Shalfey северный роман. Глава 3. Миросветов

Глава 3
Миросветов

Настроение: Asgeir «Head in the Snow»


  Передо мной из того же подвала, с той же скоростью и с той же целью, что и я, явилась апрелю ранее незамеченная мной фигура. Такое вполне могло случиться, что кого-то из зрителей я в этот вечер не рассмотрел или вовсе не увидел — зал имел очертания буквы «Г» со сценой в углу, и за поворотом стены без труда могло затаиться несколько человек, совершенно для меня невидимых.

  Мужской силуэт имел стройность, средний рост и цивильное легкое полупальто неуловимо-вечерних тонов, которые так любят утонченные столичные джентльмены. Силуэт что-то почувствовал, вероятно спинным мозгом, притормозил и резко обернулся. Наши глаза встретились и сплелись на тот краткий неопределенно-таинственный миг, когда кажется, что от тебя несомненно ожидают какой-то определенной реакции, но происходит это так неожиданно и так быстро, что ты осознаешь это только время спустя, припоминаешь этот взгляд, понимаешь, что он, скорее всего, был неспроста, и что-то он обязательно должен был значить, поэтому ты восстанавливаешь в памяти черты лица, пославшего тебе этот взгляд, а твой мозг начинает зацикленную операцию хаотичного перебора образов прошлого, пытаясь найти в своей картотеке нужное. Чудом цепляясь за обрывок какого-то смутного воспоминания, мозг вытаскивает из архива памяти проекцию искомой фигуры, произведя коррекцию ее внешнего вида в соответствии с данным историческим фактом; далее мозг автоматически извлекает из памяти и все остальное, в том числе, прилагаемую психологическую характеристику идентифицированного персонажа. Говоря проще, этого человека я узнал.

  Первый мой порыв чуть было не бросил меня вдогонку, второй, чуть более трезвый, сработал в направлении обратном, заставив замереть в дверях и увлечься расписанием концертов, которое никоим образом меня не интересовало. Когда же память моя прояснилась настолько, что я осознал весь абсурд случившегося, я даже пожалел, что все случилось именно так, и что сплелась эта невероятная цепочка моей мозговой активности совершенно из ничего, не позволив еще раз пообщаться с личностью в высшей степени занимательной. Однако, было уже поздно: первый мой порыв улетучился неизвестно куда, второй — не только меня отрезвил, но и полностью подчинил себе мою волю — я продолжал стоять лицом к стене, разглядывая афишу и размышляя, зачем же все-таки я это делаю.

  Счастливый обладатель неплохого музыкального вкуса и поразительной спинномозговой сверхчувствительности, возник в моей жизни однажды. Произошло это не так чтобы давно, но и не так, чтобы тратить на его опознание и то короткое время, которое мне пришлось любоваться стеной. Этакий конфуз можно было объяснить, как внезапностью нашей встречи, случившейся неожиданно, в новом месте и неверном свете ночных фонарей, так и облачением персонажа, который запомнился мне совсем другим. Со времени нашей первой встречи прошло немногим более полугода, и, по идее, я должен был сразу его узнать. Но не произошло.

  Знакомство наше состоялось, думаю, не позднее конца августа прошлого лета. В тот день мы с сыном гуляли по городу, отужинали в Джаганнате, что на Кузнецком, не обнаружили в прилегающем магазинчике любимого перекуса «на после ужина» — сушеных маковых печенек, Дзен быстро загуглил, печеньки быстро нашлись всего в пятнадцати минутах ходьбы, он списался, нам дали «добро», и мы выдвинулись. Сыроедное название магазина радовало и многообещало. Однако, надо было спешить, потому что день неумолимо приближал себя к вечернему закрытию торговой точки. Мы поспешили.

  Нужный дом нашелся сразу, но вход в магазин отсутствовал. Пришлось обойти дважды, поглядывая и на соседние здания. Опять ничего. Вроде бы что-то похожее было в окнах второго этажа. Дзен позвонил, получил секретную комбинацию от центрального подъезда, мы проникли внутрь, преодолели пару лестничных маршей и, успешно справившись с квестом, вошли в магазин.

  Небольшой торговый зал распростер перед нами свои объятия, предлагая разнообразный ассортимент мелкого штучного товара на широких железных стеллажах. За стеной находилась комната-склад, в дальнем конце зала спиной к зарешеченному окну за ноутбуком сидел молодой человек славянской наружности и, судя по всему, трудился.

  — Здравствуйте, мы за маковыми! — бодро заявил я с порога, чтобы наверняка успеть закупиться. До шести оставалось несколько минут, и кто знает, какие жизненные принципы исповедует эта светлая голова, какие важные дела весь день дожидались своего часа.

  Нам дружелюбно улыбнулись в ответ, сказали из-за ноутбука «да-да!» и сообщили, что одна пачка маковых действительно есть. Вроде бы как обрадовали, но я загрустил: одна пачка — это на один зуб, а заранее не предупредили. За единственной пачкой мы бы вряд ли сюда пошли.

  — Маловато, конечно, — опечалился я, но тут же повеселел, добавив, что это все равно лучше, чем ничего. В нерабочее время оптимизм из меня так и прет.

  — Может еще что-то посмотрите? — предложил молодой человек.

  — Разумеется! — с готовностью откликнулся я, уточнив ограничение по времени.

  — Нет, что вы, я никуда не спешу, посижу еще поработаю, — непринужденно ответил светлоголовый, все так же мило нам улыбаясь. Ангел, не человек.

  — Ну окей тогда, — еще больше обрадовался я и, успокоился. Дзен обрадовался тоже и сразу начал шарить глазами по полкам, подключая при необходимости и верхние свои конечности.

  Набрав тысячи на полторы батончиков, хлебцев и шоколадок (все сыроедное), мы подошли к продавцу, чтобы завершить сделку. Через минуту нам составили смету и выставили счет. Настоящий счет! Все было на уровне. Я успешно расплатился наличными, больше никуда не спешил и мог спокойно удовлетворить законный свой интерес, познакомившись с продавцом поближе — было очень любопытно, что за человек обитает в таком редкостном месте.

  — Ты здесь продавцом трудишься, надо полагать, — констатировал я и, не дожидаясь ответа, который был очевиден, поинтересовался, не является ли молодой человек еще и сам сыроедом. Молодой человек был в возрасте «до тридцати», впечатление производил положительное, поэтому я со своих сорока обратился к нему на «ты».

  — Подменяю продавца, — дружелюбно ответил тот. — Вообще-то, я хозяин, но по совместительству бываю кем угодно, — улыбнулись мне, и видом и голосом своим показывая, что положением «хозяина» не сильно гордятся и не выставляются понапрасну.

  — А насчет сыроедения, — продолжал молодой человек, — да, я сыроед, но не зацикливаюсь на этом и если захочется мне, например, вареного — поем вареного, захочется сыра — поем и сыр.

  Так себе сыроед, подумал я. Но зато честно. Это хорошо, когда честно. И хотя сам я придерживался строгого сыроедения, все же я не был сторонником фанатичной упертости в чем бы то ни было, в том числе и в питании. Я — за разумный подход. Мне больше по душе принцип золотой середины во всей его гармонии и космическом равновесии. Однако себе, как правило, я не позволяю расслабиться, если уж что-то решил. Потому что знаю, что могу воспользоваться в полной мере, а потом буду упрекать себя за это, жалеть, что не устоял, поддался искушению, проявил слабость. А сожаление — всегда есть путь к разочарованию, всегда шаг назад. К тому же, если нарушишь однажды какое-либо свое табу, оно теряет для тебя свою силу и тогда следовать будет намного сложнее. Мой путь — упорное, может быть иногда даже упрямое следование, но с возможностью дальнейшей корректировки или же полного отказа, что, впрочем, маловероятно, однако дает мне необходимое чувство свободы — чувство, что на всю оставшуюся жизнь я не связан какими-либо клятвенными обещаниями ни перед собой, ни перед Богом, ни перед кем-то еще. Обычно этого хватает, чтобы не очень напрягаться и продолжать следовать, потому что любой обет однажды может потерять свою актуальность в силу внешних обстоятельств жизни, на которые мы далеко не всегда способны влиять, и тогда обет, призванный к совершенствованию, может стать тормозом. Как и всякий, в течение жизни я изменяюсь сам и хочу менять сделанный когда-либо мной выбор, не изменяя при этом себе. Это позволяет снимать напряжение, которое обязательно возникает в виду необходимой предопределенности всякого самоограничения. Кому-то для личной дисциплины необходимо внешнее принуждение, мне же нужна — внутренняя свобода. Иначе вообще ничего не выйдет.

  Примерно в таких словах, но не так пафосно и пространно я и выразил свою позицию, поддержав озвученную собеседником философию здорового, но при этом ненавязчивого питания. Тот внимательно меня выслушал и одобрительно кивнул.

  — Тебя как звать? —  поинтересовался я.

  — Сергий, — представился молодой человек, — Сергий Миросветов.

  Я тоже назвал свое имя и на правах отца представил своего ребенка, на полголовы возвышавшегося надо мной.

  — Интересная фамилия, — заметил я, — псевдоним?

  — Был псевдоним… — сказал Сергий, как бы слегка смутившись и немного задумавшись. — Я поменял паспорт и теперь это моя настоящая фамилия, — пояснил он.

  Я понял, что вопрос этот для Сергия все еще свеж, и он сам, быть может, к этому еще не привык, или может, кто-то не дает ему привыкнуть, родственники или какое-нибудь другое досадное обстоятельство. Думаю, нужна немалая решимость, может быть, даже смелость, чтобы поменять свою фамилию, да еще выбрав такой… интересный вариант, я бы сказал, слегка претенциозный.

  Я поинтересовался, зачем это ему вообще понадобилось, какая цель?

  — Мне нравится, — скромно ответил Сергий, — просто нравится. — Он снова на мгновение задумался и прибавил, что есть еще одна причина: — В настоящее время я работаю над книгой, — сообщил он, — и мне нужна фамилия, которая хорошо звучит и легко запоминается.

  И я запомнил.

  Говорил Сергий не так компактно, как это выходит у меня сейчас. Временами приходилось его останавливать, возвращать к нужному, если Сергий слишком увлекался, потому как говорить он умел, говорил хорошо, дело это любил и любил себя за этим делом. Я так говорить не умею, да и времени уже прошло прилично, поэтому могу передать лишь общую направленность его помыслов.

  Встречаются иногда в жизни люди, всегда готовые прочитать тебе курс лекций на любую заданную тему, пусть даже курс этот рассчитан на добрую сотню академических часов. Но для них это ничего — пустяк, главное — чтобы их слушали. Ну или хотя бы делали вид, что слушают, не отворачивались от них, не уходили. При этом они не сильно напрягаются, что лекции их хоть и на разные темы, но не особенно отличаются друг от друга. Рассуждения сводятся в основном к шаблонным конструкциям, которыми они мастерски жонглируют, плетя бесконечную паутину многословных своих повествований. И делать они это могут неограниченно долго, главное, чтобы была хотя бы одна пара ушей, пусть даже формальная. Эти люди — лекторы по своей природе, жизнь их — вещание разнообразных истин. Сергий Миросветов принадлежал к этой породе, поэтому мне, временами, приходилось направлять его словоизвержение в нужное русло.

  — Я сейчас работаю над книгой, — повторил Сергий, чтобы лучше закрепить, — и написано уже больше половины. Книга о работе с нашим эго — о том, как победить его и выйти из-под гнета собственного «я». Что такое «эго»? — опять понесло Сергия и он принял лекторский тон. — Эго — это вымышленная личность, это наши убеждения, наши мечты… Мы думаем — что у нас есть чувства, мы думаем — что у нас есть мысли, желания, мечты, хотелки, жизненная история, детство, боль, обиды… Все это — есть «эго». Это Франкенштейн, которого мы сшили из всего этого, это роль. Но все наши чувства — это не наши чувства, все наши эмоции — это не наши эмоции, все наши мысли — это не наши мысли — ни одна из них не является нашей, все это чужое! Мы слепили из всего этого Франкенштейна, фантома, дали ему имя и поверили, что он — это мы. Наша душа поверила, что она — этот Франкенштейн! В своей книге я рассказываю, как стать настоящим собой, как избавиться от эгоизма, перестать играть роль, победить в себе этого Франкенштейна и стать по-настоящему счастливым…

  Отлетало, как от зубов и пролетало мимо моих ушей, не особенно, впрочем, меня впечатлив. Тема затасканная. Подозреваю, вдохновлялся Сергий в своем творчестве во многом писаниями Экхарта Толле, что, в принципе, неплохо. Но последнее меня удивило.

  — Как? — сказал я. — Ты в свои годы уже точно знаешь, как нужно жить и что нужно делать другим людям, чтобы стать счастливыми?! Не слишком ли самонадеянно? — вопросил я, стараясь скрыть в своем голосе иронию.

  — Ничуть, — невозмутимо ответствовал Сергий. — У меня уже много учеников, вернее, много последователей, практикующих мою методику и успешно следующих по этому пути. Система работает. Я абсолютно в этом уверен. Вот даже если взглянуть хотя бы на меня, можно вполне в этом убедиться, — предложил он на полном серьезе.

  И я взглянул.

  Говорил Сергий с тактом, с чувством, с расстановкой — говорил так, как следует говорить духовному наставнику и гуру, говорил размеренно и дружелюбно, иногда ласково, вкрадчиво, очень аккуратно, сказал бы даже, осторожно, чтобы ненароком никого не вспугнуть. Так доносят до неразумных, но любимых и за все прощенных уже неофитов свои знания умудренные жизнью духовные светочи. Так доносил до меня свою истину учитель С. Миросветов. Выглядело это странно и немножко даже забавно.

  Спустя минуту мой новый знакомый поразил меня совершенно, поведав, что если быть совсем откровенным, то сейчас, здесь, в этом самом месте, у него проходит начальный подготовительный период:
  — Книга, магазин и все остальное — это лишь подготовка, — пояснил Сергий. — На самом деле, я — Мессия. Здесь я жду своего часа, чтобы, однажды открывшись миру, излить в него Свет и подарить людям Знание, — завершил он вкрадчиво и почти обыденно.

  Такого я точно не ожидал. Я с удивлением посмотрел в глаза этому необыкновенному человеку и понял, что он не шутит. «Вот это поворот!», — мелькнуло в голове, и я решил присмотреться к Сергию повнимательнее.

  Длинные светлые пряди прямыми струями ниспадали на неширокие плечи, обрамляя молодое, почти юное лицо — лицо не женственное, но и не мужественное — идеальное лицо для проектов с высокой социальной ответственностью. Редкая бородка и аккуратные усики украшали одухотворенный облик, добавляя Сергию лет и значительности. Юношеское телосложение, изящные руки, достойная осанка, простая неброская одежда светлых тонов, благодушие, смиренная кротость, терпимость, искрящаяся в глазах любовь — говорили о претензии обладателя всех этих качеств на классический мессианский образ. Ожившая плащаница, но только юная и незамутненная временем, — идеальная копия для идеального Нового мира. Вечная классика.

  «А почему бы и нет?» — задумался я. Фактура подходящая, голос ясный и чистый, хорошая дикция, грамотно излагает, образ жизни ведет продвинутый, энергии, видно, много, потенциал свой осознает, нашел свой путь и достойную точку приложения собственных сил… «Почему бы и нет?» — повторил я про себя и решил копнуть поглубже:
  — В таком случае, ты, должно быть, в курсе различных пророчеств о приходе Мессии? — предположил я.

  — Разумеется, — последовал ответ.

  Я рассказал, что тоже когда-то довольно плотно интересовался этой темой и припомнил слова некоего пророчества, в котором говорилось, что до тех пор, пока божественный посланник не войдет в свою силу, он должен будет скрывать это от всех, чтобы его, скажем так, досрочно не обезвредили. Тогда как сам Сергий открыто заявляет о своем мессианстве, ничего не боится — и тем противоречит древним предсказаниям.

  — Я рассказываю об этом только близким и хорошо знакомым мне людям, — безмятежно улыбнулся мне Сергий. — Делаю все аккуратно, не привлекаю внимания, живу так не первый год, и все у меня хорошо. Свои меня не сдадут, уверен в этом, — самонадеянно заверил он.

  — А как же мы? — удивился я. — Ты же нас совершенно не знаешь!

  — Мне не обязательно вас знать, чтобы доверять вам, — сообщил Сергий. — Я вижу, что с вашей стороны нет никакой опасности, я спокоен. Вас не надо бояться.

  Звучало убедительно. И даже, в некоторой степени, лестно. Хотя, опыт показывает, что у таких людей всегда готовы ответы на любые, даже самые каверзные вопросы. Демагогия.

  —  Интересно, а как ты относишься к аскезам? — продолжил я свое тестирование.

  — Что такое аскеза… — начал Сергий не задумываясь, словно бы только и ждал именно этот мой вопрос. — Аскеза — это самоограничение, это лишение себя свободы делать то, что тебе нравится делать по твоей истинной природе, по твоей сути, это блок, деградация и болезнь, а значит, это надо искоренять. Не нужно годами духовно развиваться, медитировать, изучать что-то, не нужно много и упорно работать, добиваться своего — все это отвлекает от сути, не нужно к этому стремиться, ты уже этим являешься! Все знания Вселенной уже есть в тебе! Они всегда были там, прямо здесь и сейчас! Ты собой являешь Истину. А аскеза уродует сущность человека, ибо она противоестественна. Необходимо свободное, легкое движение вперед, должен быть естественный процесс, без ограничений, без насилия над собой. В этом я вижу эффективный трамплин для прыжка в вечность, в этом вижу путь к просветлению и возрастанию в духе, — без запинки продекламировал Сергий, преображаясь и все также ласково мне улыбаясь.

  «Хорошо говорит, подлец!» — думал я почти с восхищением. Самоуверенность, экзистенциальная категоричность и бесконечность благих обещаний, пожалуй, главное оружие таких учителей. Установка эта, конечно, не новая, да и проповедуют ее многие, потому как удобна она и приятна на вкус, недостатка в последователях поэтому точно не будет. «Прагматика, расчет, демагогия и популизм… И самолюбование», — заключил я, дополнив список, но вслух Сергия похвалил:
  — Хорошо излагаешь, молодец, мне нравится. А что ты скажешь насчет женщин? Как относишься к сексу? — спросил я напрямую.

  — Сейчас я живу без женщины… — как бы в некотором замешательстве ни то задумался, ни то ответил мне Сергий.

  Мне показалось, что с этим Сергий сам еще толком не определился и находится как бы в некотором затруднении: то ли продолжать следовать практике целомудренного целибата, то ли стремиться к чистым гармоничным отношениям с единственной женщиной, ниспосланной ему самим небом.

  — Мне представляется, — продолжал между тем Сергий, — самое лучшее — жить все-таки одному и лишь когда будет появляться необходимость сбросить лишнее, разрядиться — только тогда находить себе партнершу. Лучше вообще не привязываться к какому-то конкретному человеку. Сейчас в моей жизни примерно так и происходит, я недавно расстался с подругой, — заключил он.

  Позиция, в общем, понятная и тоже далеко не новая, и совсем не оригинальная. По всей видимости, Сергий избрал для себя проторенный путь успешных западных гуру, со всей их соответствующей атрибутикой в виде исписанных книг, ашрамов, многочисленных почитательниц и свободных необременительных с ними отношений. Этакий обещающий скорое просветление и решение всех жизненных проблем духовный учитель, грамотно излагающий не свои, собственно, теории, за счет чего безмятежно возносящийся к заслуженным удовольствиям, — ласковый ловелас с масляным взором и чувственным ртом, повторяющий вечные мантры о настоящей любви, бессмертной душе, мире во всем мире и радостном духовном делании, совершенно не напрягающем ни на словах, ни, тем более, на деле, духовным «ноу-хау» которого является легкий, практически мгновенный духовный рост, почти просветление, доступное абсолютно каждому.

  Я не осуждаю, нет. И сам, наверное, в каких-то не очень далеких уголках своего сознания хотел бы пожить так же. Но этот человек меня тревожил. За кроткой благообразной внешностью, приятными манерами, сладкими речами и ласковым взглядом виделся мне некий подвох. Сладкий яд вливал он в мои уши. Сперва я даже чуть было не определил Сергия в категорию «Иисусиков», но, по мере общения с ним, передумал и решил, что не стоит. Потому что в этом человеке виделись мне совсем другие свойства и качества. И прости, Сергий, если я в тебе ошибся.

  Мы говорили почти час, говорили о разном. И во всем Сергий демонстрировал эрудицию, знания, умение рассуждать и выводить из этих рассуждений нужное для себя. «Магазинный софист, набравшийся из сети во время ежедневных своих рабочих бдений», — такое сложилось у меня о Сергии впечатление. Слушать его мне было интересно и занимательно, но лишь в порядке случайного непродолжительного исследования, поскольку ощущался в нем некий сладковато-приторный едва уловимый привкус лукавства, который Сергию не всегда удавалось от меня скрыть.

  Речь его изобиловала набором избитых фраз — красивых картинок из интернета с банальными подписями, которые Сергий вываливал на тебя до тех пор, пока ты не переставал слушать его, вернее, пока не переставал его слышать. Именно в такие моменты я и прерывал Сергия, дабы прекратить этот бесконечный поток: «Чтобы летать — нужно вылезти из кокона», «Переход из привычной зоны в мир настоящих чудес», «Сперва мы определяем выбор, потом выбор определяет нас», «Ты рожден для великой цели! Нужно только убрать лишнее, то, что закрывает тебя настоящего», «В каждом из нас скрыто сокровище», «Созидательная сила огромна», «Высоту чувств определяет глубина личности», «Ты уникален», «Создай свое чувство сам», «Открой свое сердце», «Любовь это выбор», «Творить или потреблять», «Раскрась свой мир предназначением», «Отбрось все лишнее», «Будь целостным, будь источником», «Открой настоящего себя», «Просто открой сердце». Просто…

  Ораторские навыки Сергий отрабатывал на разных тематических фестивалях, на которых выступал с лекциями, знакомя со своими умозаключениями всех желающих. Человек этот жаждал внимания и признания — и это очень было заметно.

  «Ну и что, — рассуждал я про себя. — Если бы у меня возникла такая же неуемная жажда вещать, что бы я тогда делал? Да точно так же искал бы, наверное, любое доступное средство жажды этой удовлетворения, хоть временное, но искал бы, никуда бы не делся. И точно так же залезал бы, наверно, в любую доступную свободную щель, мучился бы этим, и мучил бы, наверно, еще кого-то».

  Особенно Сергий увлекался, когда начинал говорить о девушках. Томные глаза его загорались, весь он оживал, и случался вдруг с Сергием волшебный катаклизм, превращавший отстраненного духовного мыслителя в юного послушника, пораженного внезапным приступом тестотоксикоза, — бедой, с которой он еще не научился справляться самостоятельно. Во время одного из таких приступов я и услышал от Сергия о немалой его популярности в среде женской. Между прочим он упоминал о близкой дружбе с одной из участниц известной музыкальной группы, делал это не раз, поминал еще какую-то медийную персону, имя которой ни о чем мне не говорило, и было очевидно, что знакомствами этими Сергий гордится, для него они показатель статуса, успешности предприятия, реклама, или чего он там еще себе надумал по этому поводу.

  «Ну и в каком месте ты победил свое эго?» — хотелось мне спросить Сергия не раз, но я помалкивал, потому что еще больше мне хотелось лучше изучить этого колоритного персонажа, не сбивая его при этом с ритма, если сбить Сергия вообще было возможно. Казалось, говорить он может нескончаемо долго.

  Бедный сын мой, давно потерявший интерес к разговору, да и к жизни вообще, изнывал бесконечным своим детским ожиданием, в сотый раз рассматривая надоевшие ему витрины. И лишь когда я услышал уже достаточно, сам устал от общения и, обращаясь к сыну, осторожно заметил, что изрядно мы уже, наверно, задержали нашего гостеприимного хозяина и пора бы нам, наверно, уже и на выход — Дзен моментально очнулся, вышел из оцепенения и радостно мне кивнул. Гостеприимный хозяин тоже охотно со мной согласился, мы дружно с ним распрощались и покинули наконец это вдохновенное место. Телефон высветил семь вечера.

  Выйдя на узкую мощеную улочку, мы с удовольствием окунулись в уютную тишину теплого августовского повечерья. С приятностью прогуливались мы по булыжной мостовой, обсуждая эту удивительную встречу. В основном, обсуждал я, Дзен меланхолично во всем со мной соглашался. Сошлись на том, что потенциал у Мессии на лицо, язык подвешен как надо и, в конечном и результирующем, весь интерес Мессии сводится к женской аудитории, которую он искренне любит, в которой нуждается и на которую смиренно уповает всей своей великой мессианской душой. Дзен снова во всем со мной согласился, последний раз мне кивнул (чтобы закрыть уже эту тему) и в свою очередь вывел, что все эти разговоры надоели ему еще в магазине. Спустя минуту я опять не выдержал, заключив, что сегодня нам повстречался «весьма интересный типок». Дзен опять последний раз мне кивнул.

  — Кто бы мог подумать, — не унимался я, — в таком неприметном месте такая грандиозная личность обитает!

  Дзен отвернулся и больше со мной не разговаривал.

  Мы молча шагали по мостовой, думая каждый о своем. Мои мысли крутились вокруг освобождения от эго. Может быть, я что-то недопонимаю в таком тонком вопросе, но мне казалось, что сам Сергий болен тем недугом, от которого обещал избавлять страждущих.

  Эту встречу я увидел одной размытой картинкой, всплывшей в моей памяти. Я проводил взглядом элегантный мужской силуэт до угла соседнего дома, наблюдая, как вливается он в размеренную жизнь бульвара, исчезая в ней навсегда. Затем двинулся следом, постоял на углу, выждав достаточно, чтобы избежать новой случайной встречи, и направился к сверкающему разноцветными огнями центру мегаполиса, начинавшему свою привычную ночную жизнь.

  Миновав Бульварное кольцо, я погрузился в неспешное течение центральных променадных улочек, вдоволь гулял, смотрел дома, витрины, красивые лица счастливых людей и тем прикасался к их счастью.

  Перекусил, как всегда, в Джаганнате, что на Кузнецком, и около полуночи спустился в засыпающий мир опустевшей московской подземки. Но в мыслях своих я все еще оставался там — наверху — там, где беззаботно гулял этот легкий весенний ветерок; там, где отдыхал и праздно провожал еще один день вальяжный туристический люд; там, где совсем недавно звучал этот волшебный голос… Я все еще оставался там — где меня больше уже никогда не будет.

  Весна вновь наполнила город жизнью, одарив его неугомонным щебетом птиц, окрасив нежной зеленью бульвары и парки. И снова она ушла незаметно, оставив нас в недоумении, а за ней и первый летний месяц стремительно перевалил через три четверти своего цикла, окончательно утвердив меня в непростом решении вернуться наконец домой.

  Аиша по-прежнему продолжала жить в моем сердце, напоминая о себе желанием снова слышать ее пение. Вот и сейчас, когда я пишу в ночи эти строки, она поет для меня мои любимые песни, даря через них тепло своей души.

  С нетерпением дожидался я назначенного мной срока. Завершив все дела, однажды днем, до отказа набив вещами свой старенький внедорожник, последний раз поднялся я на самый верхний этаж своего дома, вышел на балкон и с грустью окинул взглядом ставшую уже теперь моей Москву. Расставаться с ней мне не хотелось.

  Простившись, я с трудом втиснул себя в сиденье машины, поправил зеркала и направил свой путь на запад, догоняя убегавшее от меня ласковое июньское солнце. В груди моей все пело и ликовало от ощущения долгожданной свободы, от того, что сбросил я наконец оковы этой ненавистной мне проклятой работы! С легким сердцем возвращался я домой, к дорогим и родным мне людям. Глядя в неопределенность будущего, я радовался настоящему и вверял дальнейшую судьбу свою в руки Божьи, надеясь на лучшее и на незримое Его водительство.

  Дорога всегда наполняет меня покоем. В дороге я точно знаю, что сейчас, на несколько часов, я погружусь в медитативное однообразие проплывающих мимо лесов и полей, буду смотреть, вспоминать, размышлять о себе, о жизни, о людях, о своем месте в этом мире. А значит, ближайшее мое будущее предопределено и можно не думать о нем хотя бы в этот короткий промежуток между прошлым и неизвестностью.