Миссис Проктер

«Все, что мы знаем о женщине, лучше всего вмещается в слово «милосердие». Есть и другие слова — сестра, жена, друг, и самое высокое — мать. Но разве не присутствует в их содержании и милосердие как суть, как назначение, как конечный смысл? Женщина дает жизнь, женщина оберегает жизнь, женщина и жизнь — синонимы».

У войны — не женское лицо…





Матильда

В ванной уже плавала любимая жёлтая уточка, которую услужливо приготовила негритянка Пиппа. Миссис Проктер сняла тапочки, вылезла, наконец, из халата, и невольно остановилась перед зеркалом. Да, от былой её молодости давно ничего не осталось. Эти дряблые и высохшие груди опускались ниже обвисшего и сморщенного брюха. Вся кожа висела мешковиной на тонких и искривлённых костях. Голова давно облысела, и только кое-где ещё торчали клоками полуживые и седые волосинки. Даже нос миссис Проктер опустился и скрючился над ушедшей во внутрь губою. Она повернулась боком, и увидела горбатую, без жира и мяса, старуху, у которой  подло выпячивали, как у старой клячи, рёбра. Без платьев, макияжа, и париков, миссис Проктер боялась саму себя. Именно такими она представляла в детстве летающих на метле ведьм. Не хватало только волосатой бородавки на носу, а так, всё уже давно наличествовало. Она быстро отвернулась, и полезла в ванну. Жёлтая уточка чуть приподнялась в пенной волне и медленно поплыла к хозяйке. Миссис Матильда Энн Проктер закрыла глаза и попыталась получить удовольствие, однако мысли были уже не те, и удовольствия было мало. Завтра ей исполнится ровно сто лет, какое уж тут удовольствие?! Она пережила всех своих врагов и любовников, мужа и трёх детей, сменила кучи платьев и золотых украшений, износила миллионы туфель, и износилась сама. Не было уже той лёгкости, с которой когда-то неслась вперёд настоящая жизнь. Теперь она еле тащилась и скрипела, как не смазанное колесо у телеги. Сто лет всё-таки не шутка, мало кто доживал хотя бы до этой цифры. Разве что Дэвид. Но ему семь раз пересаживали сердце, в мире не было ни одного человека, который бы был владельцем восьми сердец. Увалень Дэвид покупал себе не только сердца, но и почки, однако протянул на чужих органах всего сто один год. Весьма не дурно, если учесть, что его хищные мозги не переставали функционировать и искать выгоду. После седьмой трансплантации произошел неожиданный сбой в работе органа, и спасти Дэвида не удалось — все случилось во сне. Почему седьмое сердце прикончило Дэвида? Чьё оно было? Какого-нибудь коммуниста? Миссис Проктер недовольно фыркнула, и сморщила свой крючковатый нос. А ведь бедолага Дэвид рассчитывал прожить минимум две сотни лет, хотел обдурить смерть. Все его деньги и лаборатории трудились над этим, а в итоге – предательство. Проклятое седьмое сердце! Никогда не стоит доверять людям. Своё надо выращивать, как уверяет доктор Менгель, сегодня возможность вырастить человеческий орган в пробирке и пересадить его человеку, уже не далека от реальности. Ученые по всему миру работают над этим и уже научились делать ткани, небольшие работающие копии органов, и до полноценных запасных глаз, легких и почек им на самом деле осталось совсем немного. Надо лишь чуть-чуть подождать. И миссис Проктер ждала. Ах, как ей хотелось снова кружить в танце, ловить озабоченные взгляды мужчин, и носить сексуальные наряды с глубоким декольте. Ведь она так обожала манипулировать своей великолепной грудью и заставлять делать мужчин всё, что ей было нужно. Её муж Чарли на том и погорел. И то он удостоился её только из-за наличия отцовских денег и весьма значимого веса в высшем обществе. В другое время миссис Проктер ни за что бы не позволила этому болвану даже пододвинуть ей стул.

Миссис Проктер родилась девочкой, и была младшей из шестерых детей в семье. Хоть её отец, еврей Иосиф Коган, и служил дипломатом от Чехословакии, однако она родилась девочкой. А девочкам в те времена не позавидуешь, максимум, что светило в жизни, это стать домохозяйкой и вечно рожать. Не того она ждала от жизни. Между тем, неординарные способности девочки проявились довольно рано: в пятилетнем возрасте Матильда уже  бегло читала и владела нотной грамотой. Поэтому родители отдали её заниматься в школу, не дожидаясь положенного срока. Но, когда нацисты оккупировали Чехословакию, семья тут же перешла в католичество. Отец знал, что делал, но и все в округе знали, что семья Коганов выкресты. Тогда, в 1937 году, из-за службы папеньки, семья жила в Белграде, поэтому детские годы Матильда провела среди сербов и многих еврейских беженцев из Австрии и Чехословакии. Это было удивительным, потому что когда немцы в апреле 1941 года заняли Сербию, они не увидели здесь хоть каких-то проявлений антисемитизма. Больше того, разжечь его собственными силами тоже не удалось. «Сербы не достигли ещё необходимой культуры, чтобы позволить им справиться с евреями. Мы сами должны решить здесь еврейский вопрос», - пришли в итоге к выводу немецкие захватчики. И началось. Сначала появились жёлтые звёзды и унизительные «общественные работы». Представителей интеллигенции заставляли чистить туалеты в казармах, подметать улицы, разбирать завалы. Особым развлечением у надсмотрщиков из СС стали ставки на мойщиков окон в многоэтажках. Людей заставляли работать снаружи, прекрасно зная, что подоконников в сербских домах просто нет.  Представители высшей расы заключали пари - кто из недочеловеков упадёт и разобьётся последним. Когда и это занятие им наскучило, придумали новое: надували живых людей велосипедными насосами и снова делали ставки - кто дольше продержится... Лишение имущества и выселение из своих домов оказалось самым меньшим из всех обрушившихся на евреев страданий. Скоро начались расстрелы и депортация в концлагеря. Коганов в своём доме, рискуя жизнью, укрывал серб Жарко Попичич. Если бы тогда нацисты нашли у него чистокровных евреев, то убили бы не только семью Коганов, но и семью серба. Кто бы мог подумать, что на всю следующую жизнь миссис Проктер сохранит в своём сердце ненависть не к нацистам, а именно к сербам. Почему? Поговаривали, что с детства Матильда Коган завидовала красоте сербских девушек. Сербские парни просто не обращали внимания на коренастую, тёмноволосую еврейскую девочку. По воспоминаниям же самой миссис Проктер, в детстве ее не пропускали в культурные заведения, давали некачественную еду, и не позволяли танцевать на праздниках. Она пережила страшное потрясение, когда ее лучшая подруга погибла от взрыва бомбы в церкви. В те дни многие уходили в сёла, скрывались в крестьянских семьях. Простые сербские женщины, у которых и так было «семеро по лавкам», оставляли у себя осиротевших малышей или тех, кого вынуждены были отдать бежавшие от преследований гестапо родители. Еврейским семьям помогали сменить документы и переехать в другое место. Впрочем, на всей территории Югославии рекой лилась кровь не только евреев, но и самих сербов, где одни только хорватские усташи истребили около 700 000 человек.

В ходе войны самой мощной силой в Югославии стала коммунистическая партия, которая до войны имела весьма ограниченное влияние. В том же 1931 году её численность насчитывала всего триста человек. Но после военного поражения и расчленения страны её лозунги, направленные на преодоление всех национализмов и объединение народов Югославии, стали привлекательными: они воспринимались как модернизированный вариант югославизма. Компартия имела немногочисленный, но жёстко дисциплинированный аппарат профессиональных партийцев, что сыграло важную роль в развёртывании партизанской войны. Отец Матильды был ярым антикоммунистом, что и передалось впоследствии миссис Проктер. Основной базой поддержки коммунистов, организовавшихся в Народно-освободительную армию Югославии, были сербы Боснии и Хорватии, преследовавшиеся усташами. В боснийских и краинских горах существовали главные партизанские базы и шли самые ожесточённые бои. Вот там-то и была взорвана церковь, где погибла лучшая подруга Матильды. Всё дело в том, что Сербская православная церковь под угрозой анафемы запретила своим прихожанам участвовать в преследовании евреев, но четники коллаборациониста Михайловича, в большинстве своём антисемиты, неохотно прислушивались к попам. Католическая же церковь в лице архиепископа Степинаца тоже резко осуждала убийства евреев, но часть католических священников, напротив, прямо участвовала в гонениях на евреев. В любом случае, евреям, как Сербии, так и Хорватии, оставался один путь – в красные партизаны, тем более что одним из вождей партизан был еврей Пьяде. Но Иосиф Коган категорически отверг эту мысль, считая коммунистов худшим злом, нежели хорватские усташи или немцы. Потому что в ходе освобождения Белграда Красной армией и партизанами Тито, было сразу же уничтожено несколько тысяч представителей местной интеллигенции, офицеров королевской армии, зажиточных граждан, священников и четников. Только в Белграде до 1946 года, в ходе внесудебных расправ, было убито до трех десятков тысяч человек. Попутно по всей Югославии создавались концентрационные лагеря для врагов народа. Но если в Хорватии в такие лагеря помещались не только сторонники усташей, но и вообще все «буржуазные» и «контреволюционные» элементы вместе с их семьями, то в Сербии в такие лагеря отправлялись, как стороники фашистских прихвостней Недича и Летича, так и сербские четники Драже Михайловича и члены их семей, в том числе и дети. С 1945 по 1951 годы через тюремную систему прошло 3777776 заключенных, а ликвидированно 586000 «врагов народа». При этом большая часть этих жертв была убита не за какие-то конкретные преступления, а за принадлежность к «контрреволюционным», политическим, социальным и национальным группам, а вопрос об их конкретной вине не был актуален. Поэтому не удивительно, что сразу после войны семья Коганов тут же уехала в США.

Если у вас перед глазами встал образ нищих евреев, которые могут себе позволить колбасу только по праздникам, — забудьте об этом. На американской земле семейство Коганов устроилось как нельзя лучше. Отец Матильды устроился профессором в престижный американский университет. И не без помощи, конечно же, своего родного американского брата Исаака Когана, который давным-давно уже был здесь представителем штата Мэриленд в Конгрессе США, а затем занимал пост мэра Балтимора. Поэтому Матильда стала всё больше слышать в доме о большой политике. Кроме того, бездетный дядя Исаак регулярно стал брать племянницу на предвыборные собрания и поручал ей вести особый дневник, где она должна была записывать фамилии всех политиков, бизнесменов и чиновников, которые оказывали различные услуги конгрессмену. Матильда получила достойное образование — сначала в католической школе для девочек, а затем в папином престижном университете, где погрузилась в изучение политологии. Но сначала всё было не так, как ей хотелось. Матильда прекрасно играла на рояле, поэтому вначале она мечтала о карьере концертной пианистки, но после заключения преподавателя о том, что она никогда не сможет стать хорошей исполнительницей, поступила в университет. В этот период она ходила на курсы по международным отношениям, которые вел её отец Иосиф Коган. Он учил свою дочь, что евреи должны надеяться только на индивидуальные усилия, на силу воли и власти. Ум у Матильды был, был и характер, а от отца миссис Проктер унаследовала ненависть к коммунистам, а значит, и к сербам, и в особенности к русским. Да, отец Матильды описывал партизан-коммунистов, как единственную сторону конфликта, бескомпромиссно боровшуюся с оккупантами, предателями, усташами, и беспринципными четниками, метавшимися между союзом с антигитлеровскими силами и оккупантами. Но в то же время он говорил, что коммунисты хоть и выступали в роли борцов-освободителей, но в нравственном отношении они были чудовищами.
- Принятие коммунистических идей, в которые многие партизаны искренне верили, привело к тому, что они уже не соблюдали в отношениях с врагом никаких правил поведения и не оказывали уважения национальным и религиозным ценностям какого-либо из югославских народов. Подобная линия в войне сразу же нашла сторонников и в среде противников партизан, привела к своего рода апокалипсису, ибо, отрицая необходимость каких-либо моральных правил по отношению к противнику, она открывала дорогу самым низменным чувствам, и, соответственно, самым испорченным представителям человечества, - учил студентов отец Матильды. - Собственно говоря, и сама цель высшего руководства Компартии Югославии заключалась в том, чтобы развязать как можно более кровавую войну. Сам Тито прекрасно знал, что делал, ибо без большой крови невозможно было вызвать революцию, и именно поэтому его партизаны совершали как можно более жестокие поступки по отношению к немцам, дабы Гитлер, приказав провести репрессии, увеличил бы прилив добровольцев в партизаны.
Это Матильда запомнила на всю жизнь. К тому же, как-то раз Матильда присутствовала на балу у Джона Кеннеди, после чего окончательно отдала свое сердце демократам. Её фотография вместе с Кеннеди до сих пор висит на гвоздиках во всех её рабочих кабинетах. Во время учебы  Матильда и познакомилась со своим будущим мужем Чарли Проктером, правнука знаменитого мыловара Уильяма Проктера. В ходе Гражданской войны в США, Уильям Проктер получил значительные контракты на поставку мыла армии северян. На том и сколотил своё состояние. Вскоре миссис Проктер закончила университет со степенью бакалавра по политологии, а через год ей было присвоено звание магистра. И только после этого Чарли и Матильда венчались в Балтиморе, откуда затем перебралась в Нью-Йорк, а ещё через несколько месяцев в Сан-Франциско, где брат Чарли, Рональд, являлся членом наблюдательного совета города.

Миссис Проктер со всем своим прискорбием отдалась дому и семье: за шесть лет родила шесть дочерей. Но и о политике не забывала. Уж так ей так хотелось на самый верх, на вершину пирамиды, а не подтирать только сопли вечно канючащим  детям, но она была женщиной. Матильда слыла образцовой домохозяйкой и собирала полгорода на приемы, где между приятной беседой и десертом гостям предлагали пожертвовать немного денег Демократической партии. Вскоре она уже занималась сбором средств и организацией встреч с избирателями профессионально — как глава отделения партии в Северной Калифорнии.
- Чёрт! - выругалась миссис Проктер, и утопила любимую уточку. - Проклятые мужчины!
Успокоившись, она отпустила уточку, и та, выпрыгнув из глубин тёплой воды, снова поплыла, как ни в чем, ни бывало.
- Ублюдки! - снова выругалась миссис Проктер.
Она стала считать слоников, чтобы успокоиться. Её лечащий врач посоветовал так делать, поскольку для снятия напряжения бить мужа она уже не могла, то приходилось просто считать. Раз слоник, два слоник, три слоник... Миссис Проктер задумалась: «Ведь слоны - это же республиканцы! А я их считаю! Какая невероятная глупость! Так нельзя. Так не демократично. Раз ослик, два ослик, три ослик... Ублюдки! Какие же идиоты эти мерзавцы! Как можно так себя не уважать?! Все наши основные американские политические партии с таким энтузиазмом обнимают свои талисманы, что диву даёшься. Неужто они до сих пор не понимают, какими нелицеприятными характеристиками наградил в своё время этих двух животных карикатурист Томас Наст?! Они же олицетворяют глупость, упрямство и неуклюжесть. Хоть бы один из них удосужился поинтересоваться историей происхождения этих образов, прежде чем запасаться булавками и сумками с изображениями ослов и слонов. Чёрт! Получается, Байден - осел... Да и я тоже... Ослиха! Чёрт! Раз ослик, два ослик, три ослик... Суки! Четыре ослик, пять ослик, шесть ослик... Впрочем, Байден не осёл, это сейчас он такой, а в былые времена...». И снова миссис Проктер стала вспоминать «былые времена».

Именно она - при содействии тогда ещё влиятельного сенатора-демократа Джо Байдена - убедила тогдашнего звёздно-полосатого президента Вилли Клинтона начать бомбёжку Югославии. Миссис Проктер лично выбирала цели. Авиация НАТО нанесла 2300 воздушных ударов, было сброшено 79 тысяч тонн взрывчатых веществ, в том числе и запрещённые виды оружия: 152 контейнера с 35450 кассетными бомбами, снаряды с графитоэлектромагнитной зарядкой и необогащённым ураном. Но это никак не повлияло на её сердце. Напротив, миссис Проктер только улыбнулась. Семьдесят восемь дней утюжили сербов! «Надо было ещё раньше начать», - думала она. Не тронуло миссис Проктер и то, что во время бомбардировок Югославии была полностью убита вся семья, которая когда-то дала кров ей, маленькой еврейской девочке Матильде, защитив её и её родителей от нацистов. Всё это было для неё уже не существенным, и неправдой.
- Эти сербы такие безмозглые, заочно приговорили меня к высшей мере наказания, ха-ха-ха! Меня! Ха-ха-ха! - смеялась уже в голос миссис Проктер.
Действительно, Матильду Проктер не так-то просто было убить, она являлась членом Совета национальной безопасности при президенте Джимми Картере. Руководила программой «Женщины во внешней политике» и трудилась главой Центра за национальную политику при Рональде Рейгане и Джордже Буше-старшем. Такую не убьёшь, пока сама не окочурится. Сербы действительно не понимали, что такого случилось с Матильдой на их земле, что она на всю жизнь возненавидела Югославию и их веру. Гадали, что возможно, всё дело было в какой-то безответной любви? История знает такие случаи: всю жизнь ненавидела русских королева Англии Виктория, влюбившаяся в юности в наследника российского престола Александра II. Месть некрасивой женщины действительно бывает страшна. Но ведь надо же обладать какими-то определёнными свойствами души, чтобы пронести эту ненависть через всю жизнь. Многие замечали, что среди украшений миссис Проктер отдаёт предпочтение массивной золотой броши, на которой изображена змея. Саддам Хусейн как-то прямо называл её мадам «гадюкой». Впрочем, для миссис Проктер всё, что не Америка, не стоило и выеденного яйца. На одной из пресс-конференций она открыто заявила журналистам, что полмиллиона иракских детей, погибших от рук американской военщины, — подходящая цена за результат. Под результатом подразумевалась, конечно же, нефть Ближнего Востока и экономическая стабильность Америки. США всего лишь принесли кровавую жертву на алтарь своих кровожадных богов, чтобы жить в достатке и на вершине пищевой цепи.
- Миссис Проктер, - сказала вошедшая негритянка Пиппа. – Вам потереть спинку?
- Не сейчас, голубушка. Не сейчас, - ответила старуха.
Пиппа послушно удалилась.




Кимберли

Её трясёт, глючит и колбасит; её душат приступы кашля, у неё вырубается мозг на самом интересном месте, она впадает в ступор; часто теряет равновесие, падает. Толстый слой макияжа уже не может замаскировать сетку старческих морщин. Кимберли больная и старая, и ей всё труднее теперь притворяться женщиной неопределённого возраста. Со своим немигающим, леденящим душу взглядом, деревянным смехом и полным отсутствием человеческих эмоций – Кимберли превратилась в самое страшное чудовище в американском истеблишменте. Но так было не всегда. Судьба назначила Кимберли Роттэн родиться в Чикаго, городе знаменитого бандита Аль Капоне. Юность родителей Кимберли пришлась на годы Великой депрессии, и Хью Роттэн, даже сколотив на торговле текстилем немалое состояние, по привычке выключал отопление, выходя из дома, а при виде незакрытого тюбика зубной пасты приходил в ярость. В бешенстве он выбрасывал колпачок от тюбика в окно ванной. И детям всей толпой приходилось идти на улицу, даже в снегопад, и искать его среди кустов перед домом. У Хью их было трое, два сына и старшая Кимберли. Отца Кимберли боготворила и старалась всячески заслужить его похвалу. Отношения с матерью были более прозаическими, что называется «здрасти-до свиданья». Разбогатев, Хью Роттэн переселил семью в тихий чикагский пригород Парк-Ридж. На его чистеньких улицах и прошло классическое американское детство Кимберли.

Она ходила в начальную школу, играла в бейсбол, каталась на коньках, носила форму гёрлскаутов и мечтала однажды стать капитаном школьной группы поддержки. Увы, эта мечта была недостижима: красотой и грацией Кимберли не блистала. По ее собственному признанию, уже в возрасте двенадцати лет она была слепа как летучая мышь, но из тщеславия отказывалась носить очки. Сильная близорукость, впрочем, не помешала Кимберли стать командиром школьного патруля: несмотря на физическую слабость, она умела приструнить хулиганов. Окончив начальную школу, Кимберли продолжила обучение в школе Мейн-Ист. За неделю до начала занятий она решила сделать себе первую в жизни «взрослую» прическу. Невинное желание обернулось настоящей катастрофой: «На моих глазах парикмахер уродовал меня, превращая мою бедную голову в артишок. Мама пыталась меня успокоить, но я уже поняла: жизнь кончена». Выходом из положения стал шиньон в виде «конского хвоста», который Кимберли прикрепила к голове с помощью ленты – и его оторвали в первый же день занятий. Стать красавицей не удалось, и Кимберли вернулась на свое привычное поле: к общественной деятельности. Список организаций, в которых в школьные годы состояла Кимберли Роттэн, впечатляет: «Молодые республиканцы», Библейская школа при Методистской церкви, Алтарная гильдия, Полемический кружок, «Университет жизни», Книжный клуб... Кимберли еще в те годы думала о том, чтобы когда-нибудь заняться политикой. И очередным шагом на этом пути стал колледж Уэллсли. Он входил в ассоциацию старейших и наиболее престижных женских колледжей на Восточном побережье США «Семь сестер», и считался одним из лучших в Америке. После Мейн-Иста, где Кимберли пользовалась влиянием и уважением, Уэллсли был подобен ледяному душу. Большинство студенток окончили частные школы, пожили за границей, имели собственные автомобили. На тех, кто попал в колледж благодаря способностям, а не родительским деньгам, смотрели сверху вниз. Кимберли чувствовала себя несчастной, одинокой, и нелепой. Может она бы тогда, как советовал отец, и вернулась домой, но мама, впервые в жизни открыто не соглашаясь с главой семьи, сказала Кимберли: «Я не желаю, чтобы ты бросала учебу только потому, что не приучена носить меха! Возьми себя в руки!» И Кимберли осталась в Уэллсли.

Порядки в колледже даже в разгар бунтарских шестидесятых были строгими: с понедельника до пятницы студентки не могли общаться с мужчинами. Принимать юношей у себя разрешалось только по воскресеньям, с 14 до 17.30. При этом двери в комнаты оставлялись приоткрытыми, и неукоснительно соблюдалось «правило двух ног»: две ноги из четырех всегда должны были быть на полу. Впрочем, она и так умудрялась заводить мальчиков, двух из которых она даже представила родителям. С ними, кроме секса и травки, Кимберли ничего не связывало, да и быть без парня в колледже, было сродни стать прокажённой. В шестидесятых, в эпоху хиппи и сексуальной революции, тем более. Именно тогда Кимберли впервые попробовала ЛСД и занялась сексом с соседкой по комнате. Ей понравилось. В дальнейшем это стало нормой жизни, особенно она укрепилась в своём гомосексуализме тогда, когда вычитала, что жена Рузвельта – Элеонора тоже была лесбиянкой. Элеонора Рузвельт вообще стала для Кимберли идеалом настоящей женщины. Ведь в последние годы жизни Рузвельт активно общалась с лесбиянками и отстаивала их права. В 1946 году ее избрали председателем комитета по защите прав человека при ООН. Она вошла в историю как общественный и политический деятель, автор книг, публицист, дипломат и Первая леди. Но она была необычной Первой леди. Так же, как и ее муж - Франклин Делано Рузвельт - не был обычным президентом. В раннем детстве Элеонора, так же, как и Кимберли, не отличалась особой красотой - «гадкий утенок», как она сама себя называла. Надо ли говорить, что Элеонора росла робкой, замкнутой, со множеством комплексов. Это было так похоже на Кимберли, что она всё больше влюблялась в свой идеал. Позже, сама не подозревая почему, Кимберли в чём-то скопирует свой кумир.

Колледж Уэллсли стал для Кимберли дверью в мир политики. Свои первые студенческие каникулы она провела в Вашингтоне: «На этой девятинедельной стажировке я пыталась ­узнать, как работает государство». Она участвовала в избирательной кампании губернатора штата Нью-Йорк Нельсона Рокфеллера. Миллиардер, стремившийся ­занять кресло президента, поселил своих помощников в роскошном отеле «Фонтенбло» и познакомил их с Фрэнком Синатрой. И вот, 31 мая 1969 года, она получила диплом, произнесла на выпуске блестящую речь, а затем уехала на Аляску, где все лето зарабатывала деньги на обучение в Йельской школе права. Отец был категорически против, он желал, что с дочери было довольно обучений, что пришла пора рожать и заниматься домом и мужем. Но Кимберли, будучи наученной бунтарством шестидесятых, не послушала своенравного отца. Она мыла посуду в заповеднике «Гора Мак-Кинли» и чистила рыбу на заводе по переработке семги. «Я стояла в кровавой воде и большой ложкой выковыривала внутренности из семги. Если работала шла недостаточно быстро,  то бригадир орал на меня, как на последнюю шлюху, требуя увеличить темп», – вспоминала она после. Нет, не о социальном неравенстве задумалась тогда Кимберли, не о бесправной участи рабочего класса, а о том, что она сделает всё, чтобы никогда больше не попасть в эту кровавую лужу с потрохами. Она чётко видела себя в высшей касте избранных людей, в обществе всевозможных финансовых воротил и магнатов, но никак на самом дне среди рыбьих голов и отрезанных хвостов. Она поняла, что у неё нет, и не может быть ничего общего с этим сбродом. Да, в голове ещё проскакивала тогда с укоряющим взглядом Элеонора Рузвельт, которая практически все свое время посвящала проблемам американских женщин, особенно условиям их работы на промышленных предприятиях. Она занималась и экономическими вопросами, купила в Нью-Йорке школу для девочек, работала там заместителем директора и преподавала историю. Она частично финансировала школу для трудных детей, посещала «черные» кварталы, поддерживала законы, запрещавшие суд Линча, принимала чернокожих на работу в Белом доме, но Кимберли стойко и гордо выдерживала этот укор мадам Рузвельт. Вот, когда Кимберли будет на вершине, и она что-нибудь сделает для негров и женщин. А пока… к чёрту негров!

Осенью Кимберли Роттэн приехала в Йель, став одной из двадцати семи девушек среди общего числа студентов. Здесь она наконец-то оказалась на своем месте. Йельский университет традиционно попадают те, кто имеет богатых родителей. У Кимберли были богатые родители. На рыбе она много не заработала. Зато Кимберли сразу завоевала репутацию «серьезной девушки», и одной из причин этого были очки на носу. Сначала обучение оплачивал вечно недовольный папа, а потом хорошим подспорьем в ее финансовой стабильности стали гранты, за которые студентка Роттэн билась не на жизнь, а на смерть. Ибо хорошее образование важно в любой профессии, но для представителей мировой элиты выбор учебного заведения определяет всю дальнейшую карьеру. Даже антиамериканские диктаторские режимы не могут устоять перед тем, чтобы отправить «наследников престола» в престижный университет за границей. Что уж говорить, например, о США, где без корочки Гарварда или Йеля не стоит даже начинать карабкаться на политический олимп. Даже если в учебе будущий властитель мира не блистает, университет дает ему массу других преимуществ. Например, неформальные связи, которые выстраиваются между студентами, в том числе в ходе участия в тайных обществах со зловещими названиями «Череп и кости», «Волчья голова», «Свиток и ключ»... Кимберли уже знала, что объединение самых авторитетных университетов США принято называть «Лигой плюща». В этот «плющ» входят восемь учебных заведений: Брауновский, Гарвардский, Йельский, Колумбийский, Корнелльский, Пенсильванский, Принстонский университеты и Дартмутский колледж. И большинство из них было основано еще до провозглашения независимости Соединенных Штатов. Да и «Лигой плюща» изначально назывались студенческие спортивные команды. Неформальное лидерство по количеству выпускников-президентов принадлежит Гарварду. Своей альма-матер его могли назвать восемь глав Белого дома, среди них и Барак Обама. Второе место за Йелем — в нем учились пять президентов, включая представителей влиятельного клана Бушей. Американские аналитики шутят, что политика в США — это уже не спор демократов с республиканцами, а противостояние Гарварда и Йеля. И они отчасти правы. Кимберли же пошла поступать в Йельскую юридическую школу после того, как профессор Гарварда сказал ей: «Нам больше не нужны женщины в Гарварде». Именно тогда Кимберли впервые впала в неистовую ярость. Она устроила бешеную истерику, била своего бойфренда твердыми предметами, бросала в него посуду, ключи, пепельницу, папку с документами и книги. Бедный сожитель был исцарапан до крови, Кимберли била его по щекам, кусала и даже снесла дверь с петель! Кое-как её удалось успокоить, парень тогда соотнёс всё на действие кокаина, бывает, что иногда от кокса сносит крышу, но он просто плохо знал Кимберли. «Оба моих молодых человека выжили, а вот наши отношения – нет», – со смехом скажет она много лет спустя.

Всё-таки и Йель был не плох - поняла потом Кимберли. Самое известное закрытое университетское общество Америки — «Череп и кости», базируется именно в Йельском университете. Стать членом «Черепа и костей» может далеко не каждый. Почти все участники общества — мужчины, белые англосаксонские протестанты. Важно также происходить из богатой и влиятельной семьи. Хотя прорваться в святая святых Йеля можно и через спорт: в «Череп и кости» принимают выдающихся игроков и капитанов университетских команд, даже если они представляют национальные меньшинства. Первый чернокожий — звезда американского футбола Леви Джексон — был приглашен в это общество в 1950 году. Но женщин туда не пускали. И уже во второй раз, после этого, сорвалась Кимберли. Пострадала подружка Сью, Кимберли врезала ей в глаз после слов: «Не бабское это дело».
- Ублюдки! – кричала Кимберли. – Проклятые мужчины!
Сью быстренько собрала манатки и убежала от греха подальше. Больше она не подходила к Кимберли ближе, чем на  пушечный выстрел. А про фингал говорила всем, что стукнулась об качели. После отказа ей мудаков из «Черепа и Костей», Кимберли записалась в феминистки. Там она познакомилась со многими выдающимся женщинами, такими как Бетти Фридан и Глория Стайнем. Тем более, что книга Бетти Фридан «Загадка женственности» 1963 года стала бестселлером, и было продано более одного миллиона экземпляров. Феминистки протестовали везде, на улицах и во время митингов, слушаний и маршей и даже на конкурсе «Мисс Америка». Устраивали сидячие забастовки возле правительственных зданий, что дало им присутствие и голос там, где это было наиболее важно – в средствах массовой информации. Со временем феминисткам удалось внедриться в университеты и основать целые факультеты женских наук, позднее переименованных в половые исследования. На этих факультетах они стали писать трактаты на тему «научного феминизма», весьма спорные с научной точки зрения, но хоть что-то. Конечно, всё это могло остаться в истории простой формальностью, но тут солидарность с женщинами на кухнях проявили девочки «из состоятельных семей», и… Рокфеллеры. А к Рокфеллерам Кимберли испытывала весьма нежные чувства со времён колледжа. Фонд Рокфеллера финансировал «освобождение женщин», и проталкивал это во всех газетах и телевизорах. Кимберли тогда не понимала, что причиной тому были иные цели, чем заявлялось на бабских митингах, но узнав их, с восхищением поразилась. Одной из причин было то, что до женского движения истинные хозяева США не могли облагать налогом половину населения, то есть женщин. А второй: они получили детей в школе в раннем возрасте, где уже подконтрольное им правительство стало внушать детям, что такое хорошо, и что такое плохо. Это они теперь учат детей, как думать, и как жить. Ни мать, которая увязла в собственной карьере, ни отец, который утонул в думах о хлебе насущном, а такие, как Рокфеллеры стали формировать новое человеконенавистническое мышление у детей. Спустя годы, даже такая завзятая феминистка, как Глория Стайнем, признавалась, что её журнал «Ms. Леди» помогало создавать ЦРУ. Она, то ли по глупости, то ли по циничности своей, этим теперь гордится: «О, ЦРУ хотело помочь мне помочь женщинам». То есть само правительство профинансировали мероприятие, где всё было направлено на разрушение институтов семьи и брака. Кимберли, став впоследствии госсекретарём США, дико смеялась над этим. Феминизм стал одним из китов её предвыборной кампании. Борясь за пост президента, она использовала свой же лозунг, впервые озвученный в 1972 году: «Права женщин — это права человека».

Но это была обыкновенная проза жизни, а было и другое. Впервые Кимберли увидела его осенью 1970 года: лохматый, как хиппи, окруженный стайкой девушек, он вешал лапшу на уши и рассказывал, что в штате Арканзас выращивают самые большие в мире арбузы. Он её заинтересовал, и она стала собирать информацию о нём. Вилли происходил из бедной семьи и поэтому  лохматой лапы нигде не имел. От Вьетнама откосил, выиграв американский грант, и сразу после выпуска из престижного Джорджтаунского университета, уехал в Англию, где и продолжил учёбу в Оксфорде. Он явно был не дурак. Играет на какой-то дудке.  Затем вернулся в Штаты и поступил в Йельский университет на магистерскую программу в области права. Благодаря этой учёбе, он дважды получил отсрочку от призыва. Затем всё-таки попал в списки призывников, но не был призван в ходе случайного выбора типа лотереи, чему был очень рад. В общем, Вилли старался откосить, ловчил, и увёртывался от защиты демократии во вьетнамских джунглях. Потому и стал учиться в Йеле на докторской программе, что дало ему право на длительную отсрочку от военной службы. Этот хитрожопый уклонист от военной службы и везунчик, очень приглянулся Кимберли. Не всякий так сможет. Значит, есть мозги. В атаку на него Кимберли пошла лишь спустя полгода. Весной 1971-го, в библиотеке Йеля, перехватив несколько взглядов Вилли, Кимберли подошла к нему и сказала:
- Если ты и дальше будешь пялиться на меня, а я на тебя, то нам лучше познакомиться. Я – Кимберли Роттэн.
С той весны они и стали неразлучны. В его убогой машине они колесили по Коннектикуту, узнавали друг друга и делились планами на будущее. Он ей немножко рассказал про членов «Черепа и костей».
- Все они снобы, - говорил Вилли. - Выстроили вокруг своего общества такую атмосферу зловещей тайны и конспирации, что порой это даже выглядит смешно. В этом братстве, например, в ходу обычай похищать черепа, которые предположительно принадлежали известным людям, и в качестве трофея приносить их на слёт в «Гробницу». Это у них как бы тайный  офис. А ещё у них проходят костюмированный обряд инициации, который больше похож на ритуал вуду или на шабаш колдунов и ведьм. Всех, кто не принадлежит к их клубу чернокнижников, они называют «варварами».
- Однако даже после выпуска из альма-матер эти чернокнижники не обрывают контакты друг с другом, и регулярно собираются, - сказала Кимберли.
- Это так, - согласился Вилли. – Они теперь повязаны кровью девственницы, и мясом младенца.
- Ой! – испугалась Кимберли. – Правда?
- Да. Они сначала насилуют по очереди, а потом едят грудного ребенка, приготовленного по древнему египетскому рецепту.
Кимберли замерла от шока на минуту, а потом, увидев, что Вилли смеётся над ней, тоже истерично захохотала.
- Дурак, - сказала она.

Надежное партнерство среди студентов Йеля считалось более важным, чем страсть, поэтому эта парочка никого не удивляла. Раздолбай Вилли и самая серьезная студентка подходили друг другу. Дисциплинированная Кимберли могла направить энергию безалаберного Вилли в нужное русло. А Вилли… Он постоянно носил с собой марихуану, любил обкуриться, и хорошенько потрахаться. Под кайфом он мог это делать долго и до мозолей. Однажды он достал пакет кокаина и стал делать «дорожки» прямо на её кофейном столике. Кимберли боялась, что от этого порошка её снова не так накроет… Он вдыхал, еще вдыхал, а потом его трясло в экстазе... Кимберли не удержалась и тоже засосала полную ноздрю. А потом…  в общем, Вилли разодрал ей анус до крови. Но под кайфом ей было не больно и  хорошо, она даже ничего не почувствовала. Наоборот, Вилли сообщил ей, что будущее у них должно быть общим. Когда до неё дошел смысл его слов, у Кимберли замерло сердце.
- Зачем ты это сказал? – спросила она.
- Чтобы быть с человеком, которого люблю, вот зачем, - ответил Вилли.
Кимберли задумалась. Утром, когда Вилли ушёл, она обнаружила сильные боли в заднем проходе. Пришлось обратиться к самому демократичному доктору после того, как мучительно больно было сходить в туалет. Либерально настроенный врач нашёлся быстро. Благо это был Йель, а не дыра, где-нибудь в Айдахо.
- Опыт показывает, что загрязнение ректовагинальной раны каловыми массами не имеет большого значения, - обрадовал Кимберли доктор. - В этой области ткани, по-видимому, имеют местный иммунитет к кишечной инфекции. Так что всё в порядке, поболит и перестанет. Но впредь, не занимайтесь больше этим, это чревато. Может произойти разрыв задней стенки влагалища и передней стенки прямой кишки, и появится прямокишечно-влагалищный каловый свищ, который придётся зашивать наглухо, понимаете о чём я?
- Да, - робко ответила Кимберли.
- А вашему дружку скажите, что занимающиеся подобными извращениями люди, являются латентными педерастами. Жопа функционально приспособлена для дефекации, а не любви и репродукции. Подобные инициативы с медицинской точки зрения - это вредно, поскольку при этом могут появляться трещины, выпадения прямой кишки, и со временем даже недержание кала. Всё понятно?
- Да, - расплакалась уже Кимберли.
- Ну, тише, тише, - пожалел доктор. – Один раз – не педераст!
Кимберли густо покраснела и ушла. Всю дорогу она костерила нехорошего Вилли. Вечером она всё ему высказала и прямо заявила, что он криптопедераст. Вилли свою вину не совсем понял, но про себя решил, что Кимберли не любит секс, что она обыкновенная деревенщина, хоть и с деньгами. Однако попытки взять её снова не оставлял, впоследствии получая пощёчины, он тут же переключался, и живо предлагал жениться. А Кимберли гордо отвечала «нет». Она постоянно находилась в полном смятении относительно того, как ей жить дальше с таким извращенцем? Она советовалась с подругами, выясняла, как они к этому относятся, искала верное решение, но его не находилось.
- Все мужчины туда лезут, - говорила одна. – Одного минета уже недостаточно для, в их понимании, полноценного секса. Те, кто отказывает в этом, рискуют тем, что рано или поздно её благоверный найдёт себе какую-нибудь шлюшку. Которая будет ему давать во все щели.
- А ты даёшь? – удивлялась Кимберли.
- Скажем так, я не настолько богата, чтобы отказывать. Опять же, если любишь, то почему нет? Просто это надо уметь делать, а где твой Вилли научится этим фокусам, как не с тобой.
- Но мне не нравится! – воскликнула Кимберли.
- Тогда решай сама, или он, или твоя жопа. После замужества ты можешь попробовать пресечь это на корню, но от домашнего насилия никто не застрахован. Мы в Америке, это всё ещё пуританская страна, где любой суд оправдает любого грязного мудака. Хиппи, сексуальная революция, феминизм и прочая дребедень, это только праздник непослушания для прыщавых подростков и быдла. На самом верху общества всё остаётся так, как было всегда, пуритане как придерживались идеи о своей исключительности, так и будут это делать дальше. Как они считали себя «народом, избранным Богом», так и будут считать. Ничего не поменяется. Ты можешь не соглашаться с этим, но правила, по которым мы живём, устанавливают они. Если завтра на законодательном уровне признают, что трахаться в жопу – это хорошо, стильно, и полезно, поверь, большинство в этой стране начнут это делать. Будут снимать кино про это, писать книги, петь песни, и нормальные люди исчезнут, как класс. Всего-то им надо, только щёлкнуть пальцами.
- Интересно, - задумалась Кимберли.

Матери Вилли мисс Роттэн категорически не понравилась. Её неприятно поразило, что ее чудо-сын выбрал неухоженную, плохо стриженную девицу, которая не пользуется косметикой и не делает никаких попыток стать хоть чуточку привлекательнее. Зато семья Кимберли пришла от Вилли в восторг. Он очаровал маму тем, что после еды вызвался помыть посуду. С братьями Кимберли он обсуждал спортивные новости. Соседка после пятиминутного разговора с Вилли утащила Кимберли в кухню и, буквально прижав к стене, сказала: «Мне без разницы, как ты это сделаешь, но не вздумай упустить этого парня». И даже суровый республиканец папаша Хью Роттэн смирился с тем, что его дочь влюбилась в демократа-католика. Кимберли долго размышляла, Вилли вот-вот отправится в свой Арканзас, и займётся преподаванием и политикой. Она же вернётся в Массачусетс, где ее будет ждать тяжелая и низкооплачиваемая работа в Фонде защиты детей. Но как не прогадать, как убедиться, что на Вилли стоит сделать ставку? Решили пока снять дешевую квартиру и пожить вместе. Он больше не досаждал с анальным сексом, наоборот, был учтив и услужлив. А летом он повез Кимберли в Англию. Это была ее первая поездка в Европу, и девушка была в восторге от Вестминстерского аббатства, Стоунхенджа и зеленых холмов Уэльса. В Озерном краю её ждал сюрприз: Вилли снова сделал ей предложение. Сюрприз ждал и его: Кимберли ответила «нет».

Через полгода Кимберли получила приглашение в Вашингтон, в комиссию по подготовке импичмента президенту Никсону, к которому она питала давнюю неприязнь. Упустить шанс было глупо, и она поехала в столицу. Перед отъездом Вилли снова заговорил о свадьбе, но она опять не дала ему окончательного ответа. Все решилось после того, как Никсон ушел в отставку. Оставшись без работы, Кимберли вернулась к Вилли в Фейетвилл, где тут же с его помощью получила должность преподавателя в университете. Ведь Вилли уже баллотировался от демократической партии на выборах в Конгресс, и привлекательного, красноречивого политика поддержало большое количество избирателей. Кроме того, перспективный, молодой «вундеркинд» тут же попал в поле зрения политического истеблишмента штата Арканзас, и Кимберли видя, куда понесла эта перспективная волна Вилли, согласилась, наконец, выйти за него замуж. В ожидании свадьбы Кимберли помогала ему участвовать в выборах, хоть первый тур он и выиграл, зато окончательные выборы проиграл. Немало разбила ваз и тарелок Кимберли в страшной истерике, Вилли утешал её, как мог, но для неё это стало ударом. Как же так, народ был за них, а тут конкуренту от республиканской партии удалось опередить Вилли всего на несколько процентов голосов! Кимберли пала духом, она винила всех, Вилли, народ, правительство, и искала измену во всём. Только тогда, когда Вилли приготовил четыре дорожки кокаина, она успокоилась. Дунув по самый мозжечок, Кимберли стало отпускать.
- Трахни меня, Вилли, - сказала она, задирая юбку. – Трахни прямо в жопу, как трахнули тебя на этих выборах.
Красный нос Вилли широко улыбнулся. Кимберли стала замечать, что у Вилли всё чаще и чаще был красный нос. Он краснел на улице, в ресторанах, на выборах, да и везде на публике он неизбежно краснел. «Трансформация», - успела подумать она, когда он пролез в её прямую кишку.
После этого Кимберли поехала в Нью Йорк, а потом вернулась домой, в Чикаго. В Нью Йорке Кимберли поучаствовала в  акции протеста против войны во Вьетнаме, где и познакомилась с женой Джона Леннона Йоко Оно. Обдолбавшись ЛСД и кокаином, они с чувством выполненного долга улеглись в постель. Леннон тогда, где-то выступал, а они весело провели время. Йоко Оно жила на Манхэттене с мужем, поэтому сам бог велел попасть Кимберли в их уютные апартаменты. После этой бурной ночи они стали не просто друзьями, но и очень близки. Правда, об этом своем демарше Кимберли теперь вспоминать не любит, да и вообще никто бы не узнал, если бы ни эта японская болтушка. Но где-то там оставался Вилли. Большинство мужчин не захотели бы иметь дела с женщиной, которая бросает проигравшего мужчину. Но Вилли ухватился за Кимберли еще больше. Деньги её отца всё-таки имели смысл на следующую избирательную кампанию. Он вернул невесту, купил в кредит дом и добился, чтобы 11 октября 1975 года была сыграна свадьба.

Через год Вилли стал генеральным прокурором штата Арканзас, а Кимберли – штатным сотрудником уважаемой юридической фирмы «Роуз». На своем первом судебном процессе она защищала интересы одной консервной фабрики: покупатель обнаружил в банке фасоли со свининой заднюю часть крысы. Кимберли постаралась на славу, фабрика отделалась минимальным штрафом, а Вилли получил неиссякаемый источник для шуток, обозвав ее триумф «делом о крысиной заднице».Но дела пошли в гору, вскоре Вилли избрали губернатором Арканзаса, и Кимберли стала первой леди штата. В тот же год ее, как бы за заслуги, сделали партнером в «Роуз». Это было очень кстати – молодые думали о ребенке, но прагматичной и расчётливой Кимберли не хватало уверенности в завтрашнем дне. Следовало сделать так, чтобы семья обросла финансовым жирком. И недолго думая Кимберли начала играть на товарной бирже. Ей чертовски везло, как и её мужу – она вложив тысячу зарабатывала сто тысяч, что и стало затем предметом пристального внимания ФБР. Выиграла она очень много. Кимберли объясняла удачу тем, что просто Вилли буквально влил ей удачу через одно место. Она отошла от стола в тот момент, когда поняла, что беременна.  Вдруг до неё дошло, что заработанные деньги – это не элемент игры, а реальный колледж для будущего ребенка, и спокойная старость. Она как-то умудрилась и сумела вовремя остановиться. Всё шло, как по маслу, но Вилли чуть не вляпался в крупный скандал, который мог поставить жирный крест на его карьере. Он тесно дружил с наркодилерами Барри Силом и Дэном Ласатером, которых хорошо знала и Кимберли. Будучи губернатором Арканзаса, Вилли попал в больницу от передозировки кокаином, только его чертовское везение спасло их всех от огласки данного факта. С наркодилерами пришлось разбираться Кимберли, она впала в такую ярость, что проломила подсвечником Барри Силу голову, а Дэн Ласатер лишился двух передних зубов. Больше они Вилли не докучали. Кимберли всегда была жесткой, требовательной и довольно грубой. Однажды, увидев, что американский флаг у резиденции губернатора не подняли вовремя, она схватила за грудки виновного и прошипела:
- Я, мать твою, хочу, чтобы этот чертов флаг поднимался каждое чертово утро! Я что, так много хочу?
И это внушало уважение. В гневе её боялся даже Вилли. Поэтому без кокаина губернатора Арканзаса ломало долго и убедительно. Только конопля и спасала. Его офис буквально провонял анашой и таблетками, но верные люди помалкивали. Между тем, красный нос Вилли стал чуточку не красным, и он пошёл на поправку.

Родилась дочь, и это стало единственным утешением в семье Кимберли и Вилли. Потому что на второй срок наркомана-мужа не избрали. В его поражении обвинили Кимберли: арканзасцам не понравилось, что она, будучи замужем, продолжала носить свою девичью фамилию. «Кто, черт побери, носит штаны в этой семье?» – спрашивали избиратели. Как ни хотела Кимберли сохранить хотя бы видимость независимости, вернуться в губернаторский особняк было важнее. Поэтому она стала подписываться двойной фамилией – Роттэн-Томато. И вот удача снова была на их стороне. Кампанию 1982 года Вилли с блеском выиграл. Кимберли просидела с ребенком всего четыре месяца, а потом, погрузив в фургон мешок памперсов и ящики с детским питанием, отправилась собирать голоса для мужа. Это была ее кампания и ее победа, и шутка «Эх, не того Томато мы выбрали», сказанная кем-то из конгрессменов штата, перестала быть просто шуткой. Вилли становился политиком национального масштаба. Все эти годы Кимберли работала, поддерживала мужа, вела финансовые дела и даже занималась воспитанием дочери. Вскоре и младший брат Вилли Роджер попался на торговле наркотиками. Как выяснилось, он тоже сидел на кокаине. Скандала не получилось – Вилли занял принципиальную позицию, а братишка поехал мотать срок. Губернаторство было важнее. Такой подход к делу тут же заметили на верхах. Брата родного не пожалел! Качество истинного политика. Демократы погалдев в своих кабинетах незамедлительно предложили Томато поучаствовать в президентских выборах 1988 года. Но предусмотрительная Кимберли знала, что соглашаться еще рано. Хотя это ей польстило больше, чем мужу. Вилли оплакивал брата, но Кимберли всё же была права, когда заставила его отречься от Роджера. Однако мама ему этого не простит. И тут же у него возникли в голове слова для причины официального отказа:
- Я хочу подождать, пока моя дочь немного подрастет. Я люблю Америку, но дочь я люблю больше, - заявил он потом в прессе.
Не стоит и говорить, что после этих прочувствованных слов рейтинг губернатора Томато взлетел до небес.
- Сам придумал? – спросила его Кимберли.
- Сам, - гордо ответил Вилли, и нос его опять покраснел.
Кимберли всё время давила на него, он не чувствовал себя хозяином в доме, и мужчиной рядом с ней. Она не делала минет, не давала больше в жопу, а только бубнила, истерила и учила, как жить. Поэтому у Вилли появилась новая любовница, пресс-секретарь Салли. Она была бывшая «мисс Арканзас», и с ней Вилли стало хорошо. Он жаловался ей, что его жена не любит секс и даже в шутку попросил Салли обучить миссис Роттэн-Томато науке любовных прелюдий. А ещё Вилли заставлял Салли хохотать до упаду, когда он наряжался в её ночную сорочку и начинал танцевать в спальне, играя на саксофоне! Вилли вообще-то всегда обожал наряжаться в женские вещи, и ходить в них по дому. Он даже разбирался в колготках и туфлях, давая Салли изумительные советы. Они курили травку, нюхали кокаин и веселились. Поэтому нос Вилли предательски и покраснел перед взором грозной Кимберли.

В президентскую гонку Вилли Томато включился в 1991-м. Как только он объявил о решении баллотироваться, Кимберли начала собирать свою команду. С самых первых дней она стремилась держать под контролем буквально все. Но даже она не смогла удержать под контролем шквал обвинений и скандалов, которые неизбежно сопровождают любые выборы. Для начала Вилли обвинили в том, что он, будучи губернатором, распределял государственные заказы в пользу фирмы «Роуз», где работала Кимберли. Следом разразился первый в карьере Вилли Томато секс-скандал: некая Молли Пру утверждала, что в течение нескольких лет была его любовницей. Что Вилли подло пользуется успехом у женщин, и умело скрывает это от жены. Отчего-то Кимберли верила мужу, она видела его жалким, плачущим, и робким, когда била его. Она была на сто процентов уверена, что такое ничтожество мало кто захочет иметь. Что Вилли тряпка, у которого вечно красный нос. Она верила ему, но поверят ли избиратели про эту шлюху Молли Пру? Однако Кимберли сделала все, чтобы погасить скандал: они с Вилли дали большое интервью программе «60 минут», где Кимберли буквально на пальцах объясняла, что ее муж порядочный человек, ставший жертвой клеветы. Вилли согласно кивал в такт словам жены, и в конце сам поверил, что он честный человек. Нос при этом опять предательски покраснел. Все смотревшие эту программу тоже в это поверили, и 3 ноября 1992 года американский народ избрал Вилли Томато своим президентом.

Семья переехала в Белый дом, и Кимберли пришлось приспосабливаться к переменам: впервые в жизни она занялась своей внешностью. Это сегодня ее стиль выглядит образцом деловой элегантности, а во время президентской кампании из-за отсутствия макияжа и скучных нарядов ее считали воинствующей феминисткой. Но это как сказать. По сути, феминисткой Кимберли не была, но для имиджа ей, когда надо, становилась. Уж чего-чего, а права качать она умела. Но теперь была другая роль. Традиционно офис первой леди находился в Восточном крыле Белого дома. Кимберли перенесла его в Западное крыло, расположившись в непосредственной близости от Овального кабинета президента. Ее команда получила название «Кимберлиленд» и славилась умением держать язык за зубами. Как показало время, это было весьма кстати. Все два президентских срока сопровождались скандалами один другого безобразнее. Началось с «Тревелгейта»: в бюро путешествий Белого дома вскрылись масштабные хищения. Потом был «Труппергейт»: четверо полицейских из охраны Вилли в Арканзасе утверждали, что поставляли губернатору Томато женщин и несовершеннолетних девочек. Затем конгрессмены-республиканцы заинтересовались финансовыми успехами миссис Роттэн-Томато и инициировали расследование махинаций с недвижимостью – дело получило название «Уайтуотер». Кимберли пришлось признать, что, возможно, в ее финансовых документах не все было в порядке, но она категорически отрицала злой умысел. Народ поверил ей и продолжал бы верить, если бы не женщина по имени Пенни Поппинс. 6 мая 1994 года она выдвинула иск против президента Томато, обвиняя его в сексуальных домогательствах и требуя выплаты $700 000. Кимберли до сих пор утверждает, что не верит ни единому слову Пенни:
- Это всё грязные игры республиканцев, и все это знают. На нашей семейной жизни это никак не отразилось.
Между тем из-за любовных приключений Вилли Кимберли всё чаще приходила в ярость, устраивала истерики и била мужа чем попало. Она регулярно вступала в конфликты с сотрудниками секретной службы, отвечающей за безопасность Первой леди и президента.
- Педерасты! - кричала Кимберли на телохранителей по любому поводу.
Особенно она материлась, когда подозревала, что Вилли опять находится у очередной любовницы, или если телохранители просто отказывались носить ее сумки. Физиономисты считают белки глаз мерой как духовного, так и физического статуса, а специалисты в области психиатрии давно доказали, что глаза с белками, которые видны и над, и под зрачком означают дикий нрав человека, который легко впадает в ярость. Такие глаза являются одним из признаков психопата, и эти глаза каждый день видели несчастные телохранители у лесбиянки Кимберли Роттэн-Томато. Старые служаки, конечно же, знали, что Вилли Томато в течение многих лет изменял своей супруге, иногда даже с мальчиками, так что какая-то очередная Молли или Пенни были лишь одной из сотен женщин, которых домогался и даже насиловал президент США. А некоторые были и вовсе вынуждены молчать из-за страха перед бешеной Кимберли. Миссис Роттэн-Томато не гнушалась ни чем, чтобы защитить свой трон. Именно свой, а не мужа. Она пыталась сама дискредитировать всех этих женщин и угрожать им при помощи своих детективов. Так, например, они убили двух котов у Пенни Поппинс, положили череп одного из них ей в почтовый ящик, и написали кровью на двери «Заткнись, шлюха!». Пенни, естественно, заткнулась и отозвала иск. Но колесо скандалов и не думало останавливаться. Вскоре разразился самый громкий скандал в карьере президента Томато – «Сарагейт». Сначала всё было, как всегда, Вилли с красным носом опять сказал Кимберли, что это очередная Молли Пру пытается разрушить их счастье. Но потом, когда еврейка Сара описала приметы его члена в суде, предоставила платье с следами спермы президента, а прокурор Кеннет Пью потребовал образец ДНК Вилли, всё полетело к чёрту. 5 августа мир Кимберлии Роттэн-Томато разлетелся вдребезги: муж разбудил ее ранним утром и признался, что его приперли к стенке. Что он понял, что должен будет признаться в неприличной интимной близости с практиканткой Сарой. Вилли сказал, что все произошло очень быстро и случайно. Он просто помастурбировал на её платье. Что пися в писю не было, и он поэтому ей не изменил. У Кимберли остановилось дыхание. Хватая воздух ртом, она заплакала, и начала кричать:
- Что ты хочешь сказать? Ты подрочил на еврейку, и ты поэтому не изменил? Или это она тебе надрочила себе на платье?
После шока Кимберли приходила в ярость, которая стала нарастать с каждым мгновением. Вилли стоял перед ней глупо, словно нашкодивший мальчишка, и так же глупо повторял: «Прости. Прости. Я старался защитить тебя и дочь». Кимберли не выдержала, взяла со стола стационарный телефон, и несколько раз ударила им по лицу и голове мужа.
- Сука! Сука! Сука! Сука! Сука! Ублюдок! – раздавалось в такт ударам.
Из носа Вилли брызнула кровь, глаз заволокло кровавой струёй, голова стала пробитой в нескольких местах.
- Помогите! – закричал президент США.
В комнату влетела охрана и приступила к экстренной эвакуации президента. Кимберли бесновалась, вслед и в спину телохранителям летело всё: стулья, яблоки, графин, стакан с кока-колой… Но дверь захлопнулась, и Кимберли осталась одна. Она долго визжала, орала и ругалась нецензурной бранью. Она топала ногами и разорвала все подушки. От большой беды её заперли и больше не выпускали. Чуть успокоившись, Кимберли вытащила пузырёк с кокаином, сделала две жирные дороги, и одним махом внюхала всё без остатка. Она легла, и что-то тёплое стало подниматься по изъеденной душе. «Те, кто отказывает в этом, рискуют тем, что рано или поздно её благоверный найдёт себе какую-нибудь шлюшку. Которая будет ему давать во все щели», - вспомнились далёкие слова. «Латентный педераст!» - зазвучало ещё где-то эхом. Латентный педераст! Латентный педераст! Латентный педераст!
- Латентный педераст! – произнесла чуть слышно Кимберли вслух.

Этот момент Кимберли назвала потом «самым ужасным и разочаровывающим в жизни». Впервые за все время своего замужества она полностью устранилась от решения проблем Вилли. Теперь он сам должен был говорить с журналистами, юлить перед телекамерами, оправдываться перед американским народом. И – самое сложное – сказать правду дочери. Атмосфера в первой семье государства стала не просто тяжелой – само существование этой семьи оказалось под вопросом. Кимберли почти не разговаривала с мужем и впервые не знала, хочет ли она сохранить свой брак с Вилли. Никогда еще унижение не было таким постыдным и публичным. Она читала на лицах людей жалость, и в такие моменты ей хотелось свернуть мужу шею. Когда-то она не могла решить, выходить ли ей замуж за Томато, теперь она колебалась, стоит ли с ним разводиться. Решение пришло со стороны: в конгрессе появилась комиссия по подготовке импичмента президенту. Можно только догадываться, какие усилия потребовались первой леди, чтобы снова появиться на публике с улыбкой на лице и ободряюще похлопать по руке своего блудного мужа. Не будет преувеличением сказать, что в те месяцы Вилли полностью зависел от благосклонности своей жены. Именно тогда Кимберли Роттэн-Томато решила изменить свою жизнь и заняться собственной политической карьерой. И хотя «Сарагейт» попортил ей немало крови, она выжала из него максимум: образ женщины, сумевшей простить мужа и сохранить брак, принес ей огромные дивиденды. Личный рейтинг Кимберли взлетел до небес. Импичмента не случилось, и Кимберли баллотировалась в конгресс США. Весной 1999 года на съезде демократической партии чету Роттэн-Томато впервые представили как «будущего сенатора и ее милашку-мужа». Президент Вилли сделал вид, что оценил шутку, но по привычке покраснел носом. А 20 января 2001 года он навсегда покинул Белый дом. Покинул и презренный уже Овальный кабинет.

В 2006-м Кимберли триумфально переизбралась в сенаторы, а через год выдвинула свою кандидатуру в президенты. Теперь уже Вилли разъезжал по всей стране, сверкая красным носом и белозубой улыбкой, убеждал избирателей, что его спутница жизни достойна управлять страной. Сама Кимберли делала то же, но выяснилось, что ей, привыкшей орать и командовать, очень трудно теперь общаться с простыми людьми на равных. И тогда на ее рекламу были брошены огромные средства, но и это не пошло на пользу: американцы могли поддержать жертву изменника-мужа, но не лощеную бизнес-леди, сорящую деньгами. Тут же вспомнились финансовые скандалы с ее участием, заговорили и о ее бешеном характере. Кто-то пустил слух, что во время «Сарагейта», да и прежде, она не раз била мужа, швыряла в него чем попало, а однажды в гневе оцарапала ему лицо – эти царапины Вилли приписал тогда любимцу семьи, черно-белому коту Коксу. В итоге элита демократической партии предпочла сделать ставку на молодого негра. Разозленная Кимберли пыталась побороть его на выборах, но в конце концов предпочла договориться. В январе 2009 года, когда негр въехал в Белый дом, его соперница заняла должность госсекретаря. И сразу показала, что собирается решать вопросы внешней политики сама, в исключительных случаях советуясь с президентом. Шла ли речь о «перегрузке» отношений с Россией, о борьбе с терроризмом или расширении НАТО, она имела свое личное мнение и непреклонно отстаивала его. За четыре года своего госсекретарства Кимберли посетила 112 стран, проведя в воздухе, по ее признанию, не меньше времени, чем на земле. Во время поездок Кимберли, не колеблясь, защищала свое решение поддержать интервенцию в Ливию. Она всеми правдами и неправдами добивалась инициирования войны. И добилась. Заявления госпожи Роттэн-Томато о том, что Каддафи может быть повинен в геноциде и наступлении гуманитарного кризиса, убедили американского президента в необходимости санкционировать военное вмешательство. Бомбы восемь месяцев падали на Ливию, и при массированной поддержке артиллерии, бронетехники и авиации НАТО, арабские боевики и джихадисты, которых Кимберли уверенно величала «борцами за свободу», с тяжёлыми боями занимали район за районом, постепенно проламывая кольцо обороны ливийцев. Конвой, в котором были Муамар Каддафи, его сын Муттазим, министр обороны Абу Бакр Юнис Джабер, был атакован авиацией НАТО и разгромлен. Раненный полковник Каддафи был взят в плен и после пыток расстрелян.
- Вау! – воскликнула Кимберли, когда ей показали видео с убийством диктатора. - Мы пришли, мы увидели, он умер, ха-ха-ха!
После этого республиканцы уже начали обвинять её в том, что именно Роттэн-Томато допустила, чтобы в регионе воцарился хаос, и повсюду появились исламские террористы. Но Кимберли истерично хохоча, праздновала победу, и раздувала философию «умной силы». Высокопоставленные служащие Пентагона и конгрессмены-демократы были до такой степени не согласны с принятым решением госсекретаря Роттэн-Томато продолжить военные действия в Ливии, что даже предприняли попытку остановить эскалацию конфликта. Но было уже поздно. Как в самом Белом доме, так и за его пределами Кимберли Роттэн-Томато всегда была самой рьяной сторонницей использования вооруженных сил США для свержения режима Каддафи. Такого же мнения придерживались и президент Франции Николя Саркози, и сенатор Джон Маккейн, и многие другие заинтересованные лица. В итоге, после разгрома Ливии, поддержанные Кимберли исламисты не постеснялись убить после победы над Каддафи американского посла Стивенса, что вышло ей потом боком. В 2013 году Кимберли подала в отставку, а через два года снова выдвинулась в президенты. Но ее стиль руководства и отношение ко внешней политике стали уже оцениваться именно по ливийской войне, необходимость которой она так отчаянно отстаивала, будучи на посту госсекретаря. Иными словами все здравомыслящие люди поняли, что Роттэн-Томато бешеная самодурка, которая ни за что не будет взаимодействовать с американской разведкой и никогда не станет вести консультации с военным руководством, прежде чем начнёт какую-нибудь ядерную войну. Но благодарный негр Обама поддержал ее. И эта президентская кампания оказалась для Кимберли еще труднее, чем предыдущая. Под градом его критики она то и дело теряла самообладание. Кимберли стала рассыпаться на глазах. Оказавшись под прицелом сотен камер во время своих речей и появлений на публике, она стала демонстрировать странные отвратительные симптомы непонятных болезней. Люди верующие видели в ней явные признаки одержимости. Кимберли могла неожиданно вдруг загавкать, начать дёргаться в припадках, завыть в микрофон, и рухнуть без чувств. Вердикт был один - пациенту нужен покой, стационар, койка в психдиспансере, но не как не президентское кресло. Кимберли Роттэн-Томато превратилась в исчадие ада, худшее, во что может воплотиться женщина. Теперь за ней постоянно ходит чёрный человек, и никто не знает, кто он. Это не агент спецслужб и не телохранитель. Он сопровождает Кимберли повсюду, он носит наготове особый шприц, чтобы в случае припадка вколоть ей спасительную дозу.