Рождественское разъяснение Мэгги

Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу
И долго перед вечером ходить,
Чтоб утолить ненужную тревогу.
А.А. Ахматова
***
Как истый циник, она думала, что быть в паре с мужчиной, выбравшим тебя, или, как обычно это называют - тот из двоих, который любит, - все-таки меньший шанс по теории вероятностей нарваться на негодяя, нежели если мужчину выбрала ты.
Только надо, чтобы другие не слышали эти слова, особенно мужчины, ибо такие речи покажутся им ужасными, а она выйдет шовинисткой. Будет выглядеть в их глазах именно так.
«Да и где вы видели, чтобы в жизни работала теория вероятностей?! Может быть, в материальном мире именно так и есть, но в мире отношений может быть всё что угодно. Сколько, например, вам говорили о том, что молодой человек и девушка, оказавшиеся в постели вскоре после знакомства, не могут сохранить после этого долгих отношений? Но у меня, например, три пары таких знакомых, и они прекрасно ладят друг с другом. Может быть, в их случае фокус в том, что они не побоялись остаться вместе, принять ответственность друг за друга? Хотя я не считаю путь проб и ошибок лучшим методом подбора мужа или жены. Но для кого-то и этот способ имеет преимущества. Хотя он точно не совершенен, но всё же имеет право быть».
***
Профессор, на вид лет пятидесяти, с очками в роговой оправе, вещал с кафедры бодрым, довольным голосом. Лекция должна была вот-вот закончиться, да и накануне праздника, честно признаться, всем давно пора было идти домой. Собственно, звонок уже прозвенел, и последние слова профессора были:
- Ну, в физике точно так же, как в жизни. Как, например, легче усвоить, что есть частицы, которые приближаются друг к другу и частицы, которые отталкиваются? По моим наблюдениям, есть три типа мужчин: семейные – «нейтроны», а «протоны» и «электроны» – это те, кто как бы притягивается к женщинам, и те, кто отталкивается. Тех, которые притягиваются, мы называем бабниками.
- Профессор! А как же назвать тех, кто отталкивается? Их, наверное, не существует в природе! Вы что-то перепутали! – прозвенел мальчишеский голос с задней парты. В аудитории раздался смех.
- Мизантропы. Мизантропы, голубчик. Ну все, дорогие мои, с Рождеством и Новым годом всех вас! Можете идти домой. Встретимся уже на зачете.
Он улыбнулся; студенты похватали бэги и, как стадо кабанов на водопой, ринулись вон.
Только на первой парте за учителем осталась следить студентка, она спросила:
- Что ж, вы только что сказали, что каждого мужчину можно зачислить в категорию? Извините, профессор, но мой скромный опыт показывает, что не так просто отличить чересчур любвеобильного человека от... от того, кто в глубине души презирает людей. А вы считаете, что можно различить их по одному слову или вздоху?
Профессор облизнул губы и сказал:
- Вы знаете, Маргарет, это была шутка, и я не стал бы решать за всех – у меня нет столь определенного опыта, как у вас, ведь вы женщина. Но все же скажу, что не стоит ставить ни на ком крест и однозначно записывать в таблицу Линнея. Одно дело, если мы определяем частицы как протоны, нейтроны и электроны по их заряду. Вы знаете, систематизация в психологии кажется мне даже несколько глупой. Но все же это нелепое разделение людей было придумано для того, чтобы обезопасить женщин от некоторых типов. – Профессор уже упаковал документы в портфель и вместе со своей протеже – она писала у него курсовую работу – бодро зашагал по коридору.
- Так вы полагаете, не стоит всех мазать черной краской? – спросила Мэгги. - А как вы сами считаете, мистер Ламберт, кем лучше быть, к какой категории лучше относиться как мужчине? Может быть, бабники в чем-то счастливее?
- Не думаю. Люди, впадающие в крайности – ловеласы и им подобные – находятся как бы в поиске «вечного двигателя», такой, с позволения сказать, штуковины, которая даровала бы им вечное счастье. Полагаю, ни семейным, ни живущим в разврате людям найти вечное счастье в лицах другого пола до сих пор не удавалось и впредь не удастся. Но, судя по вашему вопросу, у вас какие-то затруднения с восприятием мужчин, не так ли?
- Навряд ли это касается вопросов пола. Понимаете ли, профессор, я поняла, что, когда сильно влюбляюсь, это вызывает во мне только голое чувство страха, и в результате уже не хочется быть с тем человеком. Хочется убежать от него. А ведь если влюбишься меньше, то совершенно… совершенно невозможно быть рядом с человеком, потому что тебя с ним ничто не связывает… изначально, - она подняла на Ламберта виноватые глаза.
Профессор усмехнулся:
- Эх, если бы! – и легко положил руку ей на лоб. Впрочем, челка помешала ему определить, перегрелась Мэгги или действительно говорит на полном серьезе. – На месте вашего ангела-хранителя я бы обязательно проследил за тем, чтобы вы не убежали от возлюбленного, даже будет страшно или неинтересно. Иногда нужно иметь мужество стоять до конца, но не все это могут. Иногда лучше уйти, но сдаваться без боя – я бы сказал, это некорректно… С другой стороны, я не уверен, что мои слова сильно вам помогут. Идите-ка домой, милая! Вы всегда так внимательно слушаете мои выступления, а сейчас настала пора немного подзабыть мои бредни и посвятить все старания и усердие домашним. Не ошибусь, если скажу, что мои искренние пожелания вам большой радости в следующем году принесут большую пользу, нежели все научные выкладки.
- Счастливого Рождества и Нового года, мистер Ламберт!
***
К тому времени, когда профессор добрался до дома, из головы у него уже совершенно вылетел этот разговор.
Домик его стоял на самом краю города, почти на пустыре, и смотрелся как нельзя более кстати к Рождеству, ибо напоминал, рубленный из бревен, то ли домик Санта-Клауса, то ли обиталище сказочной ведьмы. Собственно, домик – профессор называл его бунгалом - был одноэтажным, просторным, но маленьким. Как так получилось, не мог сказать никто из тех, кто тут бывал. А таких было немного. Профессор тяжело вздохнул, вспомнив о той жизни, которую вел без малого десять лет. Жена ушла от него аккурат на десятое Рождество, если отмотать время назад. Теперь у него где-то росла дочь, но её он видел несколько раз в год, и каждая встреча сопровождалась молчаливым упреком ребенка в том, почему он все-таки не живет с ними. Ему было неловко, он не желал причислять себя к плохим отцам, но дочь сама не желала его видеть, что было несколько странно для ее возраста. Но при посещении зоопарка ли, игрового ли детского центра, кафе Джули вела себя так надменно, что к ее душе совершенно невозможно было подступиться. Как будто в распаде семейства виноват был ее папенька. Хотя…. Хотя именно жене, а не ему стало скучно в их браке.
Он подумал, что, возможно, это и так, и что один из супругов – неважно который, - должен принять функцию развлекающего другого от житейской скуки, но вот он, к сожалению, хотел наконец углубиться в научные опыты и ни на что другое время выкраивать не мог (или не желал?).
Жена, которая в начале их отношений была для него «печкой», «радиатором», как он шутливо ее называл, постепенно стала «остывать». Профессор уже не мог проявлять к ней те же чувства, что раньше, и впал в уныние. Постепенно он уходил в работу, а жена… Она, вероятно, наслышана была о похождениях мужа до брака. Может показаться странным, но они никогда не интересовались взглядами друг друга на верность, близость и другие важные вещи: ведь всегда есть общественные мораль и мнение, которые в случае чего заставят человека действовать как деревянную марионетку. Как будто у него не только руки-ноги, но мозги и язык на шарнирах! Несмотря на общепринятую мораль, которой – применительно к официально заключенному браку – придерживался ее муж, она думала, что будет избавлена от необходимости нести всю меру моральной ответственности за настроение мужа. Однако он начал вести себя настолько безупречно, что все те гнев, обида, фрустрация, слезы, сопли и прочее, что было приготовлено ею и не растрачено в попытках прошлых ее отношений, было не востребовано и выливалось разве что в вялотекущих односторонних скандалах. Может быть, читатель уже догадывается, что эта женщина вышла замуж за человека карьерно устремленного, но с плохой личной репутацией не для того чтобы скрасить его существование и дарить ему женское тепло, а для того чтобы растратить свою жизнь на ревность и «мыльные» страдания. Пускай даже она этого не осознавала. После придирок по поводу разных бытовых мелочей муж стал побаиваться ее и избегать разговоров на откровенные темы. Жена стала скучать все больше и больше. После рождения дочки они зажили вовсе как бы отдельной жизнью.
…К тому же выяснилось (опытным путем), что муж ей достался вовсе не по настроению и вкусам. Она заводила знакомства на стороне и, как только почувствовала родственную душу в одном из знакомых, не стала изменять, а сделала благородный жест: подала на развод. К счастью для этой женщины, во втором браке она исправила ошибки первого: стала больше доверяться мужу и оставила попытки романтических страданий, направив свою энергию на пикники на природе и спортивные соревнования.
После столь мощного удара профессор был сражен наповал. Впрочем, не без помощи работы он быстро оправился и решил подобраться поближе к матери-природе, купил домик в пригороде и стал совершать дыхательные упражнения на свежем воздухе. Потихоньку проходила его боль. Все эти годы самым обидным было не покидавшее его ощущение, что, несмотря на близость ко всему натуральному, в том числе растениям и зверям, жизнь у него какая-то пластмассовая, а все его действия – будто поролоновые на вкус. На какой такой вкус, он и сам сказать бы не мог, просто именно в таких наивных метафорах он чувствовал свое бытие.
Это был тот самый тупик, выход из которого не виделся даже взрослому и сильному мужчине. Это был даже не кризис среднего возраста, поскольку такое настроение может застигнуть вас в любой момент жизни, если только вы успокоились и приняли судьбу такой, как она есть. Смешали белую и черную краски в стакане-непроливайке и получили тусклые серые дни, ведущие в никуда.
Но как крыса стремится пролезть в самую узкую щель и не застрять, так и наш герой не унывал, делая попытки в тесном люфте немногих доступных ему радостей вылезти на теплый солнечный свет.
Его монохромные дни раскрашивались робкими «мазками»: зимой, к примеру, ездой на лыжах в лесу и окрестностях.
Раньше Профессор ходил на охоту, и по вечерам они с псом лакомились жареной дичью. Но с годами Альберт всё больше начинал сочувствовать вегетарианцам, и теперь, конечно же, вместо ружья, висевшего на стене, купил себе зеркальный фотоаппарат, а по вечерам ел очень мало, в основном, вареную картошку или капустный салат.
Прежде летом он очень любил рыбалку, а ныне профессор – от нечего делать и по доброте души - делал какие-то замеры, пробы воды и отсылал их в научно-исследовательский институт, находившийся в соседнем городе. Делал он это на общественных началах, но порой они высылали ему банковские чеки. Иногда, когда с профессора слетал налет черной меланхолии, он выходил в Город в дни народных гуляний. Бывало очень весело, и профессор устраивал импровизированные сценки со студентами.
Но женщины, которых он с таким упоением коллекционировал в юности, ранней и не очень, - ведь женился он после тридцати – теперь по большей части перестали представлять для него интерес; он их сравнивал то со змеями, источающими яд, - то были женщины с плохим характером, - то со статуэтками ангелочков, намазанными сусальным золотом – если встречалась женщина с хорошим.
Конечно же, он сам был неправ и теперь принимал свое одиночество спокойным пожатием плеч. Некоторые потребности тела по временам доставляли страдания, но еще больше того ему было просто на всё плевать, и, если что-то и мучило его по-настоящему, то именно это. «Плевать» было единственным пунктом в жизни, который он хотел бы изменить. Но – профессор разграничивал все дела очень отчетливо – то была задача дня, а не вечера.
Сейчас же, придя домой, он распахнул дверь, и веселый лабрадор Юджиро (подаренный коллегой-японцем) кинулся лапами ему на грудь. Сняв маскировку – «очки-велосипед» и кустистые брови, служившие ему тем же, чем служит косметика для женщин, и закутавшись в тулуп, профессор рассмеялся. Они с Юджиро побежали на горки по соседству с домом и кувыркались там до упаду, пока не стали похожи на двух снеговиков с носами-помидорками.
Через два часа, натягивая на нос одеяло, профессор думал о том, что надо бы непременно с утра растопить баню. А то недолго и простудиться. В окне даже еще не пламенел закат, было довольно светло, но чудак профессор твердо решил проигнорировать канун дня рождения Спасителя. Так он мог быть уверен, что придет на завтрашнюю службу в храм умиротворенным, а не погруженным в депрессию. Это было тем более важно, что он идет не только на встречу с верой, нет, он встретит у церкви как минимум одну восьмую своих знакомых. А значит, даже если тебе отчаянно грустно, надо заранее позаботиться о том, чтобы держать лицо. Пес ткнулся носом в нос хозяина, вздохнул и устроился на коврике возле узкого дивана.
***
«Се, стою у двери и стучу:
если кто услышит голос Мой
 и отворит дверь, войду к нему,
 и буду вечерять с ним
 и он со Мною» (Откр. 3, 20)
Придя домой, Мэгги и думать ни о чем не могла, как только... Обращать особое внимание на профессора она начала в конце ноября, на консультации по курсовой работе, где они остались один на один. Он вежливо обсудил с ней деловые вопросы, а в конце разговора мягко пошутив о зимней погоде, которая никак не могла вступить в свои права, и посоветовал девушке покрепче закутаться в шарф. Мэгги была поражена его добротой и подумала, что его подруге повезло. Тот не афишировал личную жизнь, и все думали, что он может быть кем-то занят, пусть не в официальном смысле.
Но в тот вечер она почти уверилась, что он холостяк, когда после консультации он не вышел вместе с ней из здания, а отправился на первый этаж в кафе-столовую. Профессор всегда был одет аккуратно, но, с другой стороны, обедал в университете два раза в день, а не только во время большого перерыва. Мэгги изредка в разные дни недели, когда у нее заканчивались поздно пары, видела его там и понимала, что этого человека никак не ждет дома теплый ужин. Теоретически это позволяло исключить наличие у него не только жены, но и любовницы.
…Особенно хорошо об этом думалось под ароматный чай с малиной. В конце концов, размышляя над каждой черточкой его лица, Мэгги пришла к выводу, что этот человек не совсем тот, за кого себя выдает. Слава Богу, квартирка-клетушка, которую она снимала, находилась совсем недалеко от университета. Вместо того чтобы ехать сейчас на дежурном поезде к родителям, Мэгги оделась быстро, как солдат, выскочила на лестничную клетку своей мансарды и прыжками преодолела шесть пролетов. На улице был погожий день. Прохожие шарахались от нее и кричали вслед, что она шальная. Девушка не видела перед собой ничего; теперь у нее было то, чего не было всего пару часов назад – цель.
Отчаянно стиснув кулаки, Мэгги стремительно ворвалась в деканат на последней минуте работы. Декана уже не было, секретарь торопливо запихивала в сумочку губную помаду. Она хищно глянула на Мэгги:
- С наступающими. Почему не идешь домой?
Мэгги скорчила личико в умоляющей гримаске:
- Ну останьтесь, мисс Ким, еще только на минуточку! Я хотела у Вас спросить… не могли бы вы дать мне… домашний адрес профессора Ламберта? Я, я забыла сдать ему кое-какие работы. В ближайшие две недели он здесь точно не появится, а между тем к одиннадцатому нам уже надо…
- А на самом деле? – губы секретаря чуть изогнулись, отточенная бровь приподнялась.
- Ну, на самом деле я… хочу отправить ему по почте небольшой презент. На Рождество.
- Эх, девушка! Вы уже не первокурсница. Вам должно быть прекрасно известно, что сведения о преподавательском составе деканат не распространяет. Да мы не даем вам даже номера их сотовых телефонов!
Краска залила лицо Мэгги. Впопыхах она об этом забыла.
- И это не говоря уже о недопустимости личных отношений между преподавателем и студенткой! Я имею в виду, до тех пор, пока студент еще не сдал у профессора все, что он должен сдать. Это административная ответственность! Вплоть до увольнений. О! Постойте. Подождите-ка!
Секретарь всё же была женщиной, как и Мэгги, хотя гнев на милость меняла неожиданно резко. Она простучала каблучками в другой конец комнаты, вынула, скрипнув дверцей, из шкафа папку «Личные дела». Пролистала и обомлела:
- Но его территории проживания здесь действительно нет! Не указано. Знаешь что? Я ведь как-то справлялась о том, где он живет. Это нужно при заполнении документов в отделе кадров, при приеме на работу, а истинный адрес он раскрывать не желал. Увиливал от любых вопросов. Тогда я взяла справочник образца 20..-го года, и его фамилия значилась по адресу: Старый город, Мэйн-стрит, 12. В общем, там живет его первая жена.
- Первая? А что, была еще и вторая, и третья?
- Нет же, это первая, что мне известна. Может, он был женат после или до, может, не был, - важно, что она не оказалась окончательной. Шучу, дорогая.
Мэгги расширила глаза. Она вообще никогда прежде не видела от мисс Ким столь теплого и личного подхода.
- Вам кажется это главным? А мне главным кажется, когда находишься рядом с человеком и чувствуешь, что никого другого себе в жизни не пожелала бы, и он не пожелал бы себе тоже.
Мисс Ким улыбнулась столь яркой улыбкой, какой Мэгги прежде никогда не видела на её лице. Через секунду улыбка скрылась, глаза сверкнули. Строгая секретарша поняла девушку с полуслова, но держала дистанцию как старшая по возрасту и положению.
- В общем, в любом справочнике ты можешь найти адрес его жены. И в следующий раз не приходи ко мне с вопросами, которые выдают тебя с головой! В следующий раз про твои тайные делишки я обязательно разболтаю каждому.
Мэгги улыбнулась настолько широко, насколько позволил рот:
- Спасибо, что на этот раз сохраните все в секрете! Я вас очень ценю и уважаю. Счастливого Рождества!
***
Мэгги бродила по улицам города одинокая и потерянная. Теперь, когда  она уже точно не поехала к родителям, она вдруг засомневалась в успехе авантюры, которую задумала. Чем больше она пыталась продумать свои действия, а главное – реакцию дорогого преподавателя на них, тем больше она понимала, что предсказать наверняка ничего нельзя. Полчаса подобных сомнений, и девушка совсем приуныла. Когда она пыталась решиться от страха начинало колотиться сердце и потеть руки. Так она почувствовала себя абсолютно жалкой. Что же делать? Сдаться и присоединиться к веселой компании, где можно отметить Рождество? Но все ее многочисленные товарки и товарищи разъехались по домам, а у тех, кто жил здесь, нашлись более важные дела. Мэгги понимала, что не хотела бы справлять Рождество одна. Конечно, можно было отвлечься от тяжких дум, строгая салатики, но то, что умела, она уже сделала, а много ли удастся съесть одной? Мысли об одиночестве собственном и не-одиночестве всех других обитателей города заставили ее захлебнуться во внезапно нахлынувшей депрессии. Побродив по улочкам на ослепительно ярком солнце, она чувствовала себя так, будто внезапно выключили свет. Волны хандры и скуки были похожи на волны моря, где ее нос, как нос корабля, то показывался на глади воды, то уходил под нее. Как будто ее только что сбросили с парохода, уходящего в кругосветный круиз, едва пароход вышел в открытое море. И все интересное будет происходить без нее… (Мэгги подумала, что, если она когда-нибудь умрет, ей будет больше всего обидно именно за это). Она потрясла головой, чтобы избавиться от странного в своей реалистичности образа. Плохие мысли всё не отступали, а крутились в ее голове, кружа голову бесконечным калейдоскопом, каруселью, с каждым кругом прибавляющей скорость.
Конечно, как уже давно открыла для себя Мэгги, гулять даже в одиночку было очень приятно, но теперь какая-то серая пелена застила для нее радость жизни. Как правило, радость жизни оказывается полностью отрезанной от тех, кто упал духом. Забредя в пешеходную часть города, Мэгги – как раз когда потрясла головой – очутилась перед вывеской магазинчика сувениров, оформленного под ковбойский салун. На вывеске изображалась сценка: лихой ковбой забрасывает лассо на шею быку. «Откуда у нас взялись ковбои? Неважно. На картинке изображена веревка. А ведь у нас когда-то вешали преступников. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось», - пронеслась в ее голове пословица. Голова вообще раскалилась и готова была взорваться от всяких мыслей.
Она решила, что больше так не может, и присела на первое, что оказалось в поле зрения. Это был работающий даже зимой фонтанчик. Глядя на струящуюся воду, Мэгги понемногу успокоилась. Задумалась. Вот одногруппники все еще ходят на дискотеки, а ей уже расхотелось. Что это – старость?
Откровенно говоря, Мэгги немного беспокоило, что каких-то полтора месяца тому назад число 20 в ее сознании сменилось цифрами 2 и 1. Ей отчаянно не хотелось терять время. Мама рассказывала, как незаметно для нее промчалось «самое золотое время» с 25 до 35 лет, и это вводило в беспокойство. Впрочем, сейчас Мэгги это придало сил. Подняв глаза на вывеску антикварного магазинчика, она отметила, что тот ей смутно знаком, хоть она даже и не бывала практически в этой части города. Нет, самой лавочки она видеть не могла. Но, как это ни странно, перед ней был тот самый дом, в котором проживала бывшая жена горячо любимого профессора! Вот это удача. Ноги сами привели меня сюда. Судьба отрезала мне пути к отступлению: либо беспросветная скука, либо дружба профессора, а это то, чего я больше всего хочу в настоящий момент. Ну, Мэгги, держись. Сейчас или никогда. Мэгги нащупала в кармане синие шерстяные перчатки, предназначенные в подарок профессору, и это обнадежило ее стремления. Может, не будь этого последнего аргумента, она бы не решилась. Но в мечтах уже видела себя рядом с ним. Пусть придется рискнуть своим сердцем, но ведь это того стоило! Вперед!
Мэгги трясущейся левой рукой надавила кнопку звонка. Внутри дома зазвенел колокольчик. К двери подошла миловидная длинноносая женщина лет сорока. Округлив глаза, заявила: «А мы ведь уже закрыты. Счастливого Рождества!». – «Да нет. Я совсем не за этим!» - мялась Мэгги.
- Адрес? Зачем вам его адрес? – если вначале она бегло осмотрела девушку с ног до головы, то сейчас внимательно и подозрительно принялась ее разглядывать.
Мэгги два раза заглотнула холодный воздух – наверное, в этот момент она была похожа рыбу с глазами навыкате – но ничего не смогла сказать. Врать не поворачивался язык. «Эх, ведь просто так не скажет! Почему я не продумала заранее!»
- Как вас зовут? – спросила женщина.
- Маргарет, - склонила голову студентка.
- Я Вера, - отозвалась хозяйка дома. – Мне кажется, вы чересчур молоды для него, - не желая ходить вокруг да около, брезгливо добавила она. - Есть такая проблема отцов и детей. Вы из совершенно другого поколения, чем Кристиан. Что вас с ним связывает?
Мэгги уставилась на нее испуганными глазами. Несколько раз глотнув ртом воздух, на наконец вымолвила:
- Неужели вы думаете, Вера, что… Что я настолько изменю его жизнь всего лишь тем, что загляну к нему на огонек? Мне нравится этот человек, хотя он вдвое старше меня, мне просто это неважно. Важно что-то другое, а не то, в каких годах мы родились! Я не стану надоедать ему, просто увижу его, наверное, напрошусь на чай, а потом уйду. Разве вы думаете, что случится что-то другое?
Его первая жена расхохоталась.
- Ну ты и плутовка! Окей, - поколебавшись, сказала она. - Я дам тебе адрес, с виду ты довольно чистосердечна. Я рассчитываю, что ты будешь вести себя… порядочно. Он уже порядочно нахлебался всяких лишних переживаний, - вздохнула она. - Передай ему, пусть почаще заходит к дочери.
- Спасибо, - Мэгги вложила в это слово всю благодарность, на которую была способна, у нее заблестели уголки глаз. Бывшая жена преподавателя отнеслась к ней по-человечески. Это знак, что всё будет хорошо. Она чувствовала, будто получила благословение в свою судьбу. Девушка все еще обалдело стояла на ступеньках, комкая в руке бумажку с адресом Ламберта, а суровая хозяйка уже запахивала дверь. Стук закрывающейся двери символизировал негативные чувства, которые наконец-то она исчерпала в своей душе. Между ней и ее настоящим избранником, отчимом Джули, больше не стоял фантом первого мужа. Она разрушила свою искусственную тюрьму, вышла на свободу и вздохнула.
***
Мэгги в горячке помчалась на автобусную остановку. Проехав в маршрутке две остановки, она вышла, повернула направо, прошла квартал, а затем помчалась по освещенной асфальтированной тропе через перелесок. Город почти кончался на этом месте, и за леском возле большого поля были видны два трехэтажных многоквартирных дома и парочка таунхаусов.
Небо потемнело, над горизонтом простерлась ярко-алая полоса. Она обгоняла редких пешеходов, спешивших к своим жилищам. Перейдя улицу, в конце которой семья выгружала из автомобиля купленные в универмаге подарки, она зашагала по узкой тропинке через пустырь. По временам она утопала по щиколотку в снегу. Борясь с сугробами, она запыхалась. Да, припомнила она, кажется, у профессора был подержанный автомобиль, иначе он протоптал бы более широкую дорожку к собственному дому. Интересно, как он не боится жить в таком глухом месте? Домов поблизости нет.
На нос Мэгги упали первые снежинки. Сумерки сгущались, было уже часов шесть или больше. До коричневого коттеджа Ламберта оставалось полсотни метров. Перед глазами открылось озеро. Оказывается, дом стоит на его берегу и окружен решеткой с острыми шпилями. Мэгги обогнула участок площадью соток в двенадцать и обнаружила на калитке звонок. После первого робкого звонка ей не ответили, но она не собиралась так просто сдаваться. Минуты через полторы  в одном из окон зажегся свет.
***
Пока Кристиан силился понять, что его разбудило, Юджиро завилял хвостом и залаял. «Пришли гости», - подумал профессор. Размышляя, кто бы это мог быть из соседей, мужчина накинул на светлую фланелевую пижаму кожаную куртку, сунул ноги в ботинки из магазина спецодежды и глянул на экран видеодомофона. Изображение было размыто, но было видно, что у ворот стоит девушка. «Каким ветром сюда занесло эту сильфиду? - подивился профессор. – Должно быть, кто-то из таунхаусов, но почему не прислали мужчину?». Электрический кабель профессор тянул несколько лет назад именно от таунхаусов. С тех пор жители приходили к нему всякий раз, когда случалась авария или же он забывал заплатить в домоуправление за свет. Он сегодня уже заходил к ним поздравить взрослых и детей с праздником, с друзьями он должен был встретиться завтра, и теперь уже решительно никого не ждал.
- Здравствуйте, милая леди, - профессор беспечно распахнул стальную калитку и внезапно узнал Мэгги. Лицо его вытянулось в панике: еще никто из студиозусов не лицезрел своего учителя в пижаме. Ламберту стало стыдно.
Мэгги поразил взлохмаченный вид человека, которого она всегда помнила одетым с иголочки. Видимо, во внерабочее время он не слишком заботится о внешнем виде. Хотя, вон, под этой странной пижамой не видно даже пивного животика, видимо, фигуру он держит в рамках... Вокруг девушки закрутился пес, обнюхивая посетительницу со всех сторон, тыкаясь носом в ее варежки. Мэгги засмеялась.
Профессор с заспанными глазами несколько секунд «склеивал реальность».
- Маргарет, это вы, - немного раздраженно произнес он. - Вот непослушная девчонка! Всем юнцам в разгар праздника следует веселиться, что есть сил, но вместо этого вы избрали логово закоренелого холостяка. А впрочем, ты замерзла, - смягчился он. - Тебя нужно срочно напоить горячим чаем.
- Профессор, вы так… молоды! – вырвалось у нее. – А в университете хотите казаться старше…
Преподаватель, опомнившись от удивления, взял себя в руки и легко отшутился:
- Ты хотела прийти к старцу с сединами на висках? Неужели тебе не хватает кавалеров помоложе? – судя по ворчливому тону, можно было подумать, что он ревнует Мэгги (нет, так не должно быть!) либо испытывает зависть ко всем юным и беззаботным. – Проходи, проходи, не мерзни на пороге.
- Дело далеко не только в кавалерах, - нахмурила лобик Мэгги, но, вспомнив о своей репутации девчонки с легким характером, тут же заморгала.
- Сапожки можешь не снимать. Давай сюда полушубок, - Мэгги отметила, что запасных тапочек профессор не имеет. Они прошли в маленькую комнату, которую освещал покачивающийся корабельный фонарь. Освещение здесь было довольно скудным. Наверное, здесь он не занимается письменными делами, а просто принимает пищу…
- Такой добросердечной и болтливой девушке не хватает подруг? И потом, у тебя есть родители, оба, и, похоже, они тебя любят, - профессор припомнил, как те приходили на почетную линейку в честь начала учебного года.
- Родители ни при чем. У меня очень много знакомых, - вздохнула Мэгги. – Они все хорошие люди.
- Что же привело тебя… сюда? – профессор постеснялся сказать «ко мне». - Пока не расскажешь, буду мучить тебя тем, что не подам чай.
- С ними можно мило болтать, и, профессор, вы очень много знаете и рассказываете интересно, но теперь… мне остро хотелось бы помолчать вместе, - она приняла серьезный вид, размышляя о том, что профессор, конечно же, в силу интеллигентности и незанятости ни в коем случае не выгонит ее. Но она будет считать поражением даже, если, испив напиток, он поднимется с кресла в ожидании, как бы всем телом прося ее пройти на выход. Почему мы такие, люди? Нам дай палец, а мы откусим всю руку. Минутой раньше готовы были удовлетвориться малым, теперь же, пока не получим всего, будем страдать, как не умеющие сдержать своих эмоций дети. Вот и еще одна тема для бесед с профессором, но не сейчас, когда ей хочется поскорей помолчать.
- Кхм, что ж, – кашлянул он, - уже несу чай. Стало быть, ко мне в гости пришел воплощенный Диоген. Какая честь!
Девушка изумилась. На саркастичного, интровертного бочкожителя она была похожа меньше всего.
- Люди есть, а нет человека! – подытожил профессор. - Хожу днем с огнем, ищу человека.
Вспомнив, что у древнегреческого мыслителя в частной собственности был еще и осветительный прибор, Мэгги в смущении высыпала на стол белые в блестках свечи. Профессор расхохотался чуть громче, чем позволяли каноны деловой беседы, отчего Мэгги совершенно зарделась. Он бросил ей спички и ушел переодеваться и подогревать чайник, напевая что-то под нос.
В комнату с легким шуршанием вплыла собака. Пес внимательно посмотрел в зрачок Мэгги, вздохнул и положил морду на софу. Мэгги почесала его за ушами и принялась зажигать свечи, часть которых она расставила, по обычаю, на окне. В центре стола она поставила фигуру ангела.
В комнату зашел профессор, одетый в красный халат из дорогой ткани и брюки.
- А не принесла ли ты с собой что-нибудь вкусненькое? – вопросил он.
Мэгги виновато ойкнула.
- Давно у меня не было столь оригинальной гостьи! Как правило, обычно люди что-нибудь да приносят. Но ты такая забавная, что я уже сыт и шутками.
- У меня есть для вас подарок, - оправдалась она, вынимая из сумки, которую держала через плечо на ремне, перчатки. Профессор с благодарностью помял перчатки в своих руках, а потом, не меряя, положил на полку.
- Тогда моим подарком будет сытный обед, договорились? – и хозяин принес из кухни припасы: индейку в крыжовенном соусе, пудинг, горячий картофель фри и овсяное печенье, а также дополнил сервировку напитками: красным десертным вином и чайником, в котором тут же заварила чай гостья. Мэгги обнаружила в углу и вазочку с карамельками. По правде сказать, девушка успела здорово оголодать за те полдня, в которые ничего не ела. Нервы здорово развивают аппетит. Решительно отбросив в сторону ложную скромность, Мэгги с удовольствием набросилась на яства. Профессор, спокойно поглощавший пищу, едва скрывал улыбку. Детскость Мэгги совсем не раздражала его, а наоборот, нравилась.
За едой они обсудили внеурочную работу в прошедшем семестре. Вспомнили театральные сценки, капустники, соревнования по волейболу и плаванию… Быстро расправившись с кушаньем, Мэгги огорчилась. На дворе была уже непроглядная темень, вероятно сейчас он скажет ей убираться прочь и даже подвезет в город. До чего холодно, должно быть, сейчас на улице. И в моей квартирке. Мэгги цедила одну чашку чая уже полчаса с лицом обреченного на казнь преступника. Профессор уже некоторое время молча за ней наблюдал. Вдруг он улыбнулся, всплеснув руками.
- Ты знаешь, у меня нет телевизора и даже компьютера, и мне приходится развлекать себя самому. А владеешь ли ты этим искусством? Вот ты явилась ко мне. Наверное, ты можешь чем-то любопытным меня развлечь? Выкладывай, что у тебя за душой.
- Собственно… у меня ничего нет, - снова зажалась Мэгги. - Если я должна развлечь… Что вы имеете в виду? Я умею жонглировать двумя шариками. Могу показать вам. К сожалению, ничего больше не могу, разве что травить страшные байки.
- По части подкидывания и ловли предметов, я, пожалуй, дам тебе урок! Подкидывать четыре ненамного сложнее, если упорно тренироваться
- Вот видите, даже тут не могу вас удивить.
- Удивительно уже то, что кто-то пришел разделить наше с Юджиро двойное одиночество! Не печалься, будто ничего не можешь мне передать. Во-первых, это неправда. Ты уже одолжила мне свое хорошее настроение. А во-вторых, я работаю не только за деньги и не за страх, а за совесть. То, что я могу отдать моим студентам: мои знания, опыт, мысли, чувства – для меня будет самым ценным даром то, что вы их примете. А ты побывала у меня в гостях и воспримешь всё лучше остальных.
***
Они отправились на прогулку вдоль берега озера. Разница в поколениях нисколько не помешала им скатываться с горки на зеркальную ледяную поверхность. Сквозь смех профессор, потирая руки, стал всё чаще зевать, и Мэгги вкрадчиво попросила:
- Только, пожалуйста, не отправляйте меня домой сегодня. Позвольте остаться у вас, - он изучал ее взглядом, сердце девушки забилось чаще. – Буду вести себя тише мышки, обещаю!
Услышав последние слова, он поднял брови:
- Хорошо. Если бы ты была так нахальна в учебе, то уже далеко бы продвинулась в науках! С тобой очень легко общаться. Я не хочу терять чувство этой легкости как можно дольше, - тише добавил он.
Мэгги уже не в первый раз за вечер подивилась деликатности преподавателя. Он выражал свои чувства, но косвенно, мягко, намеками, никого не смущая и не огорчая.
- Тогда обещай мне, что завтра утром мы пойдем смотреть уличный кукольный вертеп. Он будет проходить неподалеку от церкви, в одном из крайних кварталов города, близко отсюда.
***
Спальня профессора и гостевая находились в противоположных сторонах дома. Между ними было как минимум четыре проходных помещения. Мэгги закуталась по ноздри в толстое одеяло и с удовольствием вдыхая запах чистого белья и размышляя вновь, как странно устроен человек: хотела прийти, чтобы помолчать, вместо этого они болтали весь вечер, а теперь, ложась спать, она ощущает внутри себя поразительную внутреннюю тишину и спокойствие. Сегодняшний день ответил на большее число жизненно важных для нее вопросов, чем весь прошедший год. И ответы на них нашел профессор.

P.S. Стоит ли упоминать, что на следующее утро, сияющее и безоблачное утро Рождества, на представление театра и службу в храм вышагивало четверо: Кристиан, Мэгги, Юджиро и Джули? Что некоторые люди примирились, забыв о старых обидах, и это дало толчок новым отношениям? Поздравить родителей девушка отправилась только на третий день.