Продавец снов

Настало время когда люди перестали видеть сны. Сны заменили цветные картинки и видео в телефоне, планшете, компьютере. Люди думали, что куда-то перемещались, а на самом деле застывали в пространстве, повисали в нём как сосульки. Сны забывались на подсознателном уровне словно нечто ненужное, представляя собой устаревшую форму путешествий. Люди просыпались с чувством усталости и пустоты внутри, сразу тянулись за телефоном чтобы попытаться восполнить невосполнимое. Ничего не получалось, так повторялось изо дня на день, а пронизывающее чувство потерянности, бессмысленного зависания в  сетях, не покидало их. Большинство привыкло к установленному порядку вещей, и не то что не сопротивлялось, а ещё больше исчезало в новой реальности, зависая сосулькой над тротуаром, пока не наступал их черёд, когда они разбивались о тротуар или испарялись. Они перестали вспоминать о снах как о явлении, рождались дети которые не подозревали что сны существуют, им не суждено было видеть сны.

Среди жителей города N, однако, в виду его провинциальности, отдалённости от крупных центров, а главное небольшого островка леса, – куда горожане ходили гулять, – сохранилось воспоминание о снах. И хотя воспоминание было едва уловимым, и рассеивалось зачастую как утренний туман, оно, как и любое воспоминание, немного тревожило их, и не давало погрязнуть полностью в той привычной для жителей остальной планеты болотистой рутине. Возможно, воспоминание потихоньку улетучилось бы, или же так и осталось воспоминанием, если бы не потревожил спокойствие городка один предприимчивый житель. Утром первого февраля, когда солнце только успело дотронуться до окон домов спящих жителей, он повесил на двери своего бывшего книжного магазина табличку “Открыто. Продажа снов.” Само по себе открытие магазина было актом вызывающим, ведь уличных магазинов в городе, как и на всей планете уже давно не существовало. Все потребности человека удовлетворялись через интернет, а доставкой занимались роботы. Они же освоили производство и продажу всех товаров.

Отпуск проводили  в интернет галактике, где предлагались любые путешествия и развлечения в виртуальной реальности, которая казалась ничем не хуже, а зачастую дешевле, удобнее и комфортнее. Жителям городка не хотелось ни на улицу выходить, ни делать лишних движений, ни отрываться от экранов, мониторов и виртуальных миров. Лишь сильный хвойный запах перемешанный со смолой манил их, заставлял выйти на прогулку, а точнее направиться в сторону жалкого островка леса. Сосновые деревья источали запах в любое время года, проникал он удивительным образом, несмотря на фильтры воздуха, в квартиру каждого жителя, жутко тянул к себе. Этот запах жутко тянул к себе, скорее заставлял (больше трёх дней не выдерживали) идти к источнику запаха, чтобы, вдоволь надышавшись, вернуться домой. Срубить лесной массив, – со злости что запах вынуждал выходить из дома, – не позволяли роботы, которые уже несколько десятилетий исследовали деревья и не могли точно, на все сто понять, отчего люди продолжали туда ходить.

Искусственный интеллект роботов не чувствовал запаха хвои и смолы. Он им подсказывал что собака зарыта в смоле. Интеллект обладал многими знаниями, например он знал что в доисторические времена мироточили иконы, люди приходили посмотреть на чудо. Теперь из сосен круглогодично текла смола, люди тянулись к ней по той же необъяснимой, нелогичной причине, по которой когда-то ходили к древним иконам. Роботы давно не доверяли людям, считали их лжецами и лицемерами, деградировавшими до первобытного состояния с примитивными потребностями. Однако именно это знание мешало до конца разобраться во взимосвязи леса и людей. Они считали что люди одновременно лицемерят и ходят поклоняться, чтобы удовлетворить невыясненную до сих пор потребность.

Утром первого февраля, при обходе своих владений, городничий города N Николай Петрович увидел странную табличку на дверях давно закрытого магазина, крайне удивился непорядку, и громко, с едва пробуждающейся, непривычной за много лет яростью, громко постучал в дверь.
–  Открыто! – донеслось изнутри.
Николай Петрович повернул ручку двери, потянул на себя и зашёл внутрь. Сразу надавили на него книжные полки от пола до потолка, заставленные книгами, непривычный бумажный запах ударил ему в нос и он громко чихнул, как уже не чихал давно. Всё это стало ему неприятно, утро посчитал он уж испорченным.
–  Да что вы здесь натворили, чёрт знает что происходит! – Воскликнул он, не понимая к кому обращается.
–  Успокойтесь, успокойтесь, – донеслось из угла, где сидел на кожаном затёртом кресле владелец магазина Иван Фёдорович. – Пока здесь ничего не происходит, ровным счётом ничего. Проходите. Присаживайтесь, – он указал на соседнее кресло. Николай Петрович плюхнулся в него, громко скрипя кожей. 
–  Позвольте, Иван Фёдорович, это вы шалите! Ну вы даёте. – он подмигнул, улыбнулся, пробежал взглядом по книжной стене. – Зачем вы сохранили всю эту макулатуру, чтобы зимой теплее  было, стены-то у вас тонкие, а? – тут он громко рассмеялся собственной шутке.
–  Да да, именно так, – покорно отвечал Иван Фёдорович.
–  Так так, тогда понятно, – кивнул городничий. – А к чему это ваше “пока” ничего не происходит. У нас город тихий, спокойный, нам и не надо чтобы происходило, тем более без санкции, сами понимаете.
–  На счёт пока я ошибся, сказал, не подумав. Что здесь может происходить? Сюда давно никто не ходит, как все сдали добровольно книги на макулатуру, так и перестали читать.
–  Читать?! Когда же это было, зачем и вспоминать теперь! Ни к чему все эти книги, только засоряют головы, отвлекают от жизни, – Николай Петрович вздохнул, и будто где-то внутри пожалел книжника. – Ну да ладно, дело добровольное, мы никого не заставляли и заставлять сдавать книги не будем. Вы, голубчик, лучше скажите, зачем эту странную табличку повесили на двери? Что значит продажа снов?
–  Понимаете, Николай Петрович, я снова начал видеть сны. Да в таком количестве, что решил каждый записывать на лейкопластырьный носитель. Наклеиваешь маленький лейкопластырь со сном на ночь, и снится ночью записанный сон. Сам проверял, работает. Можно хоть каждую ночь один и тот же сон смотреть, если сильно понравился.
–  Да не свихнулись ли вы, Иван Фёдорович? – серьёзно забеспокоился городничий. – О каких снах может идти речь, никто их не видит, а вы вдруг увидели!
–  А не хотите ли вы попробовать? Я вам, как первому покупателю, то есть посетителю, подарю сон. И завтра утром приходите, расскажите. Заверяю вас, если ничего не приснится, то сразу же сниму табличку.
–  Так так, заманить в ловушку хотите, – улыбнулся Николай Петрович, хотя внутри сжигало его любопытство, так сильно как никогда в жизни. – Ладно, что с вами поделать, проще вот так договориться, чем в силовом порядке так сказать… Давайте ваш пластырь, а завтра утром, мой друг, табличку придётся добровольно снять.
–  Это мы посмотрим Николай Петрович. Как договорились, если ничего не увидите, сниму конечно. Дарю вам сон, действовать пластырь будет только ночью. Наклейте на руку перед сном.
–  Что же, не скрою, вы меня заинтриговали. Спасибо за подарок, – он бережно положил пластырь во внутренний карман. – Пора мне, служба… до завтра Иван Фёдорович.
–  До завтра, надеюсь ваше сновидение вам придётся по душе.
–  Как… как? – Изумился слову “душа” Николай Петрович. – Впрочем, я тоже надеюсь.

Весь день городничий не находил себе места. Он исходил городок вдоль и поперёк, вышел к соснам, посмотрел на роботов, копошащихся вокруг, на несколько жителей, с удивлением вдыхавших аромат хвои и смолы. Зашёл он к себе в офис, в городскую управу, где никто кроме него и не появлялся, работая для удобства из дома. Лишь ему, из всех работников аппарата, приходилось обходить город, ежедневно посылать начальству доклад, много лет состоявший из одной и той же фразы: “В городе всё в порядке, без перемен.” Сегодня день его не складывался, не вписывался в привычный для него порядок болотного спокойствия. Николай Петрович сел в мягкое продавленное кресло, положил руки на массивный дубовый стол, оставшийся со стародавних времён, и задумался.

Думать он не привык, и думать ему было сложно. Приходили в голову обрывистые мысли, будто искорки зажигались и гасли. Он встал, закипятил воду, заварил чай, сел за стол. Налил себе чаю из чайника в прозрачный круглый стакан, стоявшем внутри медного подстаканника с изображением трёх богатырей. Стал снова думать, и на этот раз сосредоточился на одной мысли: что писать в сегодняшнем докладе. Проще всего казалось оставить всё как есть, и ничего в привычной фразе не менять. Сделать вид что ничего не произошло, ведь завтра утром он всё равно собирался закрыть магазин, ведь пластырь наверняка не сработает. Никто не узнает. А вдруг… а вдруг кто-то из жителей случайно зайдёт к злочастному Ивану Фёдоровичу, купит его хвалёные сны. Тогда скандал, тогда всплывёт вся правда… что он утаил от начальства беспорядки в городе. Наказание ему грозило нешуточное: ссылка на острова Врангеля.

Он протянул руку к подстаканнику, посмотрел на богатырей, и показалось ему что Алёша Попович подмигнул, а конь под ним стукнул копытом. Николай Петрович подпрыгнул от испуга, перекрестился вдруг, хотя давно ни во что не верил, и сразу стало легче. Заёрзал в кресле, отпил половину стакана, и немного успокоился. Он знал что у страха глаза велики, и видения были лишь плодом его возбуждённого ума. “Спокойно, спокойно, – повторял он себе. – Будь он неладен, этот Иван Фёдорович со своими снами. Так бы жил я спокойно, безо всяких волнений. Что же мне делать, что делать, не могу же я написать правду… Тогда скандал на всю планету поднимется. Мол, вот до чего городничий город свой довёл, не следил должным образом, не упреждал возможные отклонения от привычного образа жизни. Пуще того, ведь они заявят что я не был блюстителем устоявшихся правил… не только снимут с должности, отправят в ссылку, а позорно поведут на плаху. Голову отрубят, целое шоу сделают, я сам такие люблю смотреть. Одно дело когда с кем-то другим… А тут ведь я, я, тайный советник, с перспективой на хорошую пенсию, с женой, двумя детьми, скоро внуки пойдут. И что же, вдруг из-за какого-то Ивана Фёдоровича, вся жизнь коту под хвост! Не позволю! – Он стукнул тяжёлым, большим как кувалада, кулаком по столу, от чего подстаканник подпрыгнул, и на этот раз ему показалось что Илья Муромец нахмурился, снова перекрестился, машинально, даже не задумываясь, и снова стало легче. – Тепер-то я знаю что делать, немедленно пойду закрывать эту лавочку, пока не поздно. Упредить беззаконие… Тьфу, нет, не могу, ведь он мне мерзавец взятку дал в виде пластыря. Я-то знаю, там везде камеры, всё записано. Сжечь, сжечь! Всё здание сжечь, уничтожить! А вдруг уже кто из начальства посмотрел? Они везде проникают, за всеми следят. – Он налил ёще чаю, посмотрел на часы и ужаснулся, потому что время высылки доклада прошло. Вдруг его осенило: Ааа, так это мы используем в свою пользу. – Он подмигнул Добрыне Никитичу. – Задержка произошла из-за расследования нового дела, которое завтра будет закрыто. Так и телеграфирую, что доклад задерживается в виду рутинного, бытового обстоятельства. Сошлюсь на статью сто первую пункт один вэ. Начальство будет спать спокойно, да и я тоже!”

Разрешив неудобную для себя ситуацию, Николай Петрович с приподнятым настроением выслал сообщение, собрался, и направился домой спать. Пластырь лежал в его внутреннем кармане, он дождаться не мог когда налепит его на руку, он конечно не сработает и завтра утром он прилюдно, громко закроет лавку шарлатана!
Придя домой в приподнятом настроении, он поцеловал жену, чему она несказанно удивлась и спросила не случилось ли чего. “Как она догадалась?” Он ответил что всё в порядке, как обычно. Они поужинали только что доставленной роботом горячей пиццей. Он отправился смотреть телевизор, открыл бутылку пива, вторую, третью… к одиннадцати часам вечера, когда веки не держались наверху, он налепил на руку пластырь, выключил телевизор, накрылся пледом и заснул.

Яркое, ослепительное солнце сжигало песочную равнину, и если бы не лист пальмы, который раб держал над его головой, ему бы пришлось сильно щуриться. Он смотрел на строившиеся пирамиды, на то, как солнечные человечки вырезали из огромных глыб прямоугольные блоки, как выводили они филигранные узоры на чёрных плитах, как высекали они мини пирамиды. Он, фараон, воссиял в лучах солнечных человечков, и люди поклонялись ему и почитали за божество. Он вышел на высокий пъедестал перед своим дворцом и толпа взревела от счастья, они приветствовали его как спасителя. Солнечные человечки продолжали строить, словно не замечая его. Они же построили каналы и системы орошения, они дали людям хлеб и воду в избытке. Он смотрел на них как на чудо, но они не говорили с ним, а делали то, что делали.
 
Под ногами листья, много опавших листьев. Посмотрел он вниз и понял что у него  не ноги, а маленькие лапки, и бежит по лесу как безумный, держит в зубах лесной орех, не зная куда же его спрятать. Все норки, всё уже заполнил он на зиму, но хорошо бы ещё припастись, чтобы не голодать, чтобы не думать о пропитании. Бежал он по мягкому мху, и вдруг остановился. Здесь, именно здесь спрячет он орех! Быстро быстро, перебирая лапками, закопал он во мху, оглядываясь по сторонам как бы никто не заметил. Притоптав лапками, помчался дальше, не оборачиваясь.
Он чувствовал как пробивается сквозь мох, как быстро поднимается из под земли, как ножка его вытягивалась и крепла, шляпка расширялась. Молодой, красивый, он впитывал в себя запах леса, говорил с собрятьями, чувствовал как разросталась и крепла под ним грибница. Даже столетние корни дуба передавали ему мудрость времени и он был уверен что так будет ещё долго, что счастье никогда не закончится, что питательная влага нескончаема… Он быстро вырос и начали на него ползти улитки, коварно выедая его шкурку и плоть, и завелись в нём червяки, поедая изнутри, вместо жизни оставалась пустота. Вдруг его сорвали, и страдания прекратились.

Летел он в мундире тайного советника над землёй, летел легко, как пёрышко, и пивной живот не тянул вниз. Видел он чудеса: бескрайние просторы леса покрыли одеялом планету, а где леса не было, сияли пшеничные поля, зеленели виноградники, виднелись черепичные крыши домов и белокаменные стены городов. И вот он вознёсся высоко в небо, чтобы облететь горы, окружавшие изумрудную бухту. В небе висело любимое кабинетное кресло, в которое он с удовольствием приземлился. Он наблюдал сверху как в бухту заходит белоснежный лайнер, а в руке появился бутерброд с колбасой. Слопав бутерброд, он погрузился в дремоту, не заметив как солнечные человечки взялись за кресло, понеслись вместе с ним к солнцу.

Николай Петрович не проснулся утром, представился. Сожгли его тело в тот же день, а прах высыпали, по велению роботов, под молодую сосну. Прощались с ним только жена и двое детей, остальные жители прислали соболезнования в электронной форме. Иван Фёдорович подошёл к сосне только вечером, ведь весь день люди толпились в очереди за снами. Вздохнул, и подумал, что хоть и жил покойник несвободно, зато умер он человеком свободным. Он искренне верил: человек становится свободным только во сне. Так и произошло с горожанами после трёх ночей сновидений. Они отказались от привычного образа жизни, они стали ходить по улицам и сажать деревья. Они улыбались, они думали, они любили, они жили. Ещё через три ночи на город двинулось войско правительства, твёрдо решившее подавить свободомыслие. Как только настигли чёрные воины городских белокаменных стен в полуночной мгле, город засиял солнцем в ночи и исчез вместе с островком леса. Кроме выженной солнцем земли воинам ничего не досталось.