Осень

Подмосковные березы - совсем не те , что на сопках Дальнего
Востока. Самолет летел 8 часов мимо Норильска. В Москве плюс 5,
низкая затяжная облачность в несколько слоев. Здесь уже осень,
осень. Еду из Домодедово на "Икарусе": здешние средние румяные березки
- желтые, красные, зеленоватые, облетают. Равнина, пологая
волнистость, никаких гор, ничего сверху над тобой. Совхозные поля,
вдали за широченным оврагом на холме у леса, на берегу р.Пахры -
церковь. Неухоженная, тягучая духовность грусти. Все русско -
крестьянское. Уборка картофеля в грязи и в серой непогоде.
Здесь осень - это в природе тоска. Тоска потому, что пик
наслаждения, полнота природной жизни уже прошла. Тоска по тому, что
так и не было достигнуто: вершина всех вершин, максимум духа, полнота счастья.
Даже в том максимуме, в той относительной высоте,
которая была достигнута природой летом, она не ощутила полного
экстаза от бытия, чего- то не хватило, что-то было недопонято. Она,
эта маленькая природа, набираясь сил, сделала всплеск, подпрыгнула,
но не вышла из себя, не прорвала эту границу, не вырвалась в абсолютный
космический мир, который там, за этой планкой. Она снова скатывается
вниз, тоскуя и затаивая надежду на будущий прыжок и попытку прорыва.
Она тоскует, что и в кульминационный момент своей
достигнутой относительной вершины ей не удалось полностью насладиться
и осознать, что это вершина. Ведь вначале что-то достигается,
а уже потом, когда оно было достигнуто и достижение прошло,
это осмысливается разумом, и одновременное соединение интуитивного
порыва достижения, хотя бы раньше и подхлестнутой разумно, с самим
разумом едва ли возможно. Оно возможно лишь при скачке из себя,
прорывающем пленку выхода на плато абсолта.
Она тоскует, и все ее силы, весь ее цвет уходит, просачиваясь
под землю. Жизнь продолжается. Процесс достижения - вот что такое
эта жизнь. Достигнуто - смерть. Стремление, желание, движение.
Достигнутая вечная жизнь - абсолют, он же и вечная, неизменная
смерть. Максимум в единстве с минимумом, темнота со светом.
Силы ее вновь уходят под землю, рассосавшись и оставив лишь
голый каркас деревьев. Затем слякоть замерзнет, чтобы забыть о
всякой жизни и расцвете. Чтобы эти мысли не помешали когда- то начать
все снова. Есе покроет снег, и там, в тайне и глубоком, сокровенном
и мистическом, почти из ничего, на новом месте, под скрываюшим
это действо покровом заролятся новые силы , которые будут раз
виваться , накапливаться, полнеть, собираться, концентрироваться
для нового разрывающегося скачка вверх.

Там, на далеком Благодатном, на теплом и туманном Сихотэ - Алине,
в царстве моря, солнца, титров, ветра, легкости и чистоты, осень
проявляется  лишь в отдельных желтых кустах
клена, слабой светлозеленой желтизне приморского леса и редких
боязливо - покрасневших с пугающей ядовитой кислинкою листьях лимон
ника. Но и там ветер, этот ветер в верховьях Сухого, в долине, в
вершинах чуть более прозрачного, чем раньше, леса уже зовет куда- то
вдаль. Он откуда - то прилетел и куда - то летит, и говорит о чем -то
далеком, незванном. Он вывел все из равновесия, и теперь оно движется,
разрушается и осознает что было, что достигнуто и что будет.
Его перемена соединена с осознанием.
В высшем нет постоянства застоя: соединяясь, постоянство и
перемена раскрывают другой, не понимаемый мир за границей пленки,
область прорыва сквозь асимптоту стремления, разрыва амплитуды
ритмических колебаний, подобно кошке, продлевающей удовольствие
перед кровожадной мышиной трапезой, томительно играющих
сами с собой. До разрыва с выходом в надпространcтво Бытия.

28/1X- 87