Роман часть девятая глава двадцать пятая

    Как органист,Эдуард Милков был широко известен.Он писал музыку, и исполнял ее за пределами их города. Его музыка - была очень глубокая, насквозь проникнута неумолимым нравственно-логическим величием и торжественностью строго стиля! В существе своем чуждые всякой земной красоты, она не могла затронуть человеческих чувств непосвященных. В ней торжествовала техника,доведенная до степени строгого самоотречения от мирских удовольствий как мера личной и особенно духовной дисциплины,до абсолютной святости.
   Эдуард Милков невысоко ставил благозвучие и холодно отзывался о мелодических красотах. Но когда он садился за инструмент,взгляд его покоился где-то в священной дали, словно вот сейчас за роялем, ему открылся смысл всего сущего. То был взгляд музыканта,кажущийся пустым и смутным оттого,что он устремлен в пределы логики, более глубокой,без примесной и безусловной,чем все наши языковые понятия и рассуждения.
   Руки у него были большие, пухлые и как бы бескостные. Мягким и таким глухим голосом он приветствовал Герду Кремниковскую, когда она приподняв портьеру, входила в гостиную:-Ваш покорный слуга, сударина...
Слегка привстав со стула пожимая правой рукой,протянутой ему руку,он левой уже брал музыкальный интервал шириной в пять ступеней;уверенно и четко, а Герда быстро благодаря исключиттельной тонкости слуха настраивала своего Страдивариуса.
- Сыграем концерт Баха ля минор. Эдуард в прошлый раз у нас не совсем хорошо получилось "Адажио"
 И органист начал играть. Но едва только успевали прозвучать  первые аккорды, как дверь из коридора медленно и осторожно приоткрывалась и маленький Володя неслышно ступая по ковру,прокрадывался в дальний угол,где стояло кресло. Там он усаживался, обеими руками обхватывал колени и, стараясь не шевельнутся прислушивался к музыке и к разговорам....Мир музыки его уносил в себя,Ему было так хорошо от всей этой процедуры...