Красная свинница

                «Каждый сам себе царь и верблюд»



Год свинины. Я – дизайнер. Повсюду – свиньи. Точнее, я повсюду вижу свиней.
Если их нет – мысленно повсюду размещаю.
Я должен вставиться в ряд, влиться в поток. Поток размещающих свиней …

«-Сколько я вам должна?
- А сколько я вам дал?» - охреневание начинается в ста метрах от дома, на первой же остановке.
Кондукторша вычисляет мою купюру в толще серой пачки (Красноярск-питер-москва, пара владивостоков), а я - хренею. Вероятно я начал охреневать ещё дома, но просто не заметил этого.
Порастерял на чёрной лестнице, считая растоптанные презервативы. Лифт в нашем доме – OTIS, не хухры-мухры! Поэтому - не работает.
А у людей – предновогоднее настроение, поэтому я по дороге с 13 этажа я насчитал 11 гандонов.
Впрочем, штук пять я уже видел раньше …

Кондукторша поднимает на меня испытующий взгляд,  держа в руках сотню и полтинник. Совотупление.
Я выбираю полтинник. У неё, один чёрт, - чересчур терпеливое лицо и проблемы со сдачей. Симпатичная…

Какое-то время меня занимает маленький красный молоток, которым следует разбивать стёкла в автобусе.
Никто и не заметил, как все автобусы стали китайскими – все смотрели на красный молоток.
Кожаная неподвижная спина покачавшись выворачивается напилингованной дамой
и с отвратительной гримасой лёгкого отвращения на челе освобождает мне две пятых окна.
Я втыкаюсь в него как филателист в чужой кляссер. Ловлю себя на том, что ищу свиней …

Но - быстро отвлекаюсь. На первой же остановке, опровергая своим видом формулу «пузатые не сутулятся», стоит грузный человек с крупными отёчными щеками, веками, наподвижным взглядом, зелёной бутылкой и полосатой палкой. В разных руках.
Так мог бы выглядеть Тарас Бульба. Если бы спился.
Его бесформенная и бесцветная серая форма жутко контрастирует с гирляндами в ларьке, развесёлой наружкой на заднем плане и блестящей тонированной маздой,
из которой элегантно вылазит узкое светло-коричневое но тем не менее мужское пальто, обрамлённое парой туфель и кремовым шарфом.
Так мог бы выглядеть Ален Делон (больше ничего на ум не приходит). Синева декабрьского утра набрасывает на сценку вуаль голливудских антиутопий.
Француз, двигается линейно – по касательной к окружности экс-Бульбы, мой автобус двигается, выруливая из уширения, «хохол» – вокруг своей оси, немного уступая французу дорогу,
немного – осматривая его (буквально чуть-чуть – с ног до головы, едва не заглянув в трусы и бумажник). Бутылка в его руке тоже двигается – по дуге ко рту.
У меня плывёт голова, в моих веках течёт ртуть. Много ртути. Я опускаю их, останавливаю и озвучиваю картинку.
«Се ля вий» – говорит француз, увидев хохла.
«Це бля х*й», - говорит хохол, увидев француза.
Ни тот ни другой не говорят «Се ля ви», потому что не склонны философствовать -
хохол как бы удивлён, а француз – едва ли не напуган.
Однако в народ уходит именно это выражение и именно с этого дня … пиво в этой сценке упорно пахнет «коркой мандаринною» …
Ф-фу … бред какой-то!

Я открываю глаза почти на том же месте и успеваю увидеть, как человек спутанный с вием, плюнул и взмахнул полосатой палкой, а человек, спутанный  с х*ем, не оглядываясь, пошёл дальше по тротуару проспекта, названного в честь его предполагаемого соотечественника.
А я положил голову на стекло и окончательно закрыл глаза.

Автобусы меня укачивают. Как подсказывает мне моя ориентация, я разглядываю баб,
но это не помогает, и я отрубаюсь, прижимая локтями карманы.
Там – жетон. А иначе – ещё и стоять в очереди. Все ж хотят жетонов на год вперёд.
Ах да, ещё ж бывают карточки …

Я смотрю в метропОлитен-черноту, летящую за стеклом и струящуюся кабелями. Мой лоб упёрся в надпись «не прислоняться». Совсем как в детстве.
Только в детстве я ещё прикладывал ладони к лицу – для пущего эффекта.
Слева от меня Перекошенный Дед Мороз обещает скидки с дешёвенького плакатика формата А3.
Я ищу свиней. В несущейся мгле мне видятся маленькие стремительные фигурки. Красные.
Красная конница. Малевича. Надо только чуть раздвинуть мглу – градиентом к синему, с полосками оттенков белого.

Картинка живёт пару станций. Конница несётся по горизонту, размахивая шашками и копытами.
Горизонт - как российская равнина - только с виду ровный, а несясь – извивается, струится пучками кабелей, кабелей, кабелей …
«Красная свинница»! Точно! Красивая открытка, хороший Шпигель к календарю. – Годится!
Всю оставшуюся до конторы дорогу я мучительно прикидываю, чем бы могла размахивать красная свинница.
Ушами? воткнутыми вилками? Штопорами хвостов? Или сделать ей тонкие комариные ноги с копытами, напоминающими змеиные языки?

Не сняв толстый свитер, потея и торопясь я рисую и рисую несущихся вперёд свиней, -
первая, вторая, девятая … каждая следующая выходит всё лучше и правдоподобнее. но!
Брюшки становятся круглей, а ноги уже не выбрасываются вперёд в бешенном аллюре,
мирно семенят по полю, по полянке. По лужайке, блин …
Шеф просил - сегодня. Я сдаюсь.
Я беру готовый домик с заснеженной крышей, три десятка снежинок, нарисованных ещё лет пять назад, поле с лунной дорожкой. Свин, встающий на дыбы, становится сидящим по-собачьи – он будет смотреть на луну.
Ага! На луне тоже будет свинья. Свинка … Нет! Свиное жало – с качнутой открытки.
Пол-лучается … Сколько там я налепил похожих свиней-то? …

Шеф благодушно выслушал байду о 12 месяцах,
и о том, что людям испокон мерещилось в лунных пятнах лицо,
о выражении которого оставалось спорить – не то доброе, не то с угрозой.
А у меня, вот, вышло явно привлекательное свиное рыло, ну, может жареное …
Когда же я упомянул о евангельском эпизоде со стадом свиней, шеф было замешался и даже стал чего-то думать, но вовремя отключил мозги и вернулся к радостному жареному поросёнку на луне.
Смешно. Такое ощущение, что библией и крестом его можно загнать в угол и испепелить.
Даже если бы это было так, то его легко воскресить в прежнем объёме.
Я знаю рецепт – надо посыпать пепел измельчёнными баксами …

Впрочем, упоминание Рождества на поздравительных картинках он убрать не пробовал ни разу.
Мы ж как все …


Декабрь 2007