День рыболова

Забавно было видеть его с другой женщиной.
Словно себя – со стороны. Словно кто-то в подарок к какой-то дате снял про них фильм, - сюрпризом для неё. И в роли его снялся - он, а в роле её – вот эта молоденькая актриса, вполне подходящая ростом и телосложением. И вот теперь, на премьерном показе нужно строго и компетентно оценить качество игры, режиссуры, монтажа …
Картинка, надо сказать, была выстроена со вкусом - аллея пошелёстывающих лип, на весь сквер - полторы мамаши с колясками, и эти двое очень естественно идут, говорят, то и дело держатся за предплечья … Даже удочки, которые он то нёс в руке, то прислонял – к скамейкам, липам - не делали кадр ни смешным, ни фальшивым.
Оценивать ничего не хотелось. Пользуясь удачным ракурсом, Чапа отрешённо разглядывала девушку: открытый лоб, чёткие вздёрнутые брови, большие смешливые глаза …
Девушка была в его вкусе. Чапа поняла это, и сразу заплакала.
Он ласково и просяще смотрел в глаза, понимающе отводил взгляд на несколько мгновений
и снова что-то говорил, чуть наклоняясь и мягко жестикулируя. В какой-то момент – бережно, чуть не на цыпочках стоя, поцеловал её куда-то, загородив вздёрнутые брови своим недавно подстриженным Чапой затылком …
Что-то тихонько и совсем не кроваво лопнуло у неё - не то в мозгу, не то ещё где-то. Она резко отклеилась от ствола укрывавшей её берёзы, подхватила пятёрочкины пакеты и зашагала в сторону дома …

***

«Следить за ним?! Вот ещё!» - Чапа брезгливо сморщилась и тут же попросила у Ирихи сигарету.
«Ты чего?» – удивилась было та, нашаривая пачку Винстона в непредсказуемых недрах небольшой с виду сумочки.  «Говорю ж тебе – в магазин шла! А они – там … Вот скажи мне – чего в нём такого хорошего? Тебе же - со стороны-то - виднее» - проговорила Чапа, неумело возясь с зажигалкой. «Какого хорошего? …» - растерялась Ириха. Она достала тем временем вторую зажигалку и, по-мужицки ловко закурив, уже протягивала огонёк Чапе.
Ириха никогда не задумывалась, за какие такие прелести те или иные её подруги предпочли своих мужиков другим. Сам это вопрос выбил бы её из равновесия уже одной только неодносложностью предполагаемого ответа. А отвечать Ириха предпочитала «да». «Нет» в собственных устах её как-то коробило - так же наверное, как других коробит «нет» чужое. Как следствие в обмен на «да» чего только не попадало в односложные ирихины уста, и она уже предпочитала лишний раз занять их сигаретой, чем чем-то ещё.
Чапа справилась с сигаретой  и теперь прерывисто затягивалась, подавляя кашель, облизывала обожженный палец и злобно дожидалась от подруги ответа.
«Я это … нет, он у тебя видный, конечно, … Ну, ты же его … это … » - Ириха запнулась и выудила из сумки неожиданно дорогую трубку. Минут 10 она, сгибаясь и приседая, бубнила что-то в ладони, из которых в одну сторону – вдоль крашеных кудрей – торчал кусок трубки, а в другую - очередная сигарета … «Чап, ты короче, щас не парься… На Хаматову, говоришь, похожа? - Я завтра насчёт этой его куклы девчонок поспрашиваю – разберёмся. Ты звиняй - я к тебе на минутку выскочила, - щас на фитнес хочу поспеть, там с утра – халява. А вечером, может, с Пеньком на речку выберемся – на шашки, типа, - развеяться тебе надо … »
Чапа вяло поблагодарила Ириху, недоверчиво процедив «ну, не знаю …». И осталась одна.

***

И чёрт! Черт её дёрнул попереться в эту Пятёрочку! - Ведь две! Две Пятёрочки под боком и ещё десяток других магазинов, но она решила купить «всё сразу» и потащилась в новую – как выяснилось, - вслед ему. - Рыбак херов! Весь город, ****ь, съедется. Ага! «День рыболова»!! Как же!!! - К этой дуре глазастой он съедется. Он! Он к ней съедется. Мудак! Подлец!! Мой!! К ней!!! … Чапа захлёбывалась от обиды и в десятый раз выключала телевизор. Пакеты так и валялись в прихожей, подмокали и жалобно шуршали, оседая.
Что? Что именно сейчас меня так бесит?!! – рыдающая Чапа третий час не могла найти повода успокоиться. - «Ещё неизвестно». «Выслежу убью». «Подурачится и одумается». Надо поговорить» - схемы восприятия предательской действительности метались по ноющей чапиной голове, натыкаясь каждая на свой беспощадный и сокрушительный ответ и выбивая из ноющей чапиной головы только новые слёзы и ругань. Прерывистый вздох вроде бы успокаивал на пару минут, но за эту пару минут успевала подвернуться или фотка на стене, или вещи сына, неделю как отправленного в лагерь, или просто какая-нибудь заблудившаяся в извилинах и отбившаяся от общей стаи мысль - и Чапа ревела снова…
«Ну, мы с Пеньком за тобой около семи зайдём» - Ириха звонила словно спросонья.
Идти не хотелось. Бесила мысль о «речке» - жалком ручье, лениво подтекающем, сквозь крапиву и всевозможный кустарник к самому центру города. Бесила перспектива сидеть на выжженной, затоптанной,  забросанной окурками и презервативами полянке, у мангала, в гыгыкающей компании Ирихи и её нового ухажёра Петра, которого та за глаза никогда не называла Петром, а в глаза – никогда Пеньком. Бесило всё. И дома, и в себе …
«Угу …» - выдавила из себя Чапа, поплелась к серванту и вынула припасённую к случаям бутылку вина. «Гре-еческое» - вслух передразнила она его интонацию, резко выдернула пробку, расплескав на пол,
и налила себе полный стакан: «За тебя, зайчонок» …

***

«Ясен пень – клёвая!» – Чапа стремительно косела – «вот фиг тебе возразишь! Может, объяснишь это моему парню?». «Нее» – бормотал Вадик, просовывая куда-то в Чапу нагретую нетерпением руку – «я тебе лучше объясню».
Низкий и хриплый ирихин смех и её «оой, Петь, да ну тя» не были слышны уже давно, а который час – Чапа давно уже задолбалась спрашивать: «Пора в кроватку» - неизменно отвечал более не пьянеющий Вадик, не то друг, не то родственник Пенька, невесть откуда нарисовавшийся в городе  …
Идти домой давно уже было и противно, и страшно. Стыд и гнев волнами плескались в Чапе, сменяя и нагоняя друг друга, пока не угомонились под напором креплёного вина и бесконечных однообразных  уговоров упорного Вадика…

***

Пока её тошнило, пока она собирала у остывшего мангала вещи, пока брела в сторону дома, не узнавая сотни раз хоженых улиц, пока спотыкалась и застывала на месте, словно застигнутая чьим-то окриком, Ириха успела протрезветь, угомонить, ублажить и уложить Пенька, допить, покурить и даже дождаться подозрительно бодрого Вадика, который, впрочем, тоже поспешил завалиться спать. Могучая Ирихина биохимия позволяла ей употреблять что угодно, с кем и сколько угодно, расплачиваясь, пожалуй, лишь лёгкой утренней, да и дневной вялостью и повышенной тягой к действию в ночные часы.
Написав пару-тройку эсэмэсок бывшим и не дождавшись ответов, она набрала чапин номер. – мобильник не отвечал. Тогда Ириха позвонила на домашний. После восьми звонков ей ответил сонный мужской голос. «Привет, орёл! Я видела давеча, как ты в парке сосёшься с какой-то курицей … » - завязала она беседу. «Да ну! Привет, Ирин. Так прямо и сосусь?» - голос, хоть и спросонья, был на удивление спокойным и добродушным. «Вот так и прямо! Я ведь видела как ты её мял-то – не отпирайся… ну ничего, кобель рогатый, – Чапа-то чай, не железная, тоже не промах – поплачешь ещё…  » - в чапиной квартире раздался входной звонок, а в трубке - гудки.
Ириха плюнула и пошла спать.

***

Забавно было идти с другой женщиной.
Словно видя себя – со стороны. Словно кто-то снял про них фильм, - про них с Чапой, конечно.
И в роли себя снялся - он, а в роли Чапы – вот эта молоденькая актриса, вполне подходящая ростом и телосложением. И вот теперь - премьерный показ, и всё по-настоящему: игра, режиссура, монтаж …
Картинка, надо сказать, подходящая - аллея пошелёстывающих лип, и на весь сквер - полторы мамаши с колясками. Как естественно идти по нему вдвоём, говорить …
«мне ведь ничего, ничего от вас не нужно …» … «Да пойми ты – нельзя в меня влюбляться. Не-ель-зя» - он вздохнул, закатил глаза к липам и продолжал ещё мягче и ещё настойчивее: «это – морок! Нет во мне ничего, что могло бы принадлежать тебе или любой другой женщине: Я - женат …» - он сделал невероятно сильный и нежный жест ладонями, и брови его собеседницы закатились выше, чем в детстве – «я люблю свою жену и принадлежу ей полностью, и она – мне, я даже имя ей дал – ещё в школе, смешное, -прозвище в общем-то, - так её даже никто иначе теперь и не зовёт» … Он помялся, вспоминая что-то и улыбаясь, потом развёл руками – «она вон - на День рыбака меня на воскресенье отпустила, погнала считай, а я и ехать не хочу – день-то без неё пройдёт! … Вот не поехал бы – ты бы до вечера меня в сквере поджидала?! Ну, - глупо же! …»
И снова вздох, и остановка, и будто сами ладони, опять взявшие в осаду его предплечья, уже без поющих интонаций вопрошали: «я вам хотя бы нравлюсь? Поцелуйте меня, хоть раз …». Он осторожно-осторожно коснулся губами её щеки, изо всех сил лишая поцелуй какой либо влаги и надежды: «Да ты – прелесть! Ты – чудо! Ты – сама любовь. Но - не моя, пойми. И не мучай себя зря …»
Что-то тихонько и совсем не кроваво лопнуло у неё - не то в мозгу, не то ещё где-то.
Он подобрал прислонённые к дереву удочки и зашагал в сторону автовокзала …


5.06.12