попал из-за хромой ноги и любил выпить в рабочее время. И вот семь лошадок и мы втроем,  мой друг и Лилька, верхом трусцой вдоль тракта ездим два раза в день на речку. Однажды мой конь испугался сигнала машины, взбрыкнул, и я полетел на дорогу. Вся правая половина лица была содрана. Эту картину увидел офицер из машины, поднял меня и стал обрабатывать рану какой-то жидкостью, а потом забинтовал всю голову. Моя сестренка плакала навзрыд и все говорила, что теперь нам запретят верхом ездить. Надо сказать, что первые уроки верховой езды нам преподал Яков Никитич и когда убедился, что и без седла мы уверенно гарцуем по территории "Племзаготконторы", то и разрешил езду на речку. Лошадей он обожал, и даже в самые тяжелые времена войны наши животные имели в достатке корма. Правда, они и работали много. Но у нас было одно неудобство. Если никто из взрослых не мог нас подсадить на лошадь, то мы их подводили к загородке из жердей и с нее перемещались на спину мирных лошадок.
 Взрослые отнеслись с пониманием к случившемуся и запрет не наложили. Прямо против водопоя метрах в пятидесяти располагался островок, где по сведениям родителей жили бандиты, грабившие и убивавшие в Бийске. Этих сведений было достаточно, чтобы в голову моей сестренки пришла шальная мысль - проверить подлинность сведений.
Я и она в то время плавать не умели, но лошадки нас спокойно доставили на остров, однако проверить мы не успели. Над кустами взвилась стая ворон и с гвалтом устремилась на нас. Мы тут же ретировались. Лилька объяснила бегство так: "Пираты проснулись и спугнули ворон. Туда надо сплавать, когда они еще не вернулись из города, рано утором". Так мы и сделали. Наши лошадки с удовольствием доставили нас на остров, и вдруг мой конь стал заваливаться на бок. Я едва успел отпрыгнуть. А он решил поваляться в теплом песке, испытывая видимо великое блаженство. Лилька, увидев маневры моего коня, повернула своего обратно в реку и стала наблюдать за происходящим. Изрядно повалявшись, моя лошадка отряхнулась и подошла ко мне. Только теперь до меня дошла жуть положения. Того и гляди из кустов могут появиться пираты, а влезть на коня мне не с чего. Страх меня сковал настолько, что не то что плакать, но двигаться не мог. Лилька тоже оценила ситуацию и  мучительно искала решение. И когда я все же разразился истерикой, прощаясь с жизнью, она мне кричит:
- Бери коня за поводок и заводи в воду. - Мне ничего не оставалось делать, как выполнить ее приказание и зайти в воду по пояс. Она перехватила поводок и приказала, чтобы я ухватился за   хвост своего коня. Хорошо, что догадался зацепиться за основание хвоста. И вот Лилька верхом на своем и держа за поводок моего поплыла к берегу, а я, трясясь от страха и удерживая голову над водой, мертвой хваткой держался за хвост лошади. Это не единственный смертельный номер, который придумала моя сестренка. Выйдя на берег, я никак не мог расцепить руки. И что удивительно наши лошади не проявляли к нам никакой грубости.  Любовь к этим умным и благородным животным я пронес через всю жизнь.
Однако кто-то картину форсирования нами реки увидел и донес моей маме. Вечером в присутствии Якова Никитича состоялся разбор. Ко мне-то особых претензий не было. Все понимали, чего я натерпелся. Лильке досталось здорово. Почему-то все допытывались у восьмилетней девчонки, почему она заставила меня уцепиться за хвост, и, вообще, как она могла додуматься плавать на лошадях. Ведь любая случайность  могла утопить  нас. Итог был таков - нам категорически запретили ездить верхом и чуть позже разрешили в пешем порядке их сопровождать к реке. В случае неповиновения грозили самыми строгими карами. Справедливости ради надо сказать, что нас вовремя отстранили от верховой езды, поскольку мы набили на задницах такие шишки, от которых очень страдали. После запрета наши болячки сами вскоре прошли.
Уже осенью нас почему-то не взяли на копку картошки. Плантация находилась за три - четыре км по лесной дороге. Несправедливость заключалась в том, что коллектив конторы отправился в поле на "АМО-5"- здоровенный грузовик, который несколько лет простоял неисправным. Но вернувшийся с фронта искалеченный водитель сумел исправить свою любимую машину.
Лиля приняла решение-идти пешком, а обратно уж точно на машину посадят. Так мы и поступили. Лесную дорогу сплошной стеной окружали здоровенные ели, солнце едва пробивалось сквозь их крону. Я стал хныкать и проситься назад, но сестренка была непреклонной. Только мы вышли на небольшую полянку, как из леса не спеша вышла большая собака и по очереди обнюхав нас, трусцой скрылась в чаще. Тут же мимо моего уха что то свистнуло и раздался выстрел. На поляну выскочил мужик с ружьем и двумя светло - коричневыми собаками с хвостами калачом. Много позже я понял, что это были лайки. Много и успешно охотясь, я никак не могу понять до сих пор почему этот человек стрелял, не видя цели. Может он нас принял за зверя, которого преследовал. Впрочем, все это осталось загадкой. Лилька объяснила охотнику, что мы видели собаку и показала, куда она скрылась. Он только произнес: "Какие идиоты  позволяют соплякам здесь гулять?" и скрылся. Мы никому не сказали об этой истории и назад действительно поехали в кузове на мешках картошки. Машина, въехав на бревна мостка через ручей провалилась задним колесом, и мы  чуть не свалились. До самой ночи ее вытаскивали из ручья. Способ фронтовик водитель применил оригинальный. Вырыли на дороге яму, поперек положили два бревна, протянули между ними трос и зацепили его за вертикальное бревно и все пять мужиков стали его вращать с помощью длинной толстой жерди. Уже ночью мы благополучно добрались до города. Утром за завтраком Лилька меня спрашивает:
- А  вчерашняя собака больше нашего "Сатана"?
В начале1942 года нашу собаку "Сатана" мобилизовали в армию для борьбы с танками. Мы долго плакали, но и были горды за любимого пса, он пошел воевать. Тогда нам никто не говорил, какая судьба ждет этого воина. Пес был удивительно  умным, при нем нас никто не смел тронуть, зимой он катал нас, таская санки. Летом мы цепляли за него трехколесный велосипед и носились по Кольцовской улице.
- "Сатан" меньше был, - отвечаю я, -  и другого цвета.
- Дурачок, мы же с тобой вчера встретили волка! А не сожрал он нас потому, что осенью они сытые и на людей не нападают. Вот видишь, на картинке точно такой же, - показывает мне книжку с рассказами, - ты только никому не говори, а то опять мне достанется.
Я и испугаться не смог. Много позже при случайном выстреле на охоте понял, что тогда пуля пролетела рядом с моей головой. Но почему он стрелял?
А водитель грузовика вскоре умер, ранения фронтовые сделали свое черное дело. Машина опять и, вероятно, навсегда осталась стоять у забора. Никто ей  не мог дать ума.
Лилька для меня была непререкаемым авторитетом. Я не заставлял себя думать, все делала за меня она. Если она была круглой отличницей, то и я обязан быть таковым. Если она лезла на кедр, то и я, хотя был трусоват. Она пила парное молоко, которое я терпеть не мог, но пил. Подрастая и становясь сильнее Лильки, я стал ее защитой, но никогда мне не приходила мысль противиться ее первенству. Моя любовь к ней была бессознательной, но сладкой. Рядом с ней мне было уютно и комфортно.
Последнее крупное дело, на которое она меня подвигла  и которое чуть не  закончилось трагично. Сколько я помню, мы все время жевали кедровую серку, и ни у кого никогда не было повода жаловаться на зубную боль. Но в школе за жвачку преследовали нещадно. Однажды зимой в класс вошел директор и потребовал каждого раскрыть рот. Так он набрал приличный комок серки и забросил его за громадный комод, который остался после хозяина дома - купца. На перемене мы стали думать, как извлечь ценный продукт. Верховодила сестра. Она заставила всех пострадавших наклонить комод, и я полез за него. Ребята не удержали. Все мое тело как тисками зажало. Особенно голова страдала. Я заревел благим матом. Примчался завхоз и высвободил меня. Кровь лилась из носа, вздохнуть не мог. Но снежком охладили мой нос, потерли затылок и отправили домой. Обидно было, что так настрадавшись, жвачку все же не смог достать.
 Но… пришло время разлуки.
Мы укатили в Белоруссию. Лиля поселилась на берегу Катуни, где провела последние годы детства и первые юности. Где-то в 47 году я получил от нее письмо с известием о том, что она плавает в Катуни. Мама, узнав, засомневалась, ведь Катунь горная река, и температура там очень низкая. Но это была правда. Около  села Маймы река имела заводь, и там летом вода нагревалась до 16-18 градусов. Лиля окончила школу отличницей. Я же, не имея поводыря, до восьмого класса перебивался с троек на четверки, потерял два года, правда, по уважительным причинам.
Она без проблем поступила в Ленинградский университет и так же успешно его закончила. Встретились мы ровно через десять лет, когда я приехал поступать в Лесотехническую академию, но срезался из-за пустяка. Лильку я нашел весьма привлекательной, стройной, с удивительными слегка вьющимися пепельными волосами. Вот только расточек у нее был подростковым. Голос остался с хрипотцой. Причина в том, что она родилась недоношенной и только благодаря бабусе выжила. Та ее доращивала в коробке из-под мужских туфель в русской печке. И первый раз она вякнула в три месяца. В Ленинграде мы встречались не часто, а потом она уехала на практику, а я вернулся в Борисов. В тот приезд она мне рассказала, что готовит какую-то подборку книг своему земляку Васе Шукшину. Тогда это имя для меня ничего не значило. Они, оказывается, дружили еще в Сибири, живя поблизости  друг от друга, и общей их страстью была литература. Она еще тогда сказала, что Васька одержим театром и очень талантлив. Теперь это имя знает вся страна, а я горд, что моя сестра помогала ему стать человеком, которому я поклоняюсь.
Вторая встреча была в Белоруссии, куда мы съехались на каникулы к моей маме, и там я ее перезнакомил со своими друзьями школьными. Один даже успел в нее влюбиться и  долго переписывался, но что-то у них не срослось.
Наш тогдашний интеллект не дотягивал много до ее. Она имела  энциклопедические знания по истории литературы, помнила все произведения наших и зарубежных классиков, знала немецкий довольно прилично. Она по совместительству работала экскурсоводом в Эрмитаже и даже провела нас с моим одноклассником по его запасникам, где я запомнил только один экспонат, связанный со страстью Екатерины - великой.
Опять расставания на долгие годы. Свой отпуск Лиля уже с мужем решила провести у меня. Я тогда уже занимался наукой в сельскохозяйственной области, и сестренка поначалу была очень удивлена, поскольку в предыдущие встречи мой образ ее не сильно впечатлил. Однако всякий раз при встрече она говорила с удовольствием о своей работе, и чувствовалось, что она нашла свою дорогу и строила всякие планы. Один я запомнил. Она начала готовить к школьной программе аудиозаписи произведений классиков в исполнении хороших артистов. Ей представлялось, что если дети услышат текст того же Чехова или Лескова и тем более поэтов в исполнении профессионалов, то быстрей их полюбят и в деревнях начнут читать больше и с толком. Ее библиотека обслуживала область. Но дело шло со скрипом. Артисты, оказывается, и в те времена хотели жить лучше остальных и требовали небывалые деньги. Я же ей сказал одно: "Где ты видела в сельских школах магнитофоны?". Это теперь у каждого сопляка есть такой аппарат. Недавно в книжном магазине увидел набор кассет с "Мертвыми душами" и вспомнил Лилину затею.
В то лето мы вели исследование возле Обского моря. У нас был восьмиместный вагончик, который стоял прямо на берегу, автомобиль УАЗ, лодка с мотором и куча радиостанций. Приехав с Алтая, Лиля с мужем  поселились с нами и даже помогали кое в чем. Погода стояла прекрасная,  на песчаный берег лениво накатывало волну Обское рукотворное море - детище идиотской  политики строить ГЭС на равнинных реках. В районе нашей стоянки ширина глади достигала полутора км. Однажды вечером, когда солнце уже скатывалось к знаменитому Караканскому бору на той стороне, сестренка на спор с одним нашим сотрудником решила сплавать туда и обратно. Мои уговоры не делать глупостей не подействовали. Она облачилась в купальник и поплыла. Мне оставалось на лодке ее сопровождать. Поплыл рядом с ней  и спорщик - здоровенный мужик недюжинной силы. Лилька сначала плыла кролем и довольно споро, потом по-кошачьи и на спине. Проплыв половину дистанции, мой Гена попросился в лодку. Пока я его вытаскивал, потерял из вида Лильку и сильно испугался, но вскоре заметил ее голубой купальник и на моторе поплыл вдогонку. Она приближалась к фарватеру, где часто проносились "ракеты" и ползли огромные баржи.   
Генка стал ей кричать, что проиграл и просил залазить в лодку. В ответ моя сестренка вдруг подняла над водой руку и показала блестящую на закатном солнце фигу. Мы оба невольно расхохотались и поняли, что она в хорошей спортивной форме. Благополучно миновав фарватер и выйдя по пояс из воды, она постояла минуту - другую и поплыла обратно. Вернулись мы затемно. Но меня обуревала гордость. Женщина весом в 46 кг, миниатюрная и больше похожая на девчонку посрамила здоровенного мужика, и это была моя сестра. Но спорщик вынужден был поехать за тридцать км и найти проспоренную бутылку коньяка. Почти в полночь мы сели ужинать. Владелица выигранной бутылки сидела у костра в джерсовой серой кофте. И кто бы мог подумать, что пару часов назад этот милый моему сердцу человечек проплыл три км без отдыха.
Расходились мы уже на рассвете, вдоволь попев и поплясав под аккомпанемент гитары в руках спорщика.
Она была инициатором катания на лыжах по воде. Но в наших краях водных лыж достать в ту пору было невозможно, и мы соорудили доску, у которой был большой недостаток - управлять ею было невозможно. Она исправно скользила за лодкой по прямой, но как только закладывался вираж, она глиссировала на дикой скорости и залетала вперед лодки. Именно этот маневр больше всего любила моя сестра. Доска с ней быстро всплывала и неслась удивительно красиво. Этот спорт помимо Лильки освоили еще две лаборантки и  приехавший в гости завлаб нашего института. На нем и закончились наши катания. Виноват был я, управляя мотором. Вираж был заложен слишком близко у берега и доска на скорости около сотни км. вылетела на песок. Этот тип от страха не прыгнул в воду и в результате поломал ногу. Сама Лиля после всех волнений с больницей сказала мне:
 - Вить, сожги этот долбанный снаряд, пока не приключилась настоящая беда. Мне, дуре,  нужно было раньше сообразить.
Несколько лет спустя мы таки приобрели  настоящие водные лыжи, и на них уже каталась вся лаборатория, но моя любимая сестренка уже лежала в могиле. На этом берегу мои коллеги каждый раз поминали ее рюмкой водки и добрым словом.
Я не мог предположить, что это  наше общение почти в течение месяца оказалось единственным. Потом мы встречались не больше одного двух раз в год, когда удавалось в командировках урвать день-два и заскочить в Ленинград к матери. Лиля всегда приходила и засиживалась допоздна. Последняя встреча оказалась очень грустной. Они уже собирались в Германию. Впервые за годы общения она меня обняла, всплакнула, потом закурила и произнесла:
- Береги стариков наших, они на нас положили свои жизни. И еще, уходи от этой женщины, она тебе не принесет счастья. Твоя дочурка прелесть, но такой жизнью вы из нее сделаете неврастеника. Ну, все, мне пора. Ты уезжаешь рано, поэтому мы не увидимся. Привет Маринке!
Поцеловав всех по очереди, она оделась и вышла из квартиры. Я пошел ее проводить до трамвая. Моросил дождь, и я так и не понял, капли дождя ли были на лице или она тихо плакала. Поднимаясь в вагон, Лиля мне мило улыбнулась и не проронила не единого слова. Трамвай ушел, а  я побрел к маме и никак не мог понять, почему в эту встречу она заговорила и о наших родителях, и о моей семейной жизни.
После ее похорон я поклялся себе выполнить ее наказ. Глупо, но с тех пор ненавижу Михалкова и его семейство. Ведь она обращалась за помощью к нему, но он и пальцем не пошевелил. Получил за "Фитилек" денежки, и будьте здоровы. Здорово про них Гафт сказал. Действительно ползут и плодятся.
Будучи  совершенно   интеллигентным человеком, Лиля моя иногда могла выдать такие словечки, которые теперь называют ненормативной лексикой. В первый мой приезд в Ленинград она привела меня в клуб какой-то, где репетировали ее друзья. Увидев нас, певица пропела: "Все мы знаем советский герб. На нем есть молот. На нем есть серп. Хочешь жни, а хочешь куй, а за работу получишь …" Последнее слово  заглушила барабанная дробь. Я обалдел. А Лилька говорит: " Запомни, но не трепись!"
По этой формуле дурили наших родителей, дурят и нас. Честным людям, таким как моя незабвенная сестренка, досталась работа, скромное существование и конец, начало которому положил гимнюк Михалков.
Она состоялась и как человек, и как специалист и сколько бы добра могла еще принести. Но Бог ей отмерил всего 39 лет. Родившись 31 декабря в лютый мороз, она ушла тихим, теплым весенним днем. А я о ней думаю каждый Божий день и действительно продолжаю ее любить и обожать. Советуюсь с ней. Она меня от многих глупостей спасла и спасает. Все.

Окончательно решил завершить эти воспоминания, не говоря ничего о ныне здравствующих, хотя среди них нет никого, кто бы мог опозорить светлое имя наших незабвенных предков. Только краткая информация.
Юрий (сын т. Нади)
Доктор наук, математик. Имеет сына, живет в Питере. Общаемся очень редко.
Олег (сын т. Нади)
Кандидат наук. Работает в атомной промышленности. Общаемся редко. Иногда, приезжая в Москву, заходит к нам.
Юрий  (сын д. Николая)
??? Ничего добавить к уже сказанному не могу. Как хочется в это верить и узнать его судьбу.
Валерий (сын д. Володи)
Бывший военный, полковник. Имеет двух сыновей. Пять лет назад эмигрировал в США. С ним и его семьей у меня теплые отношения. Валерий, будучи законченной шпаной в детстве, не имея  материнской ласки, нашел силы стать достойным и уважаемым специалистом. Смел до безумия. Совершил более тысячи  прыжков с парашютом.
Виталий, я (сын Наталии)
Доктор наук, всю жизнь занимаюсь механизацией сельского хозяйства. Имею дочь и двух сыновей. Живу в Москве

Вчера побывал на могилках моих любимых мамы, тети Оли и тети  Лиды, сестренки. Посидел, покурил, побеседовал, поплакал. Шел дождь, и вместе со мной плакали веточки кленов, склонившиеся над могилкой. 

Окрестности  села Котляково, что под Домодедово. 15.07.03г.

P.S.  Приписка от 5 го сентября 2006 года. Перечитал и ничего не хочу менять. Все предельно верно, Три прошедших  года утвердили меня в мысли, что моя семья достойна уважения. Следует к описанному  добавить наших детей и внуков.
У Юрия Голубева сын Алексей, У Олега две дочери. У Валерки два сына – Володя и Вадим и внучка Юля. У меня - сын Сергей (приемный), сын Захар от Татьяны Кутовой, которую я искренне уважаю. И самый мой любимый мой ребенок – дочь Марина, которая подарила мне двух внуков – Дарью и  Виталия.
Р.P.S. Приписка от 25 марта 2009 г. Во-первых, неожиданно восстановил связь с Юрием – сыном  д. Николая. Оказалось, что у него там целый клан. Он прожил жизнь богатую на события и, видимо, единственный из нашей семьи побывал во власти – был депутатом Верховного Совета. Если захочет, то допишет это повествование.
Во-вторых, год назад я стал прадедушкой. Моя внучка Дарья родила дочь Софью.

 Г. Москва.
 
P.P.P.S.  Эти воспоминания написаны  мною почти 20 лет назад. За эти годы я обзавёлся ещё  двумя внуками (Лена и Миша Лаврищевы) и двумя правнуками Фаиной и Саввой. Трое из них уже школьники.  У Валеры появились ещё два внука.
     Есть и печальные события.  Два года назад умер Юрий - сын д. Николая. Я общаюсь с его внучкой Лерой.
   К сожалению, из-за ковида и других неприятных обстоятельств не могу уже 3 года побывать на  дорогих мне могилах.
 
     Благодарю свою надёжную помощницу  и друга С.В. Скворцову,   которая  в моих неряшливых архивах обнаружила эти воспоминания,  привела в порядок и заставила меня  поместить их в  Прозе.ру.

24.12.2022  г. Минск.