Одиозная личность. Гл. из романа

       Из кабинета в цех спустился Дончак и вошёл в пультовую второго цеха. В «аквариума» было – как в бочке сельдей, – кто-то сидел на стульях за столами и на скамейке вдоль правой стенки, кто-то стоял, мужчины, у торцовой стены с киповскими приборами. Мельники, кочегары газовых печей и транспортёрщицы – все рабочие с трёх отделений.
       Начальник цеха обратился к Шилину:
       – Пал Палыч, тебе нужно зайти в кадры. Подгузин приглашает.
       – Это ещё зачем? – удивился Шилин.
       – На пенсию тебя оформляет.
       – Ага, спохватился, раздолбай! Теперь полтора года осталось я и так отработаю, – с ехидцей проговорил он.
       – Палыч, не дури.
       – Да пошёл этот Подгузник на задницу своей Люське.
       В пультовой рассмеялись. Дончак пожал плечами: как знаешь. И вышел.
       Тоня Серёгина осуждающе проговорила:
       – Действительно, мурыжили три года мужика, а сейчас – иди, оформляйся.
       – Проняло наконец-то. Совесть пробудилась, – поддержала Притворина Нина.
       – Нет, ну ни раздолбай разе, а? Федьку Борисова отпустил в пятьдесят пять, а меня ни в какую, – с обидой и возмущением затараторил Шилин. – Вот назло не пойду! Пусть подавится моей пенсией, одиозная личность. – Стукнул кулаком по столу.
       Стоявшая на столе старая радиола ответила гулом.
       Шилин от кого-то слышал это словцо – одиозный. Понял, что порицательное, но культурное. Не надо и материться. И взял его в обиход.
       – И правильно! Одари Подгузина пенсией. Может, ты ему ещё зарплату будешь перечислять, когда её тебе начнут выплачивать? – спросил Геннадий Крючков.
       Шилин возвёл на него глаза.
       – Николай Митрофаныч правильно тебе сказал: не бури. Ты зарплату уж сколько месяцев не получаешь?
       – Так уже три месяца.
       – Вот видишь. И ещё неизвестно, когда она будет. А пенсию, хоть с запозданием, но платят каждый месяц. А с комбинатом неизвестно, что будет? Или тебе деньги не нужны? Козлы кормят?
       – Кормят. Молочком козочки балуют.
       – Ну, тогда о чём речь? Тут и пенсия не нужна.
       – Тогда на хрена на работу ходишь? – спросил бригадир смены Валерий Однышко. – Сидел бы дома и доил бы козлов.
       – Так стаж нужон.
       – Ага. Так стаж всё-таки нужен? – спросил Крючков.
       – Тут не знаешь, как концы с концами свести, а ему деньги на блюдечке с голубой каёмочкой преподносят, а он куражится. – Сказала Тоня с горечью.
       Геннадий едва ли не в приказном порядке сказал:
       – Иди, Палыч, оформляйся. И не смеши людей. Ты заслужил, заработал её честно. А обиду на Подгузника уйми.
       – Не то скажешь кому, подумают, что на мужика била от мельницы упала, умом тронулся, – вставила Нина Притворина.
       Шилин сдался.
       – Ну, ладно, ладно. Разошлись. Пойду напоследок к этой одиозной личности, в глаза его бесстыжие гляну. Может, плюну в один из них.
       – Вот и с Богом. – Подбадривая, благословила Антонина Серёгина.
       Павел Павлович поднялся со стула, стоявшего у второго столика у щитовой стенки. Надел на голову серую от долгой службы шапку, застегнул на все пуговицы серый бушлат, пропитанный известняковой пылью. На руки натянул вязаные перчатки.
       – У-ух! – произнёс он с азартом, и, выходя из аквариума, потряс кулаками.
       Стояла вторая половина осени. Кое-где уже лежал снег, на дорогах и дорожках настыл ледок. Шилин шёл, погружённый в мстительные мысли. Представлял, как войдёт в отдел кадров и скажет:
       – Привет, одиозная личность! Не сказать ещё хужей. Что, совесть взыграла? Али какой-нидь жаренный петушок клюнул в подгузник?
       Представлял: как бледное лицо этой одиозной личности вытянется, а глаза вылупятся. И он ещё добавит:
       – Ты мне не только пенсию оформишь, но ещё мне и моральный ущерб выплатишь за потерянные годочки. Раздолбай!
       Рисовались ещё ряд эпизодов их диалога, и все накаливали в нём спираль негодования.
       Доехал до управления комбината на попутном КРАЗе. Вышел на перекрёстке.
       – Спасибо, Серёга! – крикнул водителю, перекрикивая гул машины, захлопывая дверь кабины.
       – Пожалуйста, Палыч! – услышал он в ответ.
       Пройдя по аллейкам парка, мимо памятника Ленину на высоком постаменте, вошёл в здание.
       Отдел кадров находился на первом этаже рядом с вестибюлем. Подойдя к двери, приостановился. Постоял с минуту, подпитываясь отвагой. Но вместо того, чтобы дёрнуть дверь и растворить её на весь распах, постучался.
       На стук ответили:
       – Да.
       Шилин взялся за ручку и приоткрыл дверь.
       – Можно?
       Подгузин поднял голову от стола и приподнялся, признав посетителя.
       – А, это ты, Шилин, – голос показался едва ли нерадостным. И он пошёл посетителю навстречу, разведя руки в стороны. – Я тебя уже второй день жду.
       Удивительно, протянул руку для пожатия. На что Павел Павлович ответил машинально.
       Обменялись рукопожатиями, и Подгузин, приобняв его за плечи, подвёл Шилина к столу. Подтолкнул к стулу.
       – Присаживайся, Пал Палыч, – даже слегка вдавил за плечи в стул. – Да-а, создал ты нам мороки. Пришлось поднимать весь твой архив, пересматривать твои дела. И вот, наконец, разобрались. Словом, не обижайся, Пал Палыч, но поработать пришлось. Где-то и мы виноваты, где-то ты.
       – А моя-то тут в чём вина? Сами огородились ведомством – не войти, не подступится.
       – Мог бы зайти, попросить трудовую книжку. Сверить в ней записи. Соответствуют ли данные с твоими специальностями?..
       – Так я приходил.
       – Ты зачем приходил? Требовал пенсию. А нужно было, всего лишь сверить свои данные. Если обнаружились ошибки, мы бы их тут же и поправили. И никаких проблем. А то гонор начал показывать, права качать. Мы ж люди. По-людски бы и порешали возникшие недоразумения.
       Подгузин прошёл на своё место, сел и достал из стола папку.
Павел Павлович был в шоке. Высокомерность, грубость стекла с начальника кадров, как с гуся вода. Обходительность, сдержанность на грани заискивания. Что это за переворот? Даже лаяться с ним расхотелось.
       Он открыл папку и извлёк из неё два листочка писчей бумаги и трудовую книжку. На одном листе было много-много буковок, цифирь. На другом – шапка  райсобеса. Заявление – крупными буквами.
      Шилин был без очков, поэтому с первым листом ознакомиться не смог, весь шифр расплывался перед глазами.
      – Ни хрена не вижу. Чего здесь?
      – Да, собственно, это и читать не надо. Это разъяснение Положения о порядке выхода на пенсию рабочих твоей категории.
      – А этот? – кивнул на второй листок и книжку.
      – Книжку просмотри. Всё ли в ней правильно заполнено? Место работы, профессии?
      Подгузин раскрыл книжку и положил её перед рабочим.
      Шилин стал перелистывать листочки и присматриваться к буковкам. Они расплывались перед глазами, как и на Положении. Но, напрягая зрение, через слова-два угадывал записи, улавливал смысл, и не верил своим глазам. В книжке всё было указано почти точно так, как когда-то ему разъяснял Гена Крючков.
      – Ну как, всё правильно? – спросил Подгузин. И подал второй листок. – А на этом прочти, что ты ознакомлен с изменениями в трудовой книжке, и распишись.
      Как только Шилин расписался, Подгузин собрал документы вновь в папку.
      – Ну, вот и ладушки. Сегодня же эти документы будут в Собесе, и завтра ты уже будешь пенсионером, – почти торжественно объявил начальник отдела кадров.
      Поднялся и подал Шилин руку.
      – Счастливо, товарищ пенсионер!
      Павел Павлович сбитый с толку, удивлённый и обрадованный поднялся, кивнул и пожал руку.
      Перед ним стояла не одиозная личность, а вполне порядочный и обходительный человек. И этот человек, держа его ладонь в своей, проводил посетителя до двери кабинета.
      Шилин вышел из управления в приятном недоумении. И с мистическим выражением на лице посмотрел на бюст Владимира Ильича. Товарищ Ленин, что происходит?..

      …Пал Палычу было невдомёк, что сутки назад, Подгузин стоял перед председателем райсовета, и тот давал ему нагоняй, и припугнул прокуратурой за халатное отношение к своим обязанностям, поскольку жалобы на работу отдела кадров предприятия, подведомственного Средмашу, приходили и прежде. А тут, крайний случай, односельчанину четвёртый год Подгузник нервы делает. И, как выяснилось, из-за неправильного заполнения трудовых книжек. Халатность или разгильдяйство?
      Ну, а что на бюрократа ещё так может воздействовать? Только грозное внушение, или пинок в подгузник.