Мелодии увядающей осени

День, широкой поступью уходящий в вечность, медный диск солнца догорая опускается за острое, дрожащее лезвие горизонта, постепенно вязкая темнота расползается по земле стелющимся покрывалом, словно бархатная вуаль.
Незаметно густеет вечерняя синева, упругие струи прохладного ветра остужают утомленную землю, легкий шелест засыпающих трав, обострившийся аромат полевых цветов, небо, присыпанное алмазным сиянием звёзд, отражение млечного пути в глазах вечности.
В воздухе кружатся первые хрустальные снежинки, они падают на теплые ладони, превращаясь в прозрачные слезы глубокой осени.
Поздняя осень напоминает пятидесятилетнюю женщину, некогда желанную, обольстительную и очень привлекательную для мужчин, которая никак не может смириться с тем, что её прелесть, великолепие и красота безвозвратно ушли, потому продолжает носить короткие юбки, высокие каблуки, глубокие вырезы на уже обвисшей, опавшей и сморщившейся груди, и кокетничать со всеми подряд.
Она не чувствует, что её молодость, её обаяние, её неотразимость непоправимо растворились во всепоглощающем времени, в опавших листьях, в скучных моросящих дождях, в заплаканных стеклах и в этих хрупких обречённо тающих снежинках.
Мы не вместе, тихий шелест опадающих листьев разделяет на двоих хрупкий ненадежный мир наших сердец, тоскливая поэзия дождя, в струящейся на оконном стекле воде отражается осенняя луна.
Проходят годы, беспощадное время не щадит её, от былой красоты осталась лишь размытая сумеречная тень.
Тело моей постаревшей любимой уже не столь привлекательно для моего взора, грудь её сморщилась, плоть истощилась, молодая, беззаботная, весёлая, женщина превратилась в увядший поблеклый цветок.
Ущербная гаснущая красота, от неё не осталось ничего, кроме больших прекрасных глаз, на которые грустно смотреть, потому что, будь они меньше, в них не могло бы уместиться столько боли, слез, отчаянья и печали.
Эта осень разлучает нас, косой дождь, монотонно отстукивающий по крыше, сгущающиеся тени, россыпь предательских морщин, усталость в глубине глаз. Некогда пленительные формы потеряли былое изящество, очки, растяжки, мешки под глазами, усталость, безысходность, не закрашенная седина волос.
Она совсем перестала заботиться о себе, те яркие желания, влечение, страстные порывы, что вызывало во мне её тело, более не посещают меня.
Я с болью, жалостью и состраданием смотрю на неё, в родных глазах уже чужой для меня человек.
Вектор моего сердца устремлен в другую сторону, на новый, свежий, трепещущийся объект моей звенящей любви.
Вкус её жадных губ, карие вишни глаз, аромат вьющихся волос, запах упругого тела, изгибы пленительных форм, нежность нескончаемых ласк, пылкость жарких неутомимых объятий.
В уголках её лучистых глаз вечные весна и лето, с ней моё сердце, мои безумные фантазии, мои не испитые желания, с ней я опять себя чувствую молодым.

Шримад Бхагаватам, книга 5, глава 5
Плоть ненасытна, потворствуя телесным желаниям человек становится рабом своего тела.
Безумен тот, для которого плотские удовольствия смысл жизни.
Словно одержимый он бросается в омут суетных забот и ради плотских удовольствий идет на многие злодеяния.
Глупцы всеми способами пытаются продлить жизнь плоти, не понимая, что она источник их страданий, что душа обретает плоть за порочное стремление обладать.
Тело, какими достоинствами оно бы не обладало, не награда за добродетели, но кара за прегрешения.
Тело умирает каждое мгновение, потому доставлять удовольствие телу, всё одно, что ублажать мертвеца.

Однажды я прихожу домой и смотрю с грустью на ту, что долгие годы была со мной рядом, что поддерживала меня всегда и во всем, принимала мои проблемы за свои собственные, кормила грудью моих детей, страдала и радовалась так же, как и я.
Она безнадежно постарела, годы хлопот, забот, переживаний, суетных дел незаметно свершили над ней своё подлое дело.
Время жестоко обошлось с моей любимой, сейчас её тело не привлекает меня, я всеми своими мыслями, чувствами, желаниями, эмоциями с той, что так сладко, жарко и неодолимо томит моё обнаженное сердце, а от этой я хочу быстрее избавиться, как от тяжелой, старой, бесполезной и уже никому не нужной ноши.
Я долго не знаю с чего начать, что сказать, какие оправдания оставить для себя, чтобы выглядеть напоследок значительным, обиженным и во всем как всегда правым, а она не верит, что это навсегда, ждет что я обниму её, скажу что-то теплое, нежное, ждет что согрею её сердце, ждет теплоту моих рук, ждет что я никуда от неё не уйду.
Глаза её наполнены хрустальными слезами, она похожа на жалкое жертвенное животное, что ведет на заклание безжалостный палач.
Ты знаешь, говорю я, мы с тобой слишком разные, по жизни мы уже давно двигаемся в противоположных направлениях и смотрим на мир по-иному, характеры наши несовместимы и свой путь в дальнейшем я вижу вне тебя.
Я обернулся, посмотрел на неё в самый последний раз, прощай, как вражеский клинок, как выстрел в сердце, метко, коротко, безвозвратно, прав тот, кто ударит первый.
Рвется тонкая нить между прошлым и будущим, я хлопаю дверью и навсегда ухожу на встречу своему "свежему, трепещущему, звонкому" счастью.

Шримад Бхагаватам книга 8, глава 12   
Неожиданно в сени розовой дубравы, освещённой светом занимавшегося дня, среди разноцветных трав Шива увидел юную деву в белом платье с золотым пояском на тонком стане.
Точно порхая над землёй, она играла с мечом, подбрасывая его к небу и снова ловя на лету.
Гибкий стан девушки казалось, вот-вот переломится под тяжестью цветочной гирлянды, прикрывающей высокие упругие чаши грудей, которые трепетно вздрагивали едва она касалась земли своими нежными кораллово-розовыми стопами.
Большие глаза её искрились улыбкой и живо ловили движение меча, всё её кроткое личико улыбалось.
Улыбались губки, улыбались ямочки на розовом бархате щёк, на которых рисовались замысловатые узоры теней, отбрасываемые золотыми серёжками и чёрными кудрями.
Правой рукой она задавала движение мечу, левой поправляла волосы, непослушно разметавшиеся по лицу, или придерживала развивающиеся на ветру одежды, едва скрывавшие её манящие округлости.
Точно заворожённый Шива смотрел на дивное существо, воображение его рисовало сладострастные картины, ничто в целом свете, ни жена, ни свита, ни ученики более не существовали для владыки мира кроме этой прекрасной незнакомки, что мельком поглядывала не него.
Неожиданно, когда она вновь протянула руки к мячу, лёгкий порыв ветра сорвал с неё воздушные одежды, обнажив всю её девственную красоту.
Взгляд её, смущённый и невинный, остановился на Шиве, и он по мужскому обыкновению решил, что дева желает принадлежать ему, и только ему одному.
Сгорая от нетерпения, Властитель трёх миров бросился к девице, чтобы заключить её в любовных объятьях.
Изумлённая Ума не успела вымолвить и слова, как её дорогой супруг, безумный с блаженной улыбкой на устах очутился на опушке рощи.
Обнажённая красавица смущённо улыбнулась, но не поддалась на встречу, а спряталась за дерево, не сводя любопытного взгляда со своего обожателя.
Сгорая от возбуждения, Шива последовал за ней и в следующий миг увидел её уже за другим деревом, увлекающею его всё дальше в лесную чащобу, точно слониха влюблённого друга.
Настигнув беглянку, великий бог схватил её за прядь волос и пылко притянул к себе.
Её стройное тело с гибкой талией змеёй извивалось в движениях, чёрные волосы её разметались по лицу.
Наконец широкобёдрой деве, истинному воплощению внутренней природы Всевышнего, удалось выскользнуть из цепких объятий первейшего бога, и она устремилась прочь в глубину леса.
Гонимый похотью, словно врагом с поля брани, возбуждённый Шива мчался за женским образом Господа Вседержителя, не в силах совладать с собою владыка миров на бегу испускал семя точно готовый к соитию слон, не могущий настигнуть свою подругу.
И в тех местах, где проливалось бесценное семя всеблагого Шивы, образовывались копища золота и серебра.
Ослеплённый Шива мчался за образом своей похоти по берегам рек и озёр, мимо лесов и горных гряд, где с мыслями о нём предаются покаяниям блаженные отшельники.
И только когда растратил всё своё семя повелитель мира осознал, что стал жертвою прелестного наваждения, созданного обманчивой силою Всевышнего.
В тот миг Шива понял, какое расположение он, великая душа, занимает по отношению к Душе всеобщей, Господу Богу.

Шримад Бхагаватам книга 9, глава 19
Похотливому сердцу не ведом покой, пламя вожделения не затушить ни золотым дождем, ни потоком хвалебных слов, ни морем женских ласк.
Как маслом не погасить огня, так потворствам не погасить похоти.
Голос похоти заглушает голос разума.
От похоти все беды, она низвергает нас в бездну.
О как зыбко, скоротечно мирское счастье.

Ночь, сотканная из лунного света и непроглядной тьмы, из сокровенных тайн и пылкой неутолимой страсти, из сладких вишневых губ и клятвенных обещаний, из сияющей, полыхающей юности и мечты, которой сбыться не суждено.
Однажды души сплетаются между собой и побыв один краткий миг вместе теряются в пестрой толпе, чтобы через секунду оказаться уже в новых объятьях.
Один, второй, третий, крохотные одноразовые влюблённости лопаются мыльными пузырьками на поверхности реки времени.
Перед тобою всё новые и новые лица, новые взгляды, новые голоса, новые послушные руки, новые согласные губы и новые сговорчивые тела.

Шримад Бхагаватам, книга 5, глава 14
Влекомая охотником похотью душа прыгает из тела в тело, словно обезьяна с дерева на дерево.
Надеясь, что, потворствуя похоти она обретет свободу, она на против, оказывается запертой в тесной клетке судьбы.
Краткий миг удовольствий делает человека до конца жизни рабом ненавистных ему отношений.

Переулки времени, печальные заплаканные глаза на холодных окнах, капли дождя, монотонно падающие в тишину, поздняя осень ложится в холодную, укутанную пушистым инеем постель, шуршащий пергамент опадающих листьев, вой ночного ветра, темные лужи, отражающие подавленные небеса.
Чернильное небо, прошитое бриллиантовыми звездочками, собирающимися в волшебную паутину созвездий.
Беспощадная кинолента воспоминаний из липкого тумана прошлого.